Возвращение. Часть II

Глава 2 Дом, милый дом

В комнате Никиты Савина стоял затхлый воздух.

Помятое белье на старой койке обзавелось множеством пятен и дыр; когда хозяин комнаты взялся за край одеяла и тряхнул его, в крохотном помещении затанцевали ворсинки пыли и закружили мелкие волоски.

— Извини за беспорядок, — Никита нацепил на лицо неловкую улыбку. — Давненько у меня гостей не было.

Он сел на край койки и старательно делал вид, что осматривает комнату. На деле же всё исподтишка косился на Арину. Она сразу это заметила, но не возражала.

С Никитой они тесно общались последние несколько лет, не беря в расчёт последние месяцы. Молодой подмастерье из гаража приглянулся ей в тот самый период ее жизни, который она описала про себя как острую нехватку мужского внимания. И поскольку на «Востоке» ребят её возраста, или хотя бы близких к нему, было раз-два и обчелся, выбирать не приходилось. Да и Никита с его проницательными, серыми глазами и постоянно измазанными в саже лицом отчего-то заставлял её сердце биться чаще. По крайне мере до того, как она слиняла со станции, даже с ним и не попрощавшись. Сейчас же…

Сейчас же ей было трудно разобраться в своих чувствах. Слишком многое успело поменяться за эти десять месяцев.

— Эй, а мне нравится.

— М-м? — Арина вынырнула из размышлений.

— Твоя новая причёска. Круто выглядишь.

Она провела ладонью по волосам, вспоминая, как ещё вроде бы совсем недавно там была лишь приятно щекочущая щетина.

— Спасибо, — пробормотала она едва слышно.

Никита натянуто улыбнулся и приоткрыл рот, наверняка желая поддержать разговор, но слова так и остались при нём.

Забавно, прежде они болтали без умолку, в перерывах между поцелуями. Арина делилась с ним, как мечтает сбежать с «Востока», например в «Мак-Мердо» или «Палмер», как можно дальше от этого треклятого холода. Никита же клялся, что сбежит вместе с ней, и станет первоклассным механиком, а потом возьмёт её в жёны.

Теперь, вспоминая всю эту мечтательную болтовню, Арина мысленно ухмылялась. В конкурсе наивных дурочек она однозначно заняла бы первое место.

Оба они так и не заговорили, неловко шаря взглядом по стенам комнаты.

— О, знакомая вещица… — отозвалась Арина, подойдя к широкому столу. Там в куче беспорядочно разбросанных инструментов — отвёртки, шестигранники, плоскогубцы, — она приметила один из своих полевых наборов для починки ваттбраслетов.

— Что? Какая? — оживившийся Никита подскочил с места. — А, ты про это? Да, я стащил его из твоей мастерской. Ты же не возражаешь?

— Да меня здесь и не было, чтобы возразить.

— Точно, — смущенно улыбнулся он. — Я же их не просто так стащил, хотел попробовать починить свой. — Он закатал толстый рукав свитера, продемонстрировав ваттбраслет. — Но поковырялся немного и понял, что лучше дождаться профессионала…

Они встретились взглядом, щеки Никиты вспыхнули красным, а вот она…

Она не почувствовала ничего.

— Давай сюда. — Арина попыталась нанести удар этой ледяной стене, вставшей между ними, в надежде, что чувства к Никите вспыхнут вновь. Может, им просто нужно побыть вместе подольше? — Посмотрю, что можно сделать.

Он отстегнул кожаные ремешки и протянул ей устройство. Его указательный палец как бы невзначай погладил её запястье. Прежде от подобного касания по её телу пробежала бы щекотливая дрожь, но сейчас…

Снова ничего.

Никита глупо улыбнулся ей, она глупо улыбнулась ему в ответ. Потом поспешила спрятать взгляд в поисках неисправности ваттбраслета.

— Ты, должно быть, всякого успела повидать за это время, а? — с щепоткой воодушевления сказал он. — «Мак-Мердо», другие станции…

— Угу… — промычала она и вынула из чехла отвёртку.

Если бы Арина прямо сейчас оторвала взгляд от ваттбраслета, то увидела бы, как на неё пялится ребяческое лицо, зараженное любопытством.

