Воин-Врач VI

Глава 2 Знакомство с соседями

— Чего смурной такой, Гнатка? — спросил Всеслав у воеводы.

Они стояли на крепостной стене, на том самом отрезке, каким она улыбалась, как ледняк-хоккеист, тем местом, где недавно были все зубы, а теперь зияла прореха. Плиты внизу, ступени всхода и бортик оттирали от остатков викария вчера и сегодня утром вполне тщательно, но кое-где нет-нет, да и встречались бурые пятна. И брызги.

— Да вот думаю, как Кентербе́рю ту наречёшь ты. Юрьев-Дальний? Юрьев-через-Па-де-Кале? Юрьев-у-Вильгельма-под-ж… Хм. Нет, длинно выходит, — вздохнул Рысь, трогая руками осколки каменной кладки и измеряя пальцами что-то, понятное ему одному.

— Рано прежде срока размышлять о таком. Дойти сперва надо, осмотреться, — растерялся Чародей, и вправду не думавший в ту сторону. Уж я-то точно знал.

— Ага. А там пустить одну-две стрелочки вострых, разворотить ими стену каменную двухаршинную, разуть всех, и пусть монахи босичком по камушкам побегают, — с наигранным воодушевлением подхватил Гнат, не отрываясь от своих замеров.

— Да, неплохо бы вышло, — согласился великий князь, — но, кажется мне, там так не получится. Повозиться придётся.

— Придётся так придётся, мы повозимся, мы не гордые, — Гнат стрельнул глазом на гору добра, что вытащили из Хольстеновых закромов.

Про гору — это не для красного словца было. Едва ли не половина воинов, все, кто не был занят в дозорах или в карауле, начали потрошить Рудольфовы заначки ещё вчера. И продолжали сейчас. И, со слов Рыси, ещё денька два им потребно было. Или три.

— Это ж ведь ещё про Лешко и его ребяток никто не знает, — вздохнул воевода и передёрнулся.

— Вернулись они? Ладно ли всё? — уточнил тут же Всеслав.

— Пришли ночью, живы-здоровы, — кивнул Рысь.

— Птички? — спросил великий князь.

— Все целы. Там у третьей, у Стрижа, при разборке чего-то треснуло, но уж сладили они.

— Чего говорит Икай наш?

— А чего он скажет? «К выполнению задачи готовы! Пьиказывай, Ыысь!» — очень похоже изобразил он старшину летунов, так, что и сам разулыбался вместе с другом детства. — Всё, что потребно было, в чиннаборе нашёл.

Мой привычный термин «ремкомплект» тут не прижился, но и так было вполне ясно, о чём шла речь.

— Ну, добро́. А хмурый-то чего всё равно? — даже сквозь привычную с детских лет чуть хитроватую улыбку пробивалась его задумчивость.

— С Яном Стрелком говорил. Впервые его таким видал. Пришлось фляжку доставать даже, — будто нехотя начал Гнат.

Всеслав насторожился. За поддержание боевого духа в десятках отвечали десятники, в сотнях — сотники. Воевода отвечал за всех и каждого, включая великого князя. И если его озаботило состояние старшины стрелков, значит дело было серьёзным. Ян был самым невозмутимым в дружине. Его, кажется, ничем нельзя было ни удивить, ни напугать. Он не увлекался сверх меры ни хмельным, ни девками, ни охотой-рыбалкой. И улыбался-то на княжьей памяти всего несколько раз. Когда мы сговорились о мире с латгалами. Да когда передавала родня его гостинцы с родных краёв. В основном, рыбу копчёную, которой он тут же с радостью делился.

— Ну? — с лёгким удивлением протянул Всеслав.

— Вот тебе и ну, — кивнул Рысь. — Он как увидал, чего болтом с твоим да волхвов Арконских колдовством наворотил, вовсе разговаривать перестал. Хоть и до той поры треплом сроду не был. Еле растеребил его вчера. Да уж сегодня почти.

Чародей молчал. А я вспомнил некстати, что многие из изобретателей или первых испытателей серьёзного оружия заканчивали свои дни в сумасшедших домах. И физики, и солдаты. Взять хоть тех лётчиков-янки, что отбомбились по Японии. Физики в моём понимании все были не от мира сего, как, пожалуй, любой увлечённый своим делом до умопомрачения человек. Но вот военные лётчики, все, каких я встречал, оставляли впечатление людей цельных, разумных и морально устойчивых. Хоть до баб встречались большие охотники и среди них.

— Сам сидит, а у него руки ходуном, Слав. Я такого сроду не видал за ним. А если, говорит, оно так у парней моих в ту́лах или подсумках жахнет? Что мы скажем Перкунасу? Нам и говорить-то нечем будет, — Рысь говорил серьёзно, не изображая Янового протяжного акцента, как обычно.

— А ты чего? — спросил Всеслав.

