Владимир, сын Волка

Глава пятая. Высота принятия решения

*СССР, Московская область, г. Москва, набережная Максима Горького, дом 24, строение 1, Штаб Московского военного округа, 12 мая 1983 года*

«Это бывшее здание Кригскомиссариата — чувствуется старина…» — подумал Директор, ожидая приглашения в коридоре.

Фасад здания выполнен в строгом соответствии со стандартами строительства военных и правительственных зданий царских времён: в центре массивный портик из шести белых колонн коринфского ордера, обильно применена лепнина, а само здание имеет охристо-жёлтый цвет.

На фоне советской Москвы, это здание, несмотря на происхождение, смотрится весьма уместно — и Директор точно знал, почему.

Москва, до того, как её коснулись руки современных ему бизнесменов от архитектуры, блистала сталинским ампиром, во многом перекликающимся с дореволюционной архитектурой, поэтому-то и старинное здание Кригскомиссариата выглядит сейчас не чужеродно, а, скорее, закономерно.

— Товарищ Жириновский, заходите, — позвали Директора.

Он встал с лавки и вошёл в кабинет.

Кабинет имеет классический советский вид: всё подчёркнуто скромно, недорогие шкафы с серыми картонными папками, письменный стол из лакированного ДСП, портрет Андропова, портрет Ленина, карта СССР, гипсовый бюст Ленина, кресло хозяина и два стула для посетителей.

Всё подчёркнуто скромно, потому что кабинет любого советского функционера, военного или гражданского, должен демонстрировать аскетизм служителя народа, а не кричащую роскошь барина-угнетателя. Да и не выдадут рядовому функционеру роскошную мебель…

Пахнет тут табаком и «Тройным» одеколоном.

— Здравствуйте, — приветствовал его подполковник Чуканов.

Фамилия и инициалы «Е.В.» подполковника были хорошо видны на благодарственной грамоте от Главного политического управления Советской армии и Военно-Морского Флота.

— Здравствуйте, — ответил ему Директор.

— Жириновский Владимир Вольфович… — прочитал подполковник заголовок личного дела. — Скажите-ка мне, Владимир Вольфович, почему вы вновь хотите вступить в ряды Советской армии?

— Хочется сменить обстановку и, одновременно с этим, послужить на пользу Отечеству, — ответил Директор.

— Со вторым — понятно, — кивнул подполковник. — А вот с первым не очень — почему вам хочется сменить обстановку?

— Меня, последние полгода, преследует стойкое ощущение, что я занимаюсь не тем, — ответил Директор. — Я чувствую, что могу больше, чем делаю сейчас. Хочу испытать себя в условиях, где знания и опыт действительно проверяются. Ограниченный контингент в Афганистане — это то самое место.

— Хм… — задумчиво хмыкнул подполковник Чуканов. — Как относитесь к политике партии и правительства?

— Положительно, — ответил Директор. — Считаю, что линия на укрепление обороноспособности страны и интернациональную помощь дружественным народам абсолютно правильна.

— Приходилось ли слышать антисоветские высказывания в окружении? — задал подполковник следующий вопрос. — Как реагировали?

— Конечно, иногда приходится слышать, особенно среди молодёжи, которая нередко плохо понимает суть происходящего, — кивнул Директор. — Обычно стараюсь объяснить, где они ошибаются и перевести разговор в конструктивное русло. Иногда просто пресекаю такие разговоры. Считаю, что долг каждого советского человека — не допускать искажений и враждебных слухов.

— Как к вашему решению отнеслась семья? — спросил подполковник.

— С женой немного поругался, но затем удалось объяснить своё решение, — ответил Директор.

— Как вы получили этот синяк под глазом? — посмотрел на него подполковник.

— Жена слишком быстро открыла дверь шкафа, — ответил Директор.

Но это была официальная версия, а неофициальная версия гласит, что Галина слишком быстро ударила его по лицу кулаком.