— Ну и?

— Что «ну и»? — Она открутила заднюю крышку.

Никита запрокинул голову, нервно выдохнул.

— Да блин… какого это? Там, подальше отсюда? — Кивнул на дверь, будто за ней скрывался весь мир, а не тесный коридор. — Океан, к примеру? Ты видела его, да?

— Видела.

Никита чуть подался вперёд.

— Ну и какой он, океан?

Отвёртка в руке Арина замолчала. Взгляд на мгновение обратился на неугомонного собеседника, представшего в её глазах до безобразия любопытным ребёнком, без конца осыпающий родителей десятками вопросов в минуту.

— Не знаю… — Арина повела плечами.

— Ну как не знаешь? Ты же плыла по нему, так?

— Плыла.

— Так расскажи!

— Да что тебе рассказать? — с легким оттенком раздражения ответила она. — Океан как океан, большой и синий…

Никита насупился и откинулся назад, на койку, словно его отбросила невидимая волна. Его недовольное лицо заставило Арину почувствовать себя виноватой.

— Нет, ну правда, как мне ещё его описать? — сказала она чуть мягче.

— Да брось… — отмахнулся Никита. — Наверное, я даже с тобой соглашусь: большой и синий.

Мысленно Арина поблагодарила его за понимание и вернулась к ваттбраслету.

Но любопытство Никиты не отступало. Он взял один из стульев, сел прямо напротив неё и полушёпотом спросил:

— А Захваченные Земли… ты же была там, верно?

Перед глазами быстрыми кадрами пронеслись разрушенные города, сотни брошенных машин, дремучие леса севера…

— Да, — выдавила она.

Никита сел на корточки, чтобы лучше видеть её лицо.

— А ты видела их? Жуков?

Она посмотрела в его глаза, блестящие и большие.

— Видела.

— И какие они? Страшные?

— Люди пострашнее будут, — непроизвольно вырвалось у Арины. Она это осознала, но не стала себя поправлять.

И снова это молчание — тягучее, робкое, неприятное.

Никита долго и неподвижно смотрел на неё, словно намереваясь своим взглядом выжечь дыру у неё на лбу. Сама же Арина, будто и не было рядом с ней собеседника, погрузилась во внутренности ваттбраслета.

— Слушай, Арин… — он осторожно взял устройство из её рук, — мне так и не довелось отблагодарить тебя за то, что ты вступилась за меня тогда.

Арина вопросительно посмотрела на него, не припоминая ничего такого.

— Ну сразу после пожара, помнишь?

— Ах это… — Арину посетило расплывчатое воспоминание, как десятки ещё живых восточников окружили Никиту, собираясь чуть ли не на месте линчевать за воровство. Всё это происходило на глазах как будто бы другой Арины Крюгер, с которой нынешняя не имела ничего общего. — Это тебе не меня надо благодарить, а Матвея.

— Ага, как же… — фыркнул парень и наморщил нос. — Тоже мне оказал услугу, дерьмо заставил убирать за всей станцией.

Арина промолчала, только подумала: «Дурак ты, Савин. Совсем как твой американский коллега, шастающий где-то неподалёку. Но у того вроде бы мозги на место встали, хоть и не сразу».

— Всё равно, я тебе благодарен, Ариш… — его холодные руки коснулись её пальцев. — Матвей и слова в мою защиту не сказал бы, не вступись ты за меня.

Его голова стала медленно наклоняться к ней.

— Ты знаешь, я сильно скучал по тебе…

Он прикрыл глаза, его губы коснулись её шеи.

— Нет, не надо.

Арина слегка отпихнула его и поднялась со стула. Почему-то ей сделалось мерзко, она и сама толком не понимала отчего, и Никита здесь был совершенно ни при чём. В её глазах он по-прежнему оставался симпатичным парнем.

— Арин, я не понимаю…

— Прости, я хочу уйти.

Никита поднялся, перегородил ей путь.

Арина поклялась себе, что если он сейчас к ней прикоснётся, то её кулак отправится прямиком в адрес по адресу «Нос Никиты Савина». Рука за спиной уже сжалась в кулак.

— Я сделал что-то не так? — растерянно проговорил парень.

