Воин-Врач VI

Глава 3 Выход с силой

— А правда то, что каменную стену — одной стрелой? — этот вопрос ошарашенный граф задал явно по инерции, на автомате. Полученных сведений ему и так было заметно лишку.

— Кроме того, что не стрелой, а арбалетным болтом — правда, — подтвердил Всеслав. И продолжил уже серьёзно. — Пойдем-ка, сосед, вниз. Ветерок поднимается, да и время обеденное. Разговор важный будет, не натощак такие вести.

И мы спустились к столу, что накрыли прямо на площади, с видом на стенгазету.

За столом разговор и вправду получился и живее, и продуктивнее. А под конец и откровеннее. Поняв, что русы здесь на самом деле «проездом», местные чуть выдохнули и успокоились. Узнав новые правила игры, вполне несложные, пообещали их всячески соблюдать. Драть три шкуры, и даже одну, с них никто не собирался, а потерпеть без пиратства и грабежа, получив взамен кратный рост торговли, промышленности и сельского хозяйства, казалось не такой уж и сложной задачей. И спорить с новыми хозяевами этой земли, которых всячески поддерживали и с которыми соглашались короли Дании и Швеции, а с ними и ночной кошмар торговцев-мореходов, сам Крут Гривенич, никто не собирался. Будивоя вполне устроил предложенный пост, а Энгельгарда — статус доброго соседа. А под конец и вовсе интересно вышло.

— Говорят, крепости и за́мки на твоей земле диковинные стоят, крепкие на удар да удобные для житья. Не расскажешь ли? — с дальним прицелом спросил Всеслав.

И граф залился белобрысым красномордым соловушкой, увлечённо объясняя способы и приёмы каменного зодчества. Пусть и сбиваясь чаще обычного на родную лающую речь. Но в целом было более-менее понятно.

— Ловко, — с уважением похвалил Чародей, — у нас так не строят. А могли бы, да жаль, науку передать не́кому. Подумай, Энгель, посоветуйся. Вдруг решишь на юго-восток сплавать? Для начала в гости, осмотреться, а там — как пойдёт. На солёных морях воздух полезнее, земля там родит небывало много хлеба, рыбы полно́. А городов да портов-причалов, где мне очень пригодились бы строения, с твоими знаниями и умениями возведённые, на Руси столько, что за семь жизней не построить, — князь говорил спокойно и уверенно, глядя на карту. И даже гипнозом не пользуясь. Потому что, и это было совершенно понятно по графу, в том не было никакой необходимости. А когда Всеслав достал берестяной блокнот и карандашом набросал там контуры пирсов и складов, что уже были выстроены в Олешье, в устье Днепра, и предложил саксонцу прикинуть, какого типа зАмок лучше бы смотрелся в той местности и в том рельефе, стало совершенно ясно — клюнуло, причём хорошо так, уверенно.

— А правду говорят, что ты можешь мёртвых оживлять и безногих ходить заново учишь? — несмело спросил Энгельгард, что уже совершенно не возражал, когда князь называл его для краткости просто «Энгель».

Мы неторопливо шли вдоль крепостной стены, и он указывал, где и что следовало бы переделать, улучшить или усилить. Эскиз будущей цитадели в устье Русского моря при этом держа у груди, в подаренном блокноте, и время от времени поглядывая на чудесную штуку «карандаш», так удобную для черчения, которая не крошилась, как уголь, и не ставила кляксы, как перо. Остальные участники обеда, предсказуемо плавно перетёкшего в ужин, или разошлись по зАмку, или остались за столом, или перебрались на свои лодьи. Некоторым, как ни странно, на ровных кроватях, крепко стоявших на твёрдых каменных плитах, не спалось. То ли дело — на свежем воздухе, под плеск волны в борта, покачивание и мерный храп дружины? Ну, кому что, конечно.

— Оживлять мёртвых могут только Боги, сосед. Я своими глазами такого ни разу не видел, а чего не видел — того стараюсь на веру не принимать, — медленно ответил Всеслав, всматриваясь в собеседника. Того что-то крепко заботило, не сказать тяготило. Странно, вроде как всё самое важное уже решили. И что с собой их с Милонегой заберём на обратном пути, и что путешествие и проживание будет за наш счёт — ушлый граф, видимо, имел правильную, хоть и довольно раздражающую многих привычку проговаривать «на берегу» всё, до самой последней мелочи.

