Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 4

Я вышел за ворота. Стража меня не остановила — я махнул мешком и сказал, что иду «проверять инструмент». Враньё — но вежливое. Особого дела до меня охране нет. Да и не выглядит мой мешок как что-то опасное. И вообще, оружие у меня хоть и отняли, но делать мне его никто не запрещал!

Лес начинался далековато, за огородами и рядами старых пней. Сначала молодняк, местами берёзы, местами кусты, а потом деревья становятся больше. Я шёл минут десять, пока не увидел сухую поляну, на ней свалившееся дерево и подходящий валежник. Случайных прохожих вроде не видать.

Развязав мешок, я осторожно достал арбалет и снова полюбовался на него. Тяжёлый, крепкий, с тускло поблескивающими железными деталями. Брутальный инструмент, что и говорить. Не сентиментальная вещица.

Я положил самострел на упавший ствол дерева, и рядом — кожаный мешочек с болтами. Они тоже по-своему красивые: короткие, берёзовые, с трёхгранными наконечниками, с оперением из бересты.

Первую мишень я соорудил просто: на пень водрузил толстую доску, которую принес с собой. Вторая — большой плотный пучок травы, связанный, как туловище человека. А третья — старая, засаленная шкура. Хочу проверить, как поведет себя стрела при встрече с разным материалом. Отмерил шагами расстояние — шестьдесят метров. Хотя мог бы и не шагать, я в состоянии измерить и глазом. Но захотелось!

Натянул тетиву с помощью «козьей ноги» — всё работало чётко. Зацепил. Навёлся. Выстрел.

Болт ушёл со щелчком — негромким, но мощным. Тот самый короткий хлёсткий звук, от которого внутри становится спокойно. Всё сработало! Доску прошило насквозь, с глухим треском. Кончик с обратной стороны далеко торчал! Не вся стрела вышла, но почти половина. Древко не сломалось и не погнулось. Значит, скорее всего, использовать можно повторно.

По другой мишени (большому утоптанному пучку травы), самострел тоже проявил себя отлично. Болт вошёл глубоко, хотя и не насквозь. Выяснилось, что наконечник пробил сноп до середины. Но этого хватит, чтобы поразить человека в одежде.

Третью мишень, шкуру, я натянул на раму из веток. Сделал подобие щита. А вот ее болт прошил, как крупнокалиберная пуля. Шкура его не остановила, даже особо не затормозила. Виднелось только резаное отверстие. Болт искать пришлось долго, он застрял в кустах позади мишени. Второй болт я пустил в шкуру под углом, и он пробил ее почти так же влет.

Я вернулся к первой мишени и попробовал с большего расстояния. Болт глубоко вонзился, однако уже не пробил доску насквозь. Что ж, логично! Тяжёлый наконечник теряет силу на дистанции, но всё равно впечатляюще.

За полчаса я выпустил около десятка болтов. Из них сломался только один, остальные целы. Еще один слегка треснул вдоль, но его можно отремонтировать.

Я присел на корягу, вытер лоб, посмотрел на самострел и почувствовал удовлетворение. Всё работало! Металл держал, механика не клинила, спуск лёгкий, болты стабильно летят. Отлично!

Наступал вечер. Я возвращался в город неспешно, не торопясь. Самострел лежал в мешке за плечами, болты — в другом мешке на поясе. Колчан сделаю потом, попозже. Испытания прошли удачно. Всё работает. Оружие не подводит. Я чувствовал себя гораздо спокойнее, чем вчера. Даже лес казался спокойным и дружелюбным.

Я перелез поваленный кедр, когда вдруг справа, метрах в ста от меня, раздался грохот. Пищаль! Выстрел одиночный. Затем сразу послышался крик, потом звяканье железа. Без сомнений, там шел бой.

Я сбросил мешок, выхватил самострел, наложил болт, натянул тетиву, и, пригибаясь, побежал через кусты. Звук схватки становился всё ближе. Вскоре я увидел просвет между стволами. Там, на поляне, молодой казак с саблей в руках отбивался от двух татар. Третий лежал на земле — наверное, его скосил выстрел.

Казак двигался уверенно, но было заметно, что он долго не сможет противостоять двум подготовленным бойцам (я когда-то занимался историческим фехтованием, и знаю, насколько это тяжело, если ты не сказочный рыцарь). Один татарин бросился в атаку, а второй начал обходить казака сбоку. Я поднял самострел. Прицел, спуск.