— Нет, всё нормально. Дело во мне. — «На самом деле в тебе. Просто ты как был мальчишкой, так им и остался, ясно? Наивным, мечтательным и вдобавок ко всему тупым!» — Извини, я… я пойду.

— Арин! Подо…

Его голос утонул вслед за хлопком двери.

Она быстро зашагала по коридору, надеясь, что в спину не ударят мольбы вернуться. Если это произойдёт, она выскажет ему всё здесь, в этом самом коридоре, всё то, что вертелось на языке минуту назад, сдерживаемое элементарной вежливостью.

А может всё же она не права, и вся проблема заключается в ней? Что если эта экспедиция окончательно покалечила её, лишив человечности? Искромсала её сердце на мелкие части, а затем сшила по кусочкам грубой нитью, оставив только возможность дышать?

Она чувствовала себя уродом.

Все эти размышления представились ей плавающими рыбками на дне глубокого колодца. И вот она стоит, склонившись над ним, и бросает в непроглядную темень ведро, пытаясь выловить оттуда ту самую Золотую Рыбку, которая обязательно расскажет ей правду. Так длилось до тех пор, пока чёрный круг не превратился в лицо Тихона.

— Эй, ты чего? — Мальчик едва удержался равновесие, когда она случайно толкнула его всем телом.

— Смотри, куда прёшь! — прикрикнула на него Арина, почувствовав прокатившуюся в груди волну испуга.

Губы парня поджались, костяшки пальцев побелели от стиснутых кулаков.

— Да иди ты…

Он чуть толкнул её в плечо и пошел дальше.

Арина вновь почувствовала себя виноватой, вот уже второй раз за последние минуты. Если Бог и есть, он решил свалить проблемы на её голову разом, целой кучей.

— Погоди… — окликнула она его.

Тихон остановился, запрокинул голову набок и лениво обернулся к ней с недовольной физиономией.

— Я не права, извини. Задумалась, вот и не заметила… — сказала она.

— Как скажешь… — пробормотал парень и вновь развернулся.

— Тихон!

— Ну? Чего тебе?

Произнести это было намного труднее, нежели выводить карандашом на бумаге, но она всё же попыталась:

— Я всё хотела тебе сказать… ты храбро поступил там, на «Палмере». Без тебя мы все были бы уже покойники.

Губы Тихона сжались в тонкую линию. На лице: ни радости, ни злобы, ничего — только пустота и отрешенность. И прямо сейчас этот пятнадцатилетний мальчишка показался ей в разы мудрее того двадцатилетнего лба, с которым она общалсь несколько минут назад.

— Ну не мог же я вас бросить там… — ответил он с заметкой ноткой печали.

И Арина догадывалась об источнике этой самой печали.

— Надеюсь, твой брат однажды осознает, что ты поступил правильно, — подбодрила она его.

— Это вряд ли…

Сказанное повисло в воздухе. Арина не знала, как ещё подбодрить парня.

— Ладно, меня там Надя звала, помочь с ребёнком.

— Угу.

Он повернулся, сделал несколько шагов, потом бросил через плечо:

— Ещё увидимся, да?

— Конечно.

И Тихон медленно ушел прочь.

Проводив его взглядом, Арина ощутила небольшое облегчение. Она подошла к иллюминатору, откуда открывался вид почти на всю станцию, а расставленные тут и там жилые модули, после рассказа Гюго, теперь навивали образы пустых гробов, где некогда кипела жизнь — трудная, идущая рука об руку с неустанной войной, с холодом, голодом, но всё-таки жизнь.

И вдруг её взгляд выцепил бредущую наперекор ветру фигуру, облачённую в толстую шубу из шерсти. Неизвестный двигался к входу северного мини-комплекса станции. Арина пригляделась к незнакомцу и увидела на его шее знакомый шарф — такой с самого начала экспедиции носил на себе Матвей.

Стало быть, это и был он — Матвей.

Интересно, что ему нужно в северном комплексе?

Матвей крепко обхватил руками штурвал гермодвери и попытался её повернуть против часовой стрелки. Не поддалась.

