Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 19

….Проснулся я, как и вчера, очень рано. Только-только небо начало светлеть, как в дверь постучал молодой казак, нерешительно переминавшийся с ноги на ногу.

— Ермак зовёт, — сказал он.

Сон моментально исчез. Видать, что-то срочное.

Я быстро оделся и пошёл. Ермак сидел у себя в избе, согнувшись над столом, на котором лежала нарисованная на пергаменте карта. Выглядел он уставшим и грустным.

— Садись, — буркнул он, не поднимая глаз. — Слушай. Сегодня ночью выдвигаемся. Идём навстречу обозу. Пять стругов, примерно сто человек. Пушки брать не будем. Идём налегке.

Я слушал молча. Ермак говорил коротко и сухо, словно уже мыслями был на реке.

— Обоз поднимается вверх по Тоболу, потом по Иртышу. У них, скорее всего, людей на лодках примерно столько же. Все сотники, кроме Черкаса, остаются здесь. Мещеряк тоже. Если встретим крупный отряд татар, не отобьёмся никак, потому и пушки не берем, бесполезно. Нам главное — с главой обоза переговорить, забрать припасы и вернуться обратно. Поведу я лично. Надо самому понять, что будет дальше, а тот, кто ведет обоз, должен хоть немного знать, что на уме у Строгановых.

Он резко поднял глаза и посмотрел прямо на меня.

— Ты остаёшься здесь. Ты нужен здесь. Дело очень рискованное, поэтому не пойдет со мной ни Матвей, ни другие. Если что случится, Мещеряк станет главным.

Я вздрогнул от неожиданности.

— Подожди, Ермак. Я пойду с тобой. Я буду там полезен. Я не хочу тебя оставлять.

Он нахмурился, но не повысил голоса.

— Нет. Ты здесь важнее. Будешь делать самострелы и прочее, что отряду пригодится. А там, если что, ничего уже не изменишь. Я сказал — остаёшься.

Кровь ударила мне в лицо. Понятно, что Ермак жалеет меня, но такое чувство, будто он не верит, что сможет встретить обоз, привести сюда и остаться в живых.

Поэтому я сказал:

— Тогда я уйду обратно к Строгановым. Им я точно нужен. И они давно звали меня к себе.

Ермак побелел, сжал кулаки и вскочил.

— Ты что, мне условия ставишь? — процедил он сквозь зубы.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, как боксеры перед поединком.

Потом Ермак вздохнул, махнул рукой и снова сел за стол.

— Ну спасибо, что не бросаешь. Ладно, пойдёшь с нами. Есть мысли, как укрепить струги? Слишком большой отряд, надеюсь, нам не встретится, но в сотню-другую ожидать можно.

— Сейчас подумаю, Ермак Тимофеевич, — ответил я. — Что-нибудь соображу, и сразу к тебе с докладом.

— Хорошо, — снова вздохнул Ермак.

Я повернулся, чтобы уйти, но он остановил меня.

— Погоди.

Он полез куда-то под лавку, достал тяжелый свёрток, положил на стол и аккуратно его развернул. Кольчуга.

Металлические кольца, мелкие и ровные, были соединены настолько искусно, что издалека могли показаться тканью. В лучах утреннего света кольчуга отливала тусклым, немного синеватым блеском. Очень дорогая вещь. Прочная и тяжелая. Кое-где кольца были немного смяты — очевидно, в бою кольчуга побывать уже успела.

— Подарок государя. Живи он сейчас, было бы все по-другому… Прочная. Стрелу держит, и даже саблю с пикой. Но думаю, стоит ли брать. Окажешься с ней в воде — моментом на дно.

Он задумался, щупая рукой плетение кольчуги, затем коротко тряхнул головой, и, не дожидаясь моего ответа, сказал:

— Всё-таки возьму.

На этом разговор закончился. Ермак снова замолчал, глядя в стену. Я вышел из избы, размышляя над его поручением.

На реке плыл плотный туман, стелющийся над водой, словно тяжёлое покрывало. Я пришел на берег, к нашим стругам. В голове крутились тревожные мысли. Неспроста Ермак, такой грустный, точно неспроста.

Лодки вытянулись стройной линией. В тумане они выглядели угрюмыми и почти мёртвыми. Мачты торчали вверх, как сухие деревья. Я приблизился к ближайшему стругу и медленно его обошёл.