— А чего я? Надел морду камнем, как ты учил, да отлаял его сперва. Мол, с таким князем за спиной сомневаться — дурнем быть. И что с Богами ты накоротке, сам ихнему всё объяснишь, приди нужда. И про безопасность ещё эту, при обращении с громовиком, подробно, как в грамотках у них пи́сано.

Ну да, всегда помогало: сомневаешься — читай Устав. Поэтому и начали мы с князем в этом времени прививать основы грамотности раньше и едва ли не насильно. Оно же всегда так: если в газетах прописали — брехать не станут. Ну, в мои молодые годы, по крайней мере, было именно так. Это потом уже пошли всякие скандалы, инфо́ и прочие жёлтые листки.

— Построишь наших, как повечеряют. Ещё раз напомню каждому. И проверим боезапас лишний раз. Стрелять не станем, нечего зазря тратить, самим мало, так что мишеней да чучел не ставь, как в тот раз, — велел великий князь.

— Сделаю, — кивнул привычно Гнат. И добавил, не удержавшись от брюзжания, — мало ему всё. В три стрелы город взяли, добра вон за неделю не вывезти. Огневых болтов семь раз по семь осталось, у них там, за́ морем, поди, городов-то столько нету.

— Запас-то то́рбу не дерёт, ни есть, ни пить не просит, — ответил Всеслав старой, как выяснилось, нецензурной, но крайне убедительной поговоркой, не став говорить последнее строчки. Гнат и так фыркнул совсем по-мальчишески, как тогда, в детстве, когда они вместе прятались на крыше от Третьяка, сперев что-то в кухне-поварне у стряпух.

Инструктаж и занятия по военно-политической воспитательной работе прошли успешно. Яновы перестали вздрагивать, глядя на то, как крутил великий князь над головой торбу с огненными болтами. Да, их по-прежнему нельзя было бросать, сдавливать и нагревать, требовалось ежедневно проверять на предмет появления на бумажных гильзах масляных пятен или, оборони Боги, капель нитроглицерина. Но бояться оружия, даже такого мощного, не следовало. И все это поняли. И поверили Чародею, как и всегда.

Ян Стрелок подошёл после занятий и сам повинился, что слабину́ дал. Отчитывать его и в мыслях не было, за правду ругать в дружине было не принято. Всеслав спокойно и убедительно, помогая чуть гипнозом, повторил слова о том, что исправное оружие — друг и помощник, а неисправное — враг и предатель. Уходил к своим старшина латгал привычной лёгкой и неслышной кошачьей поступью со всегдашним своим невозмутимым выражением на бесстрастном твёрдом лице. И эту победу, кажется, великий князь счёл ничуть не меньшей, чем захват Шлезвига. То есть теперь уже Юрьева-Северного, конечно.

Следующее утро удивило гостями. Постояв на мессе в соборе, которую проводил один из датчан, не то войсковой капеллан, не то ещё кто другой по должности, вышли на площадь. Народ, убедившийся лично, что дикий рус из дальних краёв не стал и вряд ли собирался мешать молиться Господу, Богоматери и привычным святым, почувствовал себя чуть увереннее. И улыбки на их лицах при встрече или при взгляде стали немного свободнее и честнее. До этого кланялись так, будто доской по затылку получили.

На высокой пустой стене заканчивали монтаж экрана-стенгазеты, привычного и ставшего неотъемлемым теперь элемента каждого из наших крупных городов. На собранной уже правой части двое Гнатовых, висевших на верёвках, выводили синим ленту Днепра и красным — княжьи знаки над Киевом, Черниговым, Полоцком. С земли их работой руководил устно десятник, делая в командах долгие паузы. Князь-батюшка не одобрял, когда бранились при бабах и детворе, а их внизу толпилось видимо-невидимо. Ключевые фразы и обороты из наставлений приходилось исключать, что воина заметно тяготило.

— Слав, гости к нам, — прозвучало сзади. Совершенно неожиданно, но времена, когда Славка пугался Гнатки, давно прошли.

— Мирные, или полетать хотят? Частично, — спросил он, не оборачиваясь. Рысь фыркнул, как… Да как рысь он и фыркнул.

— Да нет, вроде, вежливо пришли. На лодье стоят, ждут, примешь ли. У нас с причалами пока негусто там.

— Кто хоть?

— Будивой с воеводой, его признали. И с ними, вроде как, сам Энгельгард пожаловал. По словам тех, кто его воочию видал, похож. Хотя мне они, рыжие да белобрысые, все на одно лицо, — удивил нежданным шовинизмом Гнат.

— Ну, зови. Посмотрим и на его одно лицо, и на прочих, — хмыкнул Всеслав и пошёл ко всходу на городскую стену. Беседовать на фоне выбитого крепостного зуба, кажется, входило в привычку.

