Воин-Врач V

Глава 14 Изменения планов

И сразу же, секунды не прошло, завыли волки, зло, звонко, отовсюду, кажется, снаружи и изнутри. Вой, слитный, единый, был похож на тот, каким взорвался берег Почайны, когда увидела Всеславова стая, как вышибали бронебойные стрелы щепки со стен насада, на котором спешили к мужу и отцу княгиня и маленький княжич. Но если тогда слышались в нём ярость и отчаяние, то сейчас только ярость. И, пожалуй, охотничий азарт.

Сидевших напротив как за шивороты кто рванул — улетели вместе с лавкой. Я было удивился, летя через вставший набок стол, но увидел следы каблуков Гарасима. Великан один оттолкнулся за троих, взрыв землю, потому и смело́ их с Игнаткой и Ставром, будто ветром сдуло. Соседняя лавка с волхвом и священником по дистанции проигрывала.

Резкий свист, пусть и не шедший ни в какое сравнение с бенефисом патриарха, дал понять, что прикрывавший и в полёте спину князю Яробой про обещаный сигнал в запале не позабыл. Ухо снова различило давешние контрабасные струнные звуки тетив, а следом — будто неторопливый топор мясника по туше шлёпнул, раза три. Земля с сидевшими за упавшим столом советниками и перепуганным насмерть Игнаткой приближалась лениво, будто нехотя. А потом картинка снова рванулась нагонять сама себя. И вслед за оборвавшимся волчьим воем полетели крики.

— Всем в сторону от него! Не трогать! Куда руку⁈ Пасть, пасть не дай закрыть ему! — и всё это разом.

— Мальца не помял ли? — спросил Всеслав у Гарасима, когда из-за стола донеслись «Взяли!» и «Чисто, Рысь!».

— Да чего ему сделается, — прогудел древлянин и, кажется, икнул. А я посмотрел на него княжьими глазами очень пристально, но вспомнить, откуда мне были знакомы обе эти фразы, так и не смог. Память успокоила только тем, что там, вроде бы, тоже всё хорошо закончилось, мирно. И волк, кажется, тоже был. Но больше деталей не выдала. Перехвалил я её, видимо, в тот раз.

— Взяли, княже! — донёсся из-за столешницы голос Гната. Который, вроде бы, вот только что тут сидел, рядом.

Князья, великий и руянский, лесной и морской демоны, встали одним движением, доступным умелым и тренированным воинам. И так же одновременно сжали зубы, отчего лица их стали выглядеть и вправду похожими, как у братьев. Двух очень злых братьев.

Среди разошедшихся уже в стороны руян лежал в окружении нетопырей один воин. На ногах его сидело по двое наших. Руки не трогали: судя по торчавшим в них стрелам, он ими не то, что ложку — птичье пёрышко уже никогда не поднял бы.

А рядом, вытянувшись приметно, памятно, лежали четверо из Крутовой дружины. И один из них был старшиной, судя по длинному чубу.

— Эх, Ярун-Ярун, — вздохнул князь руянский, опускаясь рядом с могучим крепким мужиком сильно за полтинник. Мёртвым. — Не уберёг я тебя, дядька. Кто ж знал, что с такой мразотой встретимся? Но ты не бои́сь. Он за ваши сме́рти мне ответит. Отболит за каждого. Хозяин тутошний, говорят, слово заветное знает, чтоб от мук за кромку убегать не выходило у врагов его…

— Знаю, друже. И не одно. Руками только не трогай пока никого, — произнёс Всеслав, присев рядом. И тут же увидев малую иголочку возле седой бороды. Почти незаметную, ушедшую под кожу практически полностью.

— Сюда глядите! Вот жало змеиное. В остальных троих такие же найти, но руками не хватать! Сейчас клещи найдут. Дудка где его?

Яробой подвинул двоих ратников, застывших статуями, и кивнул на кугиклы-цевницу, чудом не затоптанную в суете. Видимо, при ударе стрелы в локоть, её выбило из рук. Но на один залп всё-таки хватило. Стволов-дудочек в ней было семь.

— Тем, кто рядом стоял, вот по этому направлению: осмотреть себя и товарищей рядом. Внимательно, пристально. Огня сюда больше! Найти ещё три таких же жала. Глазами смотреть, руками не трогать! Кто нашёл — голос пусть подаст. Яд лютый: пальцем тронул — рядом лёг! — очень доходчиво объяснил Чародей, кивнув на лежавших.