— А ходить? — в голосе его мне почудилась скрытая, потаённая надежда на чудо. «Внимательно, друже. Что-то важное будет сейчас!» — предупредил я Всеслава, хотя он и сам, вроде, почуял что-то подобное. Ну, или у меня подсмотрел.

— Мои люди умеют делать новые ноги. Протезы из дерева, кожи и железа. Бегать и плясать на них особенно не получится, но я близко знаком с парой безногих, которых теперь на взгляд никто от обычных людей не отличит, — ответил Всеслав. А я вспомнил, что у того же Шила, например, один из первых прототипов шарнирного сустава характерно пощёлкивал, и приходилось часто смазывать салом или дёгтем. На последующих моделях звук был уже почти не слышен. И дёгтем не воняло.

— Сынок у нас… У Милонеги… Да у нас, как родной он мне стал уж… В общем, ходит он плохо. Ножку подволакивает.

Было видно, что говорить о таком граф явно не планировал. Но и случай упустить не мог, всё из-за той же привычки идти до конца. И то, что рассказывать о таком ещё вчера незнакомому человеку с дурной славой, прибывшему чёрт знает откуда и уходившему чёрт знает куда, ему очень неловко, тоже чувствовалось.

— С рождения? Сколь зим ему? — «вылез» я с профильными вопросами вперёд Всеслава. Но тот не спорил.

— Ему четвёртый годик идёт. Когда бегать только начинал, упал, расшибся. Тогда мы как раз в город заходили. Шумно было, — глаза Энгельгарда говорили о том, что будь его и Божья воля — он многое бы отдал за то, чтобы дружины саксонцев в тот год либо вообще не появлялись в бухте Экерна, либо занимали города вагров менее безжалостно. Расшвыривая конями и копьями баб и детишек.

— Я не колдун и не Бог, Энгель. Но я умею лечить многие травмы и болезни. Лечить, живых. Не исцелять чудом, не отращивать отрубленные руки-ноги и не воскрешать покойников. Можешь показать, как именно он ходит?

Окинув округу заметно смущённым и взволнованным взором, граф сделал несколько шагов.

— Я пойду этим путём обратно, домой. Если Богам будет угодно, чтоб я сладил задуманное и вернулся живым. Мы сговорились о том, что ты и Милонега пойдёте с нами на Русь. Мальчонка-то наверняка один тут не останется. А там, дома, посмотрим, что можно сделать. По тому, что ты показал, судить трудно, а ждать, пока за ним пошлют да доставят, мне не с руки совсем. Каждый день задержки множит возможность того, что Вильгельм прознает о нас и начнёт готовиться. Тогда мы обратно вернёмся очень вряд ли, — и Чародей задумчиво замолчал. Молчал и Энгельгард, чуя, что встревать с вопросами рано. Рус сказал не всё. И не сказал главного.

— Я не буду врать тебе, что сын обязательно будет хорошо ходить, плясать и бегать. Но я могу обещать, слово дать, что посмотрю его сам, а дома покажу другим знающим. И мы вместе сделаем всё возможное для того, чтобы помочь твоей беде, сосед.

Я снова говорил чистую правду. И он это чувствовал. И очень, нестерпимо сильно, хотел верить и надеяться на чудо. Которого не будет, об этом я сразу предупредил. Судя по походке, у мальчика был подвывих бедра или дисплазия тазобедренного сустава. Возможно, врождённая, или после травмы. Сложно. Очень сложно, особенно с врождёнными, если мальчонке уже четыре года, и всё это время сустав разрушался.

Но ставить диагнозы по походке, не видя пациента, я себе никогда не позволял, ни в будущем, ни теперь. Я и раньше не верил гадалкам и экстрасенсам, что по фотографии «снимали и портили». Не верил я и в остеопатов, и в мануальную терапию, правда, но ровно до тех пор, пока Саша, зав терапией в моей родной больнице, не отучился по обоим этим спорным направлениям. И не поставил меня на ноги, когда в очередной раз разбил радикулит, причём даже быстрее, чем обычно. В общем, к неклассическим методам лечения, которые опирались на токи, энергии, вибрации и прочие материи, каким меня не учили, я относился с недоверием. Но хотя бы отрицать их эффективность перестал. А вот учиться так и не собрался. Поздно в моём тогдашнем возрасте было переучиваться с доказательной медицины на новомодную. Хотя, изучив переводы ведьминых записей, сделанных тем толмачом, что нашёл Шарукан, с удивлением узнал, что те методики были совсем не новыми.