Болт вонзился точно между лопаток того, кто заходил за спину казаку. Он словно подломился, сделал шаг и упал вперёд, не издав ни звука. Второй отпрыгнул, обернулся, но не понял, откуда прилетела стрела.

Испугавшись, он рванул прочь, в чащу. Второй раз стрелять уже некогда, поэтому я выхватил нож и бросился наперерез.

Татарин пытался ударить меня саблей, но в зарослях ей было не развернуться. Лезвие зацепилось за ветку, и я ткнул его остриём в горло. Он захрипел и повалился, схватившись руками за шею. Ливанула кровь. Через секунду ко мне прибежал на помощь казак с саблей в руке.

— Живой? — спросил он.

— Вроде, — развел руками я.

— А кучумовский, похоже, нет…

— Да, правильно…

Казак аж покачал головой от восхищения.

— Ну ты смелый, с ножом на саблю… И везучий, раз победил! Спасибо тебе, спас! Ты всегда был хорошим человеком! И раньше, и после того, как тебе память отшибло! Помнишь меня?

— Нет, — честно ответил я.

Он сунул саблю и ножны и сказал:

— Я Никита Грамотей! Мне двадцать один год! Меня так прозвали, потому что я умею читать и писать. Но вообще-то я разведчик у Прохора Лиходеева. Не должен был сейчас с татарами драться, да получилось!

— Максим, — сказал я.

Дальше говорить не стал. Решил послушать, что скажет Никита.

— Знаю! Я слышал о том, что случилось, — усмехнулся тот. — Тебе тут не доверяют… но после того, что ты сейчас сделал, ты должен снова нашим!

Мы дошли до оставленного мной самострела.

— Это что у тебя? Стрела пролетела, как пуля. Я такого ещё не видал! — удивленно спросил Никита.

— Самострел. Сегодня сделал. Другой конструкции, не такой, как в отряде. Более мощный. И бьет дальше.

Через пару минут с северной стороны зашуршали кусты. Из тени вышли двадцать казаков с пищалями и саблями. Впереди — казак со шрамом через всю щеку, с ружьем за спиной. Рядом с ним — человек с прищуренными, будто змеиными глазами. Видно, что они здесь главные.

— Иван Алексеев, «Шрам», сотник, и с ним Прохор Лиходеев, командир разведки, мой начальник, — прошептал Никита.

— Живы? — хрипло спросил Шрам.

— Живы, живы. А кучумовские — нет! — гордо ответил Никита.

— Это ты стрелял из самострела? — поинтересовался Шрам.

Я кивнул и дал ему самострел. Шрам провёл пальцем по дуге, попробовал спуск.

— Не видал такого. Похоже, бьет сильно и далеко. Где ты такое взял?

— Сам сделал.

Казаки окружили меня, разглядывая самострел, как чудо.

— А ну… пальни, — попросил меня Прохор.

Я кивнул, зарядил самострел и поставил в качестве мишени свою доску — ее я забрал с собой, решив использовать для сравнения пробиваемости.

Выстрелил примерно с такого же расстояния, как и на первой пробе. Стрела вошла так же. Возгласы удивленного восхищения начались еще до того, как я принес доску с засевшим в ней болтом. И стали еще громче, когда казаки ее увидели.

— Да уж… — сказал Шрам.

Прохор склонил голову, ухмыльнулся:

— А если таких пара десятков будет?.. Надо Ермаку показать.

— Надо, — ответил Шрам.

— Я так и хотел, — сказал я. — Сделать, попробовать, а потом, если понравятся, еще таких.

— Посмотрим, — коротко сказал Шрам. — А сейчас возвращаемся в город. Тела — забрать и похоронить на мусульманском кладбище. Так велел Ермак. Местным нравится уважительное отношение к мертвым, даже если те были врагами. Ссориться на пустом месте мы с ними не будем.

Несколько казаков пошли поднимать тела. Подождав, пока они уложат их на импровизированные носилки, мы отправились в город.

Весть о столкновении и моем самостреле разнеслась еще до нашего прихода. За воротами меня встречал не кто иной, как Ермак, с ним Матвей Мещеряк и еще несколько человек — как я понял, сотников и других руководителей отряда. Как это случилось, ума не приложу. Наверное, кто-то из пришедшего к нам на поляну отряда вернулся в город до нас и все рассказал.

