Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Глава 10

Через минуту из таунхауса выглянул Пётр, прикрывая голову рукавом:

— Звали, барин?

— Пошли в сарай! Доделаем что задумывали!

Пётр кивнул и, перепрыгивая через лужи, словно заяц через кочки, побежал к нам. Рубаха на нём промокла и прилипла к спине, как вторая кожа, но глаза горели азартом. Для него любая работа была не в тягость, особенно если речь шла о чём-то новом, необычном.

В сарае мы с Петькой разложили доски, что привезли с Быстрянки на Ночке. Пахло сырым деревом, смолой и немного плесенью — влажность сделала своё дело. Но материал был крепкий, добротный.

Нужно было собрать конструкцию для каретки — простую, но прочную. Я показал чертёж, что ранее нацарапал угольком:

— Вот тут будут направляющие, чтобы каретка ходила ровно. А тут приделаем блок пил.

Пётр кивал, но глаза горели. Он схватывал всё на лету, как будто не плотник, а студент технического вуза. Руки его двигались быстро и уверенно — строгали, пилили, забивали гвозди. Стружка летела золотистыми завитками, устилая пол сарая, словно осенние листья.

— А чё это за такая хитрая штука? — спросил он, крепя очередной переходник.

— Дрова пилить — не бревно колоть, — ответил я. — Нужно, чтобы ровно шло. Представь, что тебе целый день пилить надо. Рука устанет, спина заболит. А тут — механизм всё за тебя сделает. Только успевай брёвна подкладывать.

Пётр присвистнул, представив такую картину:

— Это ж сколько досок за день напилить можно!

— Много, Петька, много. На всю Уваровку хватит, да ещё и на продажу останется.

Работали быстро. Дождь уже не мешал — только ветер порывами трепал ставни, да капли с крыши барабанили по лужам. К вечеру конструкция стояла готовая к испытаниям — с направляющими из морёного дуба, с блоком для крепления пил, с подставкой для брёвен.

Пётр провел рукой по направляющей:

— Ровно, как по линейке!

— Ага, — усмехнулся я. — Завтра проверим, как каретка бегает. Если всё пойдёт как надо, скоро уже будем и доски пилить.

Когда мы вышли из сарая, небо уже прояснилось. Тучи разошлись, открывая закат — огненно-красный, с золотыми прожилками, словно кто-то опрокинул чашу с расплавленным металлом на небосвод. Воздух пах свежестью, травой и мокрой землёй.

— Ну что, мастера? — вышла из дома Машка. Она стояла на крыльце, подперев бок рукой, и улыбалась так, что сердце замирало. — Всё сделали, что хотели?

— Всё готово, — ответил я, подойдя и целуя её в щёку. — Завтра, если погода позволит, может уже и запустим.

Утром, едва петухи проорали, я, Пётр, Илья, Прохор и Митяй собрались у сарая, где пахло дёгтем и стружкой. Воздух был свежий, утренний, с примесью речной прохлады, которая долетала даже сюда. Похватали инструмент — топоры, молотки, гвозди, что Фома привез, — погрузили в телегу каретку с блоком пил, что вчера сделали. Верёвок накидали целую гору — все, что нашли в деревне, решив, что все равно не в руках тащить. Я пересчитал их — шесть толстых кусков, с кулак, да пяток потоньше, должно хватить на любой случай.

Телега скрипнула под нагрузкой, Ночка фыркала, мотая гривой, будто чуяла, что день будет жарким и трудным.

Пётр, пыхтя и, поправляя сложенные веревки в телеге, бурчал:

— Егор Андреевич, колесо-то тяжеленное. Не укатится в Быстрянку? Может, мужиков бы ещё позвали?

— Не ной, Петь, — хмыкнул я. — Кран бы конечно вызвать, да далеко до него. Вернее долго… — Петька удивленно посмотрел на меня, явно впервые слыша это слово, но я не стал пояснять. — Справимся впятером, придумаем что-то. Вон же и Ночка с нами — тоже поможет.

Митяй, притащив еще кусок верёвки, поглядывал на нас с интересом и каким-то предвкушением, а Илья с Прохором, подтрунивали над ним за «запас рыбы», которую он прошлый раз наловил, что еле корзину донес.

— Митяй, — подначивал Прохор, закидывая в телегу инструмент, — ты как колесо будешь катить — смотри не урони. А то может лучше удочку возьми. Мы ж назад на лошади — много наловить сможешь.

— А вам как будто не понравилась рыба, которую боярин приготовил? — вспыхнул Митяй, но его лицо покраснело. — Да и уха была же вкусная!

