Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Глава 21

Утром я проснулся от странных ощущений на плече. Сквозь дрёму почувствовал, как что-то мягкое, но настойчивое пытается сдвинуть Машкину голову с моего плеча. Приоткрыв один глаз, я увидел забавную картину — Бусинка, наша маленькая черная кошечка, всячески пыталась согнать с моего плеча Машку и отвоевать эту территорию для себя. Она мурлыкала, настойчиво выгибала спину и бодала Машку своим маленьким лобиком, явно недовольная тем, что та заняла место, которое ну точно должно быть её.

— Ты чего удумала, разбойница? — прошептал я, стараясь не разбудить Машку, но то уже открыла глаза.

— Егорушка, твоя любимица опять ревнует, — сонно пробормотала Машка, потягиваясь. — Никак не может смириться, что ты не только её гладишь.

Бусинка, услышав наши голоса, издала победное мурлыканье, словно говоря: «Я добилась своего, теперь вы оба проснулись», и запрыгнула мне на грудь, демонстративно растягиваясь во всю длину своего маленького тельца.

— Да, ты у нас хитрая бестия, — я почесал её за ушком, на что она ответила громким довольным урчанием. — Знаешь, как добиться своего.

Машка тем временем уже поднялась с постели и первым делом заглянула к тесту. Я наблюдал за её движениями, за тем, как свет раннего утра золотил её волосы, собранные в простую косу, как она напевала что-то негромко под нос, готовя нехитрый завтрак. Поднялся и потянувшись сел за стол.

— Чем ты сегодня будешь заниматься, Егорушка? — спросила она, ставя передо мной миску с кашей.

— Мост буду проверять, как там опоры ставят, — ответил я, с аппетитом принимаясь за еду. — Да и на лесопилку надо заглянуть, посмотреть, как работа идёт.

Машка кивнула, привычная к моим каждодневным заботам. Я не успел даже доесть завтрак, как услышал торопливые шаги за окном, а затем во двор влетел Семён. Лицо его раскраснелось от быстрого бега, а глаза были полны тревоги.

— Егор Андреевич! — выпалил он, едва переводя дыхание. — Беда у нас случилась — пила сломалась! Пришлось колесо подымать, чтобы остановить каретку. Стоит теперь и работа встала.

Я поднялся из-за стола, отодвигая недоеденную кашу.

— Иди, зови Петьку, — крикнул я через окно уже примерно представляя, что нужно сделать. — Пойдём, поменяем пилу. Запасные в сарае есть.

Семён кивнул и тут же сорвался с места. Я повернулся к Машке:

— Прости, солнце, дела зовут. Вернусь, как управлюсь.

Она, подошла ко мне, обняла, поцеловала в щеку и улыбнулась в ответ:

— Беги уже, Егорушка. Никуда там без тебя.

В её глазах плясали лукавые искорки. Я тоже чмокнул её в щёку и направился к сарайчику, где хранились инструменты и запасные части для лесопилки. Достав из него новую пилу — тяжёлую, с острыми зубьями, ещё не знавшими древесной плоти — я вышел со двора. Петька с Семёном уже ждали меня. Мы втроём быстрым шагом направились к лесопилке.

Колесо было поднято над водой. Механизм был остановлен и каретка застыла без движения. Сломанная пила торчала из бревна, как зазубренный клык. Мы быстро принялись за работу — Петька орудовал молотком, выбивая крепления старой пилы, а Семён держал каретку, чтобы она не дрогнула.

— Как это вы умудрились сломать? — спросил я, рассматривая лопнувшую пилу.

— Да бревно попалось с сучком здоровенным, — ответил Семён, вытирая пот со лба. — Не заметили сразу, а пила как наткнулась на него, так и заклинило. Вот и лопнула.

— Бывает, — я покачал головой. — Эти пилы закаленные, металл лучше режит, но и на сколы слабее.

Быстро заменив сломанную пилу на новую, мы снова опустили колесо на воду. Оно медленно начало вращаться, набирая обороты, и вскоре каретка с пилой снова ритмично задвигалась вверх-вниз. Распилка досок продолжилась по накатанной схеме.

