…Удочку я начал мастерить еще накануне вечером, когда стемнело и заниматься что-то серьезным стало уже лень. Сделал ее из орешника — он легкий и гибкий. На леску пошла конопляная нить, которую я взял у Лаптя. Поплавок был из выструганной веточки бузины — в ней сердцевина мягкая, легко выковырять. Крючок — из небольшого гвоздя.
Наживку выбрал простую, зато надежную — мякиши хлеба. Некоторые вымочил в козьем молоке, а к еще одному кусочку добавил капельку меда. И еще накопал червей. Здоровенных, жирных. До того больших, что страшно их было в руки брать (шутка).
Да, я решил сходить на рыбалку! Понимаю, что не вовремя, но иначе на нее вообще можно не выбраться! Война — не повод отказываться от простых человеческих радостей. Даже более того, в трудных условиях они становятся куда более ценны. Отвлекаться надо, это я понял еще в Афганистане. Психику надо разгружать обязательно. Даже если ты хорошо переносишь все тяготы, отдых, по меньшей мере, заставляет мозги работать лучше. А хорошо работающий мозг, скажу по секрету — штука в хозяйстве очень важная. Практически незаменимая.
К тому же, я просто обожаю рыбалку!
Утром проснулся рано. Солнышко только-только начало просыпаться, свет едва коснулся верхушек деревьев. Воздух — чистейший, с привкусом хвои и чуть влажной земли.
Я выскользнул за ворота и пошел вдоль берега. Не туда, где обычно купаюсь. Подальше. Рыба там должна быть более смелой.
Место выбрал там, где течение слегка замедляется, а деревья нависают над водой. Вода здесь темная, глубокая. Закинул удочку, уселся, начал ждать. Сидел в тишине, почти не шевелясь.
…Первая поклевка оказалась такой, что я чуть не выронил удилище. Удочка согнулась дугой, будто кто-то снизу решил утащить ее на дно. Минуты три я тянул, осторожно, по сантиметру, замирая на каждом рывке. Рука уже подустала, когда в воде показалась серебристая спина. Лещ! Но не обычный, к каким я привык в Подмосковье, а величиной больше ведра. Килограмм девять, не меньше. Я подцепил под жабры, выволок подальше на берег. Он полежал, пошлепал хвостом и затих.
Начало, надо сказать, многообещающее. Такого я не ожидал.
Смотрел на леща долго и с восхищением.
Потом снова забросил удочку. Не прошло и минуты, как потянуло с такой силой, что я чуть не улетел в реку. То, как тащил лещ, по сравнению с этим подводным монстром оказалось ерундой.
Я боролся с рыбиной где-то полчаса. Леска тянулась в сторону, то под берег, то в глубину, но потом все же на секунду показался. Когда спина чудовища мелькнула у поверхности, у меня в животе похолодело — осетр! Настоящий! Сомнений быть не могло.
Он не рвался резко, но упрямо давил вниз, в глубину. Удочку сгибало до предела. Я боялся, что леска — хоть и крепкая, но самодельная — просто не выдержит. Но потом я все-таки вымотал его окончательно. Завел его к самому берегу, схватил за жабры и выволок на сушу.
Не меньше двадцати килограмм. А то и двадцать один. С половиной. И это, наверное, еще небольшой для этих вод.
Я твердо решил, что если останусь в живых, серьезно займусь рыбалкой. Потому что это не рыбалка, а фантастика! Вот что экология животворящая делает. Отсутствие промышленности имеет свои плюсы.
Наверное, на сегодня все. Хватит ловить. Если попадется еще что-то подобное, дотащить до города будет проблематично. Поэтому рыбу — на веревку, и возвращаться.
Отдать ее, наверное, в общий котел. Проблем с едой в городе нет, но я внесу еще и свой вклад.
Закончив рыбные дела, я засобирался в кузню, но по дороге меня остановил Ермак.
— Никуда не ходи, будешь сейчас нужен. Ты у нас башковитый стал после того как по башке получил, хахаха, и я хочу, чтоб посидел на встрече.
— Как скажешь, Ермак Тимофеевич, — ответил я. — А что за встреча?
— С одним ханом, — коротко ответил он. — Сибирских татар. Кучум ведь не отсюда, как и мы, пришел издалека и разбил старую татарскую власть. Он связан с Бухарой, как мы с Москвой. Правда, кажется, что сейчас его Бухара поддерживает его больше, чем нас Москва. Но некоторые рода остались и в драку не вступали. У тех, кто приплывет, поселение в верховьях Вагая, туда никто не сует нос без крайней надобности. Считается, что они ни за Кучума, ни за нас.
— А чего они к нам направились?