— Ага, — хохотнул Илья, хлопая его по плечу своей медвежьей лапищей, — никто ж не спорит!

Маша, моя ненаглядная, вышла на крыльцо в своем летнем сарафане, с волосами, заплетенными в косу. Провожая, сунула торбу со снедью, шепнув мне на ухо, обдав теплым дыханием:

— Егорушка, осторожнее там. Быстрянка нынче бурная после дождя.

— Солнце, — подмигнул я, притягивая её к себе на мгновение, — все будет хорошо. К вечеру колесо, надеюсь, что поставим.

Она улыбнулась, а я снова чуть не утонул в этом бесконечно зеленом омуте ее глаз. Мужики деликатно отвернулись, делая вид, что очень заняты укладкой инструментов.

Двинули к Быстрянке. Телега гремела по ухабистой дороге, мужики гудели, обсуждая и прикидывая как колесо будем сегодня устанавливать.

Солнце поднималось, припекало затылки. Лес отступил, открывая вид на реку. Быстрянка не зря получила своё имя — вода неслась, бурля и пенясь, будто торопилась куда-то.

На берегу, где помост местами чернел от пожара, я оглядел колесо — здоровенное, с лопастями в руку толщиной. Другое же с кривошипом стояло рядом, чуть поменьше. Прикинул расстояние: с лопастями катить по помосту — самоубийство, чуть вильнет и упадет в воду, а доставать — это уже другая история, посложнее.

— Мужики, — сказал я, после минутного размышления, — лопасти снимаем. Колесо без них покатим — легче будет. А на месте установим обратно.

Пётр с Ильёй схватились за инструмент — лопасти сняли быстро, аккуратно складывая их у берега. Каждая — тяжелая, дубовая, пропитанная дегтем от гниения. Колесо стало голым, но от этого не на много легче. Закрепили верёвки: одну — к ободу, вторую — к могучему дубу на берегу, чтоб, если сорвётся, не унесло течением. На третьей сделал петлю так, чтоб одним рывком развязать, протянули через рядом стоящие деревья к возу. Ночка лишь фыркала, переминаясь с ноги на ногу, готовая тянуть. Прохор похлопал кобылу по крупу:

— Ночка, не подведи, красавица.

Она же повела ухом, словно понимая важность момента.

— Всё, орлы, — скомандовал я, проверив узлы. — Катим. Осторожно, помост скользкий. Митяй, ты позади иди, доски подкладывай, чтоб назад не покатилось.

Колесо, поскрипывая, двинулось по доскам. Помост аж стонал от тяжести, прогибаясь под колесом да нашими ногами, река под ногами ревела, как голодный зверь, а пот градом катил по спинам. Рубахи промокли насквозь, хоть выжимай. Я держал управляющую верёвку, направляя колесо, Пётр с Ильёй толкали сзади, крякая от напряжения, Прохор тянул спереди, готовый дать команду Ночке — та его почему-то лучше всех слушалась, а Митяй шустро подкладывал доски под колесо, чтоб то не откатывалось назад при малейшей передышке.

— Ещё, ещё немного! — кричал я, перекрикивая шум воды. — Давай, Ночка, тяни!

Напряжение висело в воздухе, как перед бурей, — один неверный шаг, и колесо в воде, а мы за ним. Доски под ногами скрипели, каждый шаг приходилось выверять, как на минном поле.

Когда оставался последний рывок, чтоб поднять колесо в пазы, установленные на опорах в воде, Митяй, чёрт малой, поскользнулся на мокрой доске и с воплем, похожим на крик подбитой птицы, плюхнулся в ледяную Быстрянку. Вода взбурлила, словно кто-то бросил в неё огромный камень, я рявкнул, не отпуская своей верёвки:

— Верёвку ему! Быстро!

Илья, ловкий, как кот, несмотря на свою медвежью комплекцию, кинул конец запасной верёвки, за которую малой уцепился, кашляя и отплёвываясь. Течение тащило его, но он держался крепко, хоть руки и посинели от холода мгновенно.

Прохор с Петькой, отпустив колесо до ближайшей доски, которую установил Митяй перед своим славным падением, метнулись к берегу, вытащили его, мокрого, как щенка после дождя, на твердую землю. Митяй стучал зубами, но всё равно ухмылялся, хорохорясь:

— Егор Андреевич, холодно, зараза! Как в проруби искупался!

— Дурак, — буркнул Пётр, растирая его снятой рубахой. — Смотри под ноги! Чуть колесо не упустили из-за тебя!

— Что колесо, — вставил Прохор, — он мог и концы отдать! Быстрянка шутить не любит.

