Воин-Врач VI

Глава 7 Как в проруби

— И вообще, жениться тебе надо! — неожиданно резюмировал Всеслав, после того, как они помолчали некоторое время. Обдумывая и будто примеряя на себя образ птицы в ночном заснеженном чёрном лесу.

— С какой это стати? — искренне удивился воевода.

— С молодецкой да богатырской, ясное дело, — улыбнулся князь, когда силуэт друга в потёмках приосанился и ухарски тряхнул гривой.

— Семьёй жить — красота, друже! И проще гораздо, чем бирюком-то. Вопросов меньше в разы́. Не надо башку ломать, с какой бабой под боком нынче засыпа́ть, а с какой завтра, не то, что ты маешься, бедолага, каждый день, — продолжал он, глядя на то, как блеснули в ночи́ Рысьины зубы. — И про золото не придётся переживать. Они, ведьмы, знаешь как ловко с ним? Что ты! Мигнуть не успеешь, как придётся за новым ехать.

— Да ну? — удивился Гнат.

— Ну да! — уверенно подтвердил Чародей. — Старое-то либо закончится, либо надоест на одно и то же глядеть. Их, брат, удивлять надо и баловать. Тогда мир да лад будет, любовь крепкая да жаркая.

— А если без золота? — полез было спорить по всегдашней привычке он.

— А если без золота, то жаркая, но некрепкая. И до поры. А если кроме шуток, Гнатка, то семья, что любовь да покой душе дарит, дороже всех благ и даров этого мира. И не только этого, — уже серьёзно добавили мы со Всеславом. И голос общий наш на последней фразе пустил над чёрной водой неожиданное эхо, отразившись сам от себя.

Лодьи, шедшие тремя группами, чтоб не привлекать лишнего внимания совсем уж большими силами, встретились под утро за островом, который Крут, нанеся его на нашу походную карту на финальной перед выходом рекогносцировке, назвал Дешелинг или Скильге. Рысь тогда едва не плюнул, перекосившись. Но потом названия реперных точек на маршруте стали ещё хуже и длиннее. И этот длинный песчаный дюнный островок он заранее окрестил «с килькой». Хотя её там, кажется, не было.

В здешних водах можно было запросто напороться на фризских торговцев или германских воинов. И те и другие были нам совершенно без надобности, хоть и шли наши корабли под датскими и норвежскими флагами и без щитов по бортам. Но, как сказал Свен, принять такую тьму драккаров за торговцев или рыболовов мог только слепой, очень издалека. В полной темноте.

У песчаных берегов острова «с килькой» осмотрели все лодьи и починили те, что требовали ремонта. И те, что могли бы запросить его в ближайшее время. Перед нами лежало открытое и огромное море. И островов дальше по маршруту не предвиделось.

Олаф взял кормчих, что бывали в здешних водах. И клялись Богами, что проведут нас в стороне от любых из известных торговых путей. И едва на Востоке чуть засветлело, наш караван отправился в путь, прямиком к вражьим берегам.

К концу вторых суток «травить за борт» перестали и вагры, и наши. У некоторых, непривычных к долгим морским переходам, обнаружилась предсказуемая и вполне ожидаемая идиосинкразия к «большой воде» и разным видам ка́чки, которой Нордзее в эти два дня удивляло даже матёрых морских волков. Сухопутные же наконец перестали быть объектами их отраслевых насмешек. Часть пообвыклась, а остальным просто нечем стало.

Кормчие удивлялись: казалось, что и ветер, и течение задались одной целью — как можно быстрее доставить нас к побережью Британии. Под парусами мы двигались со скоростью, какой не помнил никто, бывавший в это время года в этих местах. Но только ночами. При свете дня паруса убирали, чтоб не привлекать лишнего внимания. Но и тогда вода сама несла нас навстречу цели. Правда, как они это определяли посреди синей бесконечности, я понять не мог никак. Не мореман я, всё-таки.

Когда под вечер прямо по курсу появились какие-то далёкие облака, Крут уверенно заявил:

— Почти добрались.

Мы со Всеславом поверили морскому демону на́ слово. Ни я, ни Чародей и представления не имели о том, как тут было принято находить дорогу. Ни памятных мне по книгам компа́сов, ни секстантов или прочих нивелиров с астролябиями, или чем там ещё полагалось определять местоположение посреди мокрого бездонного нихрена, я не видел. Обветренные хмурые бородачи смотрели на Солнце и звёзды через серебряные кольца на верёвочках. Наблюдали за горизонтом над резными досками, чёрными от времени. Следили за движением каких-то щепочек в плошке с забортной водой. Для меня всё это выглядело точно таким же невероятным колдовством, как для них то, что ветер и течение играли за нас. Оставалось только надеяться на то, что впереди не Франция, не Бельгия и не Португалия. Хотя нет, до той вряд ли бы успели, за два-то дня.

