Воин-Врач V

Глава 4 Стены помогают

Невероятным было всё, от начала и до конца. От изумлённых лиц кормчих, что перекрикивались друг с другом, нецензурно делясь недоверием собственным глазам и проверяя, всем ли видны те же самые ориентиры по берегам, когда туман стал расходиться. И стона досок каждой из лодий, что начинали всё сильнее пропускать воду, но на плаву держались по-прежнему уверенно. И прыжка Гната на берег, каким он преодолел, кажется, метров пять, взяв разбег по борту со снятыми уже щитами, продолжив его по рулевому веслу и упав прямо в руки своих, взлетев по склону и тут же пропав. До знакомого Всеславу с детских лет поворота Двины, за которым был прямик, такой долгожданный всегда. Потому что в конце него ждал родной Полоцк. И купола святой Софии должны были показаться уже вот-вот.

Ночь, пролетевшая буквально за одну песню, запомнилась навсегда каждому из тех, кто шёл этим караваном. Как очередная небывальщина, что творилась вокруг Чародея всё гуще с каждым днём. И как очередная победа. Личная. Каждого. И всех вместе.

Вторая смена гребцов на ночные рекорды не шла. По редким приличным словам в дискуссии капитанов, что неслась над водой чаячьей перекличкой, было понятно, а вернее — непонятно, каким таким неведомым чудом невероятные нагрузки и темп не развалили плавсредства на ходу. Думать о том, что случилось бы, окажись мы в холодной чёрной воде ночной Двины, не хотелось совершенно. Насады скользили медленно, плавно, величаво, немногим быстрее скорости течения, и в основном за счёт парусов. Те, кто сидел на вёслах, больше лишь бережно «подруливали» по команде кормчих.

Прошли знакомые речушки, сперва Сомницу по левому борту, потом и Струнку справа. А через некоторое время донеслись приветственные и радостные крики с нашего флагмана — с него первого разглядели ратников, что будто на борьбу с кротами высыпали по обоим берегам: у каждого за спиной торчала вязка на скорую руку заготовленных копий-колов, явно обожжённых над огнём, и каждый остервенело втыкал то, что держал в руках, в землю. Отшвыривая сломавшееся или затупившееся. Те, что ещё можно было использовать, быстро подтёсывали шедшие рядом молодые парни, передавая быстроногим мальчишкам, что бегали и рассовывали их в поясные петли убийцам кротов и землероек.

И вся эта уставшая, но очень занятая толпа, издырявившая берега́, видимо, от самых городских стен, замерла, как на гору налетев, заслышав крики наших с реки. Увидев княжий знак на парусах. Разглядев знакомые лица.

— Всесла-а-ав!!! — грянул крик полочан, распугав, наверное, последних зверей и птиц в окру́ге.

Ратники отшвыривали или ломали о колено ненужные теперь и явно осточертевшие за ночь колья, орали, обнимались, подкидывали к небу верещавших белоголовых пацанят. Такая встреча, признаться, растрогала даже меня, а уж о чувствах князя и говорить было нечего. Не знаю даже, чего там понаписал во вчерашней телеграмме Гнат, но народ вдоль Двины радовался так, будто правитель здешний вернулся прямиком с того света, победив в неравном бою самого Сатану.

То, как разросся Полоцк за то время, пока князь его то в яме сидел, то по своим и чужим землям волком рыскал, собирая друзей и уничтожая врагов, восхищало. Там, где год-полтора назад рос лес, тянулись улочки, да не подольских землянок или хибар — справных изб, северного вида, на подклете, с крытыми дворами, кое-где и в два поверха-этажа. И не кое-как, а сходясь под прямыми углами, с достаточным расстоянием между домами, не касавшимися друг друга свесами крыш, как бывало кое-где в Киеве. Вон, даже прудики местами виднелись. И башни-вышки каланчей стояли чаще и логичнее, а не там, где им место нашлось. Вид с них вдоль широких улиц был отличный, ни ды́му пожара, ни лихому человеку, вору или убийце, не скрыться — увидят и весть подадут. Вот как сейчас.

На каланчах махали крашенными в зелёный цвет тряпками, раздували горны с сигнальными дымами на специальных жаровенках. Свои ли, чужие ко граду Полоцку подступали — заранее узнавал о том и город, и жители его. И начинали перезвон на Софии колокола. Те самые, что привёз князь из Новгорода, наказав его за жадность, незадолго до того предательства дядьёв, из-за какого живыми они с сынами под землёй оказались. Но об этом, кажется, даже Глебка уже не вспоминал. Им, ему и брату старшему, Ромке, и так было, чем заняться.

