Воин-Врач VI

Глава 16 Битва при Кентербери. Начало

Смотрелось это всё очень удручающе, конечно.

Толпы тянулись, огибая высокий холм на противоположном берегу реки, занимая огромное поле, и даже не думая заканчиваться. На вершине того холма раскинулись шатры. Возле них разгорались костры, дым от которых прямыми ровными нитками потянулся к только начинавшему голубеть утреннему небу.

— Ты это, Слав… Моргай хоть иногда, что ли, — попросил за плечом Рысь.

— Некогда моргать, Гнатка. Погоду как сам чёрт наворожил им, ни ветерка, — хмуро отозвался Чародей, не отрывая взгляда от поля будущего боя.

— Ну так то на́ руку нам, стрелы да болты прямее полетят, — привычно попробовал приободрить друга детства он.

Вспомнилось князю, когда сидели они взаперти, пойманные за какую-то очередную проказу, и ждали расправы. Отец сразу пообещал: будь ты хоть трижды князь, а за дела твоей дружины ответ держать должен всегда и наравне с последним пешим ратником. Тогда в дружине Всеслава был только тощий шустрый Гнатка, ещё не Рысь. И тогда они хохотали на два голоса над его язвительными шуточками, удивляя сторожей — не так должны были мальцы ждать неизбежной трёпки. Теперь под рукой Чародея были тьмы народу, разного. И точно также, как заповедал Брячислав Изяславич, добрая ему память, за каждого в ответе был теперь сын его, князь-волк, колдун и оборотень. Обычный человек, знавший и умевший чуть больше прочих. И привыкший отвечать за себя и других с раннего детства, хвала предкам.

— Болты и против ветра хорошо ложатся, и при боковом, если у Яновых. И если без зарядов, обычные. А вот птички наши при таком затишьи не пляшут. И летать смогут, как ты плавать умел, когда только в Полоцк попал, двумя способами: камушком и топориком, — отозвался Всеслав, прикрыв и потерев уставшие глаза. Ничего принципиально нового мы с ним с самых первых лучей так и не углядели. Норманны пёрли, как немцы на Москву, ва́лом.

— Ну так с тех пор и я поднатаскался, и Лешко не зря своих летунов строжит, — не сдавался воевода. — И вообще! Как ты сказал давеча? Мы русские, с нами Боги! Так что обувай давай морду бодрую и залихватскую да пошли народишко обойдём, великий князь. Пока им блажь всякая в башку не полезла, как тебе.

— И то верно, — тряхнул головой Чародей, хлопая друга по подставленной, как в детстве, ладони и улыбаясь в ответ.

— Вот это другой разговор! Некогда бояться, надо долг воинский исполнять! — воодушевился Рысь, привычно принимая вид донельзя важный, лихой и придурковатый.

— Ну что, орёлики! — весело крикнул Всеслав, остановившись на площадке между пролётами всхода на крепостную стену. И широко, бодро улыбнулся, глядя в поднимавшиеся на него глаза. Тоскливых и откровенно напуганных среди них не было.

— Эвон какую кучу засранцев притащил с собой Вилли Бастард, видали? Большое поле заняли, от края до края. Правда, с подветренной стороны уже пованивать начинает.

Раздались первые смешки с площади и со стен вокруг. Даже у вечно невозмутимых Яновых чуть потеплели лица. Они как раз разбирали, придирчиво оглядывая, новую партию болтов, что принесли бегом здешние плотники, которых спешно обучили пользоваться парой привезённых с собой токарных станков. Ну, на станки в полном и привычном мне по урокам труда смысле слова эти педальные гробы походили не особо, но со своей задачей вполне справлялись. Наши ребята из Гнатовых, у кого руки к деревянному ремеслу нужной стороной росли, уже здесь, под восхищёнными взглядами местных и при их самом деятельном участии, собрали ещё пару таких, и теперь весь цех круглые сутки точил боеприпасы из всего доступного крепкого и сухого выдержанного дерева, какое нашлось в окру́ге. А Яновым оставалось только «откатать» их при приёмке по гладкой дощечке да привычно для себя зачернить кожаные лепестки на хвостовиках.