Она очень разозлилась, когда он поведал ей всю историю о сертификатах Внешпосылторга, но озвученное им решение проблемы ввергло её в настоящую ярость.

— М-хм… — хмыкнул подполковник. — Как относитесь к трудностям быта? Например, к жаре, духоте, недостатку чистой воды?

— Считаю, что это часть службы, — ответил Директор. — Я уже бывал в условиях, где не всё удобно и привычно: и жара, и холод, и скудное питание — всё это переносимо, если есть цель и если понимаешь, ради чего служишь.

— Были ли в вашей жизни стрессовые ситуации и как вы с ними справлялись? — спросил Чуканов.

— Да, приходилось работать и в сложных условиях, и с непростыми людьми, — кивнул Директор. — Справлялся через самоорганизацию: ставил задачи, выполнял по порядку, сохранял спокойствие.

— Осознаёте ли вы в полной мере, что служба в Афганистане связана с риском для жизни? — задал ещё один вопрос подполковник.

— Я прекрасно понимаю, куда и зачем иду, — подтвердил Директор. — Если бы боялся рисков, не пришёл бы сюда.

— Хорошо… — кивнул подполковник.

Директор вышел из штаба МВО и направился домой пешком. На автобусе ехать не хотелось, а ещё погода располагает к прогулке.

Три дня назад он был на параде в честь Дня Победы — 1983-й год не юбилейный, поэтому обошлось без военной техники. Всё ограничилось маршем подразделений Московского военного округа — но даже в таком скромном составе получилось зрелищно и красиво.

Директор, взявший с собой Галину и Игоря, возложил венок к могиле Неизвестного солдата, а также упился квасом и нахрустелся сухарями, ну и с запасом наелся мороженого.

«Мне здесь нравится», — подумал он, идя через дворы. — «Жаль, что скоро всё это рухнет».

*СССР, Московская область, г. Москва, Докучаев переулок, дом 19, 21 мая 1983 года*

Директор, в соответствии с традицией, заведённой ровно месяц назад, подпрыгнул и схватился за перекладину.

Примерно десять минут назад он закончил пробежку на пять километров, по Новокировскому проспекту,[11] почти до самого Кремля.

Когда он только начал, удавалось пробежать лишь полтора-два километра, но за прошедшее время он существенно улучшил результат.

С турником дела обстоят хуже: месяц назад он мог подтянуться лишь три-четыре раза, а сейчас…

«Сейчас и узнаем», — подумал он и начал подтягиваться.

На шестом подтягивании руки окаменели и начали болеть, на восьмом они онемели и будто бы больше не слушались, а на девятом организм начал сигнализировать, что уже всё, но Директор сделал десятое, исключительно на морально-волевых качествах.

Возраст у него уже совсем не тот, чтобы добиваться быстрых результатов, но это лучше, чем шестьдесят семь лет, когда организм неуклонно дряхлеет, и постепенно дают о себе знать старческие болезни.

Спрыгнув на землю, Директор затряс руками. Ладони его покрыты успевшими постареть мозолями, мышцы рук гудят от перегрузки, но ощущение эйфории от успеха перекрывают все негативные ощущения.

У него есть отчётливое понимание, что всё это необязательно, потому что офицеров-переводчиков не гоняют, но у него есть несколько резонов, чтобы заниматься чем-то подобным.

Первый резон: это необходимо для поддержания здоровья. Пусть известный ему Жириновский прожил долгую жизнь, превысив «норматив» на десять-пятнадцать лет, но для реализации всего плана нужно больше времени. А больше времени даёт только крепкое здоровье — с генетикой у Владимира Вольфовича, по-видимому, всё хорошо, поэтому нужно лишь усилить её действие.

«Достигается упражнением», — подумал Директор и улыбнулся.

Второй резон: Директор, после случившегося накануне его первой смерти, начал ощущать потребность в перестраховке. В жизни случается всякое, а он едет в края, где «всякое» случается гораздо чаще, чем в Москве, поэтому лучше быть готовым ко всему.