Энгельгард, граф Экерны, властелин Рачьей бухты и сопредельных земель, гениальный архитектор и строитель-виртуоз, смотрел на меня неотрывно. И в его водянистых глазах было значительно больше влаги, чем обычно. И та надежда, которую он так старался скрыть даже от самого́ себя, расцветала во всю мощь. Потому что словам страшного колдуна, отрицавшего то, что он колдун, хоть только что признавшего, что разворотил каменную кладку одним арбалетным болтом, он поверил сразу и безоговорочно. А вера, надежда и любовь, как известно, родные сёстры. Любовь к незнакомому мне пока мальчику и его матери помогла родиться той вере в возможный благополучный исход. А уже та вера родила надежду. Как сказала бы Домна: здоровенькую такую, бОльшенькую.

— Я верю тебе, Всеслав. Я принимаю твоё слово, и в ответ повторяю сказанное мной. Генрих не узнает ни от меня, ни от моих людей о том, что в Шлезвиге поменялся хозяин. И что самого́ Шлезвига больше нет, а есть новый город Юрьев-Северный. В котором простой люд впервые на моей памяти не боится и не проклинает тех, кто два дня назад пришёл занять эти земли. И занял почти без крови. И вовсе без крови невинных. Я дождусь тебя. И пойду с тобой.

Он протянул мне широкую и мозолистую ладонь. Возможно, это было не по правилам, имперским и дворцовым протоколам этого времени, где графам не полагалось здороваться с князьями, тем более великими. Но во-первых, знание этих протоколов не входило в перечень Всеславовых тайных и явных. А во-вторых, плевать он хотел на правила, все вообще, и эти, дворцово-протокольные, в частности. Поэтому шагнул навстречу соседу, крепко сжав сперва его предплечье в дружеском рукопожатии, а потом и обняв крепко. Вряд ли это было в ходу у пап и императоров, в лучшем случае предоставлявших ручку облобызать. Не знаю, ни я, ни Всеслав настолько близко ни с одним из них не сталкивались. Пока.

Энгельгард вздрогнул, поднял руки, подержал их чуть на весу, не решаясь продолжить движение. Но решился-таки. И тоже обнял заморского Чародея. Крепко, по-мужски. По-соседски.

Провожали нас всем городом. Ну, или не нас, а тех, кто подрядился лямщиками-бурлаками, помочь новым хозяевам и их союзникам дотянуть лодьи до Тренена. Но злых или недовольных ни на берегу, ни дальше, как-то не попадалось. Потому что за помощь в переходе русский князь отвалил столько, сколько года за три заработать удавалось не всякому. Причём именно что отвалил — работа, ещё не сделанная, была оплачена вперёд. А заранее были пущены гонцы к ваграм и датчанам, со словами о том, что в Юрьеве-Северном вскоре можно будет очень успешно расторговаться. Через одну-две седмицы можно было ожидать богатых ярмарок. Но товары должны были прийти только с востока, ближнего юга и севера. Западная сторона была блокирована отрядами Будивоя и Эдельгарда, со строжайшими приказами задерживать или убивать любого, шедшего с заката. Вереница руянских и датских кораблей потянулась к Тренену неспешно, но неумолимо, в сопровождении протяжных песен на четырёх языках, что так помогали идти в ногу воинам и землепашцам, рыбакам и охотникам, плотникам и кузнецам. Христианам и язычникам. Русам, руянам, шведам, датчанам и ваграм.

— Ни единой лодочки на всей реке. Передо́хли они все, что ли? — недовольно бурчал Рысь, меряя шагами дно «нашей» лодьи.

— Это вряд ли. Скорее всего, Олаф успел, перекрыл устье Эйдера, — предположил Всеслав, не оглядываясь. Он всматривался в берега, отыскивая поселения, которые попадались неожиданно редко, и запоминая ориентиры.

— Да я про здешних, рыбаков да прочих, — пояснил озабоченность Гнат. — За весь день никого!

— Ну так тут и жилья, как местные говорят, особо и нет в окрУге, — удивился князь.

— Дикий край, тьфу. Закатные земли, что с них взять? В городах друг у друга на головах селятся, а возле речки, где уж точно с голоду не помереть — шаром покати, — негодовал воевода.