— Ну… давай же…

Холод покусывал пальцы даже сквозь утеплённые тремя слоями кожи перчатки. В линзы защитных очков ударяли крошки снега, заставляя его непроизвольно морщиться. Тепло шло лишь от собственного дыхания, обогревая закрытые шарфом губы, бороду и нос.

Он навалился на заледенелый штурвал всем весом, мышцы напряглись от очередной попытки повернуть неподатливый механизм. Наконец, сквозь завывание ветра послышался треск льда, штурвал поддался, и с тягучим, протестующим скрипом закрутился.

Матвей ввалился внутрь тамбура, дал себе несколько секунд передышки и налёг на гермодверь. Закрыв её и сделав пару оборотов, заметил, как пол у входа успело запорошить мягким снегом.

Небольшое расстояние от главного зимовочного комплекса досюда измотало его как следует.

Тьма вокруг смешалась с глубоким холодом — не таким, как снаружи, но всё ещё заставляющий стучать зубы и украшающий ресницы инеем. Гюго сказал, что они вырубили электричество во всех четырёх нижних комплексах ещё давно, перенаправив его в основной.

Матвей нащупал во мраке ваттбраслет, нажал на экран и включил фонарь. Яркий луч упал на ведущую из тамбура гермодверь.

Ну, с этой проблем возникнуть не должно.

Штурвал поддался, и дверь открылась, приглашая его в «кишку». Сквозь окна сочился бледный свет полярного солнца, освещая мёртвое пространство. Тишина стояла пронзительная, как в вакууме, где слышались только собственные мысли…

Он сделал шаг, услышал хруст под ногой. Наледь. Видимо, что-то пролили.

Дошёл до середины коридора, посмотрел в окно — два мира: смертоносно-белый внизу, и недосягаемо-серый сверху.

В одной из комнат раздался детский смех.

Матвей дёрнулся, вытянул руку с фонарём перед собой, направив кружок света в чёрную комнату. Осторожно приблизился к дверному проёму, шагнул через порог…

Никого. Лишь пыльная мебель, распахнутые настежь шкафчики и разбросанные на полу книги, лежат словно подстреленные охотником птицы.

— Опять сходишь с ума, Матвей…

Надо было идти дальше.

Собиратель вышел в коридор, пройдя мимо четырёх комнат. Возле одной из них остановился, отчётливо услышав чей-то шёпот.

Ускорил шаг.

Он всё перебирал в памяти, где именно находилась её комната, но мысли путались. В каком из этих четырёх коридоров? Какая дверь? Какой номер?

Проклятье…

А потом на стенах появились тени, одна за другой они пролетали мимо него, будто спеша по своим делам напрочь его не замечая.

Скрипнули двери. Загремела посуда. Послышались будничные голоса, приказывающие принести ведро, нож, перчатки; починить вентиляцию, помыть коридор. Слышалась музыка, смешались в сплошной гул…

И вот на станции «Восток» снова закипела жизнь. Безобидные призраки плыли по коридорам, погруженные в свои будничные рутины. Стучал молоток, рвалась ткань, щелкали замки. Неустанно гремело в коридоре, пока вдруг всё это не прервал хриплый возглас Олега Викторовича:

— Матвей!

Собиратель вздрогнул. Никого. Одна только брошенная кишка коридора, и никаких призраков-восточников.

Отец перед смертью, лёжа в койке, часто говорил ему, что видел и слышал всякое. Бывало, Матвей кормил его с ложечки, а тот рассказывал, как ночью беседовал с мамой, которая лежала рядом. И всё это отец говорил с такой блаженной улыбкой, с трепетным от волнения голосом, что Матвей не прерывал его, хоть и знал, что всё это было воображением его воспалённого мозга.

И теперь болезнь добралась до него. Сначала Йован в том вагоне близь Северодвинска, затем сова у шахты Шпицбергена, а теперь вот это…

— Надо идти, — прошептал он себе.

Нужная ему комната нашлась в дальнем коридоре. Коснувшись дверного косяка, Матвей, не заходя, осторожно заглянул внутрь, словно боясь нарушить покой жильцов, которых — он прекрасно это знал — теперь уже здесь не обитали. Ныне в этих десяти квадратных метрах, хозяйствовала только пустота: спала на этой покрытой толстым слоем пылью койки и садилась за стол, наблюдая за суровым пейзажем снаружи.