— Кто его знает, — развел руками Ермак. — Вот это и надо понять. Может, предложить чего хотят, а может, с другими целями. Или Кучум им пригрозил, союза ищут. Это было бы неплохо, да только вряд ли. И с такими союзниками надо держать ухо востро — в любую секунду в спину ударят.
Прибытие намечалось довольно скоро, и я снова побежал на Иртыш, смыть с себя рыбий запах. А то нехорошо как-то важная дипломатическая встреча, а я тут, как не знаю кто.
Ермак, кстати, приказал выдать мне одежду, какую, наверное, сам бы не надел — слишком уж яркая. Но для встречи с ханом она годилась. Рубаха из плотного сукна, темно-синяя, с вышивкой по вороту — не золотой, конечно, но тонкой и аккуратной. Поверх нее — кафтан, тёплый, длинный, застёгивающийся на кожаные петли с костяными пуговицами. Цвет — тёмно-зелёный, почти черный.
На ноги — сапоги новые, мягкие, с узорами на голенищах, вырезанными резцом. Штаны тоже не простые — суконные, серо-стального цвета, узкие в голени, но удобные. В общем, все говорит о том, что я не простой работяга, а человек весьма важный.
— Пояс, — сказал Ермак, показывая на лежащий в свертке широкий темно-синий кушак. — Без оружия не пойдешь, но саблю не вешай. Пусть будет нож. Покажи, что ты не воин, а умный человек, советник. Таким и выгляди. Есть у тебя большой нож? Нет? Сейчас будет.
Ермак ушел и через минуту вернулся.
— Его возьми. Под стать одежде. Это хороший нож.
Я взял в руки, взвесил. Тяжёлый, ладный. Рукоять тёмная, гладкая, сделанная из рога. Без украшений, только простое кольцо на конце для темляка. Гарда небольшая, но аккуратная, удобная. Стальное лезвие длиной сантиметров двадцать пять не широкое и не узкое, гладко наточенное, с едва заметной волной узора.
Ножны — чёрная кожа, прошитая жилой, с железным наконечником и креплением на ремень. Видно — вещь серьёзная, не показная, но уважаемая. Такой нож на пояс вешают не для драки, а чтобы показать: обладатель его человек не простой.
Но и для драки он подойдет, да еще как.
— Я его когда-то из степи привёз, — тихо сказал Ермак. — Хороший нож. Не потеряй.
Делегация Хана Агдаша прибыла к городу через час на двух лодках — широких, низкими, с высоко поднятыми носами. Они шли неспешно, под управлением опытных гребцов. Весла двигались в такт, не слышно ни голосов, ни лишних звуков — всё сдержанно, почти церемониально.
На первой лодке, как мне сказал Ермак, сидел сам Агдаш и его советник Каптак. Молодой хан держался прямо, цепким взглядом оглядывая берег. Лицо — смуглое, одет в длинный синий халат из плотной ткани с тёмно-золотым орнаментом по краю. На голове — небольшой тюбетей, украшенный узором. На поясе — короткий кривой меч в ножнах из светлой кожи с медными накладками.
Советник оказался гораздо старше хана. Худощавый старик с лицом, похожим на высушенное яблоко, в халате серого цвета и с платком, обёрнутым вокруг шеи. Никакого оружия он не носил.
Во второй лодке — свита: шесть человек в кожаных доспехах. Луки за спиной, сабли у поясов. Один держал флаг — квадратное полотнище, на котором чернел профиль птицы.
На берегу их ждали. Ермак стоял первым, чуть позади — Мещеряк, сотники, Скрыпник и я. Людей вокруг почти не было — стража оттеснила зевак. Казак с барабаном отбил короткую дробь, как при встрече уважаемого гостя.
— Хан Агдаш, — сказал Матвей, — из рода Тайбугидов. Они правили этими землями до Кучума. Когда тот пришел, некоторые сибирские ханы пытались сражаться и были разбиты, а некоторые вроде как признали власть Кучума, но сохранили самостоятельность. Агдаш правит не как Кучум. Больше как старейшина. У них есть совет, единолично важные вопросы он не решает.
Когда лодка ткнулась в берег, Агдаш ловко прыгнул на берег. Его советник вышел медленно и осторожно, и они пошли к нам. Татарская охрана держалась на расстоянии десятка метров.
Ермак шагнул вперёд, прищурившись, будто от солнца.
— Здрав будь, хан Агдаш, — сказал он. — Гостю у нас всегда рады, коли он с открытым лицом и без злого умысла.
— Здрав будь и ты, Ермак Тимофеевич, — спокойно ответил Агдаш. — Я пришёл, чтобы поговорить о мире.
— Пройди в наш дом, присядь, и мы выслушаем твои слова, — проговорил Ермак, и все направились в город.
