Воин-Врач V

Глава 23 Новое слово в дипломатии

Про то, чтоб в каждом постоялом дворе были хитрые ходы, какими можно, приди нужда, проникнуть внутрь незаметно, придумал Кондрат, когда планировали строительство нового города на побережье. Не поленился он и добраться лично до той комсомольской стройки, да там и остался, помогая и обучая коллег.

Короли, узнав о таком простом и скучном объяснении Чародейского появления, хмыкнули одинаково. И, надо полагать, отложили в памяти не только то, что закладывать постоялые дворы с харчевнями самим оказывалось гораздо выгоднее, чем собирать по́дати с владельцев, но и схему постройки с такими удачными неприметными дверками. Но речь шла, понятное дело, не только о деревянном зодчестве и микроэкономике.

Лишних из зала северяне шуганули, не стесняясь в выражениях, велев прихватить с собой баб и спавших. Когда стало значительно свободнее, зашёл с улицы Крут Гривенич, отвечавший снаружи за отвлекающий манёвр и пустячную болтовню со стражниками на дворе. Остались только вожди и воеводы. И пошёл разговор о главном.

— Сомнительно как-то это, — почесав щёку, признался Свен. — Сидят себе спокойно, ну, бегают лодки от них туда-сюда, ну, торгуют помаленьку. Не слыхал я худого, вроде, про них.

— Потому и не слыхал, — согласился Всеслав, — что по торговле У́вэ у тебя старший. Те, кому я склонен верить, говорят, что тот У́вэ каждый месяц получает от Хольстенов сотню марок. Второй год. Не примечал ли странного за ним?

Датский король нахмурился было, но сомнение на лице его скоро сменила злость. И не на русского князя.

— Собачий сын, а говорил мне, что в рост серебро даёт! Что два его зятя-торгаша с фризами да латгалами сговорились напрямую работать, с того и разжились! А сам, тварь такая, уже год как в дружинный дом еле-еле бо́ком влазит. И глаз другой стал у него, верно.

— Я, Свен, троих вы́тропил по тем следам, что от последнего лихозуба вы́знал. Каждый с руки ел, кланялся да добрые слова говорил. Лет десять их знал, не меньше. Мало приятного в том, чтоб такие новости узнавать, брат. Но от нужника́ отворачиваться и делать вид, что несёт от него не дерьмом, а фиалками, я позволить себе не могу, — спокойно ответил аж покрасневшему от ярости датчанину Всеслав. — Это как нарыв, ве́ред на пальце. Упустишь время — и от простой царапины без того пальца останешься. Ещё промедлишь — придётся и руку отнять. А коли совсем уж запустить — то и весь целиком сгинешь. От простой царапины, повторю.

— И что стало с теми тремя? — без особого интереса уточнил норвежец.

— Повыспросили их ребятки мои со всем тщанием, Олаф, да и отпустили, — легко отозвался Чародей. И после небольшой паузы добавил, — со стены городской, вниз головой. За ногу привязав сперва. Так и висят там. Назидательно.

Северяне понимающе покивали головами. Каждому из них вспомнились высокие стены-заборола Полоцка. В их краях так не строили, там были в ходу постройки пониже.

— А с чего ты взял, что именно Хольстены беду принесут? — через некоторое время спросил Эстридсон.

— С логики. Со смысла здравого. И с дурной привычки предполагать худший путь из возможных, — задумчиво ответил Всеслав. — Если он сбудется, то я не расстроюсь, а если вдруг выйдет лучше того, что я предполагал — даже обрадуюсь.

— Разумно, — кивнул Олаф. — Но всё-таки?

— Смотрите, — князь сдвинул в стороны миски и плошки, освободив место на столе перед собой. — Вот ваши земли.

Палец, смоченный пивом, очертил схематичные, но вполне узнаваемые контуры Скандинавии и северной Европы. Не забыв и про бухту Шлей, и про реки вокруг неё.

— Пришли откуда ни возьмись незнакомцы и отсы́пали тебе, Свен, золотишка за возможность отстроиться на пепелище Хедебю.

