Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 6

Уже когда поплыли обратно, я стал думать, как организовать обжиг руды, без которого нам никак. Его смысл в том, чтобы удалить влагу, органику и сернистые соединения, подготовить материал к плавке, сделать его более хрупким.

Вариантов у меня всего два — печь (простая, без горна, он тут не нужен), или обжиговая яма, которая была в городе, но сейчас «временно закрылась».

У каждого способа свои плюсы и минусы.

Рыть яму — дело быстрое. Пару часов с лопатой — и вот она, обложил камнем, натаскал дров, заложил слоями руду с хворостом, поджёг — и жди. Или продолжить жечь в старой. Но! Дыму — как из пекла, тепло — куда угодно, только не в руду. Половина жара уходит в землю, ещё часть — в воздух. Руда греется неравномерно, часть пережигается, что усложняет потом работу с ней, часть недожигается. И дым в радиусе версты видно, хотя это дело уже двадцатое.

Строить печь уже сложнее. Камни таскать, глину месить, стены вымазывать, топку делать. Но зато — тяга стабильная, жар держится дольше, руда прогревается лучше. Можно несколько обжигов в сутки проводить. Да и теплопотери меньше. Если правильно всё заложить, дрова сгорят медленно, горение будет ровным. И дождь нестрашен. Хоть крытую избу вокруг возведи — и пусть дым выходит через трубу.

Есть над чем подумать. Тут, в городке, я уже видел глину — жирную, с синеватым оттенком. Такая отлично лепится и держит форму. Камней — сколько угодно. Особенно у берега, где лодки швартуют. Некоторые даже с ровными гранями, будто кто-то уже ими пользовался. Можно строить!

Вопрос в другом: кто будет строить? Хотя, если нет специалистов, я и сам могу сложить, не впервой. В молодости мы на полигонах подобное делали. В поле — печи для обжига, для сушки, для химии даже. Чего только не плавили. Но тут — чужие люди, чужая жизнь. Надо спрашивать.

Я направился к избе старосты. Внутри пахло пергаментом, дымом и квашеной капустой. Тихон Родионович сидел за столом, подслеповато смотрел какой-то документ. Рядом — еще стопка таких же. Гм, обрадовался я. Бумага в Сибире все-таки имеется. Хорошо, она мне пригодится!

— По делу али так, в гости? — улыбнулся он.

— По делу, Тихон Родионович, — ответил я. — Без дела пока нет времени ходить. А дело у меня, про какое и говорили — надо обжиг руды налаживать. Нынешних объёмов мало, а нам на самострелы, на стрелы, на всё остальное железа нужна гора. Думаю — делать простую обжиговую печь. Камни у нас есть, глина тоже. Только руки нужны.

Староста потер бороду, хмыкнул и посмотрел на меня с прищуром.

— Печь, говоришь… А не в яме? Проще ведь. Я малость в кузнечном деле кумекаю. Видел, как что происходит. Яма у нас уже есть.

— Проще, да не лучше. С ямой — дым, потери жара, руда плохая. А печь даст стабильный обжиг. Много железа в день делать сможем. Печь под крышей круглый год работать сможет.

— Кто сложит?

— Если никого нет — сам сложу. Только помощники нужны. Камни таскать, глину месить.

Староста хмыкнул.

— А не спеши сам. Есть у меня один — Иларион Прокопьев, каменщик. Из Пермского края пришёл с обозом. Остался тут. Бани ставил, печи клал. Глуховат, зато руки золотые. Работает не быстро, но надёжно.

— Тогда пусть он и будет. Я с ним рядом стану, если что, покажу, как надо. И нужно еще будет глину, камни и прочее таскать. Я все это все видел около городка.

— Дам людей. Для начала троих, с тачками и лопатами. Один малый — Ивашка, бегает быстро. Второй — крепкий такой, серьезный, зовут Трофим. А третий — из татар местных, по-русски хорошо понимает и соображать умеет. Кучума вроде недолюбливает. Он будет с лошадкой, подвозить.

— Отлично! — обрадовался я.

— Пойдем, место для печи выделю, — встал из-за стола Тихон.

Пока шли, Тихон кому-то дал указания, и через минуту к нам пришел Иларион — невысокий, широкоплечий, с копной седых волос, густыми бровями и отсутствием вообще какой-либо спешки в движениях. Он посмотрел на меня с некоторым подозрением. Хотя, возможно, у него просто был такой характер — на все глядеть с подозрением.

