Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 5

Утро выдалось свежее, с легким туманом над землёй. Ворота в острог были уже приоткрыты — стража зевала, подперев щеку кулаком. Я кивнул, пошёл по тропке к речке. На том же месте, что и в прошлый раз, я умылся, потом разделся и прыгнул в воду.

Холодная, но после нее бодрость приходит и боевой настрой. Кажется, что горы снести сможешь! Я немного поплавал немного, вернулся в городок и собрался к кашеварке (есть после купания хотелось зверски).

Но не дошёл — из-за угла вышел незнакомый казак. Высокий, хмурый, с серьгой в ухе.

— Пошли, — сказал он. — Тебя Ермак в острог зовет.

Объяснять ничего не стал. Мы молча прошли сквозь ворота и оказались во дворе острога. Я обратил внимание на несколько больших по местным меркам строений и полуземлянок с окнами. Оружие и порох в них хранят, догадался я.

Правильно сделано — если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и не разнесет острог, а окна — чтоб огнем для освещения внутри не пользоваться. Пришлось, наверное, постараться, чтоб сырость внутри не скапливалась. Порох ее очень не любит. Капризный он предмет. От воды сыреет, от огня взрывается. Все ему не так.

Как выяснилось, меня жали. Десяток с лишним человек, и все очень важные здесь персоны.

Ермак стоял в центре — спокойный, как камень, глаза прищуренные. Рядом — знакомые и новые лица. Андрей Собакин, «старый волк», начальник стрельцов (его нетрудно было узнать по отличающемуся от остальных кафтану и по лицу — точно есть что-то волчье, разведчик Прохор Лиходеев, начальник охраны Лука Щетинистый.

А еще кузнец Макар, плотник Дементий Лапоть с обрубком доски подмышкой и огромным увесистым мешком за плечами, и все сотники — Мещеряк, Шрам, Черкас, Ильин, Гроза, Болдырев.

Кое-кого я уже знал, а других мне показал Никита. У меня на лица память хорошая, так что одного от другого быстро отличил.

Хотя лица у всех одинаково суровые. Очень хотелось пошутить, спросить, чего такие мрачные, не выспались, что ли, но не стал. Могут шутки не оценить, и о последствиях этого лучше не думать.

Немного поодаль стоял есаул Елисей Скрыпник. О нем мне тоже рассказывал Никита, и он мне сразу не слишком понравился. Худой, как жердь, жилистый, глаз косит. Улыбка совсем недружелюбная. Глаза чёрные, угольные, взгляд скользит, как лезвие.

Не самый приятный в общении человек, решил я. Но должность у него важная. По сути третий человек в отряде после Ермака и Матвея. А то и вообще второй, есаул ведь, как бы выше сотника, хотя правой рукой Ермака Никита назвал все-таки Матвея. Надо будет с ним поосторожней.

— Ну что, — сказал Ермак. — Надо твой самострел в деле поглядеть. Кто-то его уже видел, а кто-то — нет. Бери его и пойдем в лес испытывать.

— Понял, — ответил я и принес самострел из своей избы. Доску и шкуру не стал брать — мишени захватил с собой плотник.

Мы пришли на то же место с поваленным деревом, около которого я уже опробовал самострел.

Дементий поставил, доску, отошел, и я послал стрелу.

Все прошло, как и в тот раз, очень удачно! Доску, шкуру и мешок с травой стрелы били, как надо. Затем появились цели, которых раньше не было.

Для начала кожаный татарский доспех. На пятидесяти метрах стрела его будто не заметила. Не будет жить враг после такого, точно не будет.

Затем на этот же доспех нацепили пластину из меди (татары, какие побогаче, иногда использовали такие). С ней было уже сложнее, но на том же расстоянии и она пробивалась. Судя по удивленным и одобрительным лицам, я понял, что нынешние самострелы отряда так точно не умеют.

Дальше настало время кольчуги — зинджира, как она называлась у татар. Она была еще прочнее, но на пятидесяти метрах билась! Конечно, многое зависело от угла попадания, но тем не менее.

