Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 3

Проснулся я по старой привычке на рассвете. Внутри будто часы, заведённые армейскими годами. Только в этот раз не было ни тепла, ни привычной тишины спальни. После пробуждения меня встретили покосившиеся балки, запах трав и сырого дерева. Чуть слышно потрескивали угли в печи (вчера перед сном я ради пробы разжег ее), стены из брёвен дышали неуютным холодом.

Я сел, прислушался. Городок ещё дремал. Из окна потянуло дымом, землёй и чем-то мясным — видать начали варить еду. Я потянулся, хрустнули суставы. Тело отзывалось упругостью, которую я уже давно забыл.

Я понял, что хочу есть, но для начала решил умыться. Неумытыми едят только аристократы или дегенераты! Я сунул за пояс нож и вышел наружу. Воздух встретил прохладой. На востоке только-только пробивался розоватый свет, ветерок с Иртыша нёс запах воды и дикой зелени. Ворота в стене уже были приоткрыты, у них стоял сонный казак с пищалью. Он кивнул мне, но ничего не сказал.

Я спустился к реке. Вода темнела между зарослями. На мелях вдалеке хлопали утки, шевелилась трава. Я прошёл дальше, чтобы не мешать никому, и чтобы самому остаться незамеченным. Там, где сосны отступали и берег был пологим, разделся и вошёл в воду. Погрузился с головой, вынырнул — и вдохнул так, что лёгкие чуть не лопнули от удовольствия.

Плавал я, как в молодости. Уверенно и быстро.

Где-то метрах в тридцати от берега ударила рыба. Большая. Очень большая. По звуку — килограммов десять, не меньше. Лещ? Карп? Или сазан, каких на юге ловили? Я присвистнул.

— Эх, сходить бы на рыбалку… — пробормотал я вслух. — Тут, наверное, лещ на пять кило — недомерок, как у нас плотвичка с ладонь. А щука пополам лошадь перекусит.

Я выбрался из воды, постоял, чтобы высохнуть, и оделся. Тело стало бодрым, свежим, будто заново родился. Когда вернулся к воротам, охранник посмотрел на меня чуть внимательнее, но снова ничего не сказал. Внутри городка уже шевелились люди: кто-то нёс дрова, кто-то открывал лавку. Сильно пахло дымом и свежей кашей.

Я направился к общей столовой (трапезной). Накануне Лука сказал, что там завтракают все, кто холост или без хозяйки. Изба с широким входом стояла у края базарной площади. Внутри нее длинные деревянные столы и лавки. В углу — огромный котёл, из которого деревянным черпаком разливали еду.

Я вошёл, и на мгновение все притихли. Но только на мгновение, не больше. В помещение было десятка три казаков, в основном молодые. Никого в возрасте Ермака или Луки. Все сидели тесно, плечом к плечу. Разговаривали, смеялись, что-то вспоминали. У стены был свободный угол. Я молча пошёл туда, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Каша оказалась на удивление вкусной — пшенная, густая, с кусочками мяса. Пахла замечательно. Из другого котла мне в глиняную кружку налили горячий отвар из трав, а затем дали ржаную лепёшку.

Я ел молча, краем глаза наблюдая за людьми, чувствуя себя чуть ли не шпионом. Некоторые тоже украдкой поглядывали на меня. Кто-то толкал соседа, что-то шептал, показывая в мою сторону пальцем. Но близко никто не подсел.

Однако еда — дело объединяющее. Всегда, везде, в любое время, в любой стране. Скоро шаманские глупости забудутся.

Один из казаков, худой, рыжеватый, в залатанной одежде, громко вздохнул:

— Каша-то сегодня, как у боярина! Мяса положили столько, что треснуть можно.

Несколько человек хмыкнули. Я улыбнулся, но вряд ли на мою улыбку кто-то обратил внимание.

Я ел, запивая травяным отваром, и думал о том, что создание самострела будет началом того, что мне снова начнут доверять.

…Закончив завтрак, я пошел искать мастерскую плотника. Мне нужно дерево для ложа. Сухое, добротное, без сучков, с ровным волокном. Идти в лес и рубить не получится. Из сырого дерева ложе не сделаешь, а сушить его не один день и даже не один месяц. Но если в городке есть плотник, то у него должен быть запас высушенной древесины.