Подполковник Чуканов предупредил, что как только кандидатуру Жириновского одобрят, он отправится в Ташкент, чтобы пройти двухмесячную подготовку и адаптацию к климату. Просто так, как гражданского человека, его отправлять не будут, поэтому ему предстоит серьёзно попотеть…

— Не поздновато решил за физкультуру браться? — спросила подошедшая к нему Галина.

— О, привет! — увидел её интенсивно приседающий Директор. — Фух! Фух! Фух!

— Привет-привет, — улыбнулась жена Жириновского.

Он закончил подход и подошёл к ней, чтобы вежливо приобнять.

— А ты схуднул, — сказала она, рассмотрев его повнимательнее.

— Закономерно схуднул, прошу заметить, — улыбнулся Директор. — С чем пришла?

— Да вот, поесть тебе принесла, — показала она на авоську с двухлитровой банкой. — Борщ, как ты любишь. Сметану не забудь купить.

— Спасибо, — принял Директор угощение.

— Ты точно не передумал? — спросила Галина.

— Нет, не передумал, — ответил он. — Ты должна понять, что у меня нет другого пути.

— Прости за тот раз, — извинилась она.

— Забыли, — махнул рукой Директор.

— Но ты всё равно дурак, — улыбнулась Галина.

— Да, — улыбнулся он ей в ответ. — И фамилия у меня дурацкая…

— Не говори так, — покачала она головой.

— Я же шучу, — вновь улыбнулся Директор.

— Пойду я тогда… — произнесла Галина.

— Нет, подожди, — остановил он её. — Идём в дом.

В квартире он сходил в спальню и достал из тайника свою заначку.

— Мне отпускные выплатили и бывший начальник, задним числом, премию выписал… — сказал Директор.

С Германом Викторовичем Гавриным, председателем Инюрколлегии, у него установились неожиданно тёплые отношения. По косвенным признакам, Гаврин всё ещё чувствует на себе вину за то, что своими действиями повлиял на решение Директора ехать в Афганистан…

«А может, Жириновский с ним особо не общался, поэтому они толком не знали друг друга и наветы злопыхателей из коллектива успешно формировали мнение председателя», — подумал Директор.

Он передал жене Жириновского пятьсот сорок рублей.

— А сам? — нахмурилась Галина.

— А мне-то зачем? — улыбнулся Директор. — Как возьмут в ОКСВА, буду на полном государственном обеспечении.

— Ах, да… — кивнула Галина, а затем отвернулась, чтобы утереть навернувшуюся слезу. — А если тебя убьют?

— Не должны, — улыбнулся Директор. — Да и служить я буду переводчиком — риски будут пониженные. Уж точно ниже, чем у рядовых и сержантов.

— Ты ещё здесь, а я уже переживаю… — всхлипнув, сказала Галина.

— Не переживай, — попросил Директор и обнял её.

На его груди она и расплакалась окончательно.

Они постояли так несколько минут, а затем она решительно разомкнула объятия, поцеловала его и ушла.

— Не дай бог!!! — пригрозил ему Жириновский из зеркала прихожей.

— Да я никогда! — заверил его Директор.

— Я знаю, — с обречённым выражением лица вздохнул Владимир Вольфович. — Ладно, что у нас на повестке, Анатолий Павлович?

Обращение по имени-отчеству начало коробить Директора — как-то так сложилось, что он идентифицирует себя как Директора, ведь кто ты, если не тот, кем ты работаешь?

«Или работал…» — подумал он и ему стало немного грустно на душе.

— Я жду, — требовательным тоном произнёс Жириновский в зеркале.

— Фарси — три часа, — наконец, ответил Директор. — Затем учим общевоинские уставы — ещё три часа. Затем идём во двор, мешать молодёжи своим пыхтением и кряхтением — ещё два часа…

— Не отставать — вперёд! — скомандовал Владимир Вольфович.