С Будивоем говорили первым. Он показался сперва кем-то средним, между бригадиром бурлаков-лямщиков и разбойником с большой дороги, но с первых буквально фраз впечатление это поломал. Оказалось, что за сугубо бандитской мордой срывался вполне себе острый политический ум, а здоровенные лапы с обломанными ногтями могли не только отнимать, но и бережно хранить, и даже делиться. Сговорились на том, что он останется в Юрьеве-Северном кем-то вроде мэра с правами и обязанностями в части гражданского управления и социальной политики. Мою же, хозяйскую, волю в городе оставался изъявлять и контролировать исполнение десяток Гнатовых, с чрезвычайными, ясное дело, полномочиями. Хорошо, в общем, пообщались, конструктивно. А его очевидный скепсис по поводу мирного совместного проживания представителей разных конфессий удалось преломить старой военной шуткой про «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не руками». И новой в этом мире правдой о том, что Боги сами разберутся, кто из них главнее, приди им в головы такая блажь. Нам тут в Их дела там лезть без надобности. Над первым вождь вагров от души похохотал, а над вторым серьёзно задумался. Пообещал встретить и помочь тому, кого пришлёт Стоимир. Ве́сти на Аркону отправили ещё вчера. А кроме этого Будивой рассказал много интересного и очень своевременного про саксонского графа, что с недовольным красным лицом стоял под стеной, по которой мы прогуливались. И сведения эти оказались кстати.

— Я — граф Энгельгард. В эти края меня отправил император Священной Германской Римской империи для защиты и помощи местным дика… населению, — поправился он почти вовремя.

— Я — великий князь Полоцкий Всеслав Брячиславич. Выиграл эти земли в хнефтафл у их хозяина, Свена Эстридсона, повелителя Дании, — в тон ему, торжественно и гордо ответил Чародей. И мы с ним оба насладились выражением тщательно, но безуспешно скрываемой растерянности на кирпичной роже германца.

— Я сердечно благодарю моего венценосного брата Генриха и тебя, его верного слугу, за защиту и помощь здешним людям, — на последнем слове был сделан упор.

Да, момент был рискованный. И в части возвышения князя, пусть и великого, на уровень самого́ императора, и в определении слугой графа, что чувствовал себя здесь полновластным хозяином. Но, судя по тому, с какой опаской и уважением он проходил мимо дыры в крепостных зубах, Всеслав решил, что можно и так. И не ошибся. Ни оспаривать титулы, ни возмущаться или оскорбляться граф и не подумал.

— Я здесь для того, чтобы познакомиться с новым соседом и узнать твои планы касаемо этих земель и людей, — выделил он голосом последнее слово, явив себя вполне обучаемым. Но вопросом, заданным сразу и в лоб, здо́рово пошатнул в на веру в его дипломатические способности. Хотя это было даже к лучшему. Тратить остаток дня на то чтоб выслушивать бестолковые красивости и выговаривать такие же в ответ, не хотелось совершенно.

— Для начала я спущусь по Тренену до Эйдера. Там мы условились встретиться с моим другом Олафом, королём Норвегии. Он, наверное, уже дожидается меня, — легко ответил великий князь. Давая понять, что к масштабам императоров был ближе, чем могло показаться с первого взгляда.

— Для чего? — снова прямо спросил Энгельгард. И сам поморщился от того, как грубо и по-солдафонски это прозвучало.

— Рыбалка, — прежним тоном откликнулся Всеслав. Но пояснил, пожалев графа, у которого, кажется, слышно было, как трещали мозги, — хотим сплавать южнее, по пути Рагнара Кожаные Штаны. Погощу там у тётки, королевы франков, и тем же путём вернусь домой.

Энгельгард молчал, сурово разглядывая князя из-под густых белёсых бровей. Глаза его, водянисто-голубые, изо всех сил старались изобразить властный и проникновенный, в самую душу, взгляд правителя. Получалось из рук вон плохо. Больше было похоже на того самого губернатора, что вручал мне награду. Занимаемый пост был ему вели́к, как старый растоптанный валенок отца, в который можно было залезать двумя ногами сразу, скрываясь в нем почти по пояс.

Тому, тяжёлому номенклатурному работнику, явно было бы больше по душе строить дома и дороги, а в перерывах между трудовыми подвигами отдыхать на природе, с рыбалкой и прочими доступными и понятными милыми сердцу и желудку, но губительными для печени радостями, в компании начальника милиции, главврача райбольницы и директоров хлебозавода, леспромхоза и карьеруправления. А не вручать, облившись импортным одеколоном для того, чтоб перебить хоть немного лютый перегар, незнакомым людям серебряных птиц с двумя головами.

