Воин-Врач VI

Глава 23 Предсказания и ценные указания

До Руяна дошли без проблем, только ветер снова удивлял Крута:

— Жаль, брат, что мы с тобой раньше не свиделись. С твоей морской удачей, когда ветра́ сами ищут паруса́ твоих лодий, а не наоборот, как обычно, мы бы таких дел натворили!

— Точно. И никто бы нас потом не догнал, — хмыкнул понимающе Всеслав.

— Ну, не без этого, — усмехнулся в тон ему и морской демон Балтики, так и не ставшей пока Балтикой. Но на Варяжском море и в паре дней пути вокруг него вряд ли нашлось бы много людей, не слышавших об удачливом воине, умелом мореходе Круте Гривениче.

— Мы, брат, с тобой взрослые мальчики, как ни прискорбно это признавать. И игрушки у нас теперь другие. Раньше-то, дело ясное, в охотку можно было сплавать или проскакать на конях, взять на меч деревеньку-другую. Скажи мне кто в ту пору, что я в такие вот походы ходить стану, да в такой компании — нипочём бы не поверил, — признался Чародей.

— Прав, опять прав ты. Главное — понять вовремя, что игрушки перестают быть игрушками. И что цена у ошибки совсем другая нынче, — неожиданно серьёзно ответил руянин.

— Хорошо сказано. И верно. Поэтому-то я и хочу непременно со Стоиславом перемолвиться. Кто бы что там про меня не плёл, а с Богами говорить лучше ваших никто не обучен. А я — так, по верха́м нахватался малость. Одна-единственная тайна у меня есть, какой и побеждаю. Хочешь, открою? — понизил голос великий князь.

— Сам решай, друже. Скажешь — послушаю да сохраню, а и промолчишь — не обижусь, пытать не стану, — не меняя ни тона, ни выражения лица ответил морской волк.

— В том тайна, Крут, что слушать я умею, и что учиться не боюсь и не стыжусь. Потому и друзей Боги, знать, похожих подбирают. Но по тому же са́мому и врагов посылают с каждым разом всё сильнее. Но бояться нам всё равно некогда, у нас дел ещё выше головы, — на последних словах Всеслав положил названому брату руку на плечо, с улыбкой глядя в серые, как осеннее небо, отражённое в море, глаза.

— И не говори даже. Гораздо выше. Одним только ангелам и долететь, — вернул улыбку тот, кивнув на Лешко с ребятами, что сосредоточенно вытачивали какие-то детали из деревянных заготовок, сидя возле кормчего на крошечном пятачке, не занятом коробами, мешками, сундуками и баулами.

— Спрашивай, — привычно уже сказал Стоислав. Мы снова стояли в окружении высоченных белых чуров. В центре полыхал костёр из необхватных дубовых плах. Но пламя почему-то не гудело, дрова не щёлкали. Даже ветер с моря, кажется, притих, словно тоже прислушивался к разговору двух странных человечков на скале. Одного с серо-зелёными глазами со вторым, со снежно-белыми.

— Есть ли кому мальчонку глянуть у вас? Белоголовый такой, от здорового саксонца не отходит, да от матери-вагрянки, видел внизу, поди? — спросил без раздумий Всеслав. И тут же смутился, поняв, что сморозил невежливо.

— Не прям, чтоб видел, но понимаю, о ком ты, — дрогнула белая борода Великого волхва. Улыбнулся? Впервые такое за обе встречи.

— С тобой и глянем. Дивные смотрины выйдут, скажи кому — не поверят: на двоих шесть глаз, из них пара невидящих да пара невидимых, — он крепко задумался, а фраза прозвучала так, будто он не размышлял вслух, а цитировал кого-то. Или Кого-то.

Всеслав молчал, понимая, что деда отвлекать сейчас уже не просто невежливо, а откровенно глупо. Подобного мы с князем старались избегать. Даже получалось иногда. Реже, чем хотелось бы, кажется.

— Кроме хромоножки-Заслава из дальнего края о чём спросить хочешь, княже? — белые слепые глаза, как ни странно, как ни невероятно это звучало, смотрели в самую душу. В обе души.

— Ни о чём больше, Стоислав, — уверенно ответил Чародей. Выждав для порядка ровно два удара сердца. Не отводя взгляда от небывалого собеседника. Понимая, что ни сам он, ни оба мы вместе белому старцу не ровня. И что, несмотря на вынужденную изоляцию на острове с белыми скалами, этот дед знал и мог многое.