Датчанин не произнёс ни слова и даже бровью не повёл. И лишь по еле заметному движению мышц челюсти под бородой было понятно, что обсуждение это ему не очень по нраву. Но углубляться, не имея конкретики, Всеслав и не планировал.

— За два неполных года на берегах Тренена и Эйдера, не говоря уж об окру́ге Шлезвига, стало тесновато от наёмников. Сидят они, вроде, спокойно, следят за тем, чтоб нужные кораблики плыли себе мирно и на во́локах долго не стояли. И помогают ненужным пропадать время от времени.

Никто из северян не начинал ни спорить, ни перебивать его. Слушали внимательно.

— Числом они уже под восемь сотен, и это лишь те, что на виду. Ещё пара-тройка лет, и я не поручусь за то, что они не продадут земли южнее Эйдера Генриху, если он даст хорошую цену.

Судя по окаменевшему лицу Свена, подобные мысли посещали и его, хоть и гнал он их от себя прочь изо всех сил. А вот теперь, после слов о нужнике и фиалках, задумался ещё крепче.

— Что ты предлагаешь? — проскрипел датчанин явно через силу.

— Торга не может быть в четырёх случаях, — Чародей поднял правую руку, растопырив пальцы, кроме большого, и начал загибать по одному, с мизинца. — Если не́кому покупать. Если не́кому продавать. Если нет товара.

На оставшийся указательный палец его все смотрели с небывалым вниманием, ожидая последних слов.

— И всё сказанное вместе.

Кулак, крепкий, жилистый, с длинным кривым белым шрамом, приковал к себе взоры королей. А точнее, князя, хёвдинга, конунга и ярла. Спорить с логикой всегда было трудно. И глупо.

— Мне не нравится последний случай, — проговорил Эстридссон. И в голосе его звучала угроза. — Это мои земли!

— Я и не спорю, — ответил Всеслав, разжав правую ладонь и положив её, раскрытую, на стол. Рядом с нарисованной и уже подсыхавшей там бухтой Шлей. — А теперь к вопросу о том, как можно продать одно и то же дважды и даже трижды. При этом не продавая вовсе.

Датчанин поднял седую кустистую бровь, изобразив заинтересованность.

— Хольстены купили право строиться и торговать. Крут заплатил виру за тот пожар, вслед за которым эти во́роны и слетелись на твой огород. Я готов заплатить за то, чтобы этим путём, с Северного моря в Варяжское, ходили наши лодьи. Только наши. Любой, кто решит торговать и ходить восточнее земе́ль Дитмаршен и Ваттового моря именно этим, коротким путём, будет перегружать товары и садиться на наши корабли. И платить за переход не фризам, англам или германцам, а нам.

— Нам? — Олаф по-прежнему говорил мало. Но не упускал главного.

— Я предлагаю каждому из сидящих здесь войти в дело. Землёй, товаром, лодьями и людьми. Соберём знающих, пусть посидят и посчитают без особой спешки. Уверен, результаты тех расчётов понравятся и удивят. Нас — приятно. Генриха, Вильгельма и союз фризских старых жуликов — не очень. Этот маршрут, путь, способ доставки, является очень удобным и единственным. Пока об этом точно знают совсем немногие. Прибыль с того имеют Хольстены, о целях и планах которых мы можем только догадываться и предполагать. Я же предлагаю путь простой и понятный. Ты, Свен, получаешь полную власть над своей же землёй. И возможность постоянного, я подчеркну, постоянного получения дохода с неё. Потратив впятеро меньше, потому что расходы мы поделим промеж собой.

Восемь глаз перемещались по подсыхавшему чертежу с запада на восток и обратно. В абсолютной тишине. Первым прервал которую старый датчанин:

— Я хотел было сказать, что так раньше никто не делал, но не стану. До Рагнара никто не ходил на франков, а до его сыновей — на англов и бриттов. Кто-то всегда бывает первым.