— Прохор, костёр разводи, — велел я, убедившись, что колесо надежно закреплено и не скатится в наше отсутствие. — Петь, растирай малого, пусть отойдёт. Перекусим, раз пауза. Да и передохнуть не помешает, а то надорвемся.

Прохор засуетился с дровами, огонь скоро затрещал, жадно поглощая сухие ветки. Митяй, дрожа, сидел у огня, вытянув руки к пламени. Мы, сев у помоста, развернули торбу со снедью, что Машка собрала.

Митяй, отогревшись у костра жевал уже второй кусок пирога, бурча:

— Рыбачить легче было… Там хоть не тонешь.

— Ещё раз свалишься, — подколол Илья, прихлёбывая квас, — таких лещей тебе надаю, что даже удочка не понадобится.

Мужики заржали, а я, доев, прикидывал как бы упростить нам задачу.

— Давай значит так, — сказал я, окинув взглядом скользкий помост и нахмурившись, — направляющие мастерим. Доски в два ряда, гвоздями скрепим, чтоб колесо ровно шло. Без них оно так и будет как пьяное туда-сюда заваливаться.

Мужики уставились на меня с сомнением. Прохор даже рот открыл, а Илья почесал затылок, словно пытаясь представить мою задумку.

Показав задумку на примере двух коротких досок, которые уложил параллельно, Пётр с Ильёй тут же схватились за молотки и принялись за дело с таким рвением, будто всю жизнь только и делали, что прокладывали рельсы по мокрым помостам. Я с Прохором взялся пилить доски до нужной длины — старательно отмеряя и отпиливая, чтобы все было ровно, без перекосов. А Митяй, отойдя от своего незапланированного заплыва, все ещё бледный, но с горящими глазами, таскал гвозди из мешка, что привезли с собой.

За час работы, обливаясь потом и перекрикиваясь над шумом реки, соорудили направляющие — две ровные полосы, как настоящие рельсы, прибитые к помосту крепко-накрепко. Я проверил их, пройдясь по всей длине и, попинав ногой, — держались крепко, не шатались.

— Добротно сделали, — похвалил я мужиков, которые стояли, опираясь на инструменты и отдуваясь.

Колесо теперь должно было катиться по этим направляющим, как по маслу, не виляя и не угрожая сорваться в бурлящую Быстрянку. Ночка, привязанная к длинной верёвке, ждала своего часа, изредка фыркая и нетерпеливо переступая с ноги на ногу, словно понимала важность момента.

— Ну что, готовы? — спросил я, глядя на усталые, но решительные лица мужиков.

— Готовы, Егор Андреевич, — ответил за всех Прохор, почесывая бороду.

— Пошли, мужики, рывок! — скомандовал я, и все разом взялись за дело.

Колесо медленно двинулось по направляющим. Мы кряхтели, сопели, ругались сквозь зубы, но не отступали. Доски под ногами скрипели, как старые половицы в заброшенном доме, Быстрянка бурлила под помостом, напоминая о себе грозным рокотом, но мы продолжали толкать и тянуть.

Ночка, почуяв наше напряжение, тоже вложила все силы — фыркая и напрягая могучие мускулы, она тянула свою верёвку, помогая дотащить колесо до края помоста, где располагались пазы для крепления.

— Ещё немного! — подбадривал я, чувствуя, как пот заливает глаза. — Давай, орлы, ещё пять шагов!

Наконец, после, казалось, бесконечных усилий, колесо дотащили к самому краю помоста, прямо к пазам, выдолбленным в крепких дубовых балках. Теперь предстояло самое сложное — развернуть, поднять его и вставить в эти пазы так, чтобы оно село ровно, без перекосов.

— На счёт три, — скомандовал я, переводя дыхание. — Раз… два… три!

Мы напряглись в едином порыве, поднимая колесо. Мышцы горели огнём, спины ныли, но мы не отступали. Ночка умница — в последний момент дёрнула свою верёвку особенно сильно, и колесо, словно решив смилостивиться над нами, плавно вошло в пазы на балках, как влитое, будто само хотело там стоять с самого начала.

— Держи, держи! — крикнул я, пока колесо ещё не было закреплено окончательно.

Мы быстро закрепили его в самой высокой точке, изначально подняв с помощью лебёдки в крайнее положение — ручка на звездочке клацнула, фиксируя колесо над водой. Звук был такой приятный, словно замок щёлкнул на сундуке с сокровищами.

Я выпрямился и вытер пот со лба рукавом, оглядел мужиков — Пётр, Илья, Прохор, Митяй — все пыхтели, красные как раки, выдохшиеся, как кони после тяжёлой пахоты. Но в глазах у каждого читалась гордость за выполненную работу.

