Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Глава 4

Я понимал. Здесь всё было настоящим — и еда, и люди, и чувства. Никакой фальши, никаких масок и притворства. Жизнь в её первозданной простоте и сложности одновременно.

Легли спать, но уже, как обычно, уснули только глубоко за полночь. Машка прижалась ко мне, и мы, сплетённые, как лоза, уснули под далёкий лай собак. Её дыхание щекотало мне шею, а сердце билось где-то рядом с моим, словно они разговаривали на своём, только им понятном языке. Сквозь маленькое окошко был виден кусочек неба, усыпанный звёздами — яркими и крупными. Они подмигивали нам, будто знали какую-то тайну, которую мы только начинали постигать.

Ночь окутала деревню тишиной, нарушаемой лишь стрекотом сверчков да редким уханьем совы в лесу. Время здесь текло иначе — медленнее, весомее, наполненное смыслом каждого мгновения. Я лежал, вслушиваясь в эти звуки, ощущая тепло Машкиного тела рядом, и думал о странностях судьбы, забросившей меня сюда, в прошлое, которое вдруг стало настоящим.

Утро встретило росой и пением жаворонка над полем. Я, жуя хлеб, увидел Степана, что возится, доливая воду в бочку, окликнул его:

— Степан, ты скажи мне, что там с покосами? Что там с лесом? Дрова на зиму когда готовить будете?

Степан подошёл, здороваясь и кланяясь.

— Так, боярин, вчера мужики косили, — ответил он, потирая бороду, — ещё, наверное, седьмицу будем косить, а потом да, в лес пойдём дрова рубить.

— Отлично, — кивнул я, отламывая ещё кусок хлеба и макая его в мёд. — Вы там не ленитесь только, для себя же стараетесь. Ты уж давай, бери в свои руки это дело. Сколько ещё земли, сколько дров… Так, чтоб с запасом всего хватило на всю деревню. А то уж больно цифры, что ты назвал мне, маленькими показались.

Степан переминался с ноги на ногу, теребил край рубахи. В глазах читалась смесь уважения и настороженности — он ещё не до конца привык к новому барину, не понимал, чего от меня ожидать.

— Так отчего же они маленькими не будут, коли староста ни сеять не давал, ни земли под пахоту не выделял, — ответил Степан, сетуя на Игната.

Я посмотрел на него внимательнее. Крепкий мужик, лет сорока, с обветренным лицом и руками, покрытыми мозолями. В глазах — природный ум и смекалка, но придавленные годами подчинения и страха. Такие люди могут горы свернуть, если им дать волю и показать цель.

— В общем, ты меня услышал, Степан?

— Услышал, барин. Всё сделаю, всё. Вот, как скажете, так и сделаю.

— Вот и сделай. А потом отчитаешься. Я с тебя буду спрашивать. Понял меня?

Степан поклонился, чуть ли не до земли:

— Спасибо, боярин, за такое доверие великое.

Он ушёл, а я остался сидеть, наблюдая, как деревня просыпается. Женщины выгоняли скотину на пастбище, дети с криками носились между избами, старики грелись на солнышке. Жизнь здесь текла своим чередом, по законам, установленным ещё нашими далёкими предками. Я чувствовал странное родство с этими людьми, с их заботами и радостями, словно всегда был частью этого мира.

Повернулся к Машке, что крутилась у печи, говорю:

— Солнце, ты в теплице полить там не забудь.

— Обязательно, Егорушка, — тихо сказала она и улыбнулась. — Я вчера днём, когда заглядывала, то видела, что листочки какие-то вяленькие были, может, глянешь?

— Ну, пошли, покажешь, — сказал я, слегка нахмурившись.

Вышли во двор, где утренний воздух еще хранил прохладу ночи. Земля под ногами была влажной от росы, и трава блестела, словно усыпанная мелкими алмазами. Машка шла впереди, придерживая подол длинного сарафана, чтоб не намочить. Её коса покачивалась в такт шагам, отражая солнечные лучи.

Подошли к теплице, сняли кожу. А там росточки уже сантиметров четыре-пять, зелёные такие, прям из земли торчат, пробились, значит, уже, но листья и правда слегка поникшие. Я присел на корточки, осторожно прикоснулся к одному из листочков. Он был теплый и слегка липкий, как бывает, когда растению не хватает воздуха. Пальцами прощупал землю — влажная, но не сырая, значит, с поливом всё в порядке.

— Видишь, Егорушка? — Машка тоже наклонилась, так близко, что я почувствовал запах её волос — травяной и сладкий. — Вроде и поливаю как надо, а всё равно чахнут.

— Значит, так, — начал я. — Скажешь кому-нибудь из мужиков, чтоб навоз убрали, он их уже душит. На улице и так жарко. Вот сейчас кожу снимаем и днём, оставляй открытую, пускай дышит, а за пару часов до заката обратно натягивай. — Ясно?