Последним был деревянный татарский щит. Та же история, хотя под углом стрела могла после пробития и застрять. А если его еще и укрепить бычьей кожей или металлом, то ситуация еще сильнее ухудшится. Но пока что вот так!

Я даже почувствовал гордость.

— Работает, — подвел итог Мещеряк, стараясь остаться невозмутимым. — И очень хорошо.

— Да, — закивали все.

— Пошли в город, — сказал Ермак. — Будем думать, делать ли такие самострелы и сколько.

Холодок еще стелился по полу избы, хоть печь была натоплена с утра. Мы сидели тесно — кто на лавках, кто на чурбаках. Здесь были все, кто ходил сегодня со мной в лес. А у стены, чуть в тени, сидел Тихон Родионович, староста города.

Среднего роста, плотный, с круглым лицом и густой седоватой бородой. Лоб с залысинами, но волосы всё ещё тёмно-русые, аккуратно приглаженные. На носу сидела линза в медной оправе — большая редкость, откуда только добыл он ее. А на указательном пальце правой руки — широкая, въевшаяся чернильная полоса.

— Ну, — сказал Ермак, — самострел мы посмотрели. Дело хорошее. Теперь скажите мне по-простому: лучше ли он, чем пищаль?

Собакин кашлянул, сдвинул брови.

— Смотря как судить, — начал он. — Пищаль, коли рядом бьёт — дырку в бревне сделает. Но пороху мало. А если дождь — фитиль гаснет. И пока перезарядишь его…

Лиходеев кивнул.

— Самострел не шумит. Стрела летит быстро. В дозоре или засаде — вещь незаменимая.

— И в бою, — вставил Болдырев. — Из пищали быстро не выстрелишь. А самострел вдвое чаще бьет, если умеешь управляться с ним.

— Сколько нам таких нужно? — спросил Ермак.

На миг повисло молчание. Потом Мещеряк сказал:

— На каждого лучше. Или хотя бы на половину людей. Порох — не навоз, сам не появится. Обозов давно не было. А когда будут — одному Богу ведомо. А дерево, кожа, железо — у нас своё. Из лука татарин может стрелу и дальше навесом пошлет, но она так менее страшна. А по пробитию брони мы выигрываем. Будем пытаться использовать самострелы вместо пищалей, ничего другого в голову не приходит.

Все согласно закивали головами.

— Сколько в день таких сделаете? — Ермак повернулся к Макару.

Макар протёр руки, уставился в потолок.

— За день не управлюсь ни с одним. С первым получилось быстро, потому что металл подходящий имелся. Но он быстро кончится. А с тем железом, что мы добываем, возни много, — ответил он. — Его сушить надо, обжигать, а еще бить крицу — то есть, получившееся мягкое железо, выгонять из него все нехорошее, потом цементировать, засыпав углем… Раз в три дня можно, да и то, если всё бросить и только самострелами заниматься. Но я ж ещё ножи, топоры, подковы кую…

— Доски я порублю быстро, — вставил Лапоть. — Но… тут ещё одно.

Он встал, почесал в затылке.

— Доска-то нужна хорошая и сухая. Но у нас такой мало. Штук на пятнадцать самострелов может хватит. А надо-то, выходит, чуть ли не двести.

В избе недовольно засопели.

— Сырая доска не годится, — продолжил он. — Ведёт её, скукоживает, она гниёт. Сушить как? Если по-обычному — год уйдёт. Если у печки — то можно быстро, меньше месяца, но постоянный глаз необходим. Не досмотрел — доска треснет или пересохнет.

Я поднял голову.

— Нужно строить отдельную сушильную избу. С решётками, с дымоотводом, с равномерным теплом. Там можно класть доски и сушить под надзором. Сменами. Один следит — другой спит.

— Дело говоришь, — произнес Мещеряк, и все в избе одобрительно закивали головами.

— И кузню вторую надо, — сказал я. — Я сам могу ковать. Только не отвлекаясь. Мне бы помощников, а Макар пусть текущим займётся — ножи, подковы, крюки. Ну и самострелами, если будет время. А я — только самострелами. И всем, что к ним — стрелами, наконечниками.