— Гляди-ка, ведь опять правду говорят! — вдруг весело воскликнул он, обернувшись к одному из чуров-истуканов. — Ловкие вы, ох и ловкие, в четыре уха вас слушать, двумя голова́ми думать, что говорить. И впрямь ведь не соврали. Узнать о многом хотите, а вот спрашивать — ни о чём. Хвала и честь великая Богам, довели порадоваться на старости лет. Вот уж не гадал, что обычный разговор со одним смертным так потешит и меня, и Их. Правда, смертный не сказать, чтоб один. И не прост, ох и не прост…

Белый старец перевёл невидящий взор на лепестки пламени, будто всматриваясь в то, что увидеть помянутым только что смертным было не под силу. Всеслав молчал. Вспоминая, как со слезами целовал белые скалы и землю у их подножия Эдвин Дикий, сойдя на берег. Как затянул какой-то напев, в котором, кажется, узнавались если не русские слова, то какие-то из тех, что были в ходу́ до той стародавней беды, когда раскололась на части сама земля и люди на ней, начав говорить на разных языках. Перестав понимать друг друга, называя одни и те же вещи и явления разными словами. Лишь малая часть из которых была похожа на исконную речь, доступную и понятную когда-то всем и каждому. И как спустились со скал Семеро Старших, один из которых поднял дрожавшего странника с земли, обнял, как заблудшего сына и увёл за собой. Кивнув Всеславу с отеческой благодарностью.

Взвилось и загудело пламя вечного негасимого огня, поднятое усилившимся ветром. Загудел он в скалах, и показалось, что сами они начали говорить раньше, чем зазвучала под ними человеческая речь. Которую мы со Всеславом слышали, но не ушами. Слова переплетались между собой, отражаясь гулким эхом друг от друга, как бывало и у нас. Только в этот раз голосом Великого Волхва говорили не два и не три человека. И в том, что говорили именно люди, уверенности не было никакой.

— Внемли же, князь русов. Тот, в ком живут предок и потомок, тот, чьи руки отправляют за Кромку врагов и возвращают из-за неё друзей. Вам, двум душам древнего рода, нашедшим себе место в одном теле, говорят Вечные и Незримые, Справедливые и Всемогущие. Вам, собравшим под стягом своим пять частей Белой земли, куда разошлись первые праведные люди от колыбели мира. Вам, вернувшим на эти земли мир и лад.

Это не было похоже ни на что, виденное и слышанное ни одним из нас раньше. Или позже, если говорить обо мне. Гул и рокот голосов, принадлежавших не то ветру, не то скалам, напоминал одновременно и рёв турбин двадцать первых «МИГов» на взлёте, и грохот лопастей звена «МИ-24» над Баграмом, и давящий прямо на душу звук винтов «АН-12», тех самых «Чёрных тюльпанов». Хлынувшие ледяной волной воспоминания заморозили. «Сотый» Баграмский медбат. Тринадцатый госпиталь, упиравшийся забором в аэродром. Господи, я так надеялся, что давно-давно всё это позабыл…

— Вы знаете оба о том, какой доброй и щедрой была, есть и будет Родная земля. И оба знаете, что происходит, когда кому-то приходит чёрная мысль о том, чтобы её поработить, разбить, подчинить. И как долго потом приходит она в себя. Но приходит всегда, не бывало и не будет никогда иначе. Ведомо вам и о том, кто и даже когда может надумать посягать на неё. Многое дано вам, потому и спрос с вас особый. Но до той поры, пока вы и потомки ваши будут хранить Землю, Честь и Правду — быть ла́ду на миру́. В этих вечных скалах всегда найдёте вы друзей и помощь.

Голоса́ продолжали давить, жать, гнуть к земле. Слышался в них рёв лесных и степных пожаров, после которых от спелых хлебо́в и тех, кто сеял их, не оставалось на скорбной серой земле даже пепла. Слышались крики и вой раненых и умиравших, свист сотен клинков, треск щитов, щелчки тетив и визг лошадей. Тяжкий, страшный, хрипло-надрывный вдовий крик. И волчий вой на тризне.

— Встанут, приди нужда, как нынче, плечом к плечу с вами народы с Полуночи и Полудня, с Восхода и с Заката. Многое доведётся пережить того, что ни единому смертному не под силу. Да только двое вас. Суждено Врачу убивать. Будет Воин терять друзей и близких. Но пока верят Боги в вас, как и вы в Них. И в непостижимой мудрости и любви своей велят спросить: хотите ли вы бросить груз этот? Вернуть телу одного хозяина, освободить, отпустить на покой чужую душу?

— Нет! — наши голоса грянули так, что, кажется, вздрогнули вечные скалы и отшатнулся пламень гигантского костра.

— Быть по сему. Снова порадовали вы Вечных. Мир тебе, Серый Волк Белой Земли. Мир вам обоим.

Когда мы смогли отвести взор от опадавшего на глазах оранжево-алого цветка священного костра, на скале уже никого не было. Белоглазый дед исчез. Утих ветер. Только сердце, одно на двоих, продолжало колотиться в нас также, как и прежде.

