Воин-Врач VI

Глава 11 Полыхай, родная школа

Легендарный ярл Швеции Хаген Тысяча Черепов опасался не зря. Потому что, когда вслед за втянутыми в ворота за ноги на верёвках гадами заехала телега, которую тянули две явно перепуганных худосочных лошадёнки, внутри вновь полыхнуло багрово — чёрным. Из-под по́лога на телеге торчали ноги. В наших, полоцких сапогах. И когда деревянные колёса подпрыгивали на булыжниках площади, вытянутые носки сапог тряслись не так, как у живых. Зубы Всеслава скрипнули так, что, кажется, это услышали все на стене.

Погасить, а вернее чуть притушить разгоравшееся пламя ярости мне удалось в самый последний момент и с огромным трудом. Снова запустив оценочную реакцию. Этим уже не помочь. Но у них остались дети, жёны, старенькие родители. И теперь отвечал за них тот, кто привёл их родичей на смерть. Да, героическую. Да, сулившую и почти принёсшую небывалую победу. Но на смерть.

Под этим серым исполином, под сводами с издевательски фальшивым крестом, под неподъёмными плитами пола и толщей земли таились баснословные богатства. Не шедшие ни в какое сравнение с погребком дедушки Стиганда, который мог себе позволить долгий строгий пост на эле и свинине. По здешним меркам архиепископ был богат, как Крез, и именно благодаря ему в Кентербери ещё хоть как-то сводили концы с концами пивовары, крестьяне и свинопасы. Из всех насельников святой обители расплачивался только датчанин, остальные брали всё, что хотели, просто так. Да, он давал деньги в рост и участвовал ими в торговых делах, включая довольно рискованные и слабо законные. Да, он имел старые связи и в Дувре, и в Йорке, и даже за морем. Но по сравнению с казной проклятых лихозубов был беден, как церковная мышь.

От всей этой роскоши, от несчитанных бе́рковцев злата-серебра и самоцветных каменьев, нас отделяли сущие пустяки. Тысячи пудов камня и земли, дубовые плахи полов и дверей, кованые решётки, ловушки в тёмных катакомбах. И неизвестное количество недобитых ядовитых тварей, опасных, как сам Сатана.

Бе́рковец — старорусская единица измерения массы, равная 10 пудам ≈ 164 кг.

Можно было рвануть внутрь, смяв затаившихся гадов числом, как предлагали Свен и Хаген. Можно было дождаться, пока они сами не полезут наружу, оголодав, как советовал Олаф, или отвести из русла Ставр-реки воду, да и затопить весь гадюшник к чертям, как неожиданно удивил инженерной мыслью Крут. Подумаешь, канал в сотню саженей прорыть, плёвое дело для такой толпы народу! Но в каждом из вариантов были минусы. Вернее, один и тот же жирный минус, принимать который Всеслав не желал ни в какую. Множить потери он не собирался. Бросать в черноту каменной громадины людей под ядовитые шипы или дожидаться, пока нагрянет Бастард с войском из тех, кто не обделался до смерти с тухлой солонины — ничего из этого не хотелось. Да Дувр ещё этот…

— Гнат, раздобудь тряпок старых и шерсти любой. Немного надо, вот столько, — показал великий князь, разведя руки на до конца, небольшую охапку. — Щетина тоже пойдёт. Можно и копыт каких-нибудь старых пару. Пошли к травникам кого-нибудь из своих. Если найдут, пусть купят сухих наперстнянки, дурнушника, паслёна и яснотки. Есть те, кто одну траву от другой отличит?

— Есть, как не быть? — уже убегая, бросил хрипло через плечо Рысь.

Ну да, не подумали мы что-то. Не зря же дедко Яр, а после него и Буривой, и сам отец Антоний, ботаник-виртуоз, рассказывали и показывали нетопырям всякие травки, свежие и сушёные, объясняя, что против чего помогало.

Кривых и не внушавших ни малейшего доверия дымовых шашек накрутили из подручных средств буквально на коленке. И на ступеньках лестницы, что вела на стену, откуда пришлось спуститься — поднимавшийся наверху ветер выдувал из рук мелко нарубленное сырьё и тем более порох. Сапёры, громовых дел мастера Рысьины, быстро поняли задумку и взялись помогать тут же.