Уже совсем стемнело.

— Ну-ка, покажи, что ты сделал… — попросил Ермак.

Я протянул ему самострел.

Он подержал его в руках, хмыкнул.

— Сильная штука… хочется посмотреть, как бьет, однако ночь для этого не то время. Утром будем разбираться.

Затем спросил у Никиты:

— Правда, что он тебя спас? Одного убил из самострела, а второго зарезал ножом, не побоялся с ним на саблю идти?

— Чистая правда, Ермак Тимофеевич, — склонив голову, ответил Никита. — Если б не он, я бы сейчас тут не стоял и не разговаривал. Бог мне его послал, не иначе.

Ермак рассмеялся.

— Бог, значит.

Затем насмешливо спросил у Мещеряка:

— А говорили — дьявол…

Мещеряк улыбнулся и развел руками.

— Значит, ошибались…

— Завтра будем решать, что делать дальше. А сейчас всем, у кого нет ночной работы, спать!

Люди разошлись. Я собрался тоже идти к себе, но меня остановил Никита.

— Приходи к костру у восточной стены. Я тебе расскажу, что тут и как. А то ж ты, наверное, все позабыл! Половину людей вспомнить не сможешь!

— Больше, чем половину, — согласился я. — Если расскажешь — буду очень благодарен!

— Я твой должник, сказал Никита. — Я теперь всегда тебе помогу.

… Ночь выдалась тихая, почти безветренная. Мы с Никитой сели у костра, недалеко от моей избы. Ветки потрескивали, огонь плясал на щеках, отбрасывая красноватые отблески на землю. Самострел лежал рядом. Я его захватил с собой. Первое оружие — это как первая любовь. Расставаться не хочется.

Никита сидел, скрестив ноги, с кружкой отвара в руках. Я впервые обратил внимание, насколько он молод. Двадцать один год, говорил он мне. А глаза выглядят куда старше. Многое они повидали.

— Хочешь знать, что тут? — начал он. — Ну слушай. Сейчас, стало быть, 7094 год от Сотворения мира. А в поход мы пошли в 7090. Четыре года назад.

Я прикинул в уме. Значит, по-нашему — в 1581 году. Всё верно.

Никита продолжил рассказ, часто останавливаясь, чтобы собраться с мыслями и сделать глоток отвара.

— Собрали нас Строгановы. Есть такие богатеи, на всю Русь гремят. Им царь Иван Васильевич сам добро дал: мол, идите, покоряйте земли за Камнем, ясак собирайте, да сторожите рубежи. А Ермака нам в атаманы поставили. Он раньше с Волжскими татарами воевал, славу себе добыл. Я с первого дня пошёл. Молодой, дурной… интересно же! Казалось, вот она, жизнь! Хотя и страшно было, честно скажу. В первых боях руки у меня дрожали. А потом… А потом привыкаешь. Или не живёшь.

— Вышло нас тогда человек восемьсот. Казаков, стрельцов, и прочих. Но много по дороге полегло. Сражений было не сосчитать — с татарскими князьями, с их союзниками. Кого разбили, кого к миру склонили. Кто умный — те ясак соболями царю платить согласились. Мы им не мешаем — торгуем, дружим. А глупые — те в землю легли.

— Сейчас остался у нас один большой враг — хан Кучум. Самый главный среди здешних татар. Только он, знай, не местный вовсе. Явился с юга, степняк. До него тут другие ханы были — свои, сибирские. Тайбугины. Те не против были стать под покровительство нашего царя. Но Кучум пришёл, их разбил и сел в Искере. Город этот имеет много названий. Искер — имя гордое, переводится с татарского как «старый город». Кашлык — звучит попроще, что-то вроде «поселения» или «крепости». Но наши обычно называют город Сибирью или Сибиром. Это имя тоже не они придумали, оно на местном означает «красивый». Но так и нам ближе, понятней. Сибирь — слово знакомое!

— Три года назад мы город взяли. Сил у Кучума было больше, чем у нас, это точно. Но он растерялся, бойцов толком не собрал. Город почти без боя достался. Ермак его не громил, не резал, миром взял. До этого, правда, разбили войско племянника Кучума Маметкула у Чувашского мыса. После этого и Искер сдался, и несколько родов остяков и вогулов, какие поначалу в войско Кучума вступили, бросили его, начали ясак платить.