Свен смял в кулаке седую бороду, внимательно глядя на высыхавшие на столе контуры своей страны. Явно напряжённо думая.

— Ты удивил и позабавил меня, Всеслав. Не в первый раз, и, чую, не в последний. Твои задумки создают золото и серебро из воздуха, воды и земли, да так, что и убивать никого не нужно.

— А вот об этом, если по первому вопросу ни у кого возражений нет, я бы хотел поговорить поподробнее. Великие битвы и победы, достойные саг, я вам, братья, обещаю! — широко улыбнулся Чародей.

Говорили долго. Спорили, ссорились, орали и колотили по столу кулаками. Разошедшийся не на шутку Хаген так треснул по своему краю, что крепкая кабацкая мебель, не выдержав шведского натиска, рухнула на подломившиеся ножки. Пока персонал заведения спешно менял деталь интерьера на новую, северяне дружно ругали молодого ярла за неосмотрительность и излишнее рвение без пользы для дела. А за новым столом пришли и к конструктиву.

Да, дело обещало быть непростым. Да, предусматривался захват и удержание земель протяжённых и населённых. А сразу после этого — дальнейший поход с перспективой уж и вовсе туманной. Но в операции принимали теперь участие не только русы и руяне. И идея того, что дели́ться пропорционально вкладу в общее дело будут не только прибыли, но и убытки, в том числе и личного состава, ни у кого из участников вопросов не вызывала. Всё-таки зря в моём времени викингов считали дикими и сумасшедшими. Что-то, конечно, вполне походило на правду, особенно ясно это становилось, глядя на Хагена. Но ложку мимо рта тут совершенно точно никто не проносил. Думать, взвешивать и принимать разумные и рациональные решения эти благородные пираты умели великолепно.

К утру план был готов. Оставались, конечно, детали, требовавшие более тщательной проработки, но основа была принята и утверждена единогласно. А на следующий день сводный флот русов, руян и шведов отплыл к Готланду, а Свен и Олаф пошли прямиком к себе. Но только после того, как приняли участие в торжественной процедуре наречения города.

Да, всё это время народ жил и трудился будто в воздухе или в чистом поле. Новое поселение именовали, кому как в голову взбредёт, или Боги на́ душу положат. И лишь сейчас город обрёл имя. Похвалившись народившимся сыном, получив щедрые и искренние поздравления от северных соседей-союзников, что, кажется, и вправду расстроились, что не застали торжественного события в Полоцке, великий князь под восторженные крики жителей назвал новую цитадель на Варяжском море: «Юрьев-Русский».

Путь до Готланда занял всего-то неполных три дня: ветер удивлял даже шведов. Хаген ворчал, что Боги явно взялись помогать Чародею во всю силу, крепче, чем сами́м обитателям здешних краёв. Гнат поминутно морщился, плевал через левое плечо и стучал по борту или лавке. До тех пор, пока хмурый Прави́ла не попросил воеводу так больше не делать, сославшись на какое-то древнее поморское поверье. Рысь плевать продолжил, а вот стучать перестал, чтобы не злить Морского Деда и не нарушать морских традиций. Вместо этого только крепче сжимал рукоять меча, вечного и лучшего оберега воина.

В Готланде проваландались четыре дня, из которых два с половиной начисто охрипший ярл крайне убедительно объяснял матом всем желающим, каких набралось рискованно много, почему он не будет брать в поход всех. Вспоминалась родня на десяток колен вглубь веков, деяния, подвиги, легенды далёкого прошлого. Находились причины, подчас вовсе анекдотичные. Одному из волонтёров отказали из-за того, что какой-то его прадед слишком долго собирался в поход, и никому не хотелось дожидаться неделями и этого представителя «медлительного рода». Другому дали поворот от причала, раскритиковав его лодью, «жирную, как наседка на гнезде». Третий отправился восвояси с рекомендацией отрастить усы и бороду, родить сына и не отвлекать до тех пор от дел своими воплями уважаемых людей.