— Ну, че, мужики, — хмыкнул я, не скрывая довольной улыбки, — вроде стоит. Как положено.

Пётр, всегда недоверчивый и осторожный, медленно подошёл к колесу и, посмотрел на меня. Я кивнул. Тот снял со стопора и ткнул его рукой, словно проверяя, не морок ли это. Колесо, скрипнув, провернулось на оси — тяжёлое, массивное, но теперь уже живое, готовое к работе.

— Крутится, зараза! — крякнул он, сияя, как начищенный самовар на праздник. — Точно крутится!

— А то! — горделиво отозвался Илья, словно сам лично выточил каждую деталь этого колеса.

— Фиксируем, — скомандовал я, не давая мужикам расслабиться раньше времени. — И лопасти ставить надо. Митяй, ты лёгкий, после купания ещё и чистый — дуй лопасти ставить.

Митяй, всё ещё изредка бурча про свой незапланированный заплыв, но явно довольный ответственным поручением, споро полез с гвоздями и молотком устанавливать лопасти.

Мы же с остальными мужиками расселись на бревне, глядя, как он работает, и передавая по кругу оставшийся квас. Солнце уже перевалило за полдень, а впереди ещё была дорога домой.

— Егор Андреевич, — задумчиво протянул Прохор, принимая кружку с квасом, — а правда, что эта штука сама пилить будет?

— Правда, Прохор, — кивнул я. — Вода будет крутить колесо, колесо — вал, вал — второе колесо с кривошипом, а оно уже — каретку с пилами. Туда-сюда, туда-сюда — и брёвна в доски превращаются.

— Чудно́, — покачал головой Илья. — Видел под Тулой как распиловщики в семь потов исходят, а тут — вода работать будет.

— Потому и зовётся — водяная мельница, — хмыкнул я. — Да и не только пилить можно. Можно и зерно молоть, и сукно валять…

За полтора часа Митяй управился с лопастями — снятые накануне, они теперь снова заняли свои места, встав ровно, как солдаты на параде. Колесо преобразилось, стало выглядеть как надо: грозное, внушительное, готовое вгрызться в бурлящие воды Быстрянки и превратить их силу в полезную работу.

— Хорошо получилось, — одобрительно кивнул Пётр, оглядывая результат нашего труда.

— На совесть, — согласился Прохор. — Хоть сейчас запускай.

— Завтра, — решил я, глядя на уставшие лица мужиков и на солнце, уже клонящееся к закату. — Сегодня и так славно поработали. Завтра вал поставим, соединим с приводом, и тогда уж запустим.

Решив, что на сегодня достаточно, мы собрали инструменты, погрузили их в телегу и двинули обратно в Уваровку. Рассевшись в телеге, мы негромко переговариваясь подтрунивали Митяя, который всё ныл, что занозу в палец загнал при установке лопастей.

— Небось, как в воду бултыхнулся, так не ныл, — подколол его Илья. — А тут — заноза!

— В воде холодно было — не до нытья, — отбился Митяй, но уже улыбался, понимая, что теперь эта история станет частью деревенских баек.

В деревне нас встречали, как героев возвращающихся с войны. Бабы, высыпавшие на улицу с коромыслами и вёдрами, и ребятня, носящаяся между домами, все глазели на нас с нескрываемым любопытством, шептались между собой: получилось ли у барина? Заработает ли диковинная машина?

Пётр, которому явно льстило такое внимание, напустил на себя загадочный вид:

— Что задумали, то сделали. А что вышло — не знаем ещё. Завтра проверим.

Мужики одобрительно заржали, а я подумал: «Завтра проверим, Петь, и лесопилка запоёт такую песню, какой Уваровка ещё не слыхивала».

Маша ждала у крыльца нашего дома, в красивом сарафане, с крынкой свежего кваса в руках. Её зелёные глаза тревожно всматривались в мое лицо, пытаясь прочесть там результат дневных трудов.

Я обнял её, вдыхая родной запах, и шепнул на ухо:

— Какая же ты у меня хорошая. И красивая.

Она улыбнулась, прижавшись ко мне на мгновение, а потом отстранилась, чтобы оглядеть с ног до головы:

— Голодный, поди? Устал? Иди, мойся, я уже и щи сварила, и кашу томила.

А я, глядя на неё, на дом, на мужиков, расходящихся по своим избам, на закатное солнце, золотящее крыши Уваровки, вдруг ясно подумал: «В XXI веке я бы в офисе чах, бумажки перебирал, в пробках стоял. А тут — барин, инженер, почти Леонардо да Винчи. И дело настоящее, и жизнь — полная».