Без плотника город существовать не мог, поэтому по сторонам я поглядывал с оптимизмом.

Нашёл я то, что искал, довольно быстро — по звону топора и запаху свежего дерева. Мастерская стояла чуть в стороне от главной улицы, у небольшого склона, где начиналась тропа к реке. Широкое, невысокое строение, кое-где закопчённое, с большой дверью.

Я постучал и вошел.

Внутри было тепло. Всюду лежало дерево — брусья, доски, обрезки, стружка. На полках — инструменты. В углу — стопка чертежей на пергаменте.

В мастерской сейчас находился один человек. По внешнему виду нетрудно было догадаться, что он здесь главный.

Он стоял у верстака, в правой руке держал малый топор, а другой придерживал заготовку. Невысокий, но плотный, как дубок, в выношенной кафтанной куртке, с ремнём, на котором висел нож. Волосы с проседью, борода — густая и широкая. Пальцы потемнели от смолы. Лицо обветренное, не худенькое, и веселое.

Обут плотник был в лапти.

Когда я вошел, он оценивающе оглядел меня с головы до ног.

— Здрав будь, мастер, — сказал я. — Нужна помощь.

Затем, после паузы, добавил:

— Я Максим. Мы, наверное, были знакомы, но я тебя не помню.

— Здравствуй. Слышал о твоей истории, — ответил плотник. — А я Дементий. По прозвищу Лапоть. Оно мне почему-то нравится!

Он захохотал.

Я улыбнулся. Плотник, похоже, человек легкий и положительный. Не такой, как Мещеряк, который готов закопать меня в землю просто на всякий случай.

— Лапти — хорошая обувь. Легкая. И ноги в них не потеют, не то что в сапогах. Во время работы ходить в них — милое дело. А для боя, конечно, лучше сапоги, они попрочнее.

— Полностью согласен, — ответил я, хотя переобуваться в лапти очень не хотелось.

— Говори, с чем пришел, — зычно произнес Дементий, закончив диалог о лаптях.

— Хочу сделать самострел. Свой. Мощнее, чем те, которые есть в отряде. Мне нужна сухая древесина, ложе вырезать.

— А чем тебе не нравятся те, которые я делал? — наклонил голову Дементий.

О, черт. А так хорошо все начиналось!

— Нет, нравятся… — дипломатично заговорил я. — Но почему бы не попробовать изготовить еще лучше?

Лицо Дементия расплылось в улыбке.

— Правильно мыслишь. По-нашему, по ремесленному! Я и своим ученикам говорю — плох тот мастер, который не хочет придумать лучше, чем делали до него! Они меня, правда, слушают в половинку уха. Молодые еще!

— И к тому же, — добавил он, — самострелы делал не я. Моего там почти одно ложе. А остальное — это к кузнецам. Мне и своей работы хватает.

Он поставил топор, вытер руки о штанину, прищурился:

— А ты вообще резать умеешь?

— Да, — ответил я. — Работал и с деревом, и с железом. Потом, правда, забросил это. Но когда валялся без чувств, голоса кое-что еще рассказали.

Дементий молча прошёл мимо, к дальнему ряду, где стояли аккуратно сложенные доски. Провёл пальцами по одной, постучал по ней костяшками. Ясень, насколько я смог разглядеть.

— Третью весну сохнет. Прямая, без трещин. Возьми. Посмотрим, что из тебя выйдет.

Я опешил. Не ожидал, что даст ее так быстро.

— Мастер, благодарю. Я тебе потом покажу, как всё выйдет…

— Не потом, — отрезал он. — Сейчас покажешь. Сюда ставь.

Он шлёпнул ладонью по верстаку.

— Нож есть?

Я показал свой. Он фыркнул.

— Это для еды. Ну или врага кромсануть, если вплотную сцепились. Сейчас будет тебе нож.

Из-за спины он достал столярный нож-резец. Подал мне его, а затем дал еще одну доску — плохонькую, скособоченную, и сел на табуретку.