— Я думаю, тут Хольстены за пару-тройку лет как метлой всех повымели, чтоб в их дела никто не лез. Вот и не селятся теперь. Это ж не последняя речка в здешних краях. На других-то не убивали да на ветках не вешали, поди, — задумчиво проговорил князь. Провожая взглядом уже пятое или шестое место на берегу, где в траве и кустарнике угадывались остатки построек. А на ветвях деревьев, что стояли ближе к воде, видны были характерные старые шрамы-потёртости. Будто здесь кто-то и вправду плясал в петле. Всю жизнь, до самой смерти. Близкой.

До Холма́, или, как его звали местные, Хо́льма, дошли всего за день. Ну, то есть первые лодьи скатывали в Тренен, когда Солнце ещё не село. Повезло и с погодой, и с грунтом: стояла жара, дождей не было давно, по сухой траве и каменистой здешней почве дубовые катки шли, как асфальтоукладчики в моём времени. Те, что шли следом, вынуждены были даже останавливаться и выжидать: по укатанной передними «автостраде» кораблики только что сами не летели.

Разгрузив, сняв всё, что можно было снять, и навьючив толпу помощников, отправленных сразу вперёд, мы впрягались в лямки, шагая в ногу. Менялись едва ли не каждый час, как и те, кто подкладывал катки под днища. Под тот самый «стон, что у нас песней зовётся». Воины, с удивлением смотревшие на Чародея, а с ним и Крута, Хагена и даже Свена, что вминали ноги в землю, надсадно крякая, когда приходилось тянуть кораблики пусть под небольшой, но уклон в горку, выкладывались на полную.

Когда последнее судно сводной флотилии съехало, подняв тучу брызг, в Тренен, наскоро сполоснулись и завалились спать. Выход дальше, запланированный с рассветом, приближался с каждой секундой. Медлить было нельзя.

— Как думаешь, удастся? — негромко спросил Гнат. После того разговора о безлюдных землях вдоль берегов прошло немного времени. За которое он принял доклад от вылетевших на пригорок конников. Нетопыри молча дождались, пока подойдёт ближе наша лодья, замахали руками своим глухонемым телеграфом, и, поворотя коней, скрылись в зарослях.

— Ты мне скажи? — вернул вопрос Всеслав. — Нашли чего?

— Две вески-деревеньки нашли. Спрашивали вежливо. Переспрашивали убедительно. Вниз по течению никто не проходил, — отчитался он.

— Без покойников? — нахмурился Чародей.

— Без. Одному, особо подозрительному, в зубы насовали, чтоб не умничал. Да он потом, как ругань услышал, сам и извинялся. Дескать, думал, датчане или германцы, а вы свои, славяне, — хмыкнул Гнат. А я вспомнил старый чудесный фильм с великолепным Леонидом Быковым. Там была похожая ситуация: «Кажись, и вправду наш!».

— Добро. Нам, хозяевам новым, никак нельзя, чтоб на старых хоть как-то похожи были, — кивнул князь.

— Тебе волю дай — всю добычу им раздаришь, — заворчал хозяйственный воевода.

— Всю или не всю, это не важно, друже. Нам золота и без того хватало и будет хватать, ты Глебку знаешь. А в Ирий не то, что телегу или торбу — одной монетки самой завалящей не утянуть. Так что нечего и жалеть той добычи. Добыча та должна живым помогать. Они на то добром отвечают чаще всего, — продолжая разглядывать берега́, сказал Всеслав.

Первое достаточно большое поселение, с причалами и постоялыми дворами, обнаружилось там, где Тренен впадал в Эйдер. Его прошли на вёслах быстро, не приставая и не задерживаясь. Я с удивлением и восторгом смотрел за работой профессионалов: лодьи сходились близко, гребцы и кормчие, матёрые мужики из местных, перебегали с одной на другую по вёслам, положенным на борта́, и тут же принимались за работу: одни сменяли уставших, вторые вели флагманскую лодью, ориентируясь на какие-то им одним доступные знаки и приметы. Передавая-дублируя команды громко, так, чтобы слышали те, кто шёл следом. Цепочка боевых кораблей шла, как огромная гусеница. Или змея, плывшая по воде. Но сравнение со змеёй не нравилось ни Всеславу, ни мне. «Сплюнь, накличешь!» — недовольно выдохнул он.

И как в воду глядел.