Над тихой водой плыл дымо́к. Странно, тишь стояла небывалая, даже ря́би на чёрной поверхности бухточки не было, недвижно замерли еле видимые в темноте силуэты лодий, а светлые во мраке пряди дыма тянулись влево, к Варяжскому заливу, будто сами собой. Небо, удивительно высокое и чистое, смотрелось в непроглядную морскую гладь бесчисленным количеством белых звёзд. Да иногда взлетали ему навстречу жёлто-красные искры от костра, когда сидевший возле него великий князь чуть поправлял палкой дрова. Поднявшись над землёй, они гасли, не одолев и тысячной доли пути до своих небесных родичей. Таких похожих, но таких разных.

Кажется, впервые за всё то время, что я был здесь, в средневековой Руси, мы со Всеславом молчали так долго. Не обсуждали что-то из его или моей памяти, не смеялись над старыми или новыми хохмами, ничего не планировали и ни к чему не готовились. Просто сидели и смотрели на огонь костра, такой маленький, тихий, мирный, так непохожий на полыхавший на скале. И точно такой же.

Говорить как-то было не о чем. Думать поводов было гораздо больше, конечно, но тоже как-то не тянуло. Было стойкое ощущение того, что впервые, пожалуй, за почти что год нашего с ним общежития, выдалось несколько мгновений одиночества. Не для того, чтобы отдохнуть друг от друга. А чтобы отдохнуть от самих себя. Твёрдо зная, что тот, второй, здесь, рядом. И обязательно придёт на помощь. И сделает всё в точности так же, как и ты. Как один и тот же человек.

Рысь подошёл бесшумно и уселся рядом, не издав ни звука, ни камушка не шевельнув, не прошуршав одеждой, не звякнув оружием. Как тень. На огонь снова смотрело три пары глаз: медово-жёлтые, серо-зелёные… и мои. Никакие.

Всеслав отвёл взгляд от пламени и чуть качнул головой снизу вверх, будто спрашивая: «Чего?». Гнат еле заметно склонил голову влево, поведя бородой, словно отвечая: «Ничего, всё хорошо». Третий у огня, с которым можно было говорить вовсе без слов.

Он дёрнул подбородком и чуть скосил глаза наверх и влево, на белые скалы за спиной. «Как побеседовали?». Чародей кивнул, прикрыв глаза. И вздохнул. «Ладно поговорили. Силён старик». Рысь ответил точно таким же вздохом. «Это да, ещё как силён».

Когда-то давно старший сын привёз мне почитать книжку, что здо́рово его зацепила. Он у меня парень увлекающийся, читающий, вдумчивый. Книжку ту написал какой-то известный в узких кругах учёный, не то психолог, не то социолог, в общем, из тех сфер, в каких я не разбирался, да и не стремился особо. Моя работа была всегда прочно связана с реальностью, кровью, костями и дерьмом, а с отвлечёнными материями я, после того, как сдал экзамены по политэкономии и максизму-ленинизму, принципиально старался не сталкиваться. Там ещё и название у книжки было странное, не то «Смех колдуна», не то что-то в этом духе. Старший любил такое, чтоб про ведунов, ведьмаков и прочих волкодавов. Вот в той самой книжке, оказавшейся довольно интересной, кстати, и было описание чего-то похожего.

Собирались у огня два жителя Крайнего Севера. Один приезжал в гости к другому с соседнего стойбища, неподалёку, всего пару дней на нартах. Пили чай, потягивали трубочки. А потом гость уезжал обратно. Не сказав и не услышав ни слова. Я, помнится, бывая в Заполярье, и сам встречался с подобным. Тамошние лопари и саамы были по большей части людьми молчаливыми, как камни, снег или льды их суровой, но прекрасной Родины. Притом, что слов, обозначавших скрип того же снега под лыжами или полозьями нарт в их наречиях было с десяток. Они мне тогда казались эдакими вождями краснокожих, которым претило общаться с трепачами, баловнями южных широт. Южане часто шутили и смеялись над ними, считая нелюдимыми и недалёкими. Аборигены никогда не злились или обижались в ответ, совершенно по-буддистски не считая болтунов в принципе, никак. Из их глаз смотрела на меня бесконечная мудрая вечность, тёмные гранитные сейды-валуны, стылая тайна полыньи бездонного озера.

Было в той книге и про другое. Когда, зажигая костёр или простую свечу, мог один человек говорить с другим. И для разговора не нужно было, чтобы собеседник находился с ним за одним столом, в одном городе, в одной стране или хотя бы среди живых.