Матвей сделал неуверенный шаг вперёд. Указательный палец скользнул по ровному стеклу, погребённому под ковром пыли. Он смахнул грязь и увидел рамку-планшет, разряженный. Быстро извлёк несколько зарядных проводков из ваттбраслета и вставил в ёмкость для зарядки рамки.

Исцарапанный экран вспыхнул тёплым светом. Оттуда на Матвея смотрели два лица: Валерии Анатольевны и её сына Максима. Оба сидели за столиком «Полярного переполоха», что-то праздновали. Столпившаяся вокруг юноши кучка его сверстников сверкала улыбками.

Матвей снял с плеч шарф и положил его возле рамки, словно подношение богу мёртвых, а затем долго смотрел в лицо Валерии Анатольевны и Максима, своего бывшего ученика.

И вдруг его пробрало, сил держаться больше не осталось.

— Я не справился… — сдавленно пробормотал он.

Собиратель крепко стиснул шарф, упал головой на собственные руки и горько зарыдал, коснувшись коленями пола. Тело дрожало от тяжелых вздохов. Перед глазами проносились образы всех знакомых ему восточников, всех друзей, коллег и просто хороших людей. Почти все они теперь были мертвы.

— Матвей?

Он резко повернулся и увидел в дверном проёме Арину. Мерещится? Очередное видение?

Но нет, вот она — стоит, одета в толстую парку, пахнет холодом и смахивает ресницами бисеринки влаги.

— Арина? — Матвей быстро вытер тылом руки нос. — Ты чего здесь делаешь?

Она неуверенно шагнула внутрь.

— Я видела, как ты заходишь сюда, и подумала… — Её взгляд обнаружил фотографию и положенный возле неё шарф. Она замолчала.

Матвей поднялся на ноги.

— Тебе не следует здесь находиться, — сказал он.

— Может быть, — развела она плечами и села на стул, предварительно отряхнув его от пыли. — А может, я сама решу: где мне находиться, а где нет. Тем более на территории моей родной станции.

Уголок его рта дёрнулся вверх. Ну до чего упрямая девчонка! Однако, Матвей это признал, от появления Арины в непроглядной бездне, образовавшейся в его груди, прорезался луч света.

Оба некоторое время упорно сохраняли тишину, будто соревнуясь, кто дольше протянет, не проронив ни единого слова.

Проиграла Арина:

— Да, помню я этот день…

Матвей лениво повернулся к ней, вопросительно приподнял брови.

— День рождения Макса, — кивком она указала на фото, — внимательнее приглядись, вон там справа. Не узнаешь?

Собиратель всмотрелся в изображение и за спиной одного из мальчишек выцепил счастливое девичье лицо: краснощекое, с улыбкой до ушей, и длинными, каштановыми волосами, спадающие ниже плеч. Арину он совсем не узнал — так сильно изменила её эта экспедиция.

— Я ему тогда подарила навороченный ваттбраслет, сама собирала. — Присела на пол рядом с Матвеем, их плечи соприкоснулись. — Мощный фонарь на тысячу люменов, защитное стекло на экран, ремешки из тюленьей кожи.

Матвей помнил этот ваттбраслет и завистливые взгляды макмердовцев, разбойничьими глазами поглядывающими на дорогую вещицу на руке шестнадцатилетнего парня.

А ещё он помнил…

Как эта окровавленная рука Максима лежит возле бордюра — пережеванная и выплюнутая мерзляком, словно застрявшая в зубах рыбья кость. Осталось только три пальца: указательный, большой и мизинец. Из-под разорванной рваными ранами кожи сверкает кровью плоть. А в двух шагах от конечности лежит целехонький ваттбраслет, испачканный слизью и кровью, — разве только ремешки немного потрепались.

— Матвей? Ты чего?

Голос Арины вытащил его из кошмара.

— Ничего, ничего, я… — он тряхнул головой, пытаясь прогнать жуткие образы.