— Режь. Покажи на этой, как ты умеешь. Та доска хороша, ее жалко погубить.

Я снял несколько стружек. Дементий смотрел молча, потом положил руку на мою заготовку и довольно усмехнулся.

— А ты и впрямь с руками. Не дуришь. Работать умеешь.

— Ты все можешь сделать сам, но я хочу показать, что тоже не лыком шит. Я сделаю ложе для самострела. Ты же не возражаешь?

— Конечно, нет. Вот схема, — ответил я и протянул ему доску с чертежами.

— Ишь ты, — сказал он, внимательно посмотрев на нее. — Интересно придумал.

Дементий встал, потянулся, взял в руки плотницкий топор и начал ловко вырубать форму ложа. Без спешки, но быстро и чётко. Каждое движение у него было очень точным. Мастер, однако.

— Ты умеешь обращаться с деревом, — уважительно сказал я.

— Ага, — самодовольно улыбнулся он. — Дерево — оно живое. Его не просто резать — с ним говорить надо.

Скоро ложе было готово. Получилась прямо на загляденье. Его надо будет пропитать маслом от сырости, но это уже потом. Не все сразу.

— Давай, делай самострел, каких тут еще тут не видели, — сказал на прощание Лапоть и хлопнул меня на плечу. Не крепкого человека такой удар наверняка сбил бы с ног.

— Как сделаю, тебе первому принесу показать.

— Вот это правильно, — засмеялся Лапоть. — Но ты еще и за стрелами придешь. Кроме как у меня, древки нигде не сыщешь.

— Конечно!

Я пошел к двери, но Лапоть остановил меня и протянул плотницкий нож-резец.

— На, дарю.

— Спасибо! — обрадовался я. Вот уж чего не ожидал, так это такого поворота событий.

— Если получится, договоримся, чтоб у меня был такой же самострел. Ага?

— Да, сделаем!

Половина работы была сделана. Хотя нет, какая половина. Главное еще впереди. Ложе — это ерунда. Но то, что плотник оказался человеком положительным — большая удача. Он, конечно, по статусу не заместитель Ермака и не сотник, но фигура в отряде уважаемая. Такие союзники здесь нужны!

Я усмехнулся. Политика, черт побери. А с другой стороны, чего смеяться. Да, политика! Причем большая! От этого городка зависит будущее Сибири.

Сейчас мне повезло. Теперь надо сделать так, чтобы везло и дальше.

Кузницу я нашёл, как и мастерскую плотника, тоже по запаху, хотя ожидал, что услышу звон. Но его пока не было — видимо, в работе возникла пауза. Запах висел в воздухе — густой, едкий, с примесью жжёного железа и сажи. Этот запах я узнаю с любого расстояния.

Улица привела меня на другую сторону города. Там, около внутреннего острога, стояло закопчённое, словно пережившее пожар, приземистое строение. Крыша из чёрных бревен, стены усилены глиняными обмазками. Из трубы дым валил в небо.

Я постучал по открытой двери и заглянул внутрь.

Кузница произвела на меня удручающее впечатление. Здесь не делали ружей, не отливали пушек, не точили стволы. Мастерская — примитивная, по всем меркам. Один горн, раздуваемый мехами. Наковальня на чурбаке, рядом бочка с водой. Железо свалено в углу — обломки, подковы, полусгнившие ножи. Всё как в деревне моего детства, только в шестнадцатом веке. Работать тут над чем-то сложным — как пытаться собрать микроскоп из кусков трактора.

Но деваться некуда. Если надо, будем собирать!

У входа стоял мужик. Широкий, как дверной косяк. Плотный, с руками, будто сделанными из дуба. Лоб закопчён до чёрного блеска, правая рука — без мизинца. Одетый поверх рубахи в кожаный фартук. Он глянул на меня исподлобья. Не сказал ни слова, ожидая, что я заговорю первым.

— Я — Максим. Мы знакомы, но проклятый татарин, прежде чем помереть, отшиб мне память.

— Я знаю, — мрачно ответил кузнец и перекрестился. — И еще знаю, что сказал шаман.