*СССР, в небе над КазССР, 9 июня 1983 года*

— … и я утверждаю, что единственный хороший президент США — это Франклин Делано Рузвельт! — заключил Директор. — Остальные — дрянь!

Ему слегка не повезло — досталось место в хвостовой части. С одной стороны, это самая безопасная часть самолёта, а с другой, у Ту-154 двигатели в хвосте, поэтому говорить с кем-либо можно только на повышенных тонах.

— А почему?! — спросил подполковник Тимирязев.

Иван Артемьевич — офицер запаса, подполковник медицинской службы, стоматолог, отправленный в командировку в Кабул.

— Потому что его «Новый курс» — суть, беспрецедентно глубокое вмешательство государства в экономику! — ответил Директор. — Буквально, временный государственный капитализм! И, одновременно с этим, зримое доказательство того, что даже просто элементы плановой экономики способны творить чудеса! Они уже начинают, потихоньку, стенать и скучать по 50-м годам, которые, по сути, построил Рузвельт, своим «Новым курсом»!

— Это что, получается, Рузвельт был близок к социалистическим идеям — ты это хочешь сказать?! — уточнил подполковник медицинской службы.

Как и Директор, он одет в повседневную военную форму, но со знаками отличия подполковника, а не старшего лейтенанта.

— Да куда там! — махнул рукой Директор. — Он был насквозь буржуазным — поэтому-то его сейчас и принято так любить в Штатах! Я говорю, что план — это не привилегия социалистических государств!

— А-а-а, вот оно что! — покивал Тимирязев. — Но почему тогда больше нигде нет плана?!

— А потому что любые поползновения в направлении к плану сразу же объявляются коммунистическими происками! — ответил Директор. — У них же «священная корова» — либерализм! Но история показывает, что без движения к государственному контролю США бы рухнули к чертям ещё в 30-е годы! Они же Рузвельта всем скопом ненавидели в те времена, коммунистом называли! Верещали испуганно, что он ведёт Америку к гибели! Ты о фашистском заговоре в США когда-нибудь слышал?!

— О каком ещё фашистском заговоре?! — не на шутку удивился подполковник.

— Во-о-от, не слышал! — заулыбался Директор. — А он был! И ещё какой! Американским подонкам, то есть, банкирам, очень не понравилось намерение Рузвельта отказаться от золотого стандарта для внутренних расчётов, чтобы получить возможность печатать доллары, которые были остро нужны для выплат пособий и исполнения его амбициозной программы, то есть, «Нового курса»!

— А им это чем было плохо? — нахмурился Тимирязев.

— А тем, что кредиты они до этого выдавали долларами, привязанными к золотому стандарту, а отдавать их обычные и необычные американцы будут уже бумажками, напечатанными Рузвельтом — нехорошо! — усмехнулся Директор. — Колоссальные убытки, просто так, по решению Рузвельта! Такого допустить они не могли!

— И что они сделали?! — спросил подполковник, до крайности удивлённый и захваченный историей.

— А эти мерзавцы начали активно финансировать Американский легион, сообщество ветеранов — тех, кто выжил в Империалистической бойне! — ответил Директор. — Такому количеству взрослых мужчин они просто так пропасть не дали и использовали их, благодарных за то, что их поддерживают в тяжёлые годы Великой депрессии, для подавления рабочего движения! Прямо как фрайкор в Веймарской республике — это практически одно и то же, с теми же целями! С оглядкой на «передовой европейский опыт», ха-ха-ха! И эти ветераны, по воле своих «благодетелей», силой подавляли стачки и разгоняли митинги американских рабочих — за деньги банкиров и промышленников!

— Это объяснимо! — кивнул Тимирязев. — Но как это связано с фашистским заговором?!

— А напрямую! — заявил его собеседник. — Они начали раскачивать Американский легион и продвигать идею, что необходимо не допустить отмену золотого стандарта! Имей в виду, что администрация Рузвельта ещё не объявляла официально о таком намерении, а члены Американского легиона уже скандировали на митингах требование не допустить этого! Странно, не находишь?!