Я подобрал сломанную пилу, внимательно осматривая повреждения.

— Эту нужно будет передать с Фомой кузнецу, — сказал я, скорее самому себе, чем мужикам. — Пускай починит.

Пока Петька следил за работой новой пилы, смотря как та вгрызается в бревно, я отошёл к берегу реки, чтобы взглянуть на другой строящийся объект — мост. Это была ещё одна моя затея, необходимая для реализации задуманного.

Я посмотрел, как мужики с другого берега уже стали ставить опоры. Работа шла споро — ещё один ряд установят и будут потихоньку сшивать конструкцию. В голове моей, как это часто бывало, уже роились новые идеи. Я прикинул, что можно будет сделать некую вагонетку, которая будет переправлять груз с одного берега на другой без необходимости тащить его на руках.

— Семён, — позвал я, и он тут же оторвался от работы, подходя ко мне. — Смотри, — я взял прутик и стал рисовать прямо на земле, — сделаешь вот такой вот ящик, большой. Поставишь его на оси, как телега стоит, и нужно будет сделать четыре колеса, но так, чтобы по ширине были на локоть меньше, чем ширина моста.

Семён смотрел на то, что я изображал схематично с неподдельным интересом.

— А зачем, Егор Андреевич? — спросил он, хотя по глазам его видно было, что он уже начинает понимать.

— Вагонетку будем делать, — ответил я, добавляя детали к рисунку. — Мы когда водяное колесо устанавливали, делали направляющие из досок, чтоб колесо не вильнуло в воду. Вот и сейчас точно так же сделаем, и можно будет перетаскивать грузы даже без участия человека. Привод-то у нас будет, приспособим так, чтобы с этой стороны груз нагрузил, рычаг нажал, и вагонетка поехала сама на ту сторону, а другой человек на том берегу принимал груз.

Глаза Семёна загорелись — идея явно ему понравилась, хотя даже еще точно не представлял как это всё будет работать.

— И верёвки тянуть не придётся? — уточнил он.

— Не придется. Сделаем механизм, чтоб сам тянул, — я дорисовал схему. — Вот здесь будут направляющие, а здесь — основная тяга. В общем, подумаем, как это сделать, но так будет проще, и с моста ничего не упадёт.

Петька, услышав наш разговор, тоже подошёл, с интересом глядя на мои каракули.

— Егор Андреевич, вы опять что-то мудрёное придумали, — сказал он с уважением в голосе.

— Не такое уж и мудрёное, Петь, — ответил я. — В общем-то не так уже это сложно будет сделать, а работу упростит значительно.

Семён внимательно изучал мой рисунок, уже прикидывая в уме, как будет собирать вагонетку.

— Я сегодня же начну делать, — сказал он решительно. — Доски есть хорошие, уже просушенные, колёса с Петькой сделаем, а там уже и на ось поставим.

— Не торопись, — я положил руку ему на плечо. — Сначала мост закончим, а потом уже о вагонетке подумаем. Всему своё время.

Мы вернулись к лесопилке, где уже допиливалось второе бревно. Я провёл рукой по поверхности одной из досок — не идеально конечно гладкая, но гораздо ровнее, чем если бы вручную пилили. Пилы механизма резали ровно, без рывков, оставляя после себя аккуратный, чистый срез.

— Ну вот, — сказал я, оглядывая довольных мужиков, — теперь можно и по другим делам пройтись. Семён, ты следи за бревнами, чтобы опять сучок не попался каверзный.

После обеда наблюдал, как мужики продолжают класть брёвна уже в избе для Фомы. Солнце палило немилосердно, от земли поднимался сухой жар. Никак дождь скоро пойдёт. Мужики работали размеренно, но споро — рубашки насквозь промокли от пота, спины блестели, а тяжёлые брёвна поднимались вверх, будто сами собой, укладываясь ровными рядами. Стук топора отдавался эхом, запах свежеструганной древесины щекотал ноздри.