Макар криво улыбнулся и закивал головой. Ермак и остальные тоже согласились.

— Ну, если так — железа надо больше. А то вдруг не хватит. Надо увеличить добычу. Ну и пара подмастерьев нужна, — произнес я.

— Организуем, — проговорил староста. — Есть у меня один. Кузнецу по молодости помогал, потом руку повредил, но лупить кувалдой ещё может. И ещё двое — молодые, но понятливые.

Ермак задумчиво кивнул. Потом посмотрел на Лаптя:

— Сможешь избу-сушилку заложить?

— Смогу. Только надо людей. Пять-шесть человек, чтоб рубили, клали, бревна и глину носили.

— Выделю, — пообещал Тихон.

— Тогда так, — произнес Ермак, вставая. — Макар остаётся в кузне. Максим берёт помощников и отвечает за самострелы. Лапоть с плотниками сушильню ставит. Железо заготавливаем. У кого есть вопросы?

Вопросов не было ни у кого.

— Работать начнём сегодня. Времени нет. А через неделю — чтоб еще несколько самострелов появилось.

Тихон Родионович медленно поднялся.

— Я списки составлю. Кто пойдёт в сушильню, кто ставить кузню, кто потом к Максиму. И склад мы ему отдадим — тот, что у стенки, где бочонки с припасами раньше хранили. Только порядок там навести. А то крысы железо пожрут, хе-хе.

Все кивнули.

— А теперь… — проговорил Ермак.

— Теперь нам надо решить, возьмем ли мы обратно Максима к себе в отряд, или он будет нам помогать, как простые жители города. Кто хочет сказать?

Есаул Скрыпник вздохнул, почесал щеку и произнес:

— Не знаю я… Непроверенный он. Раньше был наш, а теперь вон как… Кто знает, что там на деле случилось, когда татарин ему по башке двинул… Тяжело с тем, кто ничего не помнит… И про кого сведущие в колдовских силах всякое говорят…

— Он человека моего спас, — возразил ему Лиходеев. — Двух кучумовских татар убил. Одного ножом зарезал, не побоялся с ним на саблю идти. Оружие нам будет делать, которое лучше нашего. Сколько мы его будем проверять-то?

Все в избе одобрительно закивали. Со своего места поднялся Матвей Мещеряк.

— Я тоже поначалу смотрел на него очень косо. Но отец Тихомолв сказал, что все хорошо, да и Максим проявил себя, как лучшие наши бойцы. Двух татар победил в бою, спас своего товарища! А мог пройти мимо, и никто бы ничего не узнал. Сколько мы его проверять будем? Что он должен сделать, чтоб мы ему наконец-то поверили? Голову Кучума принести на тарелке?

Все, кроме Скрыпника, загоготали.

Мещеряк, довольный впечатлением, продолжил.

— Да и то кто-нибудь скажет, что этого мало! А, между тем, когда в поход собирались, столько людей к нам пришло, которых никто не знал! Да, оказались среди них и трусы, и подлецы, но жизнь — она такая! Что вообще происходит? Какой-то шаман забил нам головы своими фантазиями!

— Ну, кто за то, чтобы взять Максима обратно к нам в отряд? — спросил Ермак.

— Я, — сказал Мещеряк. И все за ним, кроме Елисея, сказали «я». Последним, после долгой паузы, сказал «я» и Ермак.

Вопрос был решен.

— Эх, жаль отец Игнатий сейчас опять не в городе, — вздохнул Ермак. — Ну да ничего.

— Подойди к иконе.

Я встал и шагнул к стоявшей в углу иконе. На ней — лик Спаса. Перед ним горела свеча.

— Клянешься ли ты быть верным товарищем нашим? Не предавать, не бежать, не уклоняться? — сурово спросил меня Ермак.

— Клянусь.

— Клянешься ли, что будешь силу и знание отдавать делу общему, во славу земли Русской?