Я вздохнул.

— Он был неправ, так сказал отец Игнатий, и Ермак с ним согласился. Как тебя зовут?

— Макар, — ответил человек после паузы. Затем важно добавил:

— Я — главный кузнец.

— Мне нужна помощь. Хочу сделать самострел. Особый. Мощный. С железом нужно поработать… Небеса дали мне знание.

Он помолчал. Затем исподлобья взглянул на меня.

— Помощь, значит… А чего это ты сам не сделаешь?

— Могу и сам. Но кузни и инструментов у меня нет.

Макар пожал плечами.

— Если нет, значит, они тебе не нужны. Без тебя мы здесь обходились, и дальше обойдемся.

— Если не будешь помогать, скажу об этом Ермаку, — разозлился я. — Отец Тихомолв сказал, что моя душа чиста. Не думаю, что Ермаку понравится, если кто-то решит, что отряду не нужно более мощное оружие.

Макар недовольно прищурился и снова окинул меня взглядом. Через несколько секунд он развернулся, и, не говоря ни слова, пошёл внутрь. Я направился за ним.

Внутри было темно и жарко. Горн пылал, как пасть дракона. У наковальни стоял парень лет двадцати — худой, в золе по локоть. Чуть поодаль возился совсем ещё мальчишка, лет четырнадцати.

— Фома Заря и Гриша Малый, — буркнул Макар.

Затем бросил:

— Работать будем. Готовьте место.

Мы начали с плеч арбалета. Я объяснил, что нужен пружинистый металл, не тяжёлый, но упругий. В большом количестве нашлись обломки лезвий ножей, сабель, другого оружия. Они подходили наверняка больше, чем то железо, которое здесь где-то добывали.

Я сам взялся за перековку. Макар сначала хмыкнул, но молча стал смотреть. Под его взглядом работать было непросто, но привычка брала верх.

После того, как я отковал дугу, на металле остались острые заусенцы и неровности, поэтому я прошёлся напильником, сгладил кромки. Затем перешел к остальным металлическим частям.

Работал с удовольствием, руки будто сами знали, что делать. Молодые, сильные, они выполняли работу удивительно быстро.

Но на натяжной механизм — «козью ногу» — все-таки ушла уйма времени и сил. Есть было некогда, но голода я не чувствовал. Сделав, попробовал: работает, и работает отлично. Тетиву натянет!

Когда всё было готово, Макар протянул мне моток толстой тетивы. Лосиные сухожилия.

— Бери, — сказал он, глядя в сторону. — Лучше не найдёшь.

Однако! Наверное, понравилась ему моя работа. Сменил гнев на милость. Надо было с самого начала не выпендриваться! Ну да ладно, чего теперь говорить. Буду выше мелочей.

— Спасибо, — ответил я.

Очень хорошо, что вопрос тетивы разрешился сам собой. Она штука несложная, ее особо и не улучшишь, а с кожей и сухожилиями у Ермака должны уметь работать.

Так и оказалось. Тетива стала просто идеально.

Арбалет готов. Тяжелый, мощный, брутальный. Сделанный без отдыха, на одном душевном порыве. Мощность натяжения у него где-то килограмм в двести. Вес — не больше, чем у ручной пищали.

Теперь наконечники для стрел. Но с ними намного проще. На металл подойдут даже старые гвозди. Мы отковали десяток трехгранных наконечников.

Вечер был уже был не за горами, и я с самострелом (решил не оставлять в кузнице, когда вещь с собой, она целее будет), вернулся к Дементию. Ух и разгорелись у него глаза!

— Стрелы тебе сообразим царские, — пообещал он.

Древки мы сделали из берёзы, короткие, сантиметров двадцать пять. Оперение, посовещавшись, всё же решили сделать — так точнее полетят. Дементий принес пучок бересты, кожу, звериные сухожилия и клей из рыбьих пузырей. Я нарезал, отмочил, выгнул. Разумеется, никогда с такими материалами не работал, ну да ничего! Затем осторожно подсушили над печкой. Работалось быстро.

Каждый болт я проверил, как как патрон. Вес, длину, баланс. Все просто идеально!