— Печь, говоришь? Не кузнечная?

— Не-а. Обжиговая. Для железной руды. Жар, чтоб в руду шёл, а не в землю. Камни и глина тепло держат.

Он долго молчал. Потом кивнул.

— Будет. Сейчас возьмусь.

— Отлично, — сказал я.

Потом мы с Тихоном пошли к Ермаку. Его не было, куда-то уехал, но с Мещеряком мы быстро договорились об усилении охраны рудника. Долго объяснять не пришлось. Матвей быстро понял, что увеличение добычи неизбежно привлечет внимание татар, и тогда жди беды. Он тут же позвал какого-то казака (десятника, как я понял), и начал обсуждать с ним, кто будет дежурить на руднике.

По дороге обратно к месту закладки печи Тихон сказал, что уже отправил дополнительных людей на тот берег.

…Быстро убрав с участка пни, парни натаскали с помощью тачек камней. Илларион начал класть основание «на сухую», без глины, а потом начал обмазку. Глина месилась ногами — мешали её с соломой, с навозом, песком. Сверху сделал вытянутую «бочку» — то есть топка внизу, а загрузка пойдет сверху. Потом дымоход с заслонкой.

Работа пошла, и хорошо. Даже татарин, который с нами работал, сказал, что у них такие делали для сушки керамики.

Скоро печь будет готова. Потом ей высохнуть — и вперед.

Но на этом сегодня рабочий день у меня не закончился. Еще оставалось два важнейших дела! Сушилка для досок и вторая кузница. За день, конечно, довести до ума не выйдет, но запустить процесс надо. Времени на отдых нет совсем!

Начнем, пожалуй, с сушилки. Надо спешить.

Без сухой, крепкой, хорошо вылежавшейся древесины всё остальное насмарку. Даже если выкую идеальные дуги, даже если стрелы будут остры, как иглы, но ложе поведёт, оно треснет или скрутится, то стрелок станет в бою мертвецом.

Я пошел к Лаптю, нашему плотнику.

— Ну что, надо сушилку для досок соображать. Как у Ермака и говорили. Самострелы из сырого дерева не пойдут.

Он поднял голову, почесал затылок.

— Помнить-то помню, — ответил он. — Только теперь сомневаюсь уже. На печи ведет доски ой как легко.

— Если по уму — не поведет, — сказал я. — Нужна именно изба-сушилка. Закрытая, с решетчатыми настилами внутри. Доски в которой лежат слоями, а между ними — зазор для воздуха. Внизу — печь, хотя бы даже небольшая. Пусть жар идет мягко, не прямо в доску, а в воздух. Чтоб равномерное тепло и воздух выходил.

Лапоть покачал головой…

— Ну давай попробуем.

— Понимаешь, как в бане, только чтобы доски не вспотели.

— Идем за старостой. Моих сил на все не хватит. На избу у нас дерева готового может и достаточно, а на самострелы надо отряжать людей, пусть рубят. Для них какие угодно не подойдут.

— За сушку, небось, разговор завести хотите? — догадался староста, увидев нас.

— Точно, — сказал я. — Без неё самострелам грош цена. Доска должна быть сухая, иначе беда.

Староста кивнул, потом повернулся к Лаптю:

— Сможешь?

— Справимся, — ответил тот. — Максим объяснил, как что. Только руки надобны. Избу делать и деревья для самострелов рубить. Из сырого бревна доску не напилишь. Нужен ясень, клен, береза.

— Я распоряжусь, — кивнул староста. — Людей отправлю и на избу, и в лес. Ты только укажи деревья, какие валить. Потом на лошадях — и в город. А здесь вы стройте. Под избу место есть, прямо за старой кузней.

И работа началась.

Лапоть взял двоих своих учеников — парней лет совсем молодых, почти подростков, но ловких, толковых. К ним добавили пятерых мужиков из команды лодочников — сейчас у них не было неотложных дел. Думаю, некоторые из них останутся в плотниках надолго — приоритеты сейчас такие.

Сначала расчистили площадку за кузницей. Там было сухо, грунт плотный. Выставили четыре угловых столба, глубоко вбили их в землю. Дальше проложим лаги, настелем пол из толстых плах. Приточные отверстия внизу — для свежего воздуха. Вытяжные отверстия вверху — для выхода влаги и перегретого воздуха. К ним заслонки для регулирования. Крышу сделаем из жердей и обмажем глиной с соломой — быстро, дёшево, эффективно.