Я сидел на завалинке соседней избы, вытирая пот с лица льняным рукавом. Гудели над цветами пчёлы, в траве стрекотали кузнечики — обычный летний полдень в деревне. Вдруг сквозь этот привычный гомон мы увидели, что из леса в сторону Уваровки кто-то из мужиков везёт очередную партию досок на Ночке.

— Глядите-ка, — сказал Захар, щурясь от солнца, — кажись не ладно что-то.

Я всмотрелся в даль, не понимая о чем он. Действительно, на опушке показалась телега, гружённая досками, а рядом кто-то шагал — даже издали было видно, что он часто оглядывается назад, будто чего-то опасаясь.

Вдруг Ночка заржала — дико, пронзительно, так, что мурашки побежали по коже. В её ржании слышался чистый, незамутнённый ужас. Животное рвануло вперёд с такой силой, что телега подпрыгнула, доски заходили ходуном, стуча и грохоча. Было слышно, как они подпрыгивают на телеге, ударяются друг о друга, некоторые падают на дорогу.

— Что за леший? — выругался кто-то из мужиков, разгибая спину.

Но вдруг упряжь порвалась — треск был слышен даже здесь. Ночка, освободившись от тяжёлой ноши, пулей понеслась в сторону деревни, телега завалилась набок, рассыпав доски.

— Что-то неладно, — пробормотал я, чувствуя, как холодок пробежал по спине.

Мы все напряглись, не понимая, что происходит. Мужики побросали работу, встали, напряжённо вглядываясь вдаль. Тишина повисла над деревней — даже птицы примолкли, только слышался стук копыт мчащейся Ночки.

И тут мы увидели, что прямо из леса выскочил медведь — огромный, бурый, с мощными лапами и оскаленной пастью.

— Господи Иисусе! — кто-то выдохнул за моей спиной.

Парень, который до этого шёл рядом с возом — теперь я узнал в нём Митьку — стремглав побежал в обратную сторону, к лесу, размахивая руками, будто отмахиваясь от чего-то. Крик его долетел до нас:

— Медведь! Спасите! Матерь Божья!

Но медведь не погнался за ним — он продолжал нестись за Ночкой, набирая скорость с каждым прыжком. Земля будто дрожала под его тяжёлыми лапами.

На какое-то мгновение я даже растерялся — дыхание перехватило, сердце заколотилось в груди, как сумасшедшее. Перед глазами встала картина: вот зверь ворвётся в деревню, где бабы с малыми детьми, где старики…

Но тут Захар поразил своей реакцией — он пулей заскочил в ангар, и, буквально через какое-то мгновение, выскочил оттуда уже с бердышом — тяжёлым древковым оружием с широким лезвием, способным человека напополам разрубить, не то что зверя.

— К оружию! — рявкнул он, и голос его прокатился над деревней, заставив вздрогнуть даже меня.

Другие служивые, повторяя его манёвр, буквально через несколько секунд тоже уже стояли с бердышами наготове. Их лица стали сосредоточенными, глаза сузились — больше не было весёлых работяг, были воины, готовые защищать деревню ценой собственных жизней.

— Бабам и детям в избы! — гаркнул Захар, перехватывая бердыш поудобнее. — Мужики, кто с топорами — за нами! Становимся клином!

Всё происходило с такой быстротой, что казалось, будто время сжалось. Женщины, побросав работу, хватали детей и бежали в избы, крестясь на ходу. Дети плакали, собаки лаяли — деревня пришла в движение, как растревоженный муравейник.

Ночка пронеслась мимо нас, пена клочьями срывалась с её боков. Степан побежал за ней, пытаясь поймать и успокоить, но кобыла, обезумев от страха, не разбирала дороги.

А медведь приближался всё ближе — огромный, страшный, как сама смерть. Я никогда не видел такого крупного зверя — бурая шерсть вздыблена, глаза горят бешеным огнём, пасть раскрыта, и видны жёлтые клыки, способные перекусить человеку шею одним движением.

Я с ужасом смотрел на решимость служивых взять такую махину на бердыши. Они выстроились полукругом, упёрли древки в землю и наклонили в сторону медведя, создавая живую изгородь из острых лезвий.