Да, не всё из слепленного из дерьма и палок загорелось и сработало так, как нам хотелось. Но мы взяли количеством. Десятка три дымовух отправили в окна, ориентируясь на схему внутреннего расположения стен, что набросал Стиганд подаренным вчера карандашом. Понятно, что при открытых окнах и дверях добиться желаемой плотности дыма было невозможно. Но мы взяли зловонием. Ароматы жжёной шерсти и палёного рога от стружки с копыт, удушливый дым от тряпок и ядовитой травы и кореньев своё дело сделали.

Первой появилась фигура, тащившая перед собой не то тумбу, не то трибуну — пёс его знает, что там за мебель была в католических соборах, ни разу внутри не бывал. Хотя нет, в Юрьеве Северном заходил, но там было пусто, шаром покати. В зале для служб. В подвалах нашлось много неожиданного, отвратительного и мерзкого.

Пробовать на пробитие толстые доски импровизированного щита никто и не думал. Заряды, те, которым на щиты было плевать, тоже не тратили. Экономили, да и приказа не было. Все внимательно смотрели за тем, куда же потащит этот страшно кашлявший монах свой панцирь. И попались в змеиную ловушку.

Разом вздыбилась со скрежетом брусчатка в десятке мест на площади, частью разворотив-разворошив угли догоравшего кольца костров, и раздались крики иволги из занятых нашими домов вокруг. И некоторые из этих криков переходили в хрип. Но подумать об этом Всеслав не успел.

Нас отбросило назад рывком и толчком, одновременными, мгновенно. А перед глазами, которые не поспевали за менявшейся слишком быстро картинкой, сошлись спины Вара и Рыси. Перед их фигурами со свистом и гулом крутились мечи, словно лопасти винтов самолёта, сливаясь в серебристые круги. Рубя, сбивая и отбрасывая в стороны странные короткие стрелы. Возле правого уха в тот самый миг, когда кто-то резко дёрнул нас за кольчугу влево, пролетела такая же, коснувшись, царапнув оперением мочку и бороду. Судя по звуку, что уловило странной прихотью сознание в навалившейся жуткой мешанине-какофонии, та стрела лязгнула о камни за спиной. Если бы этот кто-то не рванул нас, влетела бы, выбив зубы, прямо в рот и перебила спинной мозг. Тут и яду не понадобилось бы.

И почему-то именно эта мысль, сухая, отстранённая, какая-то механическая, мобилизовала мгновенно, сразу. Со смертью разошлись даже не соприкоснувшись рукавами, а прямо ощутимо ударившись плечами на противоходе. И это означало, что безносая опять стоит сейчас прямо за спиной. И кто обернётся первым? Что взлетит и опустится быстрее — наши мечи или её коса? Сердце ударило в третий раз после первого иволгиного крика.

— Сомкнуть щиты! — проорали страшно Крут, Свен и Олаф одновременно.

— Прочь от ям! — удивил рациональным приказом Хаген.

Перед нами появилась та самая стена щитов, какой издавна славились северные воины. А злых, разъярённых шведов будто за ошейники кто отдёрнул назад, прямо по вытягивавшимся телам друзей, от зияющих раскрытых над окопами крышек. Деревянных, крепких, выложенных сверху сколотыми верхушками валунов. Такие в закрытом виде от мостовой не отличить. Вот мы и не отличили. Такие же щиты, как те, что взметнулись перед нами, уложенные внахлёст, скрыли отряды бойцов по всей соборной площади. За ними стояли или сидели, сгруппировавшись, Яновы. Умудряясь стрелять прямо между спин, рук и ног союзников. И попадать.

Перед Всеславом развернулись Гнат и Вар. Глаза обоих горели, но привлек внимание великого князя не этот жар.

— Замерли оба! — и что-то в голосе его натурально заморозило обоих, прервав незавершённое движение, как в той детской игре про морские фигуры.

Осторожно, куда осторожнее, чем сапёры, «громовых дел мастера», Чародей начал доставать из кольчуг еле заметные шипы. Железные иголки длиной в полвершка, застрявшие в кольцах. Каждая из которых могла в любой миг отправить к Богам любого из них. Они следили за движениями Всеслава, кося глазами, как кони. Не позволяя себе даже дрожать. Иголок набралось полных два десятка.

