Воин-Врач V

Глава 11 Вежливо просим

— Слышь-ка, Крут Гривенич, князь руянский, брат мой разлюбезный, — привлёк внимание увлёкшегося морского кошмара Всеслав, — хорош уже… это самое… мять! Глянь-ка, каких к нам важных да красивых дяденек замело.

Крут повернул кисти открытыми ладонями вверх и резко сжал пальцы в кулаки, как дирижёр, обрывающий симфонию на высокой кульминационной ноте. Или боец, что взял соперника за… другое это самое. И был готов в любой момент резко рвануть вниз и в сторону. Судя по лицам вошедших, им на ум пришла ассоциация не с дирижёром.

— Как велят нам законы гостеприимства и древняя Правда, проходите к столу, люди перехожие, отведайте пищи нашей, промочите горло после дороги дальней. А там, глядишь, и поговорим, коли Боги доведут. На сытый желудок и разговор приятнее. И помирать веселее, чем на голодный, да, друже? — повернулся Чародей ко Круту, подпустив в голос зловещего холода. Роли в допросе этих подозреваемых они распределили давно.

— Это только если меча́ в брюхо не доведётся словить. Тогда-то на пустой живот подыхать легче, говорят. Приятнее. А то ещё, бывает, нож степняцкий, кривой такой, сунут под рёбра и давай его крутить там туда-сюда, туда-сюда, — с каким-то озорством и удалью на самой границе с безумием подхватил Руянин. Видимо, перепутав роль доброго полицейского, как говорили в кино и книжных детективах, с сумасшедшим маньяком. Убедительно вполне выходило, надо сказать. Впечатляюще.

Но гости на этот раз попались не из пугливых. Надо полагать, за свою политическую и торговую карьеры доводилось им говорить и с вождями дикарей, и с предводителями воинов после боя, опьянёнными кровью и недавней победой. И, раз уж оба сидели теперь напротив, каждый раз получалось договариваться.

С честью выдержав наши напрочь дружелюбные и насквозь гостеприимные приветствия, гости почти не дрогнувшими алчными дланями нагребли себе на блюда мяса и пирогов. А вот кубки поднимали двумя руками. Видимо, на всякий случай. Мы с Крутом в это время изучали их внимательно, как будто вырезку в мясном ряду выбирали. С улыбками. Волчьими такими, благостно-довольными, что добыча кушает хорошо, а, значит, будет сытой, жирной, с гладкими боками. И чей оскал из наших больше походил на человечий, я определить бы не взялся.

Они были очень разными. Почти квадратный Винсент с короткой светлой бородой имел рожу практически рязанскую, если б не острый хрящеватый нос и не излишне цепкий, оценивающий взгляд. Который будто бы вслух говорил: «мне всё равно». Венецианский купец от коллеги отличался, как борзая от бульдога, разительно. Стройный, сухой, поджарый и изящный, он больше походил на портреты классических аристократов, виденные мной в музеях и картинных галереях. Но вот взгляд был ровно таким же, как у фриза. Оставалось выяснить, что же он там, с той стороны холодных светло-голубых глаз, высчитывал. Свою цену или нашу?

— Ну что, гости торговые из дальних земель, заморили червячка? — радушным, добрым голосом спросил Чародей, когда оба непростых торговца отставили кубки, а фриз ещё и рыгнул от души.

Фраза хозяина заставила венецианца побледнеть и уставиться на блюда перед ним с брезгливостью и отвращением.

— Здесь так говорят, уважаемый Николо. Означает это: «утолили ли вы первый голод, что точил вас изнутри?», — пояснил Винсент. Показав более глубокое знание нашей речи. — Червей в пище не было. Русы в этом отношении гораздо щепетильнее прочих. Жаб, сырых слизняков и рыбу сами есть не станут и гостям не предложат.

— Спасибо за своевременное пояснение, Винченцо, — сдержанно качнул головой венецианец. Обтерев пальцы платочком и убрав его за пазуху, а после разгладив на своём необычном жилете меховую опушку.