Сделано всё было крепко, добротно — дерево хорошее, доски плотно пригнаны друг к другу, но их борта совсем низкие, почти без защиты. У казаков здесь я видел переносные щиты, но они здесь не совсем то, что нужно. А это значит, что в случае нападения татарам будет очень легко нас обстреливать — и не только простыми стрелами, а горящими. Я мрачно вздохнул, представив себе картину, как лодка, охваченная пламенем, беспомощно дрейфует по реке.

Нет, такого допускать нельзя.

Я шагнул дальше, внимательно осмотрев ещё несколько стругов. В голове, одна за другой, стали возникать идеи. Первая — самая простая и очевидная — заключалась в установке по бортам мощных деревянных щитов. Простые в изготовлении, они могли бы спасти людей от стрел, пущенных с берега.

Я даже уже представлял, какие щиты можно сделать — толстые доски, возможно, сдвоенные для надёжности, высотой больше метра, закреплённые на прочных опорах, чтобы выдержать удар стрелы. От пищали, конечно, не спасут, но огнестрельного у татар вроде бы мало, а древесины у нас предостаточно.

Потом пришла в голову еще одна мысль. Я вспомнил свой опыт из Афганистана. Там солдаты часто обмазывали бронетехнику глиной, надеясь, что она поможет от кумулятивных зарядов. На той войне это была защита скорее психологическая, а здесь глина вполне может пригодиться.

Даже если промазать глиной дерево, то оно немного «впитает» ее, изолирует от кислорода. А если на дереве образуется глиняный слой, то совсем хорошо. Он, правда, недолговечен. Если ходить по нему ногами, то разобьется мгновенно, поэтому для палубы такое не подходит. Но для бортов — вполне, особенно если смешать глину с соломой, песком или пеплом — тогда она будет лучше держаться.

Я подошёл к одному из стругов и провёл ладонью по гладкому борту, мысленно прикидывая толщину слоя глины. Полтора — два сантиметра будет достаточно, чтобы защититься от пламени. Поджечь лодку, покрытую таким слоем, будет практически невозможно. И держаться он сможет хорошо. Слишком тонкий быстро пойдет трещинами, высохнет и не прицепится к древесине, а толстый свалится под собственным весом.

Глины у нас полно, как и дерево. И еще тьма соломы, золы, песка. Для моего огнеупорного зелья хватит.

А вот хватит ли нам дня на все это? Почему Ермак, черт побери, не поставил задачу немного раньше? Зачем оставлять все на последний момент? Хотя, может, чтоб шпионы не видели и не успели быстро понять, что происходит что-то важное.

— Ермак Тимофеевич, появились у меня соображения, — сказал я, снова зайдя к нему в избу. Надо лодки укрепить. От стрел обычных и огненных.

— Объясни, что ты хочешь, — проговорил Ермак.

— Нужно поставить деревянные щиты и обмазывать борта глиной. Это защитит нас от обстрелов.

— Щиты — хорошо, а с глиной мы пытались, но у нас особо ничего не получилось.

— Теперь получится, — пообещал я. — Знаю, как надо. Какой толщины слой делать, и с чем ее смешивать. Держаться будет. Наш поход точно выдержит. А потом, если что, поправить можно.

— Хорошо, — сказал Ермак. Потом выглянул за дверь, и сказал какому-то казаку:

— Зови Лаптя и Тихона, надо дело обмозговать.

Не прошло и трех минут, как в избе стояли главный плотник и староста. Тихон выглядел озабоченно. Потирал бороду, понимая, что сейчас придется заниматься чем-то новым, а Лапоть смотрел спокойно, словно заранее зная, что дело серьёзное, но он с ним справится.

Я начал сразу, без предисловий.

— Лодки нужно срочно укреплять. Пять штук. Два дела нужно сделать за день. Первое — поставить большие деревянные щиты по бортам, чтобы стрелы не пробивали. Второе — обмазать борта и палубу глиной с золой и песком, чтобы не подожгли нас. Если прямо сейчас начнём, успеем к ночи закончить.

Лапоть кивнул сразу, даже не раздумывая:

— Щиты поставим быстро, дерево есть. Людей мне дайте помощников пять-шесть, и к вечеру управимся.

Тихон Родионович задумчиво нахмурился:

— Глины много понадобится, людей придётся снимать со всех остальных дел. Но если срочно надо, сделаем.

Ермак махнул рукой.

— Очень срочно. Снимай всех, кого сможешь. Дело важнее нет. Лапоть, берись за щиты. Максим, руководи всей работой. Если кто не из казаков будет много вопросов задавать, чего это вдруг начали со стругами заниматься, тотчас сообщать об этом Лиходееву, пусть думает, не шпион ли это.