— Чисто. Если доберёмся до Руяна — в ноги Стоиславу упаду. Святовитов чур в золото одену, — выдохнул великий князь, закончив осмотр. Небывало внимательный и пристальный, в четыре наших глаза, от которых не укрылось ни одной ядовитой стрелки. Последнюю, длиной едва ли больше полутора сантиметров, вытянули из волос Рыси. Тонкая, покрытая буровато-жёлтой плёнкой по всей длине, она была почти не видна там, словно еловая хвоинка. А проведи рукой — смерть.

Вар чуть скованно повернулся обратно, не убирая мечей, продолжив цепко осматривать площадь. Лишь пару раз тряхнув головой, будто прогоняя страх.

— Доклад! — рявкнул Рысь. Гоня и свой. И с ним — мысли о том же, о чём были у нас со Всеславом. Что смерть только что обняла и заглянула в самые глаза. Похлопала по плечу, погладила по волосам. И прошла мимо.

Над площадью понеслись поочерёдно крики соколов. И соек. С каждым новым резким высоким звуком воевода чуть светлел лицом. С каждым трескучим переливом — темнел. Это было удивительно и невероятно, но происходило всё именно так. С каменным выражением повернувшись ко Всеславу, он отчитался, когда затих последний крик. Соколиный.

— Площадь держим. Потеряли дюжину ребят.

Больше всего на свете хотелось разложить весь имевшийся запас громовика вокруг дьявольского собора, запалить и смотреть издалека на то, как гора серого камня превратится в груду щебня и глубокую яму. И потом где-нибудь на маленьком, чудом уцелевшем кусочке стены написать: «Развалинами Кентербери удовлетворён». Только для того, чтобы потом и этот кусок кладки разворотить, превратить в песок, во прах, кирками, ломами, сапогами, голыми руками.

«Носом подыши, друже. Ребятам мы так и так не поможем ничем. Ясно, что зло берёт такое, хоть вой да землю грызи. Но ты на то и великий князь, чтоб зверю в себе волю давать тогда, когда это нужно тебе, а не ему», — подумал я. И воздух, горький воздух Британии, пропитанный ядовитым дымом, что продолжал струиться из окон и ворот собора, потёк в наши лёгкие. Но ни вони, ни острого дымного запаха мы не почувствовали с ним совершенно.

Чародей долго выдохнул, протяжно, со звуком «ху-у-у», как после невозможной тяжкой, неподъёмной работы. Потряс головой, стараясь если не выбросить, то хотя бы перетрясти-перемешать чёрные мысли. И найти хоть одну светлую. Или хотя бы ту, что будет более рациональной. Он сидел на каменной ступени, уперев локти в колени, опустив кисти рук и плечи, как человек, уставший и вымотанный сверх всякой меры. А потом поднял голову и заговорил. Тем самым тоном, от которого замирало пламя:

— Гнат. Найти в городе и округе всю смолу и весь дёготь. Если есть те, кто держат ручных хорьков — купить. Подойдут зайцы и поросята, но только мелкие. Если здесь внутри стены остались горожане — всех вон.

Рысь кивнул и исчез.

— У вас как, други? — спросил Всеслав, обводя глазами хмурых северян.

Больше всего погибло норвегов и шведов, тех, кто рванулся первыми атаковать врага, что полез из разинутых пастей тайных ходов. Именно благодаря им густота и плотность ядовитых игл была меньше. Они буквально телами завалили ближайшие люки, как Александр Матросов. Вот только выжить, как Удодову, Кондратьеву или Майборскому, не удалось из них никому. Через подземные лазы и норы, что выходили в подвалах близлежащих домов, на площадь выползла разом почти сотня лихозубов. Чтобы сдохнуть.

