Воин-Врач VI

Глава 20 Слово пастыря

Домой горцы и северяне не отправились. Приближался какой-то великий праздник, посвящённый тому самому Лу́гу, которого тут так почитали. И как-то само так решилось, что отметить его непременно нужно на Всеславовом поле, возле Кентербери, за Ставр-рекой. Там, где на Холме Ангелов должен был вырасти исполинских размеров курган.

До аббатства ехали неспешно, целый день. Влас нашёл каких-то рукастых парней из местных и довольно шустро поставил одну из повозок на кожаные рессоры. Ну, от рессор там, понятно, был только принцип — из шкур сшили кольца, в них продели палки, которые прибили к бортам. К палкам привязали другие шкуры, сшитые в подобие гамака. Получилось пусть немногим, но комфортнее, чем на холстине меж двух коней. Учитывая то, что двигалась вся эта халабуда чуть быстрее, чем пешком, тряска в ней была минимальная. Но королева ойкала, как самая настоящая принцесса на горошине. Иногда смущённо улыбаясь нам со Всеславом, давая понять, что не так уж ей и больно, а вот то, как плясал вокруг муж — слишком приятно, чтоб упускать такую возможность.

Коней нам подогнали вполне приличных, это даже Рауль отметил. Они с Филиппом слушали на ходу двух сурового вида мужиков, которые, похоже, отвечали у Малкольма за военно-морской и торговый флот. Сам король всю дорогу отвечал в основном на вопросы жены, от которой не отходил. Вожди и воины, глядя на строгого руководителя, который будто бы заново медовый месяц переживал, ухмылялись в усы и бо́роды. Но как-то очень по-доброму.

К разговору франков и горцев присоединились чуть позже и Свен с Олафом, и, надо думать, география обсуждений предсказуемо расширилась с юга на север. Вряд ли норвегов и датчан интересовали здешние шерсть и селёдка, но обсуждали что-то очень оживлённо, с хохотом и хлопаньем по плечам. Смотреть на это почему-то было очень приятно. Наверное потому, что при других обстоятельствах, пойди что-то не так, или, к примеру, не пойди мы на Кентербери, эти люди имели все шансы встретиться совсем в других условиях. И вполне могли бы друг друга поубивать. И народу бы полегло не меньше, чем в позапрошлую ночь.

Мы половину дороги говорили с Бёртом, оказалось, что так всё же правильнее звучало его имя. Дед сидел на мохнатом пони, похожем на ослика из среднеазиатских сказок, как влитой, и просвещал нас, глядя снизу вверх, по здешним флоре и фауне. Всеслав иногда задавал наводящие вопросы, отмечая для себя то, о чём я и не догадывался. Кто бы знал, к примеру, что по растительности на поверхности земли можно понять, где там внутри глина, где известняк, а где можно и медные да серебряные жилы поискать. Только сейчас вспомнилось, как жадно читал он переводы записей Лесиной бабки об этом. Примерно так же, как я — сочинения учеников Галена и Гиппократа. Вот уж воистину прав был Платон, каждому своё.

Наверное, даже хорошо, что к полю выбрались уже в густых сумерках, с почётным эскортом. С ним, кстати, тоже хохма вышла.

— Гнат, а чего твои-то нас не встречают? — поинтересовался Всеслав, когда тени стали совсем уже длинными, а места начали напоминать что-то знакомое. Наверное, в самом начале той адовой скачки на курсье, вокруг ещё хоть как-то получалось поглядывать.

— А чего нас встречать, мы девки что ли, сами дороги не найдём? — отозвался друг, привычно оглядывая лес вокруг.

— Затем и встречать, что не девки. Великий князь с воеводой да со товарищи едут, не комар чихнул, — удивился Чародей.

— Да? — с сомнением, излишне внимательно оглядел он себя и нас. Ну, точно что-то задумал. — Пожалуй, что и прав ты. Скажи своим братцам, чтоб не пугались тогда. Здешние ро́змыслы-то давно знают, а тебе да им, я думал, что и незачем отвлекаться от государственных дел.

— Много? — прищурился Всеслав.

— Да все, почитай. Вон там Солнце стояло, как встретили нас, — ткнул он пальцем в район зенита.

