Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Глава 3

— Петь, — сказал я, засучив рукава. — Ну чё, начинаем? Давай доски отмерим, распилим, складываем так, чтоб всё было по схеме. Ну, понятное дело, в масштабе.

Пётр хмыкнул, не совсем опять меня понял, но схватил верёвку, и мы взяли все четыре доски, которые принесли, и сложили их друг возле дружки щитом, чтоб плотно было без щелей. Одну пришлось пройтись рубанком, чтобы совсем плотненько легла к соседней. Остальные ещё у берега обработали практически идеально. В итоге получился щит где-то два на три метра.

— Отлично, — пробормотал я, — Сейчас разметим.

Вымерил так, чтобы квадрат получился два на два, и по диагоналям сделал разметку, точно отмерив середину геометрического центра. Дальше с этой середины, с помощью верёвки и уголька, стал размечать окружность.

— Держи тут крепко, — дал Петру один конец верёвки прижать в середине, а сам обошёл по кругу с натянутой верёвкой и начертил ровный круг диаметром ровно два метра.

Прошлись по контуру всё это дело еще раз углём, чтоб пилить было ровно по линии, и взялись за пилы.

Пётр пилил, пыхтел, потел. Когда я видел, что он уставал, подменял его, пока он отдыхает и руки разминает. Всё же дуб пилить — это не сосну. Да ещё когда стружка летела в глаза и набивалась в рот. Работа не из лёгких.

Мужики за забором пялились на наши труды и предлагали:

— Барин, давай подсобим! Дело-то общее, деревенское!

А Пётр на них шикнул, как кот на воробьёв:

— Сами с барином управимся, не лезьте! Тут точность нужна, а не сила!

Он явно гордился, что его к такому ответственному делу приставили. Да и я понимал — чем меньше рук, тем меньше ошибок. Каждому ведь не объяснить, а будет норовить по-своему делать.

— Правильно, Петь, — поддержал я его. — Нам важно, чтоб всё было выверено до миллиметра.

До обеда под палящим солнцем управились с основой. Пот лился ручьём, рубашки прилипли к спинам, но дело двигалось. Круг получился — ровный, добротный, как щит богатырский, хоть на стену вешай для украшения.

— Молодец, Петька, — похвалил я, отряхивая штаны от опилок и стружек, — теперь бы пожрать чё-нибудь путного. Силы на исходе.

А тут, как по заказу, будто нас подслушивали из избы, вышли Пелагея с Машкой и несли корзины, от которых уже издалека тянуло аппетитными запахами. Поставили их на стол под раскидистой яблоней, открыли домотканое полотенце, а там — глаза разбегались от изобилия.

Борщ в глиняном горшке ещё дымился. Хлеб чёрный, душистый, с хрустящей корочкой — такой, что только в деревенской печи получается. Сметана густая, жирная, в которой ложка стоит. Зелень какая-то — укроп, петрушка, лук зелёный пёрышками. И квас! Квас такой ароматный, что я чуть язык не проглотил от предвкушения.

Машка в цветастом платке, видя мои загоревшие от голода глаза, мягко улыбнулась. Я поймал её взгляд и тоже улыбнулся ей в ответ. Вот же ведьма зелёноглазая — знает, как мужика с толку сбить одним взмахом ресниц.

— Егор Андреевич, — сказала она певучим голосом, — покушайте как следует, умаялись небось на солнцепёке. Сил-то сколько потратили!

— Ай, спасибо, красавица, — ответил я, а сам думаю: вот же хитрая, конспираторша местного посола. Знает, как к мужику подойти.

— Питьё отменное! — сказал я, отпивая из деревянной кружки. Квас холодный, освежающий, прямо по жилам разливается. — Давай, Петька, перекусим как люди. Чутка отдохнём в тенёчке, а потом доски будем скреплять. Гвозди вон есть, верёвку дёгтем смажем для прочности и тоже всё укрепим поперечными досками. Сделаем так, чтоб крепко было, чтоб не развалилось от нагрузки.

Пётр энергично кивнул, жуя здоровенный кусок сала с хлебом.

— А потом центр сделаем — просверлим или выпилим, посмотрим, как лучше получится. Нужно так, чтоб потом в него вал встал плотно, без люфта. А уже там, на месте, окончательно закрепим.