Судя по тому, что на берегу, возле причалов, не толпился, приплясывая и по колено заходя в воду Двины, оравший народ, к церемонии встречи приложил тяжёлую и жёсткую, как доска, руку воевода. А вон, кстати, и сам он, спускался с холма, от городских стен, из-за которых издавна глядел с зелёной вершины в синюю воду под чистым небом родной Полоцк.

С Рысью чинно шагали патриарх Всея Руси, Ея же великий волхв и старый Третьяк, здешний мэр и генерал-губернатор одновременно. Старый товарищ Всеславова отца, он ещё больше побелел и отощал, кажется, хоть всегда был туловом не шибко богат. Но лучше хозяина, управляющего, сити-менеджера, как ни назови, было не сыскать. Одарка, пожалуй, могла бы приблизиться к уровню старого Третьяка. В части математического склада ума и расчётливости — наверняка. Всего лет так через полста. Хотя, говорят, девчонки быстрее учатся…

— Здрав будь, великий князь Полоцкий! — раскатился над берегом тот самый, специальный, голос патриарха. За ним стояли чуть поодоль первые люди города, вместе с митрополитом, и все смотрели на отца Ивана с одинаковым почтением. Надо полагать, сумел святейший в кратчайшие сроки и себя поставить, и других построить.

— И тебе поздорову, патриарх Всея Руси! Рад видеть тебя. Как добрались, как город тебе, как приход? — при необходимости Чародей тоже мог говорить с похожей мощью. Хотя у святого старца с тёмным прошлым и получалось получше, ход беседы удалось свернуть в нужную князю сторону. Пусть сами рассказывают ему, как хозяину, домой вернувшемуся. Тем более, говорить много и публично после эдакой ночки не хотелось абсолютно.

— Ладно всё, княже. Город чудной, с Киевом не сравнить, многое непривычно. Но удобно и по уму, если взять труд да подумать, а не блажить: «раньше так не строили!», — последняя фраза явно была адресована кому-то конкретному, а может даже и группе лиц, хоть и пророкотал её отец Иван не оборачиваясь. — А народу-то, народу! И православные с теми, кто старой веры придерживается, в мире живут.

— Истинно так, — подтвердил важно Буривой. — Не чинят люди друг дружке ни обид, ни вреда. Знают, что одной земли дети, что одного роду-племени. И что нет печали Богу до того, что кто-то не в него или не только в него верит!

Эта реплика тоже была не просто так сказана.

— Добро, — сказал князь задумчиво, — если в одном месте вышло, значит, можно и в других пробовать.

Цепкий взгляд вождя, помноженный или дополненный внимательностью старого хирурга, продолжал раз за разом обегать знакомый город, отмечая детали, не замеченные ранее. Вон там, справа, где тянулась ровная, как струна, высокая и сухая улица, крытая доской-горбылём, годами по весне и до середины лета стояла большая лужа, в которой, бывало, и хрюшки плескались. Слева, за Полотой, раньше толпились выселки из убогих землянок и избушек, на которые с городских стен задумчиво смотрел ещё Брячислав Изяславич, покойный отец князя. Теперь там раскинулся город, раза в два превышавший старый, на этом берегу, с высокими, в два и даже три поверха, домами, широкими дворами и улицами. Сам же Полоцк, тот, из которого выезжали рати Всеславовы на Немигу два года назад, было не узнать вовсе. И это притом, что за заметно выросшей городской стеной его особо и не разглядеть было. Ворота, опять же, новые…

«На ворота-то, пожалуй, так долго смотреть не стоит», — предположил я, не зная, была ли уже известна эта поговорка про внимательного барана. Судя по тому, как фыркнул Всеслав, отворачиваясь от поистине монументальной конструкции, была. Двери же, окованные железными и начищенными медными полосами, набранные, кажется, из дубов и лиственниц, поистине восхищали. Такие, пожалуй, и громовиком сразу не взять. Который пока, слава Богам, был никому, кроме нас, недоступен и неизвестен. Вот пусть так дальше и будет, а то натащат, гады, ночью, под вон тот мост через ров… Которых, кстати, два года назад тоже тут не было.