Великий князь сказал Стиганду и остальным. Но полностью избежать удивления не вышло. Когда на Гнатов соколиный клич стало откликаться будто бы каждое второе дерево в лесу, головами завертели все. Нетопыри, пешие и конные, выходили и выезжали, присоединяясь к общей группе, будто из воздуха, с пустого места.

Когда выбрались из леса, следуя за авангардом из Гнатовых и Малкольмовых спецов, которых встретил почётный караул из франков на высоченных дестриэ, ладных, крепких, один к одному, как раз и выяснилось, что лучше бы нам было приехать в полной темноте.

Ароматы недавней бойни, ещё не тянувшие на незабываемый за́пах «подорвавшиеся на минах БТР и КАМАЗ пехоты после недели на Афганской жаре», но имевшие все шансы, были уловимы уже давно. А возле холма стали и вовсе тревожными.

Франки и фландрийцы, приветственно оравшие и махавшие факелами, пугая своих же коней, явно строились кем-то умным, чтобы стена света от огней отсекла безрадостные пейзажи позади коридора встречающих. Но эмоциональные лягушатники ровно стоять не смогли, у части из них от жестикулирования погасли осветительные приборы, отчего за их спинами показались кусочки Преисподней. Вожди-союзники, ехавшие впереди в ряд, никак не среагировали. Видели и похуже, да сами недавно активно участвовали в украшении лужайки размером в несколько футбольных полей, что греха таить.

— Насовали, говоришь? — перевёл Стиганд вопрос хмурого Малкольма, что в ожидании торжественной части встречи покинул жену и ехал по правую руку от Всеслава.

Чародей только плечами пожал равнодушно. Дескать, ну, увлеклись немного, с кем не бывает. Они тоже первыми начали.

На раздавшийся из-за наших спин вскрик Ингеборги дёрнули коней на разворот все разом. Но некоторые забыли, что договаривались поворачивать только направо, приди нужда, так что чуть замятни не вышло. Гнатовы помогли. Появившись неожиданно, будто из-под земли выросли или из ушей у коней выпали, как в детской сказке, они поймали под уздцы разнервничавшихся лошадок. И пропали, когда строй успокоился.

На месте чудом спасённой белой королевы я бы, пожалуй, тоже заорал бы. И рванул обратно в лес бегом. Хотя да, как бы я рванул, нога-то к шине-подлокотнику привязана, его Влас на время поездки снял с креслица и мы вместе примотали конструкцию к Ингеборге.

Из-за строя конных вышла посмотреть на делегацию вновь прибывших собачка. Размером лишь немногим поменьше здешних пони. Понятное дело: яркий свет, шум, много новых запахов, интересно же. А в зубах собачка несла, не тащила за собой, а именно несла, невозмутимо, легко и как-то даже гордо, как палочку по команде «апорт», какую-то нормандскую ногу. Отрубленную примерно посередине бедра.

Решили, что разумнее и полезнее для и без того натерпевшейся Ингеборги будет, если мы все поедем рядом с ней. В первую очередь, конечно, волновавшийся муж. Тут вон праздники какие-то на носу, внешняя политика вся наизнанку вывернутая, нечего было и его беспокоить лишний раз. А ну как ускачут домой на нервной почве? Без них мы курган до зимы складывать будем. Поэтому окружили белую королеву теплом, заботой и потными конскими боками, чтоб не глазела по сторонам. Ну и конвою дали команду, чтоб любопытных собак с деталями обстановки больше не пропускали.

Поэтому до наведённого вместо бродов наплавного моста ехали вокруг ложа со спасённой королевой, которую пытался отвлекать всякой ерундой король. Когда Всеславово поле, как уже все называли эту, так скажем, местность, осталось за спиной, под приветственные крики воинов и горожан вошли в город. Его, оказывается, украсили к прибытию и развесили кругом масляные светильники. Сёма ещё пробовал влезть, помнится, разевая жадный клювик на эксклюзивные дистрибьюторские права на них в здешних землях. Всеслав подумал и согласился. И передал права Стиганду с наказом после вручить их достойному властителю. Торговец разным товаром тогда рыдал сильнее, чем в Дувре, на про́водах семьи. Тьфу ты, в Аннарю́се же! Теперь, наверное, Малкольм владеть монополией станет.