Внутри — пять уровней решёток из жердей и тонких брусьев. Последний, конечно, опасный. Он под потолком, там будет скапливаться горячий воздух, и до беды будет недалеко. Но посмотрим, поэкспериментируем.

Там будут лежать бревна и доски. Поставим небольшую печь, по образцу обжиговой, только с меньшим жаром. Труба пойдет далеко за крышу, чтоб хорошо тянуло.

Подмастерья назвали сушилку «жарким сараем». Ну, пусть называют, как хотят. Главное, чтоб построили. Думаю, за день-два управимся. Изба получится большой, высокой, много досок сразу влезет.

Тем временем в лес отправились два десятка мужиков с топорами и пилами. Команда оказалась разношерстной — русские, татары, остяки, вогулы. В качестве охраны — трое казаков с луками и пищалями. Староста распорядился чётко: срубать деревья по списку Лаптя. Берёза — стройная, не старая. Клён, ясень, если попадутся. А не попадутся — искать. Рубить осторожно, аккуратно. Лапоть не выдержал, пошел с ними, чтобы показать нужные деревья.

Скоро первые стволы выволокли из чащи. Затем — на телеги, и в город. Распилили их прямо у кузницы. Мда, влажность некоторых деревьев такая, что ногтём легко царапаются. Правда, не всех, некоторые очень даже ничего.

Вдруг послышался голос.

— Лодка вернулась.

Начальнику разведки Прохору Лиходееву сказал это один из его подчиненных. Тихо сообщил, почти шепотом, но я был рядом, и услышал. Прохор пришел посмотреть на наше строительство, любопытно ему.

Прохор тут же быстрым шагом пошел к причалу. Я — за ним. Интересно, почему говорилось так таинственно.

Лодка уже пришвартовалась. Из нее вылезли трое разведчиков. Один из них вел пленного татарина.

На нём был круглый шлем, вмятый сбоку, там виднелся след от пули, будто кто-то с силой вдавил ложку в кусок теста. Щека обожжена, кровь стекает по шее. Один глаз почти закрыт, второй стеклянно блуждает по сторонам, оглядывается. Пуля не пробила череп, но оглушила явно. Был бы порох посильнее, а дистанция поменьше, и пуля летела не вскользь, лежал бы мёртвым. А так — повезло. Идет, двигается, хотя руки связаны сзади веревкой.

Одежда — поношенный кафтан коричневого цвета, кожаный пояс, ножны с пустыми ножнами, башмаки порваны. Короткая кольчужная рубаха. Видно, не слишком бедный. Похоже, лазутчик. Волосы тёмные, в грязи. Лицо молодое, лет двадцать пять, губы сухие. На шее — амулет из кости с какими-то узорами.

— Врешь, не сорвешься, — сказал кто-то из стражи, когда татарин не то споткнулся, не то попытался вырваться. Прохор мрачно глянул на него и кивнул в сторону крепости.

— В избу. На замок и охранять.

— Не допрашиваем пока, — сказал Прохор кому-то. — Очухается — глядишь, сам заговорит. Сейчас у него в башке только звон и искры. Дадим отваляться.

Очень хотелось узнать, как его поймали, но спрашивать сейчас неудобно. Может, потом.

С пленного сняли кольчугу и втащили его в избу — ту самую, в которой я сидел. Заперли, и снаружи осталось два казака с ружьями — охрана.

Я вернулся к своей сушильне, глянуть, как идет работа. Сегодня у меня насыщенный день. Еще надо и кузню вторую закладывать и печь для обжига руды. А от этой беготни и организационной деятельности уже голова кругом.

И тут — выстрел.

В остроге.

Сначала один. Потом второй. Послышались крики.

Я выскочил наружу. У ворот острога уже толпа.

Забежав внутрь, я увидел окровавленное тело татарина около избы.

Пищали казаков-охранников еще дымились.

Там уже стоял Ермак и прочие руководители. Судя по физиономиям — недовольные, и очень.

— Говорил, что хочет что-то рассказать, если его не убьют, — оправдывался казак. — По-русски прямо! А как я дверь открыл, так он на меня и прыгнул!