— Думаю, они и дохлые сла́биться не перестанут. Ячмень поверх них бога-а-ато расти начнёт, — продолжал великий князь. С удовольствием отмечая, как начали переводить его слова союзники. И улыбающихся лиц заметно прибавилось.

— А что много их — не беда. Стоймя хоронить станем. То, что останется. Боги обещали не выдать, братцы. Все они за нас, и наши, и тутошние. И сам Христос, поглядев на паскудства Вильгельма, решил, что просто так обгадиться для его прихвостней будет слишком легко и мало. Усрутся до́ смерти!

Хохот и восторженные крики дали понять, что волю Спасителя, вполне понятно донесённую великим князем, тут, на земле, горячо поддерживают и всячески одобряют.

— И что бы там не шипел им в уши Ланфранк, падла лихозубая, правда на нашей стороне! Правда, Боги и сила! И победа будет за нами!

Воинственные возгласы, одобрительный рёв и хохот встречали спускавшегося на площадь Всеслава. Широкие и искренние улыбки будущих победителей. Нет, уже сейчас они были ими. Не знаю, слышали ли за речкой эти крики воины врага, но наши совершенно точно услышали все. И всё. Чародей шёл сквозь воинов, хлопая по плечам, смеясь и подбадривая ратников. Запрещая себе даже тень мысли о том, что многих из них завтра на этом свете уже не будет.

Что, как, когда и где делать знал каждый. Все до единого вожди, сотники и десятники, любой из ратников отвечали на вопрос о задаче чётко и без запинки, твёрдо и уверенно. Гораздо, не в пример лучше, чем всего лишь позавчера. Кого-то убеждали факты и объяснения, кого-то — отеческие зуботычины и затрещины от старших по званию. И всех очень поддерживала вера в этого странного и страшного князя русов, что не выказывал ни единого намёка на сомнение. Он был твёрдо убеждён в том, что этот поход завершится полным разгромом непобедимой армии Вильгельма Завоевателя, сеявшей ужас и разорение на этих землях уже несколько лет. Мы были оба в этом уверены. Пора и честь знать. Мы — знали. И были готовы научить любого.

Хриплый рёв труб дал понять, что началось. И великий князь с воеводой и союзниками взлетели на стены.

К берегу реки подтягивались войска, двигаясь по полю именно так, как было размечено на нашей карте. Она, разделённая на квадраты, лежала на широком участке стены перед нами, и то один, то другой из вождей переводил удивлённый взгляд с неё на движения врага за рекой, а потом на Всеслава. На лице которого держалась улыбка.

Некоторые низинки были тщательно пролиты водой. Кое-где на поле появились свежевспаханные, хоть и не по сезону, участки. Отряды огибали их, двигаясь в нужных направлениях к нужным местам. К нужным нам местам. Конница приближалась ко бродам, пехота тащила увязанные ветки, готовясь мостить гати следом, волы тянули камнемёты, аж четыре штуки. Эти ребята, кто бы что ни говорил и ни думал, взяли не один десяток городов. Недооценивать их было нельзя. Удивлять — можно, как будет учить русских чудо-богатырей в возможном далёком будущем генералиссимус Суворов. И мы начали.

По отмашке Рыси и Яробоя за нашими спинами внизу скрипнуло, охнуло и лязгнуло. А над головами пролетело две дымившихся бочки. Упавших аккурат в гущу столпившихся возле бродов конников. Крики раненых и горевших людей и лошадей перекрыли звуки труб. А вид рванувших назад, прочь от вспыхнувшей воды, полыхавших факелами коней и вовсе заткнул сигналы к атаке. Трубачи молчали долгий десяток ударов сердца, прежде чем судорожно загудели отступление. За спинами удиравших догорали, разваливаясь и коптя небо чёрным дымом, камнемёты. Те, что могли стать очень серьёзной проблемой. А становились золой.