Иголок нашли больше. Наверное, можно было заряжать в каждую трубку по две-три. Хмурые гости, без энтузиазма наблюдавшие за тем, как Ставр, только что не насвистывая, выреза́л пленнику зубы по одному, отшатнулись только в самом начале. Когда изо рта того безногий дед вытянул блестящие железные клыки. «Лихозуб!» — пронеслось тревожным шёпотом над дружиной руян. Наши стояли молча, без эмоций. Ну, лихозуб, что теперь делать? Троих видали уже, этот — четвёртый. И не последний, поди.

— Княже, поднялся бы на забороло-то. Народ волнуется, — проговорил подошедший патриарх. И впрямь, прислушавшись, Всеслав разобрал какие-то воинственные крики снаружи.

Полочане с факелами, вооружённые кто чем, но в основном вполне сносно, толпились за стенами. Появление наверху великого князя вызвало одобрительный рёв.

— Благодарствую, что на помощь вышли, люди добрые! — прорычал Чародей, даже не стараясь придать голосу хоть подобие спокойствия и миролюбия. Стоявший рядом с ним Крут, которого мы только что не за рукав потянули за собой, тоже позитива не излучал.

— Беда пришла на мой двор. Но справились воины добрые, братья ваши да отцы, как и всегда, выручили, оборонили. Да теперь и до вас черёд дошёл. Больно уж ворог непростой достался нам ныне. Полезли из Пекла да из стран чужеземных бесы лихозубые, каких у нас давным-давно видом не видывали.

Толпа ахнула, вся, сразу. Вздохнул тяжко за плечом Гнат. Вероятно, не планировавший народных волнений и паники, которые ему и его людям вот конкретно сейчас, в родном городе, были вовсе не нужны. Но у великого князя были свои мысли на этот счёт, пусть и несильно популярные. А в цивилизованные времена двадцатого и тем более двадцать первого веков и вовсе несбыточные. Здесь со свободой личности, гласностью и либерализмом было гораздо проще. Двух последних не было вовсе, с первым тоже существовали определённые вопросы. А вот патриотизм уже был.

— Чужеземцы золотом, угрозами да посулами заставили работать на себя тех, кто душой слаб, в ком веры мало. Обманом заставили честь позабыть и вынудили предать родню, друзей, землю и Богов своих. Главного их, падлу ядовитую, тварь такую, мы взяли живьём, — продолжал рычать Чародей так, что было совершенно понятно: живым быть пойманному оставалось недолго. И очень неприятно. И оказаться на месте того, кто так разъярил великого князя, не хотелось никому. — Но могут таиться среди нас те, кого он с пути сбить решил, наобещав всякого-разного.

Народ внизу стал озираться. У них был общий враг. И яркое, живое олицетворение того, как следовало к тому врагу относиться. Вон, со стены великокняжеского терема рычало глухо, зло. Гнат за плечом вздохнул ещё горше.

— Просьбу мою уважь, вольный народ града Полоцка! Помоги воям моим верным! Всегда так было, что всем миром любое дело быстрее ладилось. Пусть и сейчас будет так, ибо время до́рого! Ступайте, мужи и отроки, ко Двине, а бабы да девки с детками — на Полоту. Слуги змеевы знак на ступне носят, вам про то уж ве́домо. А у них самих — железа́ в пастях ядовитые. Надо выстроиться по очереди, да удостовериться, что средь нас нет больше врага!

Гул чуть подспал. Жители поняли, что прямо сейчас никого громить, жечь да убивать не нужно, а объяснения Всеслава, простые и понятные, были им вполне ясны. Точно так же по осени Третьяк, помнится, объяснял популярно, почему каждому торговцу потребно тиунам-слугам княжьим лавки да лабазы показывать, а ещё руки всем, кто с едой дело имеет, мыть надо. Тогда, помнится, с неделю бухтели северяне, ляхи и пруссы, мол, кому какое дело — плесневелое у них зерно или нет, да мытые ли руки? Но потом притихли, когда поняли, что на торг не попасть ни за посулы, ни за золото. А вот на дыбу — запросто. Третьяка, которого князь, уходя, оставил старшим, дружина слушалась беспрекословно. Через десяток дней всё вернулось на круги своя. Кроме риска отравления спорыньёй и вспышек дизентерии. Значит, Чародей и здесь что-то подобное решил учинить. И если для этого надо пройти версту-другую, рот раззявить да разуться — сделаем, не переломимся, чай?