— Тебя как учили? — зло сказал Ермак. — Без приказа не открывать! Видишь, что получилось? Плетьми бы тебя поучить, если словами не доходит… Ну да ладно, на первый раз прощаю. Помню о твоих заслугах в боях.

Рядом стоял начальник охраны Лука, и по его взгляду можно было точно сказать, что он прощать, в отличии от атамана, не собирается точно. Похоже, придется сегодня непутевому охраннику спать исключительно на животе, потому что филейная часть будет болеть.

Но может и правильно. Подверг недотепа риску и свою жизнь, и жизнь товарищей. И плюс ко всему ценного «языка» потеряли.

Надеюсь, кольчугу сохранили. На ней можно будет стрелы и другое оружие опробовать.

Казак стоял, опустив голову, и виновато разводил руками.

— Ай-ай-ай, — произнес, заглядывая в ворота, пожилой купец-татарин.

В острог ему вход был запрещен. Он смотрел на тело своего земляка-единоверца с расстояния.

— Такой молодой, и погиб ни за что, ни про что! Ну зачем воевать? Попался, так рассказывай! Будешь дружить с Ермаком, так он тебе жизнь сохранит! Зачем тебе этот хан Кучум! Он злой! Плохой он человек! Уже бы давно договорился с русским царем, и был бы мир на этих землях! Нет, хочет власти, хочет всеми повелевать! Тьфу!

Он продолжал причитать, а я понял, что больше ничего важного происходить не будет, и ушел.

Все, хватит отвлекаться. Пора начинать делать кузню, и на сегодня, наверное, это все. Староста уже нашел строителей.

…Работа пошла сразу. Расчистили, вынесли десятка два булыжников, убрали мусор, вытащили оставшийся с незапамятных времен пень. Потом разметили по колышкам основание. Сделали прямоугольник — восемь шагов на шесть. Это хватит и на горн, и на наковальню, и на верстак, и на проход.

Фундамент простейший, из собранных камней. Стены из бревен, обмазанных глиной — защита от огня в кузне дело необходимое!

Внутри настелили пол, но не полностью. У горна сделали земляной, чтобы не загорелось. Поставили стойки, на стенах закрепили крюки. Скоро здесь появятся первые инструменты — молоты, клещи, сверла, пробойники. Под верстаком будут храниться ящики с заготовками — полосами железа, обломками старых подков и всем остальным.

Пока мазали стены, я занялся горном.

Горн — сердце кузни. Без него всё остальное — просто сарай.

Я начал с основания. Выложил его из самых плотных валунов, между ними — слой глины, песка, золы. В центре — ниша под жаровню. Топку сделал не сильно глубокой, но широкой — чтобы можно было разложить заготовки, нагреть сразу несколько деталей. Снизу оставил отверстие под поддув — туда встал глиняный патрубок. Рядом — меха. Их собрали из старых козьих шкур, бересты и ясеня. Вышло вроде крепко и воздух не пропускало.

Когда горн стал готов, я обложил его глиной. Как просохнет, можно будет начинать. Недели две, по хорошему, на это уйти должно.

Тем временем начался вечер. Стемнело быстро, подул холодный ветерок.

Возвращался уже по тёмному. В городке гудели костры, кто-то пел у пристани, кто-то точил нож на улице. Вот она, моя изба. Приятно знать, что ты здесь под защитой стен.

Дверь заскрипела уже по-знакомому. Внутри сухо, немного пахнет глиной, железом и копотью от свечки. Усталость валила. Плечи просели, будто бревна в руках таскал. Кстати, так и было! Я умылся, стянул сапоги, сложил пояс с ножом и саблей под руку и рухнул на нары.

Сон пришёл сразу. Густой, как деготь. Без видений. Просто провал.

Не знаю, сколько прошло времени — час, два, может, больше. Ночь была тёмная, хоть глаз выколи. И вот среди этой тьмы, в тишине, я почувствовал — что-то не так. Не шум, не шаги — нет. Будто какая-то перемена в воздухе. Словно что-то появилось рядом с избой.

Сначала подумал — ветер. Но окна закрыты. Потом — кошка. Но здесь кошек не водится. Потом я услышал это.

Деревянный скрип. Едва уловимый, тонкий. Так скрипит дверь, когда ее осторожно приоткрывают. И приоткрывают чуть-чуть, чтоб не впустить свет с улицы.

А затем я услышал медленные приближающиеся шаги. И почувствовал мерзкий рыбный запах.