— Хорошо легли, — заметил Крут. Явно лишь для того, чтобы не стоять молча.

— Правая далековато бьёт, откатить бы, — помолчав, произнёс Свен. Видимо, для того же самого.

Во взгляде покосившегося на него Рыси читалось крупными буквами: «тебе надо — ты и кати́», но он промолчал.

Бочки с земляным маслом, нефтью, привезли франки, и ещё две нашёл всезнающий и вездесущий Сёма в Дувре. Серу нашёл он же, радуясь ей, как самый настоящий чёрт. Смола, дёготь, пакля, масло и жир были в Кентербери. Селитру мы привезли с собой, хоть и немного. Но нормандцам, кажется, хватило. До Греции отсюда было чуть дальше, чем до Полоцка, опять же если считать по прямой, но «греческий огонь» работал точно так же, как на своей родине. Только лучше, потому что был русским.

По раненым и тем, кто оттаскивал их, вопивших дурниной, назад, не стреляли. Пусть вернут в лагерь, пусть пронесут мимо других ратников. Ожоги смотрелись отвратительно даже отсюда, издалека, а уж вблизи-то наверняка выглядели и вовсе страшно. Я снова вспомнил тех ребят-танкистов, что тогда доставили в Кабульский госпиталь в сопровождении Павла Петровича после того, как колонна попала в ловушку в ущелье. Всеслав снова внутренне передёрнулся. Сохранив на лице изначальную улыбку победителя. Играя роль дальше.

Пару раз прибегали вестовые, и одним из них оказался знакомый Мэл. Дальние дозоры перехватили разведку Вильгельма. Это были тринадцатая и четырнадцатая по счёту группы, отправленные противником. С докладами обратно к нему не вернулась ни одна. Сложно возвращаться, если тебя расстреляли с деревьев или разорвали собаки с клыками похлеще крокодильих. Погибло несколько ребят, но вестовые об этом говорили с какой-то даже гордостью. Ну да, на любой войне должны быть герои. И мёртвые они зачастую бывают удобнее живых.

К вечеру нападавшие решились на вторую попытку. Перед отрядами катились повозки с высокими плетнями из сырых прутьев, которых нарубили в окрестных лесочках. Заставив Рысь, Крута и Хагена изрядно попереживать и страшно поматериться. Их ребят по флангам пряталось больше остальных. Но судя по тому, что движения во вражьем стане больше обычного не наблюдалось, дизентерийные лесорубы засад не обнаружили.

Щедро поливая берег стрелами, конструкции одолели броды, сваливая позади себя вязанки вновь привезённого хвороста, взамен тех, от которых осталась одна зола, и то не везде. Наши лениво отплёвывались редкими и тщательно неприцельными выстрелами, время от времени вопя что-то напуганное. Ещё соревновались между собой, у кого выйдет припадочнее остальных, заполошнее всего. Пока вёл один из операторов катапульты. Не знаю, было ли его слышно за стенами, но вопил артистично, от души. А чего ему? Бочки заряжены, факел в руке, наводчики следили за теми, кто передавал ориентиры со стены: «на ладонь выше, на две правее». Скучно было, вот и орал во всю глотку.

Крепость пару раз огрызнулась стрелами уже без шуток. Заорали снаружи. И полетели от холма конные отряды, подбадривая и себя, и свой транспорт. Он, умный, хоть и четвероногий, копытный, второй раз плясать по здешним граблям не рвался. Как чувствовал.

Снова лязгнули катапульты. Именно тогда, когда кавалерия основательно втянулась в реку, путаясь в вязанках, по которым валила густо, вплотную друг к другу. Увидев над стеной знакомые уже дымящиеся бочки, пехота рванулась под самые стены, подпираемая сзади всадниками. И река вспыхнула снова. Оба брода превратились в огненную западню. С воем неслись назад галопом те, кому повезло не дойти до злой Ставр-реки, и на кого не долетели пылавшие капли. А на нашем берегу под стенами почти в упор всех вымели Яновы, появляясь над зубьями и в бойницах вразнобой, как чёртики из неведомых пока табакерок, стреляя и тут же пропадая, чтобы вновь подняться и выстрелить через несколько секунд и шагов. Смертный вой и тяжкая вонь палёного мяса взлетали к небу, но будто зависали над землёй. Небо их не принимало. И тут, как по волшебству, поднялся ветер. Он сдувал прочь от стен аббатства визг, смрад и души тех, кого небеса не ждали.