— Воевода Гнат Рысь, вам всем знакомый, тот, что жизнь мне спасал не единожды, своих людей пошлёт ко Двине. Домна, которую тоже знаете, сама выйдет со своими к Полоте. Рядами встанут. Факела́ будут гореть, чтоб не споткнуться да не упасть никому. Всего и дел-то — дойти, босую ногу показать да рот раскрыть. Воины, что бабий берег беречь станут, будут спи́нами стоять, сраму не допуская, чтоб ни мужам, ни отцам вашим не о чем переживать было. Моё слово в том порукой, а ему цену каждый из вас знает, люди добрые!

На этот раз толпа загудела солидно, со значением, давая понять, что цену ту знает и сомнений в ней не имеет.

— Если же найдётся тот, кто слабину́ дал да на посулы вражьи купился по принуждению да недомыслию — пусть сейчас скажет! При патриархе Всея Руси и великом волхве говорю: зла не затаю́ и вреда чинить не стану. Старцы знающие вас выслушают да подскажут, как быть дальше, как веру да честь возвернуть, и имя доброе! И сами за вас перед всем городом слово своё скажут, от хулы да поклёпа сберегая!

Столпы веры кивали торжественно и уверенно, давая понять, что да, мол, поддержим и спасём всех и каждого, кто оступился и не туда свернул. Только покажи́тесь.

— Благодарю тебя за поддержку и помощь, люд Полоцка! Нечасто я и предки мои просили вас. Но всякий раз за службу нашу верную город в помощи не отказывал. И всем то на пользу было. Пусть и впредь будет так же, люди добрые! Поклон мой вам!

Коснулись руками брёвен настила крепостной стены оба князя разом, и великий, и руянский. И волхв с патриархом. Народ снизу ответил им тем же земным поклоном. И стал расходиться из-под стен, образуя две речушки, из ручейков малых получавшиеся. Одна несла мужчин ко Двине, вторая — женщин к Полоте.

— У нас бы хай подняли, пожалуй. И самим-то разуваться на́ людях стыдно, а уж жёнок да дочек заголять — тем более. А ты вон как удумал, — сдержанно похвалил гость хозяина.

— У нас бы тоже подняли. Если б я приказал, повелел или ещё как-то принудил. А я попросил вежливо. Глядишь, и получится чего. Гнат, надо, чтоб там, впотьмах, от твоих аж тесно было. Чтоб если, упаси Боги, заваруха начнётся, или какая-нибудь сволочь обиженная начнёт народ мне мутить, быстро пропала на ровном месте, — велел спускавшемуся на шаг впереди воеводе Всеслав.

— Уже, сразу, — привычно и спокойно отозвался тот. И Крут снова не то кашлянул, не то крякнул. Сугубо одобрительно.

— А с тем, что моих людей сгубил, что делать станешь? — уточнил руянин, ступив на землю со ступеней крепостной лестницы.

— Увидишь сейчас. Если есть охота. Я б не советовал, — вздохнув, ответил Чародей. И, будто эхом, повторил этот вздох бесстрашный и невозмутимый воевода Рысь.

Он рассказал нам очень многое. Мы узнали о том, как устроены катакомбы-подземелья собора, сколько людей в Кентербери работали на Архимага, а сколько — на каждого из магов. Ясно, что эти сведения было очень опрометчиво принимать на веру безоговорочно, а убедиться в их достоверности в ближайшее время не было ни единого шанса. Но и это уже хоть что-то. И не возникало никаких сомнений в том, что того, что знали теперь мы с Гнатом, старики и Крут с Яробоем, во всём мире не знал практически никто. Потому что никто в мире никогда так живых людей не мучил. И пусть у Всеслава было вполне логически обоснованное понимание того, что это — не человек. И пусть сам отец медицины Гиппократ вроде бы освободил меня от клятвы «не навреди». Но вся моя память, всё мое естество, вся моя прошлая жизнь были против того, что я делал. Но больше этого сделать было некому.

Прист Дарк, Тёмный Поп, по-нашему если примерно, оказался орешком покрепче. И поработать с ним пришлось подольше. И вид его, полуосвежёванный, был таким, что не удержались даже Буривой и сам Крут, повторив «подвиг» Гарасима в том же самом углу. Но он и знал побольше дьяка Тени, замученного мной чуть раньше. Тот помнил имена и видел своими глазами только трёх магистров. И лишь одного мага. Дарк подробно описа́л два десятка магистров и семь магов. Он и самого́ Архимага видел, пусть единожды и издалека. Но правильные и профессиональные вопросы Ставра помогли лихозубу, что счастлив был бы умереть уже давно, вспомнить те детали и нюансы, о каких он сто раз сам и думать забыл. Мы напомнили. Настойчиво. Очень.