— Ясно, ясно, Егорушка, что ж не ясного то, — кивнула Машка, поправляя платок, из-под которого выбилась непослушная прядь волос.

Я провел рукой над росточками, словно благословляя их на рост, и тихо, так, чтобы Машка не слышала, прошептал:

— Ну, растите, родимые. Не подведите.

А сам хмыкнул, прикидывая: картошку, которую Фома должен принести, её нужно будет сразу же сажать. Так, глядишь, скоро и пюреху с котлетами кушать будем. От одной мысли о таком привычном, но таком недоступном сейчас блюде желудок предательски заурчал. Машка услышала и улыбнулась:

— Что, проголодался уже? Ведь только завтракали.

— Да нет, — отмахнулся я, выпрямляясь и отряхивая руки от земли. — Просто думаю о будущем урожае.

Я обнял её за плечи, и мы немного постояли так, глядя на посадки.

Позвал Степана, который ещё не успел уйти:

— Степан, организуй, чтоб землю подготовили, вскопали. Где-то две-три десятых части от десятины. Пока хватит.

— Это под что будет, Егор Андреевич?

— Ты землю приготовь, а там дальше я всё расскажу. Только не прям всё бросай и готовь. Это к приезду Фомы должно быть готово.

— Хорошо, Егор Андреевич, всё будет сделано, — Степан поклонился и пошел к воротам, но потом обернулся. — А Фома-то когда будет?

— Дней через пять, думаю, должен вернуться, если в дороге не задержится.

Степан кивнул и скрылся за воротами. Я проводил его взглядом, думая о том, сколько всего еще нужно сделать и как мало времени у нас осталось до осени.

Я взял снеди — Машка с Пелагеей наготовили пироги с грибами, квас. Зашёл в избу и взял ещё пару медяков из горшка.

Крикнул Петьку, и мы в итоге впятером — я, Пётр, Илья, Прохор да Митяй — двинули к Быстрянке.

Река встретила нас, как обычно, весёлым журчанием. Солнечные блики играли на воде, словно россыпь серебряных монет, брошенных щедрой рукой. Прохладный утренний ветерок шевелил листву прибрежных ивняков, создавая причудливую игру теней на поверхности воды. Я на мгновение залюбовался этой картиной — такой простой и в то же время бесконечно прекрасной.

У помоста оставили Прохора с Ильёй да Митяя. Да они уже и сами, как пчелы, схватились за топоры и принялись работать, рубя деревья под корень, как я велел. Удары топоров эхом разносились по округе, сливаясь с птичьим гомоном и шелестом листвы. Кора летела щепками, а стволы с тяжелым гулом падали на землю, вздымая прошлогоднюю листву.

Илья же стал досками заниматься из брёвен, которые вчера нарубили.

— Барин, — окликнул меня Прохор, утирая пот с лица рукавом льняной рубахи, — мы с Митяем ещё камней натаскаем и продолжим устанавливать столбы.

Я кивнул.

— Добро, — ответил я, оглядывая фронт работ. — А сколько ещё брёвен нужно?

— Да с десяток ещё срубим, — вмешался Илья, не отрываясь от своего занятия. — К вечеру управимся.

В общем, указывать мне ничего не пришлось, сами все знали, что делать.

— Орлы! — бросил я с искренним восхищением.

Они смущённо улыбнулись, явно довольные похвалой. Всё, что им было нужно — немного доверия и уважения.

— В общем, фронт работы ясен, — подытожил я, — а мы с Петькой двинули в деревню соседнюю за лошадью.

Шли где-то часа полтора по небольшой тропинке. В лесу пахло хвоей, свежей смолой и влажным мхом — запахи, которые я почти забыл в своём бетонно-стеклянном мире XXI века. Здесь, в этой глуши, всё было настоящим — от каждой иголочки на ветке сосны до муравья, деловито ползущего по стволу с какой-то добычей вдвое больше него самого.

Солнце тем временем подымалось все выше, и уже стало хорошенько так припекать, благо что шли по лесу, где спасал тенёк. Сквозь кроны деревьев пробивались яркие солнечные лучи, создавая на тропинке причудливый узор из света и тени.

Дошли до деревни, та была действительно справной, с избами, покрытыми свежей соломой. Заборы были все ровные, ни одного покосившегося не увидел. Деревня выглядела гораздо богаче Уваровки. Люди здесь явно жили лучше.

— Эвона как живут, — протянул Петька, озираясь по сторонам с нескрываемым восхищением. — Прям как господа какие!

— Не господа, а просто хозяева крепкие, — поправил я его. — И мы так заживём, вот увидишь. А то и лучше.