И тот же самый ветер чуть оживил лицо Всеслава, совсем уж было застывшее мёртвой улыбавшейся маской. Такой, смотреть на которую и врагу не пожелаешь. Подняв глаза, он посмотрел, расцветая, на чёрные клубы, что всё быстрее тянулись с юго-востока на северо-запад. И вытянул не глядя в сторону правую ладонь. По которой тут же хлопнул Гнат, аж светившийся от счастья в надвигавшихся сумерках. Последних сумерках нормандской армии.

Перекличка за рекой продолжалась и в накрывшей поле боя ночной тьме. Но уже не суматошная, а более-менее спокойная, ровная, через одинаковые почти промежутки времени. Посты и дозорные обозначали себя, освещая путь факелами. Огромное поле и холм позади него походили на ночное небо, только огонёчки по ним перемещались, а не висели равнодушно на одном месте, как вечные звёзды. Тусклый, ущербный серпик убывающей Луны света почти не давал.

— Ну, други-братья, с Богом! Что делать — каждый знает. Молчим только, ещё раз повторю. Солнце выйдет — наговоримся вволю, а до той поры молчок! — отдал последнее напутствие Чародей. Вожди обнялись, как спортивная команда или разведвзвод перед выходом, все разом, стоя в общем кругу. Так же, как Гнатовы перед ними только что. Так же подпрыгнули пару-тройку раз, убедившись, что снаряжение и оружие на выдаёт звуками. И так же нырнули в раскрытую пасть подземелья под Кентерберийским аббатством. Теперь уже точно безопасного и пустого.

Всеслав шагал, пригнувшись под низкими сводами подземного хода, между Рысью и Варом. Факелы, коптившие стены и потолок, закончились, и двигался отряд практически наощупь. Но великий князь, зная Ти́товых, не переживал и не сомневался. Эти и с закрытыми глазами куда надо выведут. И с выколотыми.

Где-то наверху, над толщей земли, тянули по насте́ленным плахам, половинам брёвен, на медвежьих, коровьих и лосиных шкурах катапульты и баллисты, ставя в отведённые для них места. Там, где уже горели в ямах хитро сложенные костерки, не дававшие ни искры, ни отблеска. Туда же на руках, чтоб ни ось не скрипнула, ни колесо не стукнуло, подносили бочки и заточенные брёвна. Всё в точности с согласованным и утверждённым планом. Без часов, конечно, было сложновато, но только не имея привычки. У Всеслава и его людей та привычка была. Они, кажется, время нутром чуяли. Мне же постоянно хотелось поднять к глазам левое запястье, чтобы глянуть на прямоугольные стрелки над зелёным циферблатом старой «Славы», как я привык за десятилетия той, прежней жизни. Но ничего не попишешь, новая жизнь — новые правила.

Из-под земли вылезали бесшумно, как грибы. Только в отличие от них тут же смещались в стороны, давая дорогу другим, шедшим следом. Разбор этого хода завершили только позавчера, поэтому внутри было неудобно, узко и грязно. Но нам земля, сажа и копоть особо не вредили. Мы и так все были в них, заранее. И лица, покрытые золой с жиром, были немного похожи на того самого путешественника Луи, за которого так хотел выдать себя Роже де Мортемер. Он, кстати, тоже был рядом, и опять с чёрной мордой. Только пряностями и ванилью больше не пах. Травой и землёй пах, как и все мы. Собак у норманнов, вроде бы, не было, но проверять это сейчас было вообще не кстати.