— Местных мы вообще не обижаем, если те, конечно, на нас ножей не точат. С остяками, с вогулами — добрые у нас отношения. Торгуют, приносят мех, мясо, грибы, травы. Татары сибирские тоже не все за Кучума. Он злой. Без суда и разбирательств убивал — за слово, за взгляд. Люди такое помнят. Но есть среди них и враги до смерти. Мурза Карачи предложил договориться о союзе с Ермаком против Кучума. Пришел к нему на переговоры сотник Ивана Кольцо, с отрядом в пятьдесят человек… и всех мурза убил. Подло, обманом, в спину. Затем сбежал в далекие степи, туда, где сейчас Кучум. Тот щедро одарил его за предательство. Но мы еще встретимся, и пожалеет мурза о том, что появился на свет. Мы похоронили братьев, но тела Ивана так и не нашли.

— Кучум после потери Искера ушел в земли барабинские, в степи за Иртышом, и силы копит. Говорят, несметное войско собрал, со всех концов воинов к себе привлек. Но сейчас он с небольшим отрядом неподалеку от нас. Поймать бы его, да сложно это…

— Мы готовимся. Вторую стену вокруг города поставили. Она держит, но если пойдут ордой — тяжко нам будет. В Сибире сейчас народу — тысяча с лишним. Русские, остяки, вогулы. Еще есть башкиры, барабинцы, другие… Но их мало. Наш боевой отряд — где-то человек четыреста осталось. Это после всех боёв, зимовок, болезней. Сейчас мы с последнего острога людей в город перевели. Батюшка Тихомолв прочел там молитву «об оставлении жилища», и все вернулись.

— Пищалей у нас около трехсот с лишним. Стрелять можно, но долго заряжать. Пороха на них жрётся — тьма. Есть у нас фальконеты на станках — вроде малых пушек, ставим их на струги и на стены.

Он улыбнулся.

— Только ты это слово не произноси, его тут мало кто знает. Фальконеты тоже пищалями здесь зовут, только большими. Десять штук таких. А ещё тюфяки — малые пушки, для боя на стенах. Их четырнадцать. Они поменьше фальконетов. И есть еще пушка-сорока, наша гордость! Восемнадцать стволов у нее, хоть и небольших. Но если картечью врежет…

Никита, будто в ужасе, вытаращил глаза и покачал головой.

— Пороха вот маловато. Тысяча-две-три выстрелов из пищали на всех, если сильно не тратиться. Хотя сколько точно, не знаю — тайна это, чтоб враги не прознали. Пуль достаточно. Часть привезли, часть сами отлили. Ядра — каменные, железные, а еще картечь. Она для пушек главная.

— С луками у нас тоже порядок. Их до двух сотен. И стрел тысячи. Сами делаем, собираем. Самострелы есть, немного. Штук десять или пятнадцать. Твой теперь тоже, выходит, к ним запишем, — усмехнулся он. — Уважаем мы стрелков таких. Стрела твоя — она ведь кольчугу прошьёт. Из холодного оружия — сабли у каждого. Они у нас и русские, и татарские, и какие угодно. У стрельцов бердыши — ими и рубить можно, и пищаль на них ставить. Копий тоже хватает, в обороне выручают. Топоры, ножи — у каждого.

— Но пороха не хватает. С обозами передают, но обозы — редкость. Кучум их старается ловить. Железо своё плавим кое-как, из земли достаём, на том берегу Иртыша. Свинец — ещё хуже. Почти совсем его нет, железом заменяем. Но свинец — лучше, он чище летит. Поэтому бережём, экономим.

— К прошлой зиме шли к нам новые стрельцы — двести человек. Их князь привёл. Да не просчитали они, дураки, припасов на зиму. Застряли в остроге — и все с голоду умерли. До нас не дошли. Зима была лютая. Всё снегом занесло. Думали — охотой прокормятся. А где там! Всё как сгинуло. Даже зайца не сыщешь.

Он помолчал, вытащил из-за пояса нож, ковырнул щепку у сапога, хмыкнул и вдруг спросил:

— А ты помнишь, как на стругах ходил?

— Нет, — ответил я. — А сейчас только видел издалека.

Грамотей сразу оживился. Видно, за живое задело.