Тут смотрим — со двора мужик выгоняет корову. Он, увидев нас, прищурился, оценивающе разглядывая незнакомцев. А я заметил, что из соседнего двора женщина какая-то тоже корову выводит.

— Утро доброе, — сказал я мужику, — позови-ка мне старосту.

— А че ж не позвать-то, коли спрашивают, — хмыкнул он, искоса зыркнув и махнув рукой, мол, идёмте.

Мужик шёл впереди, изредка оборачиваясь и бросая на меня любопытные взгляды. Одет он был просто — рубаха из домотканого полотна, подпоясанная веревкой, штаны, заправленные в стоптанные лапти, а на голове — видавшая виды шапка из овчины, хоть день и обещал быть жарким.

— Далеко ли идти? — спросил я.

— Да вот, считай, пришли уже, — ответил мужик, махнув рукой в сторону ближайшей избы, — староста наш тут живёт, Иван Филиппыч.

Он открыл калитку и гаркнул во двор:

— Иван! Тут к тебе важный кто-то пришёл, да спрашивает тебя!

Двор был ухоженный, видно, что хозяин — человек рачительный. Ровные грядки тянулись вдоль забора, в углу — аккуратная поленница, крытая берестой от дождя, рядом — сарай, из которого доносилось хрюканье свиньи и кудахтанье кур. На верёвке, натянутой между избой и яблоней, сушились какие-то травы, распространяя пряный аромат.

На крыльцо вышел мужик подтянутый, видно, что работяга, руки вон мозолистые, которые кричали, что топор да соха с рук не выпускается. Он окинул нас взглядом. Глаза у него были светлые, а в русой бороде уже проглядывала седина, хотя на вид ему было не больше сорока.

— Чем обязан? — спросил он. Видно было, что его оторвали от какой-то работы.

Я, скрестив руки, представился:

— Егор Андреевич Воронцов.

Иван слегка запоздало поклонился, пробормотав:

— Простите, барин, не узнал…

— Да будет тебе, — махнул я. — На мне ж не написано. Да не жмись ты, не от батюшки я, а по делу.

Староста выпрямился, но во взгляде всё равно читалась настороженность. Ещё бы — не каждый день бояре захаживают в деревню просто так, обычно с них только подати требуют да работу. А тут вдруг сам явился, да ещё и с утра пораньше.

— Лошадь с телегой хотел бы взять на пару дней, — продолжил я. — Нашу-то вон в город отправили, а мне брёвна возить надо.

Иван слегка замялся, почесал бороду:

— Дак, конечно же, барин, берите… Только это… не загоняйте, пожалуйста, Ярку.

— Да не боись, — улыбнулся я. — Брёвна повозим, гонять не будем, отдыхать давать будем. Всё путём будет. Не переживай.

Староста заметно расслабился, даже плечи распрямились, словно камень с них свалился. Видно было, что лошадь для него — ценность немалая, и отдать её чужому человеку, пусть даже и боярину — решение непростое.

— Тогда, ваше сиятельство, телегу покрепче надо, — кивнул он.

И тут вдруг спохватился:

— Егор Андреевич, может, позавтракаете?

— Не, Иван, спасибо, дел невпроворот, — отказался я.

— Ну, пойдёмте тогда.

А сам повернулся к мужику, что привёл нас, и крикнул:

— Фрола позови!

Тот же умчался, словно заяц подстреленный.

Мы обогнули избу, с другой стороны — там было подворье. Как на картинке два воза стояли — один поменьше, а второй точно, видать, для перевозки чего-то крупного и тяжёлого. Колеса на нём были такие, что выдержат не один десяток брёвен, Пётр аж хэкнул.

— Ох, барин, добрый воз.

И тут ввалился на подворье Фрол — детина метра два ростом, а в плечах как три меня. Шёл он вразвалку, уверенно и мощно. Руки узловатые и сильные, такими можно и подкову согнуть, и бревно в одиночку поднять.

Иван же махнул:

— Яру запряги, в воз вот этот вот, — он ткнул пальцем в больший из двух.– Барину дашь.

— Сделаю, буркнул Фрол, уходя за сбруей. Голос у него был под стать внешности — глубокий, рокочущий, будто из-под земли доносился.

Фрол скрылся в сарае, откуда послышался звон упряжи и негромкая, но забористая ругань — видать, что-то не сразу нашлось. Через пару минут он появился снова, держа в руках сбрую, которая для обычного человека показалась бы тяжёлой, а в его ручищах выглядела игрушечной.

— Благодарю, Иван, — сказал я честно, — не ожидал, что так просто будет договориться.

— Так, а чё ж то не помочь барину, коли нужда, — хмыкнул он. — Андрею Петровичу поклон.

— Да как-нибудь в другой раз, — ухмыльнулся я.

И сказал:

— Да видишь, Иван, не все старосты такие справные, как ты, что за деревней следят и на контакт идут, так что благодарствую.