Я никогда не увлекался и не верил в мистику, эзотерику и прочие потусторонние штуки. Теперь же в возможности переселения душ сомневаться не приходилось, в силу вполне объективных обстоятельств. Значит, вполне могли оказаться возможными и иные явления, допускать которые мозг, воспитанный советскими школой и институтом, долгой и не всегда простой жизнью, не спешил. Да, раньше я в подобное не верил. Я доживал оставшееся мне время, гуляя с озорным псом, глядя за тем, как течёт река, слушая квохтание кур и механической девки из-за соседского забора. Мы белили с женой яблони по осени, сажали картошку по весне, ждали круглый год приезда сыновей и друзей. Друзей, которых с каждым годом становилось всё меньше.

Теперь я сидел возле костра и разговаривал без слов с княжьим воеводой, на мысу Аркона острова Руяна. В теле великого князя Полоцкого. И, кажется, почти был готов поверить не только в возможность обмена данными без использования голоса и прочих подручных средств.

Гнат шевельнулся, не то привлекая внимание, не то усевшись поудобнее, и мотнул головой, указав носом куда-то направо, через застывшую чёрным стеклом воду. «Когда домой-то?». Всеслав ответил точно таким же движением, только чуть сильнее повернув голову в правую сторону. «Солнце встанет — и пойдём». Рысь посмотрел за тем, как великий князь потёр крепко лоб ладонью, провёл ей по лицу и бороде. Поднял и свёл к переносице большой и указательный пальцы, будто разминая крепко зажмуренные уставшие глаза. Рука Гната чуть дрогнула и поползла к груди. Дважды останавливаясь по пути. «Тут… Ну… У меня, в общем…». Всеслав, проморгавшись, поглядел на этот этюд и протянул требовательно руку. «Ну так чего ты мнёшься тогда, как этот?»

Друг воодушевился и уже значительно быстрее, без тяжких раздумий и сомнений извлёк из-за пазухи фляжку. Открыл и вручил великому князю. Тот принял, склонив голову, и сделал глото́к. Выдохнул носом, ловя знакомые, еле слышные запахи чёрной смородины, душицы и зубровки. Как домашнего, родного, Полоцкого летнего ветерка вдохнул. И передал фляжку Гнату, кивнув с благодарностью. Тот тоже приложился, втянув после морской воздух через рукав, помотав головой. «Хороша, зараза!». Всеслав кивнул, чуть улыбнувшись. «Точно говоришь».

Рысь вдруг перетёк левее, очутившись за спиной друга. Только что ведь на камне сидел расслабленно совершенно — и вот уже железо шипело чуть слышно, выходя из ножен. А фляжка стояла у костра. Закрытая. Когда и успел-то.

Мечи будто споткнулись о порог на выходе. Мы знали со Всеславом его прихваты, он всегда делал два взмаха, доставая оружие, и звука этого ждали. Но его не прозвучало. И сами мы не чуяли угрозу. Чуяли будто бы свет какой-то за спиной. Невидимый. Гнат уселся обратно и вид имел при этом вполне невозмутимый. Для тех, кто меньше знал его, может, и сошло бы. Но великий князь видел, как пытался друг скрыть смущение, что едва не ошибся очень, подняв железо на того, на кого уж точно не следовало.

Всеслав не оборачиваясь повёл левой ладонью, приглашая незримого гостя к ночному огню. И не удивился, когда из-за спины вышел Стоислав, перешагнул лежавшее брёвнышко и уселся на него. Как, интересно, он это проделал в едва озаряемой малым огоньком ночной темени? Хотя да, у него же всегда было темно…

Великий волхв степенно кивнул, будто приветствуя и благодаря за приглашение. А после потянул носом, и чуть дрогнула седая бровь. «А что это вы тут делаете?» — вспомнился мне тот пионер из старого детского фильма. Всеслав хмыкнул, увидев черно-белую картинку в моей памяти, и принял от Гната фляжку, передавая гостю. Открытую уже. А ведь и не шевелился воевода! И это кто ещё тут колдун?

Стоислав принял ёмкость не глядя, как, впрочем, и всегда. Пронёс горлышко возле лица и вдохнул поглубже. И будто бы морщин бесчисленных на старом лице стало меньше, а те, что остались, сложились в какой-то совсем другой узор, вмиг превратив могущественного и всезнающего кощунника в хитрого, но доброго дедушку на завалинке. Он со знанием дела покачал фляжку, прислушиваясь к звукам изнутри, кивнул, вполне удовлетворившись, надо полагать, услышанным, и сделал три крупных глотка́. Смял левым кулаком бороду, поднеся её к носу и втянув с шумом свежий бриз сквозь неё. Одновременно возвращая пустой сосуд великому князю. И уважительно кивнул, сморгнув выступившие слёзы и поджав губы. «Хороша, зараза!». Гнат расцвёл в счастливой улыбке. «Ну вот, а я что тебе говорил?».

От автора:

Я очнулся в 2025-м в теле толстяка-физрука.

Класс ржёт, родители воют в чатах, «дети» живут в телефонах.

Я должен сбросить жир и навести порядок железной рукой!

https://author.today/reader/492721