— Уверен? Выглядишь не очень…

«Тут такое дело, моя дорогая… кажется, я схожу с ума, совсем как отец. Эти видения, голоса…»

Но столь желающее вырваться на свободу убеждение так и осталось при нём. Будет ли он жалеть об этом? Возможно. Но выказывать слабость, особенно перед Ариной, он не мог себе позволить. Нельзя упасть в грязь лицом перед тем, кого поклялся защищать до последней капли крови.

— Всё нормально, просто задумался…

Оправдание прозвучало весьма неубедительно, но Арина не стала его допытывать. Зато Матвей почувствовал, как холодные и нежные руки стиснули его пальцы, а карие глаза взглянули на него с каким-то странным блеском. Бледные щеки его спутницы зардели, во взгляде проскользнула неуверенность: как если бы она намеревалась сказать нечто важное, но так и не решилась.

— А у тебя, всё хорошо? — с настороженностью поинтересовался он.

Ответила она не сразу.

— Да. — А затем почти сразу, будто в намерении избежать лишних расспросов: — Пойдём отсюда? Здесь жуть как холодно.

И вскоре они покинули эти десять квадратных метров, так и оставив хозяйничать здесь пустоту и смерть.

Что же ещё им оставалось делать?

Дэн Шутер никак не мог отделаться от накрепко засевшего в его голове убеждения: «Чего-то неладное с этими восточниками».

Прошло несколько часов с окончания их разговора в кают-компании, с выжившими, из которого, ввиду своего небогатого познания русского языка, он не понял ровным счётом ничего. С тех самых пор Дэн себе места не находил, всё блуждал по унылым коридорам зимовочного комплекса, почёсывая ногтями заскорузлое горло, в надежде на внезапное озарение. В такие моменты он всё представлял, как над его головой из воздуха образуется ярко-горящая лампочка — совсем как у героев старых комиксов, когда тем приходили идеи.

Пока что единственное, что бросилось ему в глаза — отсутствие среди восточников женщин. Дэн понятия не имел, сколько их проживало здесь, на «Востоке», и каким здоровьем они могли похвастаться. Возможно, женщин в этом дьявольски холодном местечке проживало не так уж много. Или, кто знает, все они и впрямь погибли, не выдержав голода.

В последнее, правда, верилось с натяжкой.

Нужно отыскать Матвея, попросить его подробнее пересказать историю Гюго (по-английски, пожалуйста!), но тот куда-то запропастился, а вместе с ним и Арина — оба были единственными, кто говорил на его родном языке.

Хотя нет, есть ещё один человек, да только не было сил ему в глаза заглянуть, куда уж там до разговоров…

Мучительный стон. Послышался за дверью, спереди. Дэн по старой привычке потянулся к кобуре за револьвером, напрочь позабыв, что в барабане пусто.

Послышалось?

— Эй?

Он почувствовал, как сердце стало биться чаще. По-прежнему прикладывая ладонь к рукоятке револьвера, он сделал несколько настороженных шагов к двери, над которой висела табличка с русской надписью «МОДУЛЬ А», коснулся железной ручки, потянул вниз.

Заперто. Разумеется.

Приложил ухо к холодному металлу, прислушался… ни звука.

— Эй, меня слышит кто…

— Ты чего там делаешь?

Раздавшийся за спиной голос заставил его вздрогнуть, и, увидев, кто к нему обращается, Дэн вмиг ощутил паскудное чувство стыда за подобную реакцию. Раньше, до всех событий в «Мак-Мердо», ничто не могло его заставить так испугаться, а теперь он, видите ли, шарахается от самого обыкновенного голоса, пускай и заставшего его врасплох.

Это был один из восточников с заячьей губой. Его грузная фигура походила на шкаф, а морда на квадрат.

— Я… — Дэн стал перелистывать в голове воображаемые страницы своего возмутительно тонкого англо-русского словаря. — Ходить… искать… — Он поднял над собой руку и чуть приподнялся на цыпочках. — Друг.

— А… ты же этот… американец, по-нашему не понимаешь, — снисходительно произнёс Заячья Губа. — Так чего, говоришь, друга ищешь? Это здоровенного такого, рыжего?

Дэн услышанное разобрал и быстро закивал.

— Да, да, его искать.

— Я вроде как его в лазарете видел. — Он поманил его к себе. — Пойдём, провожу.