Собор стоял, продолжая давить на мозги одним фактом своего существования. Оттуда уже давно не раздавалось ни звука, не летели стрелы и иглы. Мёртвый серый камень равнодушно смотрел на нас пустыми глазницами стрельчатых окон. Их которых наверх, к небу и Солнцу, тянулись клубы дыма, чёрного и белого. Я отстранённо подумал о том, что случись подобное в моём времени в Риме, на площади Святого Петра, это очень озадачило бы католиков всего мира. А ещё впервые в жизни остро пожалел о том, что не было у меня сейчас под рукой баллонов с фосгеном или хотя бы хлором. Они пришлись бы очень кстати. «Чёртовы колдуны», — буркнул в который раз Всеслав, подглядев в моей памяти картины того, как накрывали поле боя желтовато-зелёные облака. И что случалось после.

После вдумчивого разговора с несколькими из доставленных от северных и южных выходов из змеиного логова тварей выяснилось многое. Самым важным было то, что ходов и впрямь было ровно тринадцать. Число, считавшееся чёрным и неудачным, опасным и сулящим беду у христиан. Древние поверья Севера тоже не жаловали его. Злобный хитрец Локи, отец того самого Ёрмунгада, жуткого змея, был именно тринадцатым гостем на пиру Старых Богов. Этим преданиям и песням было очень много лет, гораздо больше, чем молодому Белому Богу.

Вторым по важности было то, что трое из захваченных живыми, были магами. Повозиться и извозиться пришлось и для того, чтобы выявить их из общего числа пойманных, и для того, чтобы разговорить их, чёрных апостолов Архимага. И мне опять приходилось реанимировать замученных до смерти для того, чтобы снова и снова провожать их к берегу Смородины-реки, как говорил Всеслав, границе мира живых и мёртвых. Нагулявшиеся туда-сюда всласть всесильные колдуны переставали таиться и рассказывали всё. И очень повезло, что среди следственного комитета, присутствовавшего на допросе, были вожди и священнослужитель. То, что поведали окровавленные куски змеиного мяса, требовало не просто внимательного, а крайне пристального изучения и анализа. Власть лихозубовых слуг и их самих не ограничивалась туманным островом по которому сейчас гоняли друг друга воины Бастарда и мужики в юбках, спускавшиеся с гор.

А третьим открытием оказалось то, что Архимагом был не Ланфранк. Он, родившийся на севере Италии, выходец из богатой семьи, сделавший блестящую карьеру юриста-правоведа, и как многие из них продолживший путь во власть неисповедимыми путями веры, был лишь одним из магов. Да, христианская традиция продолжала удивлять чудесами. Встречались среди них и крайне неожиданные. В числе которых было то, что молодой успешный карьерист стал первым и единственным кандидатом на пост архиепископа Кентербери, правой рукой самого́ Вильгельма Завоевателя. Будучи при этом воплощённым злом, змееглазой тварью, последователем древнего культа Тёмного Князя.

Сомневаться в искренности так долго крепившихся лихозубов высокого ранга не приходилось. Быть предельно честными им помогли разложенные в ряды тела их подельников, помощников и слуг, стащенных нашими со всей округи. Все, включая не самые крупные оставшиеся куски. Те лежали в общей куче, вид которой заставлял отворачиваться, ускоряя шаг, даже матёрых морских бандитов Олафа и Свена. А ещё очень помогали мои врачебные навыки, которые снова довелось применять в совершенно противоположном русле. Но теперь не требовалось ни благословения старика Гиппократа, ни долгих уговоров себя самого́. То, что противостояло нам, то, что порабощало целые страны и народы, прикрываясь именем Господа, то, что убивало и мучило тысячелетиями женщин и детей, не заслуживало ни прощения, ни сочувствия. Мы, старый мёртвый Врач и живой молодой Воин, должны, обязаны были спасти живых от мёртвых, от чёрных ядовитых слуг Тёмного Князя, от древнего зла. Мы сами встали на их пути и сойти с него уже не имели права. Бороться кроме нас с ними было некому. Впервые за десятки веков отлаженной и чёткой, бессердечной и механической, как движения огромного отвратительного насекомого, машине, системе, был нанесён такой удар. Пройдя половину, бо́льшую часть известного мира, именно мы почти обезглавили и уничтожили древний орден.

Почти уничтожили потому, что в далёких и ближних землях продолжали жить, таясь до поры, смертельно ядовитые гадины, вроде того Карла, что семь лет ходил в дружине Крута Гривенича под началом Яробоя. И про многих, очень многих из них, мы теперь знали точно.

А почти обезглавили потому, что Архимага в Кентербери не было.