Мы втроем дружно кивнули и пошли работать. Тихон направился снимать людей с других работ, а мы с Лаптем стали прикидывать, какие нужны щиты и сколько уйдет на них древесины.

Через четверть часа пошла работа. Щиты стали сбивать из крепких сосновых досок, благо их у нас хватало. Работа над самострелами, как и вся остальная, ушла в сторону. Начали с подмастерьями, а потом пришло десятеро от Тихона. Спросили, что им делать, и Лапоть тут же обеспечил их работой. Звуки от пил и молотков разносились далеко по округе.

Тем временем староста Тихон Родионович, взяв еще два десятка людей, лично пошёл за глиной. Мужики шли следом, вооружённые лопатами, тачками и вёдрами. Землю разрывали быстро, тяжёлая глина уходила в тачки и вскоре уже лежала кучами у берега реки, рядом с лодками. Другие таскали золу от костровищ и песок. Все смешивали прямо на месте, размягчая водой, пока глина не превращалась в плотную липкую массу.

Я лично контролировал работу на берегу. Как только первая порция смеси была готова, мы начали обмазку бортов. Работа шла быстро, хотя и была тяжёлой. Руки моментально стали липкими от глины. Ее наносили толстым слоем, втирая между досок и тщательно разглаживая ладонями, чтобы покрытие получилось равномерным и плотным.

Чуть позже Лапоть и его помощники принесли первые щиты и стали их крепить на бортах. Щиты были высокими, надёжными, их крепили на прочных опорах из досок. Через некоторое время лодки начали меняться прямо на глазах: деревянные борта покрывались коркой глины, а сверху вырастали крепкие стены щитов, способные защитить от стрел, а может, даже от пуль, если выстрелили издалека.

К полудню, когда солнце поднялось высоко и глина начала подсыхать, лодки стали приобретать совсем грозный и неприступный вид. Я почувствовал удовлетворение: то, что ещё утром было просто задумкой, становилось реальностью. Но отдыхать было рано. До вечера работы оставалось еще очень много.

Люди работали без передышки, перекусывая на ходу. Ермак время от времени подходил, смотрел и молча одобрительно кивал. Почему-то он был очень мрачным и грустным, таким я его еще не видел. Но размышлять об этом было некогда.

Лапоть продолжал сбивать щиты, а Тихон Родионович неустанно следил за подвозом глины и качеством замеса. Я же метался от одной лодки к другой, проверяя надёжность креплений и толщину глиняного слоя.

К вечеру, когда сумерки уже начали сгущаться над рекой, все лодки стояли готовыми. Даже быстрее, чем я думал. Устали мы, конечно, адски, но дело сделали. Щиты плотно прилегали к бортам, глина высыхала, становясь прочной, почти каменной оболочкой. Люди, усталые, грязные, но довольные, молча разглядывали свою работу.

Я почувствовал, что больше не могу. Всё тело чесалось от засохшей глины, одежда превратилась в нечто тяжёлое, липкое и неприятное. Захотелось отмыться, привести себя в порядок перед походом.

Я осторожно направился к тому месту на реке, на котором всегда купался. Дорога была знакомой, ноги сами вели через лесок к берегу, где скрывался от посторонних глаз маленький пляж. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев и едва слышным плеском воды.

Дойдя до берега, я с облегчением снял одежду, ставшую почти каменной от смеси глины и песка, и шагнул в прохладную воду. Первое мгновение холод был резким и неприятным, но уже через пару секунд он сменился приятным покалыванием, возвращая телу бодрость и силу.

Плавать в Иртыше вечером было особенным удовольствием. Темнота окутывала реку, вода, казалось, становилась мягче, ласковее, словно успокаивая уставшее тело. Я отплыл на середину небольшого плёса и с удовольствием нырнул, ощущая, как постепенно вода смывает остатки напряжения, грязи и тревог дня.

Вдруг тихий плеск прервал моё уединение. Я осторожно повернулся к берегу и в сгущавшихся сумерках увидел женский силуэт. Сердце забилось быстрее. Это была Даша. Она остановилась на краю берега. Меня она точно заметила. Постояв несколько секунд, она начала не спеша раздеваться. Я замер в воде, наблюдая за её тонкой, лёгкой фигурой.

Девушка осторожно вошла в воду и поплыла вперёд уверенными движениями. Поплыла ко мне.