— Клянусь.

— Клянешься ли слушаться старших — меня, сотников и назначенных над тобой?

— Клянусь.

— Клянешься ли молчать, где надо молчать, и говорить правду, где правда нужна?

— Клянусь.

— Тогда вот тебе крест. Приложись.

Я приложился. Лоб коснулся тёплого дерева. Затем Ермак сказал:

— С этого дня ты снова свой. Казак нашего отряда. Похоже, что ты умеешь и оружием действовать, и кузнечным молотом… но сейчас нам молот нужнее. Верните ему оружие.

Лиходеев выглянул за дверь, кого-то подозвал, дал ему указание, и через минуту молодой казак принес в избу саблю, пищаль, «берендейку» с порохом и сумку (там, судя по всему, лежали пули, пыжи, фитили и прочее).

Пищаль тяжелая, обмотанная веревкой. На стволе кое-где следы ржавчины, но он еще постреляет. Сабля — простая, затертая у гарды, но ухоженная. Казалось, что прежний владелец ей доверял больше, чем ружью.

— Теперь это снова твое, — произнес Ермак. — по праву. Береги.

Я молчал, не зная, что сейчас сказать. Почувствовал, что теперь у меня по-настоящему началась новая жизнь.

— Служить ты теперь будешь в кузнецах, — продолжил Ермак. — Самострелы — дело сейчас самое важное. Начальствовать над тобой будут только двое: я и Матвей Мещеряк. Понял?

— Понял, — кивнул я.

Мещеряк шагнул ближе. Лицо у него было спокойное, даже, я бы сказал, нарочито спокойное. Посмотрел он на меня прямо, внимательно, будто впервые увидел.

— Не подведи, — сказал просто. — Мне балаболы не нужны. Если сказал, что сделаешь — чтоб было. А нет — скажи заранее. У нас тут война. Каждый день может стать последним.

Я снова кивнул.

Староста Тихон Родионович подошел к нам.

— А по хозяйству, — сказал он, — иди ко мне. Что нужно — материалы, еда, люди — скажи. Я решу. Но чтоб без беготни. И следи, чтоб воровства не было. А то в кузне железо, а железо — вещь дорогая.

— Понял, — ответил я.

Когда мы вышли из избы, я сразу подошел к старосте.

— Тихон Родионович, первым делом как раз хочу посмотреть, где у нас железо добывают. Посмотреть руду. Оценить, что и как. Без этого мне никуда. Надо ведь понимать, на что рассчитывать. А если будем на сотни самострелов работать — нужно много. Очень много.

Староста на секунду задумался, потом кивнул.

— Очень правильно говоришь. Пойдём. Сам давно хотел проведать, что там и как.

Я быстренько отнес пищаль в свою избу (сейчас она мне не нужна), но нацепил саблю и повесил на плечо самострел. Затем мы вышли из города и спустились к пристани.

— Через реку пойдём. Рудник тут недалеко, в кустах, за рекой. Там еще до нас татары железо добывали, хотя они с ним не очень умеют обращаться. Струг видишь на том берегу? Он привез к нему рабочих и охрану. Без охраны, сам понимаешь, нельзя. Татары шныряют. Хотя на рудник пока не нападали.

Староста подозвал двух людей, мы сели в лодку и они повезли нас на противоположную сторону Иртыша, к стругу. В нем, как выяснилось, находился казак с пищалью. Часовой. Или сторож, вернее сказать.

— Железо, — рассказал Тихон, пока мы плыли, — добывают из болотной руды. Собирают рыжеватые корки в земле, просушивают, потом в кузню. Много не берут — железа пока что хватает. И на хозяйство, и на пули, и на стрелы. Много стрел не делали, потому что не полагаются на них. Против татарской орды с луками не выстоять. И пуль тоже достаточно, потому что порох закончится гораздо быстрее. Вот так!

Иртыш тек медленно, неспешно. У кромки воды стояли лопухи, склонившиеся деревья. Надоедливо звенели комары.