Тёмные фигуры, выползшие из-под земли, выстраивались в походный порядок. Точнее, в штурмовой. Долго бежать длинной цепочкой, экономя дыхание, тут никто не планировал. До ближайших палаток и навесов, под которыми храпели, постанывая и вскрикивая во сне, Вильгельмовы ратники, было около сотни метров. Пора было начинать.

Выждав, когда и тонкий месяц скроется за невидимым облаком, Всеслав чуть толкнул под локоть Яна. Они переглянулись с Гнатом, присели на одно колено, запалили фитили и разом выпустили в чёрное небо болты. Тоже чёрные, натёртые угольной пылью. И всё это — ориентируясь на что-то, видимое в кромешной тьме им одним. И на ритмичные еле слышные щелки, звучавшие в ночи тревожно. Звуки, с какими смыкались их зубы в закрытых ртах. Ровно, как удары спокойного сердца. И глухо, как кости лезущих из могил старых мертвецов.

Резкий слитный хлопо́к тетив ударил по ушам, заставив вздрогнуть. А раздавшиеся через несколько секунд раскаты грома и яркие вспышки над вражеским лагерем оглушили и ослепили. Бы. Если бы мы смотрели туда, а не отвернулись, зажав уши, дожидаясь вспышки за спинами. Тем, кто подготовлен не был, повезло гораздо меньше. А мы увидели, как с нашего берега взвились в небо с гулом объятые пламенем бочки, после того, как лязгнули сразу же вслед за взрывами катапульты.

Так просыпаться — врагу не пожелаешь. Хотя нет, только ему и пожелаешь.

Гул и треск пламени, панические крики людей, визг коней… Не утро, и совершенно точно не доброе. Злая ночь князя-оборотня началась.

Следующие взрывы сбивали с ног тех, кто дождался их стоя. Мы по-прежнему сидели на корточках, слившись с рельефом, поэтому почти не пошевелились. Только Хаген начал было выражать шёпотом глубоко матерные изумление и восторг, но тут же заткнулся, получив под рёбра локтями от Свена и Олафа одновременно.

Десяток бочонков с громовиком, наш последний запас, рванул почти в одно время. Небольшие задержки только усилили эффект. Земля с востока на запад вставала на дыбы, разрывалась со свистом мелкой галькой и ржавыми кольчужными кольцами, тем самым последним приветом от мертвецов Александровой Па́ди. Полукольцо взрывов окружило лагерь Вильгельма Завоевателя глубокими воронками, от которых расплывались огромные облака дыма в ночи. Казалось, будто Ад выпустил своих демонов на землю. Или не казалось. Но не Ад, и не своих.

Сквозь вой и визг чудом удалось расслышать птичьи крики. Справа, с востока, верещал стриж. Слева, с запада, свистел дрозд. Прямо над полем, почти над нашими головами, скорбно и жутко стонал сыч. Птички предупреждали ползавших далеко внизу на земле бескрылых. Мы со Всеславом задрали голову, силясь разглядеть в чёрном высоком небе, до которого не дотягивались ни языки полыхавших здесь пожаров, ни дымные клубы, треугольные силуэты. Казалось, что пару раз даже удалось.

Три последних взрыва, первая в мировой истории ночная бомбардировка, завершили подготовку к переходу к кульминационной части. «Дрозд» отбомбился по дальнему загону с лошадьми, которых было жальче всего. «Стриж» уложил свой бочонок точно в середину самого большого палаточного городка. Вернее, того, что от него оставалось после прилёта бочки с «русским огнём» и двух подрывов подземных фугасов, спрятанных в тех самых пролитых заранее низинах, которые захватчики сочли болотцами, встав вокруг, чтоб проще было набирать воду. «Сыч», Лешко-Икай, скинул свой груз на самой вершине холма, где встревоженно перекрикивались военачальники, глядя на творившийся у подножия Ад. Теперь уже не глядя.

«Птички» ещё чуть покричали и ушли вправо и назад. Облака и клубы дыма, подсвеченные страшно-алым и тревожно-жёлтым снизу, явно помогли им. Ну, очень хотелось на это надеяться. Но было уже некогда.