— Дьявольское пламя? — спросил тот, будто почуяв, что великий князь думал именно о нём. Вроде бы в шутку, но тон и выражение лица показывали, что король и сам не был уверен в том, что это шутка. И что она смешная.

— Русские звёзды над Британией, — легко ответил Всеслав. — Ты ахнешь, когда узнаешь, сколько золота они принесут твоей казне.

— Моей? — удивился бородач. А Ингеборга даже на локте приподнялась.

— Ну не моей же. Страна твоя, народ твой, глина, из которой их навертели вон сколько — и та твоя. Потому и казна тоже ваша, местная. Я дома и так каждый месяц диву даюсь, когда Глеб отчитываться приходит.

— Судя по всему, славный парень он, сын твой, — продолжая разглядывать иллюминацию, задумчиво проговорил король. — Вот бы поглядеть на него. Да и поучиться, кажется, не помешало бы.

— Так за чем дело стало? Как Инга поправится, садитесь на лодьи да приезжайте в гости. Хотя лучше у Свена с Олафом узнать, как удобнее добираться, когда там шторма́ или чего-нибудь ещё. Весточку пришлёте, встретим. В Янхольме и Юрьевах обоих, да и везде по пути помогут, подскажут. У нас народ знаешь какой отзывчивый? — радушно пригласил великий князь.

— Догадываюсь, — хмуро пробурчал бородач, обернувшись в сторону оставшегося позади поля. Но тут же исправился, подняв ладони, — а эти сами первые начали, я помню!

Войска разместились ночевать за городскими стенами. Не из соображений безопасности — просто места столько внутри не было. Часть из них расхватала по домам родня, друзья и родня друзей. В этом честном и добром времени так было принято. Ну, как и у нас при Союзе, в принципе. Правда, добрым оно, тутошнее, было только если за стены не выглядывать.

Мы привычно потеснили архиепископа, который, кажется, вообще не переживал по этому поводу. Стиганд развёл моментально кипучую деятельность ещё снаружи, к нему подбегали и отбегали от него глухонемые однополчане. Что и как он умудрялся им сообщать, как и до кого доносили полученное они — понятно не было ни грамма, но обитель начала наполняться едой, причём свежей, горячей, и дорогими предметами интерьера и обихода. А когда вошли-таки внутрь, сполоснувшись с дороги — обалдел даже я.

Стен, тех же самых, не было видно. Кругом висели какие-то золотые хреновины вида донельзя древнего и дорогого что культурно, что вразвес. Редкие неимоверно картины на ткани, вроде тех, что мы только-только начинали выпускать в товарных количествах. Оружия тьма, да такого, что некоторые образчики стоили как бы не столько, сколько два Кентербери, с людьми и скотиной. Стол, тоже тот же самый, был заставлен так, что и сесть-то, кажется, некуда было. Сам архиепископ встречал гостей в каком-то лиловом парчовом балахоне, шитом золотом, и высокой шапке, тиаре или как там они у них зовутся, весом, наверное, в пуд, судя по густо нашитым на ней золотым миниатюрам и самоцветным камням. Сиял архипастырь ничуть не меньше этого наверняка почётного и баснословно дорогого, но довольно аляповатого золотого самовара.

«А где живут эти армяне, что у них такие свадьбы?» — оторопело спросил Всеслав, поймав нечаянно всплывшую ассоциацию из моей памяти.

«Живут по соседству с нашими недавними знакомцами, иберийцами. Сейчас, наверное, сельджуки там у них хозяйничают. Жалко, добрый народ, хотя и хитрый. А свадьбы у них обычные, просто надевают они на них всё дорогое-богатое и сразу», — пробормотал я в ответ, тоже не в силах отвести взгляд от сиявшего как неизвестная пока новогодняя ёлочка архиепископа.

Ближние люди Малкольма не скрывая изумления рассматривали это торжество богатства и безвкусицы. Даже Хаген, как человек в высшем пантеоне относительно новый, озирался, разинув рот, будто забыв и про титул, и про всю тысячу черепов до последнего. Свен с Олафом осматривали резавшую глаз роскошь с деланным безразличием, как и Крут с Рысью и Яробоем. Во взгляде Филиппа сквозило восхищение, у Рауля — ирония. Только зависти ни у кого не было. Говорю же — добрые и простые времена и нравы. Хотя норманны вряд ли бы согласились с моим выводом.