— Держать строй! — крикнул Захар, его голос звенел, как сталь. — Не дрогнуть!

Бабы голосили из окон, дети плакали, мужики стояли чуть поодаль, сжимая топоры так, что костяшки их побелели. Страх стоял в воздухе, густой, осязаемый.

Медведь, увидев перед собой людей, на мгновение замешкался — встал на задние лапы, заревел так, что кровь стыла в жилах. Его рёв прокатился над деревней.

Но колебался зверь лишь мгновение — а потом бросился вперёд, прямо на ощетинившиеся лезвия бердышей.

Звук был страшный — хрип, рёв, хруст костей и хлюпанье крови. Служивые выдержали натиск — они буквально насадили его на острые секиры, но зверь был силён, даже раненый, он продолжал рваться вперёд, пытаясь достать людей лапами с острыми когтями.

— Держать! — рычал Захар, его лицо было забрызгано кровью.

Медвежья лапа мелькнула у самого лица одного из служивых — тот отшатнулся, но строй не сломал. Другой же, изловчившись, ударил зверя прямо в горло — хлынула кровь, медведь захрипел.

Они быстро добили его — Захар сам нанёс последний удар. Медведь дёрнулся и рухнул на землю, подняв облако пыли.

Тишина повисла над деревней — такая, что слышно было, как жужжат мухи. Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как колотится сердце где-то в горле.

— Хорошо, что вы тут оказались, — нервно сказал я, подходя к Захару. — Сейчас беды было бы точно не миновать.

Лицо моё было бледным, даже руки дрожали — впервые в жизни я видел такую схватку. Крестьяне выходили из изб — опасливо, недоверчиво, не веря, что всё закончилось так быстро. Женщины крестились, дети жались к матерям, некоторые плакали от пережитого страха.

— Бывает, — буднично ответил Захар, вытирая лезвие бердыша о траву. — Зверь, он что — голодный, вот и рыщет близ человеческого жилья. Нынче в лесу голодно, ягоды ещё не поспели, дичи мало.

Другие служивые тоже вытирали оружие, переговариваясь негромко. Они казались спокойными, будто не медведя сейчас завалили, а обычную работу сделали.

— Медведь-шатун в эту пору — не к добру, — пробормотал дедок, подходя ближе и опасливо косясь на тушу. — Видать, болезный был, раз к людям полез.

Захар внимательно осмотрел тушу, попинав её ногой.

— Разделаю медведя сам, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — А вам, Егор Андреевич, будет шкура, которую Иван выделывает лучше, чем любой бортник в Туле.

Я кивнул, всё ещё не в силах говорить. В голове крутилась одна мысль: что было бы, не окажись тут служивых? Что было бы, ворвись этот зверь в деревню, полную женщин и детей?

— Спасибо, — наконец выдавил я из себя. — Век не забуду.

Захар усмехнулся, поклонившись:

— Да будет вам, барин. Наша служба такая — защищать. Сегодня от медведя, завтра от лихих людей.

Деревня постепенно приходила в себя — бабы утирали слёзы, дети переставали плакать, мужики обсуждали случившееся, приукрашивая каждый своё участие в событиях. Жизнь возвращалась в привычное русло, но я знал, что долго ещё будут помнить этот день, когда смерть прошла так близко от нас, но была остановлена отвагой и решимостью служивых.

Вместе с Захаром сходили к лесопилке узнать, всё ли там хорошо. А то мало ли, медведь туда изначально зашёл.

По дороге нашли поломанную телегу — сломалось колесо и ось. Телега накренилась набок, словно раненый зверь. Я подошёл ближе, осматривая повреждения.

— Нужно будет Семёна или Петра отправить, чтоб занялся ремонтом, — я выпрямился. — Жалко добро бросать. Хотя работы тут… и разгрузить и починить. Ничего — справятся.

— Петра лучше, — кивнул Захар. — У него с деревом хорошо выходит.

Мы двинулись дальше, туда, где стояла лесопилка.

— Эй, есть кто? — крикнул Захар, подходя ближе.