Память Всеслава говорила, что подобные жилеты, как и такие красные тоги, были чем-то вроде малиновых пиджаков из анекдотов моей прошлой жизни. К ним полагались ещё чёрные шапочки, вроде бархатных. Такие же, как та, которую не снял посланец дожа, усаживаясь за стол. Дикари западные.

— А ты хорошо знаешь нашу речь, рекомый Винсентом. Что привело тебя на мои земли на этот раз? — спросил великий князь с прохладной вежливостью. Намекая, о своём знании того, что фриз прибыл на Русь не впервые.

— Я счастлив приветствовать тебя, Всеслав, сын Брячислава, и тебя, Крут, сын Гривеня, — начал он. И по лицу было видно, что даже изображать то счастье, о котором говорил, не собирался. — Меня послал на эти земли, не так давно отошедшие под твою руку, Верховный Совет Западных Держав. Входящие в него уважаемые люди велели мне передать их поздравления и восхищение той скоростью, с какой ты вознёсся из-под земли на великокняжеский престол. С какой принял ты удивительно мудрые и дальновидные решения в части негоции и политики. Твои успехи приковывают взоры многих властителей на западе. Те из них, кто решил действовать силой, уже просчитались и сурово наказаны. Те, кто не придал значения новому яркому метеору на небосводе, по молодости или недомыслию, просчитаются вот-вот. Те, кто направил меня на Русь, передали не только торжественные и громкие слова. Я наделён высочайшими полномочиями в части торговых сделок по землям от Северного моря до внутренних вод Средиземного, к западу от латинян.

То, как едва заметно дрогнул в тени неприятной усмешки уголок рта венецианца, мы со Всеславом заметили лишь потому, что глаз у нас с ним на двоих лишь чисто физиологически было два. На деле же — четыре, из которых одна пара принадлежала воину и вождю, а другая — врачу-хирургу. Тем, кому улавливать мельчайшие детали, быстро делать выводы и оперативно реагировать, знать, на роду было написано.

«А они друг дружку не больно-то любят», — задумчиво протянул Всеслав, пока торгаш важно расписывал, какие блага́ мы сможем получить со всего практически известного и населённого мира, начни работать с ним.

«Не говори-ка, княже. Но хитрый, собака. Силу чует за собой, темнит, не договаривает. Ну, мы не торопимся. И спрашивать умеем», — так же медленно отозвался я.

«Помню я, какой ты спрашивать мастак. А ещё на Ставра наговаривали», — одна из наших душ невозможным образом поёжилась внутри общего тела. Которое привычно и бровью не повело.

— Я понял, чего хотят от меня те, кто прислал тебя, Винсент, — поднял ладонь Всеслав, когда фриз начал по второму кругу рекламировать драгоценные камни и привлёкшую моё внимание камфору из земель, населённых маврами и кафрами. Как раз на том моменте, когда торгаш упомянул о жарких и умелых чернокожих наложницах. — Что с этого получу я и мой народ?

Лицо бородатого голландца чуть дрогнуло. Как, видимо, и шаблоны его мышления, и понятия о мироустройстве. Ну, это мы умеем, конечно. Вроде бы понятный и ожидаемый вопрос «а мне что за это?» сопровождался непонятным, о каком-то народе. Причём тут народ?

— О каком народе ты говоришь, Всеслав? — значительно тише и медленнее, чем только что расписывал прелести жгучих выдумщиц-рабынь, уточнил он, подтверждая нашу правоту.

— Мой, Винсент. Тот, что назвал меня своим князем, даровав мне власть. Тот, что вознёс меня из-под сырой земли на престол, равных которому нет и скоро совсем не будет, — спокойно, как маленькому ребёнку объясняя очевидные вещи, ответил великий князь.

— Ты имеешь в виду жителей Киева? — продолжая ничего не понимать, уточнил торговец. И нижнее правое веко его чуть дрогнуло. Говоря, наверное, о том, что он тоже, как один известный киногерой из моей прошлой жизни, не любил, когда чего-то не понимал.

— Нет. Я имею в виду мой народ, весь. Каждого, кто принял мою волю и исполняет её. Строит города, равных которым в мире нет, прокладывает новые торговые пути, растит детей. И народы держав, союзных моей, что приняли волю своих властителей. И делают нас, меня и каждого из них, сильнее и богаче, — объяснил Всеслав.