Мы прошли в избу, в которой у нас проводились совещания. В ней меня и обратно принимали обратно в отряд.
На столе без скатерти стояли миски и блюда с хлебом, лепёшками, вяленой рыбой, тонкие полоски сушёного мяса и прочим. Чай налит в деревянные кружки, из глиняного чайника ещё тянулся пар. Здесь пили в основном иван-чай, и судя по запаху, в этот раз налили его же.
Охрана — как казачья, так и татарская, осталась снаружи. Внутрь прошло всего пятеро, включая меня. Сотники и Елисей — тоже за дверью. Мне показалось, что я спиной чувствую недовольный взгляд Елисея. Чего ты нервничаешь, хмыкнул я. Все равно собрался сбежать. Но вообще-то я думал, что на встрече с нашей стороны будет побольше людей. А тут Ермак, Матвей, и я. С ума сойти, большая честь мне оказана. Видать, ценит Ермак мои мозги.
Ермак сел на торце стола, слева рядом с ним — я, Мещеряк — по правую руку от атамана, Агдаш устроился напротив Ермака, его советник — справа, то есть недалеко от меня.
…Когда кружки с чаем опустели наполовину, Агдаш отодвинул свою подальше и немного повернул ее, будто делая какой-то знак. Затем он медленно взглянул на Ермака.
— Мы с тобой не первый день живём на этой земле, — сказал он. — Хотя и ты пришёл недавно, а я родился здесь. Но так устроена жизнь — кто-то пришёл раньше, кто-то позже, а земля всех помнит и принимает к себе, когда придет срок.
Ермак молчал. Только качнулся чуть на лавке — то ли удобней сел, то ли просто показал, что слушает.
— Я недавно говорил с Кучумом, — продолжил хан. — Он умный человек. Он понимает, что война с тобой будет стоить дорого. Людей много погибнет. Сил много уйдёт. Потому он передал мне слова — мир возможен. Но с условиями.
Мещеряк чуть повёл плечом, но ничего не сказал. Я посмотрел на Каптака — тот не сводил с меня глаз. Взгляд сухой, цепкий. Как будто не Ермака он слушал, а мою реакцию оценивал.
— Говори, — сказал Ермак. — Какие условия?
— Первое — раздел. Где ваши, где наши. Чтобы граница была ясна. За чужую границу войска не заходят. Второе — ясак. Кучум согласен, чтобы ты собирал его с тех, кто останется под тобой. Но не с чужих.
— А третье? — спросил Ермак, будто зная, что будет еще что-то.
Агдаш посмотрел ему прямо в глаза.
— Ты должен покинуть Искер. Этот город — ханский. Его построили до тебя. Он — знак власти, и пока ты в нём, вся Сибирь видит, что власть перешла к тебе. Кучум не потерпит этого. Хочешь земли — будут тебе земли. Хочешь торговать — торгуй. Хочешь мира — он возможен. Но не отсюда. Не с этого берега.
Повисла тишина такая, что я стал слышать стук своего сердца. Ермак, слушая Агдаша, сидел недвижимо, как скала.
— Говорит Кучум красиво, — сказал Ермак наконец. — И ты, Агдаш, человек неглупый. Но ответ мой будет простой. Город мы брали с боем. Мы здесь кровь проливали. Мы его удержали. И оставим за собой. С этой земли мы не уйдём.
Агдаш прищурился.
— Тогда ты отвергаешь предложение?
— Нет, — ответил Ермак. — Границу — давай определим. Где чья земля, чей род — пускай ясно будет. Торговать — тоже ладно, я не против. Пусть идут караваны, пусть товары текут по Иртышу, лишь бы без оружия. Ясак с чужих я не возьму, а с моих — буду. Но Сибир — мой.
Каптак впервые пошевелился. Медленно кивнул, всё ещё глядя на меня. Было в его взгляде что-то тяжёлое.
— Я передам твои слова, — тихо сказал Агдаш. — Но Кучум вряд ли согласится. Для него Искер — сердце власти. И он хочет вернуть его себе.
— Это не получится, — произнес Матвей. — Тут даже нечего обсуждать.
Агдаш не ответил и поднялся из стола. И сразу за ним — советник.
Ермак тоже встал.
— Ещё увидимся, хан. И лучше бы, чтобы ты тогда снова пришёл с миром.
— Лучше бы, — повторил Агдаш. — Только не всегда мы выбираем, с чем приходить.
…Когда Агдаш с советником и свитой уплыл, мы снова вернулись в избу. Но в этот раз людей в ней стало побольше.
Пришли все сотники, Елисей, Лиходеев, начальник охраны, в общем, все боевое руководство.
Все быстро расселись и стали смотреть на Ермака в ожидании того, что он скажет.