— Спасибо, — ответил по-английски шериф. Потом вновь спешно зашуршал страницами невидимого словаря и, указав большим пальцем на дверь, спросил: — Что там?

— Там-то? Да ничего такого, — объяснил Заячья Губа ему как человеку, прекрасно понимающему по-русски. — Выход в энергоцентр. Мы туда редко захаживаем, только на случай, если с электричеством проблемы.

Дэн смог разобрать часть сказанного и предположил, что услышанный им «стон», вероятно, не что иное, как работающий генератор или ещё какое-нибудь из тех устройств, в которых он ничегошеньки не смыслил.

— Так, нам в ту сторону, — указал Заячья Губа.

Вскоре они подошли к входу в медблок, где восточник оставил его, пробормотав что-то нечленораздельное по-русски, и указал на Эйгирсона, сидевшего на стуле возле барокамеры. Голова исландца наклонена, глаза закрыты, видимо, дремал.

— Ну, пойду я, — пробормотал Заячья Губа и пошёл дальше по коридору.

Дэн проводил взглядом внезапного спутника, и когда тот скрылся за поворотом, посмотрел на Эйгирсона. Всё нутро шерифа, каждая клеточка его тела до сих пор не могла примириться с непричастностью этого громилы в убийстве Кольтеров, несмотря на неопровержимые доказательства.

На протяжении всех последних месяцев ненависть к исландцу росла как огромная гора — пожелания смерти, горения в аду и прочие страшные проклятия — и разрушить её одним махом задачка не из лёгких. Но вот гора по имени «Обида на Матвея» возле «Сдохни Эйгирсон» уже начала трескаться. Может, и в эту настала пора забить клин?

Дэн нарочито громко прочистил горло, но исландец никак не отреагировал. Тогда он подошёл к нему поближе, собираясь растолкать, но на полпути вдруг замер.

До ушей донёсся шёпот. Приглядевшись, шериф заметил, как губы исландца едва шевелятся, выпуская потоки воздуха и непонятные слова. Во сне он, что ли, разговаривает? А может быть, это те самые странности, о которых судачили путешествующие с исландцем собиратели и работающие бок о бок с ним моряки?

Пускай Эйгирсон и не убийца, но в глазах Дэна он по-прежнему оставался загадочным психом.

Дэну стало не по себе.

— Эйгирсон?

По-прежнему шёпот в ответ: быстрый, непонятный и убаюкивающий.

— Эйгирсон!

Исладнец медленно открыл глаза и повернулся в его сторону.

— Мистер Шутер… — голос его звучал как сминаемая бумага. — Что-то случилось?

— Нет, ничего. Ты, кажется, говорил во сне.

Эйгирсон странно хмыкнул, как бы вопрошая «да неужели?» и посмотрел в сторону барокамеру, сквозь стекло. Грудь Эрика (ведь так звали этого старика, да?) тяжело вздымалась от глубоких и сиплых вздохов. Синева на теле не отступала. Морщинистые веки лениво трепетали, словно сломанные крылья бабочки, пытающейся оторваться от земли.

— Как он? — Не этот вопрос хотел задать Дэн, но при виде пациента как-то вырвалось само собой.

Эйгирсон ответил не сразу.

— Не важно.

Дэн молчал, ожидая подробностей, однако исландец, судя по всему, продолжать не собирался. Несговорчивый.

— Думаешь, выкарабкается? — спросил Дэн и стал рыскать взглядом по кабинету в поисках стула. Нашёл один в углу и сел рядом.

Эйгирсон снова ответил не сразу. Разговор наедине с бывшим шерифом, едва не ставшим его палачом, явно давался ему непросто.

— Доктор сказал: пятьдесят на пятьдесят.

— Доктор? Это тот-то дёрганный? Я бы ему на слово не верил. Ты глянь на него, ему самому доктор не помешает.

Их взгляды встретились, и Дэн ухмыльнулся, пытаясь разрядить тревожную обстановку. Не получилось. На угрюмом лице исландца и мышца не дрогнула. Как будто бы Господь, рисуя его физиономию там, на небесах, ограничился лишь изображением одной хмурой рожи, поленившись поработать с остальными эмоциями.