Этот, тоже не лёгкий и не маленький, с такой же красной личностью, аж целый граф, наверняка был бы рад чему-то похожему. Но положения, такие разные на первый взгляд, одинаково обязывали их обоих. Но, кажется, в отличие от губернатора, у этого были шансы. И чуть поправить ситуацию было вполне в наших с князем силах. Значит, надо было пробовать. Нет, не пробовать. Надо было делать.

В письме, полученном от него, том, что читали так внимательно Всеслав, Крут и Хаген, были некоторые осторожные намёки на то, что внешне верный и преданный слуга императора имел внутри определённые сомнения в том, что именно в этих, далёких от столичного Аахена, краях власть Генриха сильна. И нужна в принципе. А ещё меня, помню, смутило то, что буквы были выписаны с тщанием и прилежанием, украшены виньетками или как там называются эти ажурные хвостики? Стоявший сейчас перед нами германский шкаф-буфет не создавал впечатления тайного любителя каллиграфии. Значит, оформлять послание помогал кто-то ещё. Или помогала.

— Ладно, шутки в сторону, сосед. Я помню, что было в твоей грамотке. Жена или подруга? — решил Всеслав сблизить манеры общения.

— Подруга. Почти жена, — попыхтев гневно, но больше смущённо и удивлённо отозвался граф.

— С родных краёв или здешняя?

— Здешняя, — кивнул он покаянно.

— Мудрая баба. У здешних это бывает часто. Хотя, ваших я особо и не знавал никогда. Но не о том речь. Звать как? — в упор спросил Чародей.

— Милонега, — явно нехотя отозвался Энгельгард.

— Доброе имя. И мысли добрые у неё. Значит, о том, что в этих землях вряд ли сохранится власть Генриха, она подсказала?

— Вдвоём решили. Был давеча проповедник проездом, из самого́ Рима, Вечного города, в Сигтуну, ко шведам. Наговорил всякого. А верно ли, что на Александровой Пади войско папы было в сорок тысяч ратников? — в глазах его не было недоверия. Была какая-то обречённая жажда истины.

— Ну-у-у, — Всеслав помахал ладонью неопределённо, чуть поморщившись. Не подтвердив, но и не опровергнув сказанного. — Так скажу: курган на их могиле высотой будет побольше, чем собор здешний. Раза в два.

Правда была чистая. Ну, если считать от Днепровского берега до вершины дуба, что посадили на самой макушке получившейся немалой горушки по совету Буривоя.

— И что, в твоём войске потерь и вправду не было? — разговор явно доставлял ему почти физическое неудобство. Но привычка идти до конца брала верх.

— Проповедник так сказал? — уточнил удивлённо и недоверчиво великий князь.

— Да нет, — отмахнулся граф, тоже поморщившись, но недовольно, — тот плешивый наплёл, что ценой сорока́ тысяч жизней верных католиков остановила мать-церковь и отцы-прелаты бесовский натиск дикарей-язычников, что хотели все храмы пожечь дотла и заставить добрых христиан пить сырую кровь и жрать человечину, как у них принято.

— Пф-ф-ф! — возмущённо фыркнул Чародей, удивив собеседника. А потом, помолчав, удивил ещё сильнее.

— И то — брехня, и другое. Три брехни, одна другой глупее! Человечины мы не едим. Чанов с кровью питьевой много вокруг видишь?

Граф честно обвёл взором и крепость, и берег снаружи городской стены, помотав затем головой отрицательно.

— На карту вон глянь на стене, — указал великий князь на стенгазету. Энгельгард дисциплинированно посмотрел, куда просили.

— Справа — наши земли. Слева — Генриховы и латинян. Как сам думаешь, нужна нам чужая земля, если своей вон сколько, и народ в городах живёт широко, привольно, а не на головах друг у дружки?

С глазомером у саксонца явно было всё в порядке. И он снова замотал головой. А на словах про скученность и нехватку места в городах ещё и вздохнул глубоко.

— И про потери — брехня, — резюмировал Чародей, добавив в голос печали, чем сразу привлёк внимание графа. И в глазах его, водянисто-голубых, кажется, мелькнуло сочувствие.

— Хаген, — горько вздохнув, выдал Всеслав.

— Чего — Хаген? — едва слышно переспросил Энгельгард, точно помнивший, как только что видел и здоровался за руку со шведским вождём. Который был вполне себе живым. Хотя кто знает, чего можно было ожидать от этих колдунов?

— Легендарный северный ярл, Хаген, тогда ещё известный как Рыжебородый… — он вздохнул ещё горше, и граф замер, прикрыв рот широкой ладонью строителя, перестав дышать от напряжения.

— Во-о-от такой мозоль кровавый набил себе. Два! На каждой руке! А ты думал — легко отчекрыжить целую тыщу латинских бестолковок тупым топором⁈

Да, номер вышел вполне в духе Глебки, среднего сына. Хотя, теперь уже не среднего, а второго. Видимо, и яблоня от яблока тоже находилась где-то неподалёку.