В потёмках подошли к высокому берегу, который отличался от чёрной воды только тем, что скалы не светились еле различимыми призрачными зеленоватыми отблесками. Ориентируясь, кажется, больше на слух и на удачу, драккары повернули налево, к югу, и пошли вдоль берега. Чёрного, таинственного, молчаливого чужого берега, откуда не доносилось ни звука, кроме шума волн, и где не было ни огонька. Яновы вглядывались в ночь меж установленных обратно на борта щитов так, что даже глазам было больно на них смотреть.

Под утро армада прошла устье какой-то речушки. Оттуда потянуло дымом и жильём, хотя ни огней, ни голосов по-прежнему не было. Наша, очень значительная по этим временам, военная сила прошла мимо в густом тумане, и вёсла снова шелестели в такт волнам и не громче их.

За тем устьем, когда уже наполовину вышло Солнце, разгоняя утренние сырость и туман, нашлась приличных размеров заводь с россыпью больших и малых островков. Мелкие были похожи на Днепровские или Двинские почти как две капли воды. Только кусты вереска как-то иначе выглядели, да деревья попадались вроде бы знакомые, а вроде и нет.

Отряды Гнатовых и Крутовых вышли на берега и пропали. Да так, что и не поймёшь — туман прибрал, или сквозь землю провалились. Но ясно было, что незамеченным к лагерю не подобраться ни человеку, ни зверю. Хотя, глядя на дежурных-караульных Яновых, я бы и за птиц не поручился.

После недолгого совещания над походной картой перекусили и завалились спать. На твёрдой земле как-то сразу резко и отчётливо становилось понятно, что болтаться по ночам на воде, как… безрадостно, в общем, болтаться — это совсем не то, для чего создавали нас Боги. На травке лежалось значительно лучше, удобнее и увереннее. Да и просто на земельке.

К вечеру ушедшие нетопыри и руяне вернулись, появившись из ниоткуда привычно неожиданно, снова едва не до икоты перепугав караульных из северных стран. Но принесённые ими кабаны и пара оленей смазанную радость встречи тут же размазали обратно. Ну, то есть мгновенно примирили друг с другом разведку и сторожей. Пока воины насыщались, мы снова пробежались по плану.

— Спустимся до Темзы, перемахнём залив — и всё, — уверял Олаф, тыча в карту.

— Что — всё? — недовольно пробурчал Свен. Кажется, в этом походе он принял на себя функции Ставра: брюзжать, гундеть и ставить под сомнение даже очевидные вещи. Хотя по возрасту, вроде, и рановато было.

— На место прибудем, — чуть удивлённо пояснил старшему товарищу и коллеге норвежский хёвдинг.

— Ранним утром, не жравши, после ночи на вёслах. На земли Ёрмунгандовых детей, — не унимался конунг.

— Ну пошли обратно тогда, чего? Олени у них вкусные были, — предложил язвительно шведский ярл.

— Вот что, — не принял иронии Свен, — дождёмся прилива. С ним выйдем в море. По высокой воде зайдём сразу в Ставр-реку, закрепимся на берегах. А там уж решим, что дальше и как, на драккарах или лесами, по суше.

Вариант «война план подскажет» понравился всем. А за то, что вспомнил про здешние приливы, конунга поблагодарили от души. Так всё и сделали.

Лодий в реку набилось так, что и мост нужен не был. Вдоль берегов шли те, у кого осадка была самая малая, которым для высадки достаточно было чуть нос повернуть и вёсла выставить. За вторым поворотом Ставра, тёзку которого поминутно поминал Рысь, на берега́ посыпались дозорные, снова пропав во тьме. Позади нас осталась пара рыбацких деревушек и какое-то селение покрупнее, но оттуда ни увидеть, ни услышать наше продвижение не могли. Впереди оставался финальный рывок. Но бросаться сломя голову в логово лизозубов не торопились даже горячие скандинавские парни. За нашими спинами восходило Солнце. Мы ждали новостей от разведки. И дождались.