Мы встретились почти посреди реки, молча глядя друг на друга. Она улыбнулась, и я почувствовал, как моё сердце начинает биться чаще. Мы были совсем близко, и внезапно оказалось, что слова больше не нужны…

…Мы вышли на берег через некоторое время. Даша укуталась в мой кафтан, накинутый на плечи. Сидя на песке, она задумчиво смотрела на тёмную воду.

— Ты уплываешь сегодня ночью? — спросила она неожиданно.

— Да, — ответил я, невольно чувствуя тяжесть в голосе. — Вместе с Ермаком.

Она молчала несколько мгновений, затем тихо произнесла:

— Ты заметил, что он сегодня очень грустный?

Да, она права. Сегодня Ермак держался иначе. Вроде бы он был всё таким же решительным и уверенным, но в глазах пряталась тревога и какая-то обречённость.

— Видел это. И не понимаю, почему, — признался я.

Даша повернулась ко мне и внимательно на меня посмотрела.

— Он ходил к Юрпасу, шаману остяков.

Я напрягся, чувствуя, что сейчас услышу что-то плохое.

— Что тот сказал?

Даша вздохнула, отвела взгляд в сторону реки.

— Он сказал, что Ермак не вернётся из этого похода. Шаман увидел его смерть.

Холодный озноб пробежал по моей спине. Я невольно подался вперёд.

— Ты знаешь, что он так и сказал? Почему Ермак сам пошёл к шаману? Он что, верит в это?

Даша медленно кивнула.

— Он верит. Вернее, он и сам что-то почувствовал, понимаешь? И решил удостовериться у Юрпаса. Шаман только подтвердил его опасения. Это судьба.

Теперь я начинал понимать странное поведение Ермака сегодня утром. Его хмурость, молчание и то, как он долго и тревожно смотрел в стену. Теперь всё становилось на свои места.

— Но тогда почему он идёт в этот поход? Ведь можно было остаться, отправить кого-то другого?

Даша печально улыбнулась, обхватив себя руками.

— Ты плохо знаешь Ермака. Он никогда не уйдёт от судьбы. Даже если знает, что впереди — гибель. Он пойдёт вперёд, чтобы встретить её лицом к лицу.

Она говорила тихо и грустно, глядя куда-то мимо меня. Я чувствовал, как комок подступает к горлу, и задал еще один вопрос:

— А про меня шаман ничего не сказал?

Она посмотрела на меня и улыбнулась, хотя улыбка получилась грустной.

— Про тебя он ничего не сказал. Значит, твоя судьба ещё не определена.

Кучум ехал неторопливо, глядя на бескрайние просторы сибирской степи. Ветер, холодный и резкий, беспощадно бил в лицо, спутывал гриву коня и рвал края его мехового плаща. Но хан будто его не замечал.

Сопровождали хана лишь несколько воинов. Они двигались молча и почти беззвучно.

Тропа привела их к старой, полуразрушенной избушке, приткнувшейся к краю болота. Стены ее были покрыты мхом, крыша давно просела, из трубы вился сероватый, едва заметный дымок. У дверей стояла старая женщина. Сгорбленная, с бледной, почти прозрачной кожей.

Кучум спешился и подошел к ней.

Колдунья долго смотрела на него, а потом повела рукой, приглашая войти внутрь. Воины остались на улице, тревожно озираясь по сторонам.

Внутри избы царила полутьма. Хан сел на покрытую шкурами лавку, а колдунья устроилась напротив. Глаза ее блестели.

— Я ждала тебя, Кучум, — сказала она хриплым голосом. — Слушай же то, что шепчут духи.

Она потянулась рукой к чаше с водой, стоявшей перед ней на столе, и начала пристально смотреть на нее. Тишина длилась несколько минут.

Наконец, она произнесла:

— Небеса говорят о тебе, Кучум. Вижу дым и пламя над Искером, вижу кровь и смерть, слышу крики твоих врагов. Духи предков и небо предначертали тебе судьбу. Ты убьешь Ермака. Ты вернешь себе Искер. А после этого русские забудут о Сибири. Больше сюда не пойдет никто — ни отряды купцов, снарядивших Ермака, ни войска московского царя. Эта земля будет твоей навсегда. Судьба выбрала свой путь.

— Я знаю, — с улыбкой сказал Кучум. — Но хорошо, что ты подтвердила это.

Старуха улыбнулась, обнажив гнилые зубы.

— Небесам невозможно сопротивляться, Кучум. Это решено. Все произойдет так, как сказано. Ермак умрет, и все вернется к тебе.

Кучум медленно поднялся. Не сказав ни слова, он положил кошелек с монетами на стол и вышел из избы.