Воплей, конечно, хватало. Горластые шведы орали хуже бакланов, и несколько раз дело грозило обернуться дракой, а то и смертоубийством. Но Боги миловали. При всей вспыльчивости и скандальности характера, Хаген смог показать, что ярлом и королём был не просто так, по случайности или по блату. Он как-то потрясающе виртуозно умудрялся так отказать, чтоб не обидеть сильнее допустимого предела, который, как известно, у каждого свой, индивидуальный. То, с какой ловкостью и лёгкостью он вспоминал события седой древности, прилюдно отмечая заслуги каждого из уважаемых родов, делало ему честь.

На пятый день от Готланда отчалили пять русских лодий, три руянских и семь шведских, взяв курс на остров Рюген, Руян. На легендарный мыс Аркону.

Путь занял двое суток. И теперь на Всеслава, стоявшего уверенно на носу, смотрели с определённой долей сомнения и опасения не только воины Хагена, но и Крутовы. Хмурый как туча Гнат говорил, что с их кораблей слышали обрывки таких же разговоров о том, что русу будто само море помогает на па́ру с ветром.

— Сроду, говорят, в этих краях так ровно и сильно не дуло в нужную сторону, — негромко сообщал Рысь.

— Пусть чего хотят, то и думают, — отмахнулся Чародей. — Нет бы самим догадаться, что быстрота эта не на́ руку нам.

— Это почему? — насторожился Гнат.

— Потому что Олафу надо не только до своего Нидароса или хотя бы Бергена дойти, но и оттуда до устья Эйдера успеть добраться. А что у них там в заливах с ветра́ми и течениями — я не знаю. Очень обидно будет, если норвеги не успеют.

— Им? — попробовал свести всё к шутке воевода.

— Нам всем, — не поддержал юмора великий князь. Хмуро глядя на пакостно чистое и отвратительно безоблачное небо.

В Арконе гостевали целую неделю. Причём состав здешней флотилии, что должна была отправиться в путь дальше, утвердили с возмутившей, кажется, Хагена скоростью. Крут Гривенич называл имя, поднявшемуся воину говорил имена кораблей и число требуемых ратников. Тот кивал, прижав к сердцу кулак, и садился на место. В моей памяти, уж не знаю, ко времени или нет, всплыл термин «военная деспотия». Не знаю, какой здесь у родичей был политический строй, но почему-то казалось, что название вполне подходило.

Наши лодьи оставались у руянских пристаней. Здесь же оставался и Кондрат с десятком плотников. О том, что они сладят на Руяне такие же та́ли-краны, что и в Полоцке, с Крутом условились ещё дома, когда он с открытым ртом смотрел, как взмыл над водой его драккар, перелетел через причал и повис меж лавок-лесенок, вроде тех, что назывались латинским словом «трибуны». Только здесь за короткое время с лавок этих очистили и подлатали, где требовалось, днище, а с тех первых, увиденных им, трибун, половина города орала, глядя за игрой в килу.

Кондратова трудовая дружина пополнялась мастерами из местных и шведами, которых специально для этого привезли аж две дюжины. Так что чародейское оборудование для чудесного ускорения обслуживания судов и погрузо-разгрузочных работ должно было в самом ближайшем будущем появиться и у них. Со Свеном и Олафом такие договорённости тоже имелись. Но их мастера должны были перенять Кондратову науку в Шлезвиге. После спланированной рискованной операции.

— Вы задумали небывалое, Всеслав, — тихо проговорил старик в длинной простой белой рубахе, которому можно было смело дать на первый взгляд лет сто. На второй — много больше.

Чародей молчал. Подтверждать в который раз неоднократно слышанные за последний неполный год слова не хотелось. А о чём ещё и как следовало говорить с верховным жрецом Святовита, мы с ним пока никак не могли понять.