— А может, даже квадратом лучше сделать отверстие, чтобы вал одевался ровно, без прокручивания. И штырь — поршень тоже сегодня постараемся выточить, только из мореного дуба. Там нагрузка будет ого-го какая. Обычное дерево не выдержит. Поэтому только из самого крепкого делать будем.

— Барин, всё как надо сделаем, не сомневайтесь — согласился Пётр.

Он кивнул для убедительности, доедая кусок сала и вытирая рукавом рот. В глазах у него горел азарт настоящего мастера — когда работа спорится и результат уже виден.

Машка тем временем подливала нам квас, а Пелагея в плошки борщ. Пар поднимался аппетитными облачками. Да, после такого обеда сил хватит до самого вечера.

Солнце нещадно палило, но под яблоней было прохладно. Листва шелестела от лёгкого ветерка, деревенская идиллия, да только работы ещё — непочатый край.

— Ладно, — решительно поднялся я, отставляя пустую кружку. — Спасибо за угощение, но дело не ждёт. Пока солнце высоко, надо успеть главное закончить.

Пётр тоже поднялся, потянулся, размял затёкшие плечи. Готов к продолжению работы.

В сарае, где пахло дёгтем и стружкой, мы с петькой пыхтели над морёным дубом, черным, как смоль. Твёрдый, зараза, будто камень, но для кривошипа самое то, что надо. Я прикинул, что колесо-щит то уже готово, пора заняться штырём и рычагом.

— Петь, — сказал я. — Начинаем вот с чего. В круге, давай дырку ровно посередине сделаем, под ось.

Пётр замялся.

— Барин. Так то, что вы линиями отводили — середина уже стерлась, пока пилили. А если мы… неровно сделаем то… не угадаем середину. И колесо тогда будет бить, когда на ось то оденем.

— Эх, Петька, Петька, — хмыкнул я.

Взял в сарае две рейки небольших. Два края соединил, забив в них гвоздь. Один топором заточил, сделав острым. A второй смочил в дёготь, чтоб чертить можно было.

— Что это вы делаете, барин?

— А вот сейчас и увидишь. Давай клади на землю колесо наше.

Петька было сам дёрнулся, но куда там — тяжеленное. В итоге, помог ему и уложили на землю вместе. Используя нехитрое приспособление, я сделал один полукруг так, чтоб один конец был на крае нашего щита. Потом, с другой стороны, второй полукруг. В точках пересечения провёл линию, потом перпендикулярно сделал так же.

— Циркуль то никто не отменял, — сказал я поучительно.

Так, соединив две линии, на пересечении получился ровно центр круга. Петька аж затылок зачесал.

— Ну вы и выдумщик, барин.

Отметив точку, я сказал Петьке:

— Вот здесь вот делай дырку. А я сейчас приду.

Он взял сверло, топор, кусачки и начал вгрызаться в дуб. Сверло скрипело, как телеги на ухабе, но стружка отделялась еле-еле. Я же сходил в дом и принёс чертёж, где довольно наглядно был нарисован сам штырь с набалдашником на конце.

Вымерял от центра до края такое расстояние, чтобы оставалось сантиметров двадцать, я сказал, что здесь нужно просверлить ещё одну дыру, и Пётр, уже не задавая вопросов, стал сверлить её там. Предупредил, что не очень большую, так, чтоб туда вошёл штырь. И потом его закрепим с другой стороны.

Дальше уже, когда Петька просверлил, мы взялись за обработку морёного дуба. Это было конечно, что-то с чем-то. Такое впечатление, что топором да по камню или по металлу били. Ещё б чуть-чуть и искры бы летели. В результате у нас получилось сделать точно так, как на чертеже было. Дырку пришлось немного увеличить, но Пётр с этим быстро справился и в итоге с усилием, но штырь встал в паз как влитой.

— Ну а теперь рычаг, — продолжил я. — Вот здесь, — показал я на оставшийся кусок киля. — Нужно будет сделать некую коробочку, чтоб когда её скрепим, туда набалдашник вошёл и потом держался крепко.

Сделали мы на конце запил. Потом одну часть отпилили и выбрали с горем пополам середину и там и там. В общем, сделали коробочку, так что штырь в неё входил и даже немножко места оставалось, всё это скрепили бечёвкой. Основательно крепить было ещё рано. Присмотрелись. Зазор под смазку был. Дёготь с салом туда загоним, чтоб не стиралось и не скрипело.