— Это, наверное, очень много людей, — вежливо, как ему казалось, кивнул скупой Винни. И природа взяла своё, — вряд ли мы в нашей сделке сможем учесть интересы каждого из них хоть парой кун. Да и стоит ли? Может, лучше будет прибавить несколько сотен гривен к твоей доле?

— Ты, Винсент, в Господа веруешь ли? — спросил внезапно Крут. Таким голосом, что я искренне запереживал за будущее фриза.

— Истинно так, князь. Во Христа Спасителя, в мать его, Пресвя…

— Достаточно Христа, — перебил морской демон. — Значит, на мессах бывал, Святое Писание знаешь?

— В меру скудного разума своего, — торгаш моментально преобразился в смиренного праведника. Видимо, тоже чуя неладное.

— Значит, доводилось тебе слышать, как погнал ваш Бог, который сам себе и сын и отец, пинками из храма торговцев? — Крут смены облика будто не заметил, продолжая говорить ровным голосом. В котором была слышна близкая беда.

— Святые апостолы Иоанн, Марк и Матфей оставили о том память в писанных ими текстах, — подтвердил Винсент. А к дрожи нижнего правого века добавилась трепыхавшаяся жилка на левом виске. Никогда бы не подумал, что смогу подмечать такое.

— Ваш терпеливый Бог, тот, что благословлял убивавших его, не противился злу насилием, один-единственный раз за всю свою недолгую жизнь погнал погаными тряпками со святого места людей. А знаешь, почему, Винни? — последний вопрос прозвучал вкрадчиво, как-то по-змеиному, так, что интересно стало даже мне.

— Потому, что менялы шельмовали, мухлевали, как это ещё по-русски… жульничали! — будто бы даже обрадовался торгаш. — Они давали свою цену за священные сикли*, которые нельзя было купить нигде, первосвященники велели чеканить их только в храмах. Очень выгодное решение, кстати!

* Сикль (или современный шекель) — священная храмовая валюта иудеев, единственно допустимая для любых торговых операций в храме. В древние времена был мерой веса драгоценных металлов — серебра и золота, заимствованной евреями у финикийцев. Во времена земной жизни Христа сикль серебра весом чуть более 11 граммов принимался в качестве уплаты храмовой пошлины.

— Молодец! — искренне похвалил его Крут. — За то, чтоб прийти в храм, построенный Иродом, купить тельца или голубя, отдать его жрецу, чтобы тот выпустил на алтаре кровь, а мясо сжёг, иудеи покупали у храмовых менял монетки. И отдавали их тут же слугам жрецов. Выгодное дело, правда?

— Вот и я о том! — воодушевился было торговец. А я снова вспомнил про старого корейца Кима. Он говорил, что никогда нельзя убирать руку от подбородка и разводить локти, если соперник сыплет приметными длинными ударами. Пропустишь короткий.

— Ваш Бог, Винни, был против этого! Сам! И трое его апостолов записали это! А теперь ты приходишь к властителю земли, предлагая ему деньги, которые чеканят те, кто послал тебя? Чтобы потом за них же продать ему то, в чём он не нуждается? — а вот и короткий прямой. И эффект схожий — вон как жабрами захлопал хрен голландский.

— Ты ставишь его наравне с Господом⁈ — а быстро он оклемался, однако. И сразу в ответ попёр. Держит ударчик, молодец. Да только против лома, как тот же тренер говорил…

— Я, Винсент, не стремлюсь в одном ряду с Богами стоять, — спокойный голос Чародея снова смутил фриза, заставив тут же замолчать. — Дело не в том, наравне с кем мы стоим. Дело в том, как мы это делаем и для чего. Свою цель я знаю. Она не в том, чтоб набрать побольше золота. Мой брат Крут говорил о том, что забывших заповеди, живущих не по чести и Правде, сам Христос погнал погаными тряпками. И велел делать так впредь каждому доброму христианину.