— Эх ты! Надо было голову с под вражеского удара все-таки убирать! Струг — это же душа всей нашей Сибири! Я тебе так скажу: если бы не струги, не видать нам ни Искера, ни остального. Всё держится на них. Суша тут злая, болота, чаща — не пройдёшь. А реки — наши дороги. Вот по ним мы и плывём. И быстро, и надёжно.

Он подбросил щепку в огонь, посмотрел на меня, щурясь.

— Струг у нас из сосны в основном. Он лёгкий, идет хорошо. Бывает разный, конечно — от малых разведочных до больших, грузовых. Те, что побольше, тянут до сорока человек, и ещё места на груз. У нас как-то был струг, называли его «Богомол» — шестьдесят человек влезало, да ещё пищали на бортах и мешки с провизией. Потоп, увы. Спалили проклятые кучумовцы огненными стрелами. Сейчас их у нас осталось меньше тридцати штук.

— А скорость? — спросил я.

— По течению — шустро. Если река бойкая, идёт, как казак на лошади. Порядка восьми-десяти вёрст в час. Иногда и больше, если парус ставим. Против течения, конечно, тяжко. Тут уже шестами, бечевой тянем. Но всё равно — куда лучше, чем постоянно через леса лезть.

Он потянулся, глянул в небо.

— Я люблю струги. Слушай, правда. Это ведь как дом в пути. Когда идёшь по реке, всё слышишь: как птицы поют над водой, как лес дышит. А ночью — звёзды над головой. Река сама тебя везёт.

— А в бою как?

— Неплохо! На борта прилаживаем щиты. Большие пищали у нас — на станках. Поставишь их по краям — и стреляй. Бывает, подходим к берегу — и начинается. Стрелы, свинец… Да бывало, и в упор, с саблями. Я сам раз с «Богомола» прыгал в воду, едва не утоп, потом с саблей на берег. До сих пор сапоги, в каких был, берегу, хоть и прохудились.

— Расскажи, кто управляет отрядом, — попросил я. — А то идет мимо человек, и не понимаешь, кто он.

— Главный у нас — Ермак, — ответил Никита. — Он умный. Вперёд смотрит. Голова. Его правая рука — Матвей Мещеряк. Начальник первой сотни. Ты не смотри, что хмурый — он справедливый. Ещё из старших — Иван Алексеев, по прозвищу Шрам, Савва Болдырев, Черкас Александров, Гаврила Ильин, Иван Гроза. Есаул Елисей Скрыпник. У стрельцов свой командир — Андрей Собакин. Старый волк, хе. Фамилию он свою не любит. А вот прозвище — обожает.

— В церкви у нас батюшка — Игнатий Тихомолв. Хороший человек! От его доброго слова душа расцветает. С остальными, кого не помнишь, потом сам познакомишься, — закончил Никита. — А вдруг чего непонятно — ко мне иди. Я тебе расскажу. Только ты не молчи. Спроси, и всё узнаешь.

— А ружья, пушки у нас не делают? — поинтересовался я.

Никита махнул рукой.

— Не… такое мы не умеем. Макар — кузнец, может, и неплохой, но ружья не осилит. И инструментов нет, и знаний. Оружейники, кто умеет, в Москве на вес золота. С нами в такую даль они не пойдут. Им и дома хорошо. Да, ружей не хватает. Можно было бы еще. С одного пальнул, второе схватил. Скорострельность! Но главное, чего не хватает — пороха. С ним было бы куда веселее.

— Сейчас, как я понял, на новые земли не ходим?

Никита сделал такое лицо, будто съел лимон.

— Какое там! Возможностей нет. Без подмоги идти по Сибири не выйдет. Поговаривают, что Строгановы уже потеряли интерес к походу. Дескать, и без того хватает, чем заниматься. Сибирь подбирать уж больно сложно. К тому же, на Руси война со шведами только закончилась. Кто победил — непонятно, но мир вроде подписали. Тяжелое время. Царю не до нас. Надо на свои силы рассчитывать, да вот хватит ли их…

Он замолчал. Костёр потрескивал, ночные звуки леса стали слышнее. Где-то хрустнула ветка, прошёл ветер.

— Все, пора спать, — сказал Никита. — Завтра, чует мое сердце, Ермак с сотниками будет думать, что с твоим самострелом делать. И тебя куда определять. То ли обратно в охрану, то ли на другое место. Завтра ждут большие новости.