Иван приосанился, явно довольный похвалой. Он был из тех мужиков, что понимают цену хорошему слову от барина.

— Стараемся, барин, как можем, — ответил он, поглаживая бороду. — Оно ведь как? Деревня — она что семья. Как ты к ней, так и народ к тебе. Без этого никак.

Фрол тем временем вывел из стойла Яру — кобылу гнедой масти, с белой звёздочкой на лбу. Животное ступало важно, с достоинством, словно понимало свою ценность.

— Хорошая лошадь, — с гордостью сказал Иван. — Сильная, как бык, но послушная, как ягнёнок. С ней хоть куда.

Я развернулся к Петьке, сунул ему медяк и шёпотом сказал:

— Как Яру отдавать будешь, отдашь старосте Ивану, скажешь — барин передал, благодарит.

Петька кивнул, зажимая монету в кулаке, словно боялся, что она исчезнет. Его глаза блестели от восторга — ещё бы, мало того, что не каждый день барин доверяет такие поручения, так еще и случай то какой — боярин казалось бы за обыденное дело медяком чествует.

— Готово, барин, — сказал Фрол, протягивая вожжи.

Двинули к Быстрянке, по пути заехали в дубраву и набрали брёвен дубовых. Яра оказалась кобыла крепкая — тянула, как танк, даже не фыркала. Лес встретил нас прохладой и тишиной, нарушаемой лишь стуком дятла где-то в вышине да шелестом листвы.

По пути догрузили ещё берёзы с сосной. Телега поскрипывала, но не так безжалостно, как та, что мне досталась в наследство с Зорькой. Лес постепенно редел, уступая место полям. Вдалеке уже виднелась речка.

— Знатная будет мельница, барин, — сказал Пётр, вытирая пот с лица. — Такой ни в одной деревне окрест нет.

— Будет, — согласился я. — Главное, чтобы все работали дружно. Один в поле не воин.

— Это верно, — кивнул Пётр.

Когда подошли к Быстрянке, там кипела стройка. Мужики рубили деревья, было видно, что уже некоторые на доски распустили. Топоры взлетали и опускались чуть ли не в едином ритме, словно участвуя в каком-то древнем танце.

— Эй, люди добрые! — крикнул я, подъезжая ближе. — Принимайте подмогу!

Мужики обернулись, вытирая пот с лиц. Кто-то помахал рукой, кто-то просто кивнул. Все они были заняты делом.

— Митяй, говорю, давай, бросай. Чем ты там занимаешься? Иди, будем воз разгружать.

Митяй, кряхтя, выпрямился, потирая поясницу.

— Иду, боярин, — отозвался он, направляясь к возу.

В итоге разгрузили воз, отправили Прохора с Ильёй за новой партией брёвен, сами же сели перекусить тем, что Машка с Пелагеей утром сунули.

Жуя, я прикидывал, что помост, в общем-то, почти готов. Осталось метра два с половиной догнать. Колесо с шипом тоже готово, пора уже начинать жёлоб делать. В голове уже крутились расчёты — угол наклона, ширина, расстояние между направляющими. Всё должно быть идеально, иначе механизм не заработает как следует.

— О чём задумался, боярин? — спросил Петька, заметив мой отсутствующий взгляд.

— Да вот, прикидываю, как желоб лучше сделать. Чтобы брёвна скользили плавно, без задержек.

Перекусив, мы принялись за работу. Солнце медленно ползло по небу, а мы рубили, пилили, таскали брёвна. Руки гудели от усталости, но останавливаться не хотелось — каждое движение приближало нас к цели.

До вечера мужики сделали ещё две ходки брёвен, навезли в основном дубовых, так как мы и говорили, а мы же рубили деревья, расчищая место под будущий сарай-ангар для лесопилки. Работа спорилась, каждый знал своё дело.

Как говорится, лучший отдых — это смена деятельности, поэтому периодически собирали камни и складывали: часть у воды, а часть прям на помост, чтоб потом укреплять столбы. Камни были разные — от небольших голышей до увесистых валунов, которые приходилось катить вдвоём или втроём. Пот заливал глаза, рубаха прилипла к спине, но мы продолжали работать.

Митяю нравилось это дело — бросать прям с помоста камни так, чтобы они падали друг возле друга, опираясь на столб и подпирая его. Он приноровился делать это с особым шиком, словно играл в какую-то замысловатую игру. Мужики даже спорили — попадёт Митяй камнем в этот раз точно в нужное место или нет.

Вечером, уставшие, но довольные, мы возвращались в деревню. Солнце уже садилось за лес.

— Завтра закончим помост, — сказал я, больше себе, чем остальным. — А потом займёмся желобом.

— А колесо когда ставить будем? — спросил Петька, шагавший рядом.

— Скоро, Петь, скоро. Всему своё время.