Этот старец, к какому провели нас двое послушников, при взгляде на которых Рысь, Вар и Немой нахмурились совершенно одинаково, был необычным. С таким явно не стоило говорить чего ни попадя. В этом уверяло всё: и капище, в центре которого он стоял, и его сухая жилистая фигура. И то, что из Семерых старших он был самым старшим. И шестеро коллег, которым тоже было лет примерно столько же, сколько этим белым скалам вокруг, оставили его с остановившимся посреди круга из высоких камней великим князем по одному кивку седой головы. Но особенно выделяли его из всех, виденных ранее, глаза. Белые. Совершенно. Без радужной оболочки и зрачка. И на любые из известных мне органических поражений, лейкому, птеригиум или токсокароз, это не было похоже ничуть.

— Спрашивай, — прошелестел он, выждав некоторое время.

— Он попал сюда вашей волей? — не сразу, но подал-таки голос Всеслав. И я понял, что речь шла обо мне.

— Нам позволено слышать и нести волю Богов. Но управлять ею не по силам никому из смертных, — ответил старец. — Моё имя Стоислав. Ты можешь называть меня так.

Князь вздрогнул. Памяти наши подсказали, что именно это имя называл Буривой, рассказывая о своём первом и единственном посещении этих мест. В раннем детстве, в сопровождении учителя Ладомира. Очень давно.

— Скажи мне то, что сам решишь, Стоислав, — подумав, произнёс Чародей.

— Удивили снова. Ни про жён да детей, ни про поход грядущий, ни про далёкое будущее знать не хотите? — он как-то по-птичьи склонил голову правым ухом к правому плечу.

— Про далёкое будущее Врач нарассказывал уже вволю. Хорошо, что я не доживу, — передёрнул плечами будто от резкого порыва холодного ветра с моря Всеслав. — Жена моя с сына́ми под приглядом верных людей. Его жены ещё пра-пра-прабабка не народилась, и ещё народится ли — поди знай? Поход грядущий сложится так, как до́лжно, да как Боги управят. Мы со своей стороны всё, что от нас зависит, сделаем. И ещё чуть сверх того.

— Мудро. И хитро́, хоть и не в чести́ хитрость у воинов. Но вы — непростые воины. Очень непростые, — и верховный волхв замолчал. Так и не сводя с нас белых глаз и не поднимая головы от плеча. Молчали и мы.

— Ладно. Богами древними заповедано, что знания многие несут не радость, а печаль. И не всякому выпадает, узнав новое, сохранить разум. Не так много было доселе вас таких. Но деяния каждого после долго из уст в уста передают. Помните о том лишь, что скучать Боги начинают, когда те, кому многое дано Ими, становятся обычными, предсказуемыми, перестают забавлять да веселить Их. Многое видано да ведано Ими, всё почти. Но время от времени удивляют Их люди. Чаще дурью. Реже — отвагой, честью и удалью.

Шелестящий голос Стоислава летел над круглой площадкой, отражался от высоченных белых изваяний, убегал невидимой стёжкой в самое небо. К Тем, о ком шла речь здесь, внизу.

— Вы не ждёте от Них помощи. Вы не мо́лите, не стенаете, не просите ни о чём. Кроме того, пожалуй, чтоб не мешали Они вам. Это в крови детей и внуков Их. Гордость и своенравие. Это Им по́ сердцу. Как и то смешное убеждение смертных, что дела и жизни любого из них настолько важны и зна́чимы, что Боги только и думают, только и ждут, чтоб вмешаться, помочь или помешать, — усмехнулся волхв в конце фразы. Но как-то невесело. Трудно было разгадать эмоции по его лицу и белым глазам. Всё равно что понять, о чём думал его дубовый посох с навершием в виде волчьей головы. Или вечные белые скалы вокруг.

— Таким, как вы, Они помогают чаще. Тем, кто о себе не в первую голову думает. У кого мысли не о железе, сером или жёлтом, не о камнях ярких разноцветных. Испытывать вас не Боги будут. Сама́ жизнь. И длиться ей до той поры, пока сможете вы загадки и уроки её непростые решать да выполнять. С удалью, отвагой и честью. Вместе. Двумя ду́шами в едином теле. Воина и Врача.