Они опять стали появляться, как грибы в детских мультиках: бац — и стоит на пустом месте, окрестности озирает. А потом донёсся шум. И из перелесочка рысцой выскочили двое, таща за углы какой-то куль. Который сдавленно и жалобно вещал что-то на здешнем. Я, знавший по-английски только хэллоу, плиз, сенькью, ну и ещё Черчилль, Тетчер и Чемберлен, и то услышал знакомое слово.

Из развязанного мешка показалась сперва чёрная курчавая причёска, потом характерный вполне нос, а за ним — два вытаращенных круглых чёрных глаза. На кельта торчавшая голова похожа не была никак.

— Чего за чёрта притащили? — со свойственной деликатностью поинтересовался у запыхавшихся своих Рысь.

— А! Пгесвята́я Дева Маги́я! Гу́сы! — выдала голова. По-нашему. Но со знакомым дефектом речи, к образу подходившим вполне.

— Тьфу ты, и здесь они! А ты никак кгещеный? — моментально сориентировался Гнат, скопировав манеру речи. И, неожиданно, издевательски-елейную интонацию Кисы Воробьянинова, когда тот беседовал с отцом Фёдором.

— Я смигенный тогговец Самуил, и я имею сказать два слова великому князю Вячеславу Бгячиславичу! — выдала единым духом голова из мешка.

— Тю! Шоб ты — и всего два? — поразил её лингвистикой и орфоэпией воевода. — Вытряхивай его, братцы, а то торчит, как жаба из пруда.

Нетопыри с улыбками выполнили приказ, выкатив нам под ноги толстенького невысокого мужичонку, который тут же завертел во все стороны головой, глядя на воинов, но в первую очередь на представительных и дорого обмундированных мужчин прямо перед ним. Сам он одет был тоже не в рванину. Как говорили бывавшие в этих местах северяне, двухцветную одежду себе мог здесь позволить не всякий.

— Слушай сюда, Сёма, — задушевно начал Всеслав, разом приковав к себе внимание чернявого. — Я — князь Полоцкий. Со мной мои друзья и братья, конунг датский Свен Эстридсон, хёвдинг норвегов Олаф и ярл шведов Хаген Тысяча Черепов. С нами войска. Ты, я так думаю, не просто так тут гулял вдоль берега ночью, любуясь красотами родного края?

Торговец хлопал глазами, подрастеряв, кажется, национальные черты вроде мгновенной реакции. В мешке он казался более убедительным.

— Налейте выпить ему и дайте перекусить, — велел Чародей. — А то и вправду не по-людски как-то.

Самуил с трудом поймал пухлыми пальцами лафитничек, понюхал, зажмурился и выпил. Потом вытаращился ещё сильнее, чем из мешка только что, и вцепился зубами в предложенный ломоть ржаного. Прожевал откушенный кусок, спрятал бережно за пазуху оставшееся под повышенно эмоциональный вздох Рыси, оправил на пузе короткую курточку и начал.

— Дядя Абгам пегедал, шо ви забегёте нас с пгоклятого о́стгова.

— Всё так. Если вы будете мне полезны, — внимательно, неторопливо и со значением проговорил Всеслав.

— Будем! Вот шо я вам скажу, уважаемые…

Сёма и его родственники, те самые три семьи, про которые говорил непростой галантерейщик из Полоцка, вели торговлю разным товаром и имели свой гешефт на этом берегу Па-де-Кале уже лет десять. И видели своими глазами все особенности внутренней политики Вильгельма. Поэтому и искали любую возможность покинуть остров, становившийся всё менее гостеприимным. Но король запретил вывозить со своих земель своих подданных, посадил в каждом порту по банде негодяев и пустил по городам других, что вырывали последний кусок из голодных детских ртов. Открылся неожиданный нюанс: за время нашего похода три семьи по пять-семь душ чудесным образом разрослись почти до сотни. И оставить на «ве́гную неминучую погибель», по эмоциональному выражению Самуила, никак нельзя было никого, ни маленькую Сарочку, на тётю Хаю, ни даже глухого дедушку Изю, старого жулика, шоб он был здоров ещё сто лет.

В процессе этого картавого монолога, ближе к финалу, на каменно-спокойном изначально лице Рыси начали подрагивать некоторые мышцы. Но неземное терпение воеводы было вознаграждено.