Пётр аж красный от натуги, все бурчал:

— Егор Андреевич, так для чего все это, как оно крутить то будет, как пилить?

— Ой, Петька, терпи, — хмыкнул я. — Сейчас покажу, не на пальцах же объяснять.

Работа с морёным дубом намаяла нас, как покос в жару, руки гудели, но в итоге все получилось так, как я и планировал.

— В общем, смотри, Петь, — достал небольшое брёвнышко сантиметров двадцать толщиной в диаметре.

Закрепили его с Петькой на верстаке так, чтоб намертво было, и одели в него круг. Верстак аж заскрипел, но держался крепко. Я взялся за рычаг, который был вставлен в набалдашник на штыре. Придержал его и говорю Петьке:

— Ну, давай, крути наше колесо.

Он на меня посмотрел и стал крутить. А я придерживал рычаг рукой. Он крутил, а рычаг пошёл туда-сюда, как маятник. Пётр замер, глаза, как блюдца, аж на лоб полезли.

— Вот смотри, — объяснил я, — колесо крутится, рычаг ходит поступательно. Тут, — ткнул я в конец, — удлиним, сделаем переходник уже к пилам, сами пилы поставим в модуль, чтоб разом ходили туда-сюда, вот и будет лесопилка. А не просто мельница.

Пётр на какое-то время завис, а потом аж вскрикнул, хлопнул себя по ляжкам.

— Да вы, Егор Андреевич, прям изобретатель, каких свет не видел. Это ж чудо какое-то.

Он кинулся к верстаку, несколько раз крутанул колесо, глядя, как рычаг двигается, и восторгался при этом, как ребёнок с новой игрушкой.

— Гляньте, гляньте, как ходит! Прям туда-сюда! Барин, это ж когда сделаем, доски то сами пилиться будут!

— То-то, Петька, — ухмыльнулся я.

Он ещё несколько раз крутанул колесо, бормоча что-то про то, что это чистое чудо. А я смотрел на него и думал: вот он, мой главный инженер, дай ему чертежи да покажи, кто чему, и сделает что угодно.

Машка поднесла нам по крынки кваса, мы испили. Я посмотрел, что солнце ещё высоко, и глянул на Петра:

— Ладно, Петь, — сказал я, отряхивая рубаху, — пошли, мужиков заберём, заодно глянем, что там у Быстрянки наворотили.

Мы двинулись к реке. Пётр же шёл всю дорогу, бормоча что-то про чудо-рычаг, а я прикидывал: ну, в общем-то, кривошип готов, вал есть, выбрали. Металл привезёт Фома. Мужики за пару дней доделают помост, останется закрепить колесо, сделать механизм подъёма. Потом только собрать всё, пилы закрепить да желоба для подачи брёвен сделать.

А на берегу Быстрянки нас ждал культурный шок. Как будто я, в 21 веке зашёл на стройку. Пригорок, на котором я, велел рубить деревья, был чист, как после бритья. Пеньки стояли ровно, как я сказал, по пояс, все ровные, как под линейку. А над водой на высоте полутора метров красовался деревянный помост, крепкий, основательный, доски лежали плотно, столбы почти под самый верх были обложены камнями. Стояли, как солдаты. Я аж присвистнул, глядя на Прохора, Илью и Митяя, что пыхтели, вытирая пот.

— Мужики, ну вы даёте, вы что за день все это сделали? — хмыкнул я. — Да вам ордена нужны каждому.

Илья, красный как свёкла, буркнул:

— Доски закончились, барин, так бы до конца все сделали.

Я присмотрелся. Да, до водопада ещё оставалось метра три, нарастить помост. Ну и то, что они сделали, просто выбивалось из понимания. В моём веке такое бы, наверное, на неделю растянулось бы.

— Молодцы мужики, ой, молодцы, — похвалил я их ещё раз. — Завтра деревья будем валить. Прям под корень не жалейте, их же и на доски поколем, чтоб помост доделать.

Мужики закивали, а я прикинул, что завтра навалим лес и из досок уже как придётся сделаем. Пусть и сырые, но помост доведут до перепада. А то, что быстро износятся — ничего страшного, потом перестелим.

В итоге двинули в Уваровку. Пётр, сияя как самовар, все трещал без умолку:

— Там такое, мужики! Там, Егор Андреевич, он такое сделал! Такая выдумка! Кривошип то ваш, барин — чудо. Мы теперь все сделаем, все, как вы на схеме нарисовали.