Задумавшегося не на шутку князя вернул в реальность отец Иван. Дав Всеславу окинуть взором старые-новые владения, патриарх шагнул вперёд и пророкотал не по протоколу:

— Ну, здоро́во, что ли. С приездом!

И крепко пожал руку Чародею, да не так, как нынче делали, насмотревшись в закатных странах, за ладонь, а по-старому, за предплечье, как приветствовали друг друга вои русов со стародавних времён. Следом за святейшим, едва не плечом его двинув, протянул руку и великий волхв, облапив потом Всеслава по-медвежьи. Показав остолбеневшему позади них, толпившемуся в воротах и на стенах люду, что их наследный князь признан ими, столпами веры и непререкаемыми авторитетами, равным.

— Здравы будьте, люди первейшие града Полоцкого, бояре славные, торговые мужи да старосты кончанские, мастеровые! — еле выбравшись из не по-старчески крепкой хватки Буривоя, кивнул уважительно Чародей второй части делегации.

Мужики, крепкие, в возрасте, многие седые добела, разом поклонились великому князю до земли. Все до единого, не чинясь, не меряясь знатностью рода, заслугами или возрастом. Для этого времени это было удивительно. Народ городской в воротах и на стенах продолжал охать. А Всеслав чуть озадачился, увидев среди городской верхушки, номенклатуры, как в моём времени говорили, того са́мого старого иудея Абрама, что дружил с колдуном-кузнецом Си́лом. И самого́ Си́ла, который на памяти княжьей сроду в первые люди не лез и от теремов да соборов старался держаться наособицу. И пару человек вовсе незнакомых.

— Пойдём, княже, город смотреть, да подворье новое, — привлёк внимание Третьяк, старый отцов ключник. Тот, кто как-то раз отходил маленького княжича хворостиной за то, что тот влез в ледник летом, надумав набрать снегу да побросаться в дворовых девок, а двери прикрыть забыл. Разумеется, с неразлучным Гнаткой. Которому тоже попало, да ещё сильнее, потому что он бросался закрывать собой друга уже тогда.

— Веди, старый друг. Определи только сперва домой княгиню-матушку да дочь мою названую, Лесю Всеславну. Притомились они, отдохнуть им с дороги надо, — велел Третьяку Всеслав. Отметив, как Дарёна обернулась и кликнула Лушу и остальных баб, чтоб шли ближе.

— Домна! — вполне ещё бодрым голосом крикнул мэр-завхоз-казначей.

— Здесь, дядя Третьяк, — голос Киевской зав.столовой раздался за плечом старика так, что тот аж подскочил. Не прошло, видимо, проживание бок о бок с Гнатовыми нетопырями впустую для правнучки Буривоевой.

— Волю князя-батюшки слыхала ли? Живее давай! — хмуро буркнул явно смутившийся ключник.

Знакомая фигура выплыла из-за спин первой очереди встречавших, сопровождаемая пятёркой «лебёдушек». Вроде бы и новых, но явно вышколенных по образу прежних. Не зря Домна отправилась сюда с первым караваном, ох не зря.

Пока обходили поверху городские стены, не все, конечно, а лишь над воротами и ближе к терему, Третьяк с нескрываемой гордостью рассказывал и показывал то, что удалось сделать за то время, пока Всеслав то под землёй парился, то в Киеве суд рядил, то с половцами да северянами замирялся, то ляхов да латинян окорачивал. Я мало понимал во всей этой деревянно-земляной архитектуре, поэтому понадеялся на внимание и память князя. А сам тем временем неожиданно озадачился значением слова «окорачивал». Это от «укротить, сделать короче»? Или от «выкорчевать»? Или «чтоб их всех корчило и корёжило»? Или чтоб на карачках ползли с нашей земли обратно? Все варианты вполне подходили.

Гнат, собранный и спокойный, вышел из глухой бревенчатой стены так, будто там была распахнутая дверь. Отец Иван перекрестился гораздо нервнее обычного, Буривой сунул руку за пазуху, к оберегам, Третьяк отпрянул назад так, что едва не свалился, но был пойман Варом. Чью-то мать помянули три старика синхронно.

— И вам не хворать, отцы, — мимоходом поздоровался воевода, подходя ближе. — Слав, надо бы собраться Ставкой, как ты говоришь. Новостей — лопатой не отгрести.

— Лады. Где тут у нас теперь штаб? — озадачил ключника вопросом князь. Термины из моего времени приживались быстро, особенно короткие, ёмкие, пусть и не обязательно понятные.