— Вот что сказал татарский хан — Кучум хочет мира, — произнес Ермак.
Раздалось хмыканье. Кто-то не сдержал усмешку.
— Мир ихний такой: поделить земли. Часть Сибири нам, часть остаётся под Кучумом. Ясак собирает тот, кто хозяин земли. И чтоб чужие туда не совались.
Лиходеев недоверчиво покрутил головой.
— Аж не верится, что Кучум перестал хотеть крови.
— Я сказал: мир, это хорошо. Торговать, договариваться без стрельбы — можно. А про себя думал — начать с этого, а там, как помрет Кучум, можно будет и его земли осторожно перевести под власть царя. Великие дела часто начинаются с маленьких шажков. Но увы, у Кучума имелось одно условие.
— Какое? — спросил кто-то из сотников.
— Мы должны уйти из Сибира. Город должен достаться Кучуму.
Молчание в избе оборвалось, как струна. Все загудели.
— Чего⁈
— Совсем с ума спятил?
— В чисто поле, что ли, нас гнать хочет?
— Нет татарам доверия! Помним, что случилось с Иваном Кольцо!
— То есть, они нас выпроводить хотят, как попрошаек? — переспросил Лиходеев. — Хахаха!
Мещеряк пожал плечами:
— Он нас на бой вытягивает, известное дело. Уйдём — потеряем всё. В чистом поле нас сожрут. Это ловушка. Сейчас у нас не хватит сил с татарской ордой без защиты стен сражаться. Тут и со стенами нам придется ох как сложно…
— Потому, — произнес Ермак, чуть повысив голос, — я и не согласился. Сказал Агдашу, как есть. Земли делить — ладно, можно поговорить. На том политика и держится. Испокон веков враги договаривались. Торговать — пожалуйста. А вот Сибир — мой. Мы его брали, мы тут стоим. Мы укрепляли, строили, кровь лили. Отдашь — больше не вернёшь.
— А что Агдаш? — спросил Черкас. — Зачем тогда приехал? Что, не знал, что мы отсюда не уйдём? Глупый, что ли?
— Он не глупый точно, — ответил Ермак. — Думаю, его попросил Кучум. Съездить, посмотреть, что у нас тут. Поговорить, узнать, есть ли у нас воля и решительность. А может, еще зачем.
…Кучум сидел на подушках, облокотившись на меховую подстилку, возле него лежала сабля в ножнах. Лицо казалось спокойным и холодным.
Перед ним стоял, склонив голову, Агдаш. Его были руки сложены на поясе. Он не шевелился.
— Ну что… — лениво проговорил Кучум. — Они, конечно, отказались?
— Да, повелитель, — тихо отозвался хан. — Ермак не соглашается покинуть Искер. Сказал, что город брали с боем, и уходить не намерен. Поделить земли и торговать — да, но из города ни на шаг.
Кучум усмехнулся.
— Ермак не глуп, — сказал он. — Он знает, что только выйдет из-за стен, я ударю. У него нет шансов и в городе, а уж вне его — тем более. Хотя нельзя было исключать возможности того, что он настолько в отчаянии, что согласится и на такое.
Хан помолчал, глядя куда-то за полог. Дым из жаровни тонкой струйкой полз кверху. Потом Кучум повернул голову и посмотрел на Агдаша.
— Скажи лучше, что ты там увидел? Внимательно смотрел? Мои разведчики проникнуть в острог толком не могут.
— Смотрел, повелитель, — кивнул Агдаш. — Людей в городе столько же, сколько в тот раз, когда я был там прежде. Новых укреплений в остроге нет. Ничего нового. Ни складов, ни сооружений, ни пушек, ни каких-то странных вещей. Только отделили часть острога, сделали стрельбище, как я понял. В остальном — все по-старому.
— Это хорошо, — кивнул Кучум. — А кто был на разговоре с тобой?
— Ермак, Мещеряк, и какой-то человек, я его не знаю. Раньше его не видел. Держался он скромно, все время молчал. Я велел советнику понять, кто он и чего хочет. Советник умеет заглядывать в душу, но сейчас не смог. Человек закрыт. Спрятан.
— Это и есть тот, чью душу изменил шайтан, — помрачнел Кучум. — Как его Ермак ценит, даже на переговоры пригласил.
Он помолчал.
— Ладно, — после паузы произнёс Кучум. — Что мы хотели, то мы узнали. Ничего нового в Искере нет. Ермак хочет держаться. Ну, пусть будет так. После уничтожения каравана мы захватим город. А ты… — он внимательно и жестко посмотрел на Агдаша — будь готов вмешаться.
— Понял, повелитель, — еще ниже склонил голову тот.
— Все случится очень скоро.