Я лишь хмыкал и в какой-то момент успел вставить слово, когда образовалась пауза в его тираде:

— Петь, Илюх. Вопрос к вам. Кроме Липовки, есть ещё деревни поблизости?

Они чуть ли не в один голос ответили:

— Есть, барин, в двух верстах, — и махнули в сторону, противоположную Липовки.

— И как там живут? — спросил я, щурясь от солнца.

— Да не худо, — сказал Илья, — деревня справная.

— А лошадь там с возом есть у кого? — уточнил я.

— Да как не быть то, — хмыкнул Пётр. — Деревня да без лошади — да это ж как Уваровка без пирогов, — рассмеялся он.

— Ну и отлично, — кивнул я. — Значит, завтра сходим и попросим лошадку напрокат на пару дней.

— Да кто же её просто так даст? — засомневался Илья.

— Я договорюсь, это не твоя забота, — отрезал я. — Ты главное дорогу покажи. Но только ты — все же не пойдем туда!

— Покажу, Егор Андреевич.

На том и порешили.

В уваровку вошли, когда уже вечерело. Мужики, довольные успехом, всю дорогу галдели и обсуждали завтрашний день. А я всё думал о том помосте. Хорошо вышло, крепко. Но ведь это только начало.

Подошли к моему двору, а там цирк — детишки, визжа, играли с колесом для лесопилки, крутя его на верстаке. Ох, хорошо, что закрепили с Петькой на совесть, а то ещё придавило бы кого, дубовая же.

Но я не выдержал и расхохотался.

— Глянь, Петь, уже тест-драйв устроили, надо им качели сделать да карусель. Пусть веселятся.

Мужики лишь посмотрели на меня да головой в очередной раз покивали. А на крыльце меня ждала Машка в сарафане да с крынкой кваса. Я поднялся, испил, крякнул, как барин настоящий и, не дав ей слово сказать, как бы ненароком подтолкнул её в сени, она аж растерялась.

— Егорушка, что такое?

А я обнял её, поцеловал, чувствуя, как её губы, такие тёплые и нежные, отвечают на поцелуй, вдохнул её запах и шепнул:

— Соскучился я, солнце.

В этот момент её зелёные бездонные глаза так сияли, что я в них просто тонул. И было видно, что она тоже по мне соскучилась.

Машка прильнула ко мне, положив голову на плечо. От её волос пахло травами — верно, днём была на покосе. Я провёл рукой по спине, чувствуя, как колотится её сердце. Такое родное, такое близкое.

— Думала, не вернёшься к ночи, — прошептала она. — Слышала, что вы с Петькой что-то мастерите важное.

— Да уж, намаялись мы сегодня, — я легонько отстранил её, чтобы видеть лицо. — Зато дело движется. Скоро увидишь, что получится.

Машка улыбнулась — той самой улыбкой, от которой у меня всегда что-то переворачивалось внутри.

Вечером же мы с Машкой сходили в душ. Вода, прогретая под солнцем, лилась из бочки, а щёлок шипел, как змея, но мы хихикали, тёрли друг друга, будто в двадцать первом веке под гидромассажем. Капли скатывались по коже, оставляя прохладные дорожки, а запах щелока смешивался с ароматом трав и цветов. Машка подставляла лицо под струи и жмурилась от удовольствия, словно котёнок, которого гладят за ушком. Я наблюдал за ней, ловя каждое движение, каждый изгиб её тела, освещённого закатным солнцем, пробивающимся сквозь щели.

— Ты чего смотришь так? — спросила она, улыбаясь одними глазами.

— Любуюсь, — ответил я просто, проводя мыльной ладонью по её плечу.

Машка улыбнулась и плеснула в меня водой. Брызги разлетелись серебряным облаком, заставив обоих расхохотаться. Эхо нашего смеха, наверное, было слышно во всей деревне, но нам было всё равно. Здесь и сейчас были только мы и никого вокруг, словно на острове посреди бескрайнего океана времени.

Поужинали. В этот раз пироги были с грибами и луком, собранными в лесу прямо возле покосов. Корочка хрустела, а начинка таяла во рту, оставляя приятное послевкусие. Машка уплетала уже третий кусок, смешно причмокивая и облизывая пальцы. Я наблюдал за ней, думая о том, как удивительно быстро я привык к этой жизни, словно всегда был здесь, в этом месте, среди этих людей.