Три года назад на тех землях, где жили племена, молившиеся своим Богам, воцарился Антихрист, сын Дьявола. Роберт Дьявол, нормандский герцог, прозванный так, наверняка, за пацифизм и христолюбие, родил сына, как противоестественно писали об этом летописи и заветы. И сын этот, Вильгельм или Гийом Завоеватель, которого шёпотом ещё называли, но уже гораздо реже, Вильгельмом Незаконнорожденным, основал единое Английское королевство. И сейчас продолжал захватывать земли тех, кто жил севернее. То, что говорил Тёмный Поп, ужасало. То, как он это говорил, ужасало втройне. Я запускал ему сердце трижды, повинуясь настойчивым просьбам Всеслава. Я понимал, что эти сведения важны для нас. Но третий раз воскрешать человека для того, чтобы убить его в четвёртый, было невыносимо.

Резня, грабежи и пожары, что устраивал Вильгельм на зелёных холмах северной части острова, с экскурсиями половцев или дружественными визитами датчан не шли ни в какое сравнение. Выжженные земли не родили ни хлеба, ни трав. Скот, какого не успели пожрать слуги Антихристовы, подыхал целыми стадами. Сажа, копоть и вонь палёным — вот какими были основные характеристики будущей империи, над которой никогда не заходит солнце.

В том, как быстро и неукротимо, как мор или лесной пал, продвигались войска Завоевателя-Бастарда, было что-то невозможное, сверхъестественное, невероятное. Но то, что в каждом из отрядов было несколько ворлоков и по паре пристов, говорило о том, что нет ничего невозможного. При самом короле магистров и магов было подчас больше, чем в кафедральном соборе Кентербери, святом месте. Гнезде и цитадели лихозубых бесов.

Тёмный Поп умер на рассвете. Ну, как — умер? Я перестал его реанимировать, потому что из издаваемых им звуков уже никто ничего не мог понять. За предел возможного его голосовые связки вышли уже очень давно. Основное, из того, что поведал нам прист Дарк, прозвучало далеко из-за этого предела. И, я клянусь, все мы, даже старый многоопытный Ставр, выдохнули так, будто с плеч у нас упал целый мир. Некоторые из тайн с изнанки которого стали нам доступны. Многие из которых, как известно, несли многие печали. В нашем случае — совершенно излишние. Нам хватало и своих.

— Что думаешь? — мы сидели в зале Ставки. В полной тишине. Вопрос Крута прозвучал выстрелом, заставив многих вздрогнуть. Хотя да, до выстрелов в одиннадцатом веке было очень далеко. Было бы. Если б не один старый врач, сгоревший на работе.

— Думаю, зря мы с фризов решили начать. И лодки зря отправили. Голубей, опять же, жалко до слёз, — пояснения Всеслава вряд ли кому-то помогли. И, глядя во встревоженные глаза друзей и советников, пришлось пояснять, — Пёс бы с ними, с торгашами, могли бы и потом их мастеровых да скотину выкупить. А вот пара десятков Гнатовых нам лишней не будет точно. Если б эта тварь нам птичек не сгубила — послали бы весточку вперёд, к устью Двины, вернули бы их. А теперь вот придётся на две стороны играть.

— Ты хочешь ударить? — как-то обречённо спросил патриарх.

— Я обязан ударить, отче. Они пришли ко мне в дом. Это не нападение в походе. Это хуже во сто крат. Нам теперь нужно всю Гнатову да Ставрову работу переделывать, с горожанами теперь мягче надо быть некоторое время, а у нас с Глебкой другие мысли были на этот счёт.

Всеславу было худо. Внешне об этом вряд ли кто-то догадался бы, кроме, пожалуй, Гната. Но мне изнутри было видно точно, что каждое слово стоило ему, наверное, нескольких месяцев жизни. И что он предпочёл бы в ближайше несколько дней помолчать и ничего не делать. Вообще. Ускакать к деду Яру вверх по Полоте, в дубраву, где с самого детства ему было так легко и привольно.

Но детство ушло давно.