Эти знали всё. Вообще всё, что касалось численности и дислокации. Они знали, где именно в Йорке был Вильгельм, сколько воинов у него было с собой, сколько каталось по графству и сколько могло бы прийти на помощь аббатству. Если просьбу ту гонец сможет доставить. А это было очень сомнительно, потому что Сёма, вытянув из-за пазухи, с другой стороны от той, куда запрятал ломоть хлеба, довольно подробную схему местности, всё быстро, но вполне обстоятельно показал и рассказал. Не обратив внимания на Гната, жесты которого уже отправляли на некоторые из называемых точек и ориентиров молчаливых нетопырей.

Переведя дух и выхлебав целый ковш воды, он кратко завершил презентацию так:

— Два дня, тги от силы, и почти вся солонина у коголя́ начнёт пованивать. Чегез пять дней воины начнут гопта́ть. И дгиста́ть.

Неожиданное обещание лупоглазого заставило весь штаб измениться в лицах. Свен поднял правую бровь, Олаф — обе, Хаген, всё порывавшийся не то что-то уточнить, не то вставить, закашлялся. Всеслав с Гнатом переглянулись и улыбнулись совсем одинаково. Так, что смотревший на них торговец разным товаром громко сглотнул. Но продолжил.

— Об ту же пгимегно по́гу в бочонках с жигом для каши дочегпают до чегвяков и кгыс. Всё, больше мы ничего пгидумать не успели, — завершил он доклад.

— Я почему-то думаю, что этого хватит, — чуть отстранённо предположил Олаф. И спорить с ним желающих не нашлось. Даже прокашлявшийся Хаген молчал. Наверняка думая о том же, о чём каждый из нас. О том, что никогда, никогда мы не поручим войсковое снабжение тем, кто меньше запросит, или щедро поделится. Вот она, бесспорная важность и значимость тыловых служб.

— Это хорошие новости, Сёма. А как выглядит Архимаг? — спокойный вопрос великого князя дёрнул саботажника, как будто током, здесь пока почти никому неизвестным.

Он знал численность аббатства чуть хуже. По разным данным там было от четырёх до пяти сотен монахов и послушников. Но ни точного количества, ни разбивки по званиям не установить даже глазастым родственникам галантерейщика. Но упрекать их в том было нельзя. Поди их сосчитай, одинаковых и в капюшонах, которые на улицу только по ночам и выходят. Рассказал Самуил только про настоятеля, того самого Стиганда, что нашёл свой путь ко Господу, отойдя от мирской грязи и суеты. Прихватив с собой на ход ноги дружинную казну. Теперь он сидел безвылазно на монастырском подворье, на службы не ходил и паству не окормлял. Тщательно подбирая на диво дипломатические выражения, Сёма посетовал на то, что в духовной борьбе настоятель прежний окончательно подорвал здоровье, и вынужден теперь поддерживать его постом. Строгим. Со слов торговца, уже три года, как пастырь принял обет и перебивался только с жареной свинины на эль. И лишь последнее время стал позволять себе ещё и всеславовку, цена которой тут, за морем, достигала уж вовсе каких-то диких значений.

Торговец, дядин племянник, явно расстроился тому, что после блестящего доклада о проделанной работе Всеслав в два вопроса выбил из него всю спесь. Мы же с князем думали о бывшем викинге, что сидел в этих краях уже давно. Но строгой диете. Поддерживать которую было ох как накладно, и не только для печени. И всё то, что слышали от отца Ивана и Буривоя, складывалось постепенно в интересную стёжку-дорожку.

— Нет! — воскликнул вдруг Рысь. А мы только сейчас заметили, что Сёма замолчал и все здесь смотрят на Чародея, задумчиво прищурившегося.

— Чего сразу нет-то, — недовольно буркнул великий князь, явно раздосадованный тем, что не успел додумать мысль до конца. Но бросать её он точно не собирался.

— Ну нет, княже! Ну пожалуйста, скажи «нет»! — взмолился воевода, удивляя королей. — Я же знаю этот взгляд! Ну давай просто, скучно и неинтересно громом и молниями там всех побьём, спалим к псам всё и всех, что останется — и домой, а? Ну хоть бы раз, твою-то в гробину, ну хоть бы разочек… — совсем уж горько закончил он, закрыв лицо ладонями.

— Не ной, Рысь. Не за тем мы так долго по морям болтались, как… не за тем, короче, чтоб слушать, как ты на судьбину горемычную свою тут жаловаться будешь! — осадил его Всеслав. — А скажи-ка мне, Сёма, сколько в Дувре стоит кораблей? И есть ли у тебя мыслишки, как нам передать весточку одну? Но шоб бикицер. Тёте. В Париж.