— Договор помнишь — я тебе помогаю, но такой самострел ты мне делаешь? — сказал Дементий. — Не прям сейчас, но ты это дело не откладывай.

— Конечно! — пообещал я.

Затем я пришел с полностью готовым к стрельбе оружием к Макару. Посмотрим, что скажет.

— А ты умеешь работать, — сдержано похвалил он. — Не зря дыму на тебя перевёл. И стрелы хорошие. Лапоть делал?

— Спасибо, — сказал я. — Кое-какие — он, другие — я.

Кажется, Макар ко мне уже потихоньку начал привыкать. А его подмастерья восхищенных глаз с самострела вообще не спускали. Поняли ребята, что это устройство — не чета тем, которые сейчас у казаков.

Попросить пострелять, правда, пока что боялись.

Ничего, если будут такие самострелы нужны отряду, успеете, сказал я про себя.

Сказал, и подумал — а действительно, сильно ли они пригодятся в этих условиях?

Конкурент самострелу здесь — пищаль. Но, когда я их тут впервые увидел, меня, признаюсь, одновременно охватили и уважение, и раздражение. Простые, как бревно, тяжёлые, как… тоже как бревно. С примитивным фитильным замком, порох сыплют прямо в ствол, пыжом затыкают, как пробкой. Выстрел громкий, злой, с облаком дыма, сразу выдающим расположение стрелка.

Пищаль бьёт дальше и мощнее — да, не спорю. Прицельно — метров на сто пятьдесят. Мощный самострел точно попадет где-то на сто двадцать. Но из самострела стрелок может выстрелить с укрытия, по-тихому, не демаскируя себя дымом и грохотом. А после выстрела из пищали в любом случае жди ответ. И точность у арбалета на его дистанции будет повыше.

Самострел я могу перезарядить за тридцать, сорок секунд, особенно с «козьей ногой». Пищаль — в лучшем случае за минуту: насыпь порох, пулю, пыж, подожги фитиль. И попробуй это сделать на бегу или под стрелами!

И еще, о чем не все знают, после выстрела в стволе могут остаться искры — несгоревшие пороховые крупицы, горячие частички углей, тлеющие волокна пыжа или пакли. И они могут прекрасно взорвать порох при перезарядке. На этот случай после каждого выстрела следует прочищать ствол шомполом с влажной паклей… но это еще одна головная боль, и еще одна задержка при стрельбе.

А самострелу всё равно: дождь, снег, туман, искры. Главное — чтоб тетива не раскисла. А пищаль… да что там, сырой фитиль — и ты труп. Осечка, или еще что похуже, вроде затяжного выстрела. В сырости стрельба превращается чуть ли не в лотерею.

На короткой дистанции я из самострела попаду в мишень, как ножом в полено. Пищаль бьёт сильнее — да, но точно и надежно стрелять можно только стоя, с упора, желательно с треногой. Самострел стреляет из-за укрытия, с колена, лежа, да как угодно, хоть стоя на голове.

Самострел — это тетива, плечи и ложа. Всё легко можно починить, заменить. А пищаль? Сломался замок, повредило ствол — и большая беда.

Я сделал свой самострел не для красоты. Он тяжёлый, с широкими плечами, тетива из лосиных сухожилий — здесь это, наверное, лучший вариант из всех. С «козьей ногой» любой может натянуть его без особых усилий. Спуск надёжный, из толстого железа.

Он в первую очередь подойдет разведчикам и охотникам. Им не нужно громыхать. Им надо молча убить и уйти. А пищали пусть будут у тех, кто в строю, на стене, в крепости.

И самое главное, чуть не забыл! Я пока что всего не знаю, но уверен, что пороха у Ермака не так уж и много (хотя бы потому, что его вообще много не бывает). Его, конечно, привозят с Москвы или с городов поближе, но достаточно ли? А стрелы делать проще. Залежи руды здесь наверняка имеются, только разрабатывай. Дерева, бересты, клея и прочего — тоже завались.

Теперь надо пойти испытать самострел в лесу. Надеюсь, там обойдется без приключений, хотя стычки с татарами происходят постоянно.