— Так ты же… — он только что руками рот не зажал, сообразив, что сейчас не самое удачное время и место для религиозных диспутов.

— Да, торговец. Я верю в своих Богов. Но тот, кому молишься ты, учил той же самой чести и той же самой Правде, какой до него учили Зороастр, Дельфийские оракулы, почитатели Кухулина или Святовита. И мне не важно, кто из них был первым, раз они говорили одно и то же.

А вот тут старый тренер, пожалуй, начал бы считать, выкидывая по одному пальцы. Это был совершенно точно нокдаун.

— А теперь скажу я, Винсент. Ты найдёшь всех славян, кого ты сам, твои люди или твои единоплеменники продали, как скотину. Ты выкупишь тех, кто сам этого захочет. И привезёшь на те земли, откуда они родом. Каждой семье выдашь гривну золотом. И по гривне — за каждого, кто до светлого дня не дожил. Когда это моё условие будет выполнено, мы продолжим разговор. А до той поры в землях моих и союзных не будет ни торговли, ни жизни выходцам из Нижних Земель. Мы потерпим без ваших тряпок, шкур и даже без соли.

— Но… Это же… Как я это сделаю? — «Семь! Восемь! Девять!»…

— Мне всё равно, Винценцо. Мне всё равно.

«Аут!» — воскликнул бы старый кореец.

Когда за озиравшимся ссутулившимся фризом закрылись двери, заговорил Николо Контарини.

— Полагаю, великий князь, мы сможем обсудить сроки, в которые корабли Светлейшей Республики доставят на твои земли твоих соплеменников?

— А вот этот мне по сердцу! — воскликнул удивлённый Крут.

— Да, не безнадёжен, — согласился Всеслав.

С венецианским купцом задержались дольше. Приглашали Глеба и Третьяка, звали и Алеся для отправки срочных телеграмм. Всё-таки, кто бы что ни говорил, но пуганая ворона гораздо более договороспособна, чем непуганая. Орды половцев, появившиеся на восточном берегу Адриатики, как чума, сразу и из ниоткуда, навели дожа и Большой Совет на вполне правильные мысли. С которыми и прибыл к нам его двоюродный брат. Он не стал сватать ни драгоценностей, ни алхимических, гностических или прочих эзотерических святынь, ни разноцветных баб. Николо вежливо интересовался, в чём именно есть потребность у князя и его народа, и не будет ли уважаемый Всеслав столь любезен, чтобы допустить на свои торжища его соплеменников и сородичей. Его венценосный кузен не претендовал на земли, отошедшие к Югославии, но был бы не против, если бы его кораблям было позволено пользоваться тамошними портами и доками.

Хотя «венценосный» — это я, конечно, по привычке так подумал. Память Всеслава содержала слышанные от кого-то рассказы о том, что за венцы носили тамошние венецианские руководители. Вспомнились и мне какие-то картины не то из Эрмитажа, не то из Третьяковки, на которых были изображены надменные старцы, явно с проблемными почками и печенью, судя по лицам и глазам. На головах у них были явно очень дорогие, но крайне странного вида колпаки с вытянутым рОгом на затылке. Пожалуй, в двадцать первом веке подобный головной убор был бы не только путёвкой в сумасшедший дом, но и прямым доказательством существования инопланетян или рептилоидов. Хотя, в покинутом мной времени и без этого парчового безобразия конспирологам хватало всякой ерунды.

С Николо расставались значительно теплее, он даже за руку попрощался с обоими князьями. Ладонь посланника была твёрдой, хоть и влажноватой. Ну да, мы с Крутом немного отошли от выбранных заранее амплуа доброго и злого тиунов-полицейских. Но, как оказалось, импровизация тоже вполне удалась. То, что говорил в одном замечательном фильме прекрасный артист-фронтовик с добрыми глазами про лучшее оружие вОра, помогло нам и на этот раз. Чародей и морской демон были предельно вежливыми, никого не убили, и даже не деформировали. Старались, как могли, в общем, и усилия их были вознаграждены. По крайней мере, Глеб смотрел на подписанную венецианским купцом грамотку с таким видом, будто в лотерею выиграл.