— Я рад приветствовать вас, высокие и почтенные мужи, в своей скромной обители, — прогудел бархатом голос архиепископа, не с первой попытки, но собрав на себе все взгляды. За спиной его с видом ангела во плоти сидела в многофункциональном креслице белая королева, которую внесли в дом первой. На ней было белоснежное платье, богатое, почти как шапка Стиганда Секиры. Если б не нога, торчавшая вперёд под длинным подолом, как метла, то сравнение было бы вполне удачным. Хотя у нас тут такие ангелы, конечно…

— Великий воин и мудрец, лекарь и чародей Всеслав из славного Полоцка, что в далёкой земле с названием Русь, освободил эти края от гнёта древнего зла, мучившего людей и строившего в своих сатанинских подземельях подлые козни всему христианскому миру. Те дары, что он щедро вернул матери-церкви, не идут ни в какое сравнение с тем, что по праву заберёт он с собой. И даже при этом каждый из нас останется перед ним в неоплатном долгу! Ибо он — тот, кто вернул в наши края мир и порядок, добро и справедливость. Те, что столько лет попирал чужеземный захватчик Вильгельм. Чудо, что явили нам Боги на Всеславовом поле, навеки останется в сердцах, в памяти, в песнях и легендах, от Корнуолла до Сазерленда!

Да, пост свой викинг занимал явно не зря. Народ слушал, затаив дыхание. Ингеборга мяла в руках шёлковый платочек, а в глазах её стояли слёзы.

— И я, не самый лучший слуга Господа нашего, тешу себя надеждой, что узрел это чудо не зря. Что верно истолковал знак Божий. Не в погоне за славой и землями, богатством и роскошью, цель подлинного христианина. А в том, чтобы, как сказал словами Святого Писания сам Всеслав Мудрый, воздалось каждому по вере его. И он, прибывший к нам из далёких земель, через половину мира, пережив страшные испытания и претерпев мУки, тому достойное и бесспорное подтверждение! Он, желая защитить свой кров и свою семью, свою землю и свой народ, пересёк реки и моря. Подарил избавление и свободу тысячам людей. Вернул им веру и надежду, взяв под свою защиту. Мы можем с ним расходиться в некоторых богословских вопросах, но я смиренно не стану спорить с великим князем русов. Потому что знаю, что ответит он мне словами Святого Евангелия! О том, что кесарю — кесарево! Клянусь, за свою долгую жизнь я впервые встретил человека, настолько крепкого в вере! И горжусь этим, хвала Господу!

Не знаю уж, где и у кого он этому научился, но сказано было горячо, от сердца, искренне и донельзя убедительно. Судя по тому, какой гвалт поднялся в «скромной обители», где по углам, я только сейчас приметил, тоже навалом лежали груды золотой посуды, каждый из слушателей посыл архипастыря разделял всем сердцем. Мужики накинулись и начали обниматься, рискуя выдавить из нас последний воздух, хлопая по плечам, будто доской, вопя на разных языках привычные им здравицы. И это, конечно, было приятно, хоть и неожиданно.

«Нет, определённо, не зря сплавали», — задумчиво протянул Всеслав.

«Не то слово», — только и нашёл, что ответить я.

Застолье надолго не затянулось. Во-первых, королеве, которую укатили в спальню, нужен был покой, и я, как врач, на этом настаивал. А во-вторых, на столе из-за обилия деталей не сразу выяснилось, что еды-то было не так уж и много. Поэтому, перекусив вполне себе по-отшельнически, и в основном постного, свинины и эля, расположились по ложам вдоль стен. Тоже крытым парчой, которая оказалась дьявольски скользкой и вообще неудобной. А завтра предстоял очередной долгий и трудный день, ЛугнасАд, праздник в честь Бога-искусника, почитаемого многими местными, всеми северянами и горцами, пусть его и знали под разными именами. Но это, как всем понемногу становилось ясным, вовсе не было причиной для того, чтобы ссориться и убивать друг друга.