Из сторожки вышли трое мужиков, все с топорами в руках. Лица напряжённые, испуганные, но решительные.

— А, это вы, — с явным облегчением выдохнул Семён. — Мы уж думали, он.

— Так что, миновала вас беда? — спросил я, оглядываясь по сторонам. Всё выглядело нетронутым, разве что инструменты были разбросаны, да каретка работала в холостую.

— Миновала, видать, — кивнул Семён. — Митька прибежал, еле дух переводил, весь белый как полотно. Говорит, медведь чуть его с телегой не сожрал.

Я оглядел мужиков — все были напуганы, но все с топорами и, можно сказать, были готовы к встрече с хозяином леса. А Семён, видать пока в ангаре сидели, даже рогатину заточил из толстой жерди.

— Ну теперь можете не бояться, — сказал Захар. — Уложили мы его. Не придёт больше.

— Правда? — просиял Митяй. — Убили?

— А то, — с гордостью кивнул Захар. — На бердыши взяли.

Мужики заметно расслабились, заулыбались, стали хлопать друг друга по плечам.

— Ну, слава богу, — Семён перекрестился. — А то мы уж думали, придётся ночевать тут, на лесопилке. Жёны бы волновались.

— Возвращайтесь спокойно, с медведем служивые разобрались. Только колесо на ночь не забудьте из воды поднять.

К вечеру, когда Захар стал разделывать тушу медведя прямо там, где его уложили, собралась почти вся деревня. Кто советы давал, кто просто глазел, ребятишки носились вокруг, возбуждённые таким событием.

— Шкура хорошая, — приговаривал Захар, ловко орудуя ножом. — На ковёр пойдёт, большой выйдет.

Я стоял рядом, наблюдая за процессом. Захар работал аккуратно и, видно, что умело. Шкуру снимал бережно, стараясь не повредить.

И тут, когда он уже почти закончил с одним боком, я заметил что-то странное.

— Погоди-ка, — я наклонился ближе. — Что это?

Прямо под шкурой обнаружились белые уплотнения, похожие на небольшие узелки. Я на это сразу же указал, а Захар лишь покивал, будто ожидал нечто подобное.

— Да, болен был косолапый, — он выпрямился, вытирая руки о траву. — Мясо в еду не пойдёт, придётся закопать или сжечь.

Вокруг раздались разочарованные вздохи. Медвежатина — редкое угощение, многие уже предвкушали пир.

— А что за болезнь? — спросил кто-то из толпы.

— Лучше не гадать, — ответил Захар. — Но мясо точно не годится. Может, потому и к деревне вышел — совсем плох был, обезумел.

Он продолжил работу, но теперь уже без прежнего энтузиазма. Шкуру он снял профессионально и отдал Ивану, который обещал заняться выделкой.

— Хорошая будет шкура, — приговаривал тот, расправляя огромную медвежью шкуру.

Я вспомнил процесс вымачивания — долгий, трудоёмкий и, главное, зловонный. Шкуру нужно было держать в специальном растворе, от которого на всю округу разносился такой запах, что хоть из дома беги.

Я лишь крикнул ему вслед:

— Не вздумай этим заниматься возле деревни. В лучшем случае где-то возле лесопилки, но и там так, чтобы никто не задохнулся.

Иван только рассмеялся и махнул рукой:

— Не в первой! Знаю я своё дело. Там у реки местечко найду, никому мешать не будет.

Небо уже совсем потемнело, когда мы закончили. Тушу Захар приказал оттащить подальше от деревни, чтоб собаки случайно не нажрались, а уже утром закопать.

— Жаль добро переводить, — вздохнул Степан, глядя на горы мяса. — Столько еды пропадает.

— Лучше перевести, чем потом всей деревней болеть, — твёрдо ответил Захар. — Здоровье дороже.

Расходились уже в темноте, усталые, но удовлетворённые. Опасность миновала, зверь повержен, деревня может спать спокойно. Я шёл домой, размышляя о том, как хрупка бывает граница между нашим миром и лесным царством. Иногда достаточно одного больного зверя, чтобы нарушить привычный ход вещей.