Дэн ощутил укол неловкости, нервно поёрзал на стуле, уставился на барокамеру.

Не говорили.

— Возможно, это связано с сердцем, — вслух произнёс Дэн возникшее у него в голове предположение.

Лейгур оглянулся. Его жирная бровь-гусеница, кажется, едва приподнялась в вопросительном жесте.

— Причина, по которой он так быстро свалился, — он кивнул в сторону Эрика. — Людей с больным сердцем гипоксия скашивает одними из первых.

— Тебе то это откуда известно?

— Да это всё моя мать… — в голове всплыл её образ: черноволосая, с острым, словно клюв, носом, и милой сеточкой морщин возле уголков губ. — До Вторжения она увлекалась альпинизмом, даже Эверест покоряла. — Он почувствовал зуд на щеке, почесал. — Она всё думала, что пришельцы сами передохнут, как в какой-нибудь «Войне Миров» Уэльса, и, как только это случится, она возьмёт и меня на одну из этих гигантских гор, увидеть мир. Чуть ли не каждое утро меня готовила к восхождению, как будто оно должно было состояться вот уже завтра и часто любила говорить, что на высоте нет места трусам, дураками и людям с больным сердцем.

Воспоминания о матери заставили его расплыться в улыбке. Жаль, что ей так и не довелось ещё раз покорить одну из этих гор.

— Гм, — хмыкнул Эйгирсон.

Пауза.

— А ты чего здесь сидишь? — больше всего Дэн ненавидел это стесненное молчание, вызывающее неприятный гул в ушах.

— Хочу дать ему обещание.

Дэна от услышанного аж передёрнуло.

— Какое?

Исландец кивнул.

— Что я позабочусь о его людях там, на Шпицбергене. Перевезу их сюда любой ценой.

Дэн вспомнил рассказ Матвея про двести дней на далёком, северном архипелаге. Поверить в это он поначалу наотрез отказывался, но вскоре пришлось — заставили совершенно серьезные, не терпящие возражения, взгляды остальных участников этой сумасшедшей спасательной экспедиции, начавшейся в январе.

— Думаю, именно поэтому боги оставили меня в живых, — задумчивым голосом произнёс Эйгирсон, наблюдая за борьбой между жизнью и смертью гостя с далёкого севера. — Хотят переложить его бремя на мои плечи.

Боги? Какие ещё, к чертовой матери, боги? Нет, всё же этот Эйгирсон недаром заслужил репутацию сумасшедшего.

— Говоришь так, словно он уже покойник, — произнёс Дэн, не скрывая подозрительного тона.

Эйгирсон на мгновение поймал его взгляд — и голубые глаза исландца спокойно, чётко и уверенно как будто сказали: «Он умрёт, и я это точно знаю». Потом молча перевёл взгляд на своё смутное отражение в стекле барокамеры.

Дэн пресытился компанией с этим странным человеком и подумывал было уходить, как вдруг услышал в его адрес вопрос:

— Ну а что вы, мистер Шутер? Что собираетесь делать, когда мы доберёмся до «Прогресса»?

Дэн развёл плечами.

— Не знаю, я пока ещё не думал. Быть может… напрошусь к ним в шерифы? — несерьезность этого намерения он подчеркнул коротким хихиканьем.

— В таком случае, — глаза исландца так и смотрели на барокамеру, — прежде чем проходить там собеседование, вам следует набрать форму.

— К твоему сведению, Эйгирсон, я в охренительно прекрасной форме. Работа говночистом, конечно, чуть подпортила моё здоровье, но…

— Я не об этом, — прервал его исландец и ущипнул себя за живот, — вам стоит немного жирку поднабрать, иначе первым же порывом ветра сдует. А тамошние ветра в разы сильнее, чем на полуострове или в том же «Мак-Мердо».

— Ну так это плёвое дело, — отмахнулся Дэн, — осталось только отыскать щедрого…

Дэн неожиданно замолчал и почувствовал, как в мозгу словно искорки закололи, и он даже как будто услышал над головой гудение той самой лампочки из комиксов.

Его вдруг озарило, что же не так было со всеми выжившими здесь восточниками.