— Пойдём тем крылом, там сподручнее будет, — мигом сориентировался он, выдернув руку из Варовых лап, спешно направившись налево, в сторону терема. Вернее, теремов. Здорово разросся город, говорю же.

Под низким потолком, на который Гарасим и Ждан посмотрели, входя, с одинаковым сомнением, стоял большой стол, лавки, точь-в-точь как те, привычные, из Киева, а на столе — та самая карта на шкуре. Или такая же, не знаю. После того, как к вопросам рисования подключилась Леська, найти хоть одно различие на двух её картинках-работах, наверное, она одна и смогла бы. Расселись привычно, только вместо Ромки сидел теперь Третьяк. Они с Глебом представляли, так скажем, коммерческий блок Ставки. Религиозный представляли патриарх с великим волхвом, сидевшие рядом. Военно-разведывательный был привычным: два лютых ночных кошмара, старый и молодой, Ставр и Гнат, и сотники княжьей дружины, Алесь, Янко и Ждан. В качестве молчаливых консультантов и службы охраны были лесной великан Гарасим и Вар с Немым. Комнатёнка была чуть просторнее той, что осталась в Киеве, и посветлее.

Скрипнула дверь, и вплыла верная Домна, поклонившись начальству, а следом за ней — девки, споро уставившие стол едой и питьём. Работа — работой, но традиций тоже никто не отменял: на пустой желудок мир спасать никто не нанимался. Заморив, мягко говоря, червячка, перешли к делу.

В ходе рассказа, пусть и довольно краткого, Рыси о том, как и с какими приключениями мы добирались до Полоцка, святые отцы, сотники и ключник серьёзно уменьшили запас всеславовки. Отец Иван про лихозубов, оказывается, тоже был наслышан, и в то, что одну из этих тварей мы взяли и привезли живьём, сперва было не поверил. До тех самым пор, пока хмурый Ставр не извлёк из кошеля и не выложил на стол пару зубов, тех самых, один из которых был с ядом, а второй — с железной нитью-цепью. И сами клыки-жало. А Гнат тем временем поведал о том, чего не знал из присутствовавших никто.

Вдоль Двины было обнаружено и уничтожено девять засидок, тайных схронов, в которых ожидали прохождения лодий Всеслава враги. Скорость, набранная караваном, оказалась для них бо́льшей неожиданностью, чем даже для нас — планов на то, что делать в случае, когда добыча пролетает в темноте мимо так, что и прицелиться порядком не успеть, у них не было. Как и на то, как спасаться от грома и огня, что закидывали из чёрного мрака невидимые тени. Да, не зря наши молчаливые химики экспериментировали с канифолью, воском, золой и селитрой. В выверенном сочетании с порохом и малым зарядом громовика получалась вещица вполне серьёзная. Те ребята, что с огоньком вылетали целиком и частями из подземной засидки, куда один из Гнатовых закатил в про́дух туесок-«громогонь», не дали бы соврать.

Рысь, тщательно скрывая распиравшую его гордость, выложил на стол рядом с зубами ещё две тех странных конструкции с выкидными клыками. Ясно, что купить или сделать самостоятельно их он за это время вряд ли смог бы. Значит, минимум двоих ещё можно было считать уничтоженными. И не условно. Из доклада воеводы следовало, что в общей сложности в Преисподнюю за вечер и ночь отправилось примерно, он так и сказал, восемьдесят четыре супостата. С ними, а скорее даже во главе них — два лихозуба. По мудрому распоряжению великого князя над тем, чтоб брать пленных, никто не морочился. Жертв среди Гнатовых не было, четверо поймали в темноте случайные стрелы и швырковые ножи, но участия Чародея не требовали — раны обработали сразу, а по прибытию сгрузили в здешний лазарет, работу которого по образу и подобию Киевского выстраивал Феодосий, оставивший Лавру.

Наблюдать за стариками, смотревшими вытаращенными глазами на змеиные клыки, три набора, что лежали перед ними на столе, было интересно, но тревожно. Все трое одновременно подхватили по лафитничку и вбросили в бороды. Снова забыв закусить. Судя по их реакции — за то время, что Третьяк провёл в компании волхва и патриарха, они не только вели душеспасительные беседы и занимались делами. Без привычки так перцовку садить, пожалуй, было бы затруднительно.

— А теперь — главное, Слав, — Рысь, построжев лицом, потянул что-то из торбы, откуда доставал вырванные жала таинственных кошмарных убийц.