Мы выбрались на берег прошли ещё с полверсты по тропинке. Я уже начал чувствовать знакомый запахи земли, влаги, гниющей травы, смешанные с чем-то металлическим, едва ощутимым, но знакомым мне ещё с тех времён, когда я работал с буровиками.

Наконец мы оказались на небольшой вырубке у кромки болота. Там, сильно в грязи, копались трое мужчин в длинных рубахах с закатанными рукавами, неспешно вытаскивали лопатой рыжие кусковатые породы в бочку. Чуть поодаль, у дерева, сидели четверо казаков с пищалями и луками — охрана.

Староста махнул им рукой. Они кивнули.

— Вот, — сказал он. — Наш рудник. Какой есть. Не велик, но руда тут имеется. Слой хороший. Глубже вода. Там уже не достать, тонешь. Но пока хватает.

Я подошёл ближе, взял кусок той самой руды. Он был тёмно-бурого цвета, местами с жёлтыми вкраплениями, ломался ломко, от него остался рыжий след на ладони. Болотная руда, как я и думал. Лимонит, скорее всего. Бурый железняк. Качество… нормальное. Не сказать, чтоб богатое, но жить можно.

— Сколько тут в день набирается? — спросил я.

— Бочка. Иногда две, если повезет.

— Этого мало, — покачал я головой. — Теперь надо будет больше.

Староста нахмурился.

— Ну, давай думать, сколько надо людей.

Я встал, оглядел место. Земля здесь мягкая, торфяная. Сырая, но не трясина. Расчистить территорию, выкопать отводной ров… А если соорудить навесы — сушить можно прямо тут.

— Надо увеличить добычу, — сказал я вслух. — Без железа войну не вытянем. Самострелы его требуют много. И еще стрелы. Даже наконечник на каждую стрелу железа просит. А стрел надо… по пятьдесят на человека минимум. И самострельщиков больше сотни. И кто знает, что, кроме самострелов, еще понадобится.

Староста молчал, слушал. Я продолжил:

— Значит так. Надо сюда больше людей. Хотя бы человек шесть. Можно поставить тут яму или временную кузню и обжигать прямо на месте, но лучше это делать все-таки в городе. Здесь опасно.

Тихон медленно кивнул.

— Раньше жгли на яме в городе, но сейчас перестали, потому что запас небольшой образовался. Решим сделать обжиговую печь — сделаем. Да и с рабочими разберемся. Будет их столько, сколько нужно. Железо сейчас, получается, важнее остального. А насчет охраны надо с Ермаком или Матвеем поговорить, пусть выделяют людей. Здесь я не властен.

Потом усмехнулся уголком рта:

— Говоришь складно, правильно! Начинай тут командовать, коли дело знаешь лучше остальных.

— Я не командир, — скромно ответил я. — Но если что-то действительно знаю лучше, другие пусть слушают. Общее дело от этого только выиграет.

Шатёр хана Кучума был натянут над помостом, обит изнутри коврами и шкурами, а в углу курился благовонием кедровый дым. Рядом с ним лежала сабля в чернёных ножнах — подарок бухарского хана, тонкая, изогнутая, с рукоятью из рога. Кучум сидел, прислонясь к подушке, глядя на медленно плывущие облака. Около него, будто тени, стояли двое стражей.

В шатёр быстро, низко кланяясь, вошёл человек в одежде купца. Он опустился на колени и, не поднимая головы, ждал, пока хан разрешит ему заговорить.

— Слушаю тебя, — произнёс Кучум, не поворачивая головы.

— О повелитель, — начал тот, — стало известно, что тот человек у Ермака сделал самострел, который гораздо сильнее старых. Он пробивает и дерево, и доспехи. Вероятно, Ермак прикажет сделать много таких.

Кучум медленно повернул голову и посмотрел на сидящего на коленях.

— Я так и думал… — произнёс он, будто размышляя вслух. — Все это было не просто так.

Он замолчал на мгновение. Затем выпрямился, откинув подушку, и взглянул на одного из стражей.

— Он должен быть мёртв. И как можно быстрее.