— Очень странно, да! — заулыбался подполковник.

— И тогда эти протофашистские деляги совершили ошибку! — продолжил Директор. — Они обратились к генерал-майору Смедли Батлеру, который 34 года жизни отдал службе интересам Соединённых Штатов! Он был очень уважаем в среде солдат и гражданского населения, поэтому выглядел идеальным кандидатом на роль вождя Американского легиона, который бы пошёл на Вашингтон и вышвырнул «коммуниста Рузвельта» из президентского кресла!

— Ого… — произнёс поражённый подполковник.

— Но вот незадача! — заулыбался Директор. — Оказалось, что Смедли Батлер, за время службы, кое-что понял! Он понял, что всё это время воевал за интересы банкиров и крупных промышленников, а не за свою страну! И когда человек, направленный на его обхаживание и склонение к участию в мятеже, раскрыл ему все подробности уже спланированного заговора, искренне считая, что отказы генерал-майора — это лишь набивание цены, Смедли Батлер записал обращение к президенту и Конгрессу США! Он сообщил об этом заговоре, изложив все подробности, на все Штаты! Это была катастрофа для банкиров и промышленников!

— Могу представить! — кивнул Тимирязев, а затем заулыбался. — Ужасная для них ситуация!

— Но, как оно обычно и бывает в США, когда речь идёт о преступлениях уважаемых и богатых людей, никто не понёс ответственности перед законом! — с сожалением произнёс Директор. — Генерал-майора Батлера подняли на смех во всех, без исключения, СМИ, но заговор был прекращён, потому что был обнародован! Впрочем, это ничего не изменило! С Рузвельтом промышленники как-то договорились, он даже включил некоторых из участников заговора в свою администрацию и успешно президентствовал до конца своей жизни! А раз все обо всём договорились, то и поднимать эту тему больше не надо, ведь так?!

Подполковник Тимирязев, с сожалением, кивнул.

— Вот такая история! — заключил Директор.

— Да… — вздохнул Тимирязев. — Такая история…

*СССР, Узбекская ССР, г. Ташкент, 9 июня 1983 года*

— Что ж, если что, пиши, — пожал Директор руку подполковнику. — А может, если мне не повезёт, увидимся раньше, ха-ха-ха!

— Обязательно напишу, — улыбнулся Иван Артемьевич. — До встречи!

Войдя в зал прибытия, Директор сразу же увидел встречающих — за столом сидят офицеры, капитан и майор, сверяющие документы прибывших со списками.

Он встал в очередь перед офицером-десантником и медленно двигался к столу.

— Здравия желаю, товарищ майор! — козырнул Директор.

— Вольно, — кивнул тот. — Офицерское удостоверение и предписание.

Зал прибытия полон офицеров — практически у всех чемоданы и дипломаты. Некоторые спят на лавках, уперев голову в багаж, но большинство вяло переговаривается или курит. Директора сопроводили в помещение с другими транзитниками.

Табачный дым нещадно щиплет нос, а ещё ощущается жара, пробивающаяся в помещение, вопреки мощным вентиляторам, усиленно гоняющим воздух. Примерно полчаса спустя всех транзитников повели на улицу.

Снаружи ждал автобус — ПАЗ-672. Это классический «пузатый» автобус с округлыми формами и характерной «мордашкой», а также скруглёнными окнами на крыше.

Последнее — это очень сомнительная идея в условиях Узбекской ССР, в чём Директор убедился, когда сел на безбожно горячее сиденье и оказался под прямыми солнечными лучами, беспрепятственно проникающими через скруглённые окна на крыше автобуса…

Ташкент, плывущий мимо за автобусным окном, радовал его глаза — ярко светит солнце, на улицах люди в обычной советской одежде, иногда с элементами восточного колорита.

Большинство зданий новые, потому что в 1966 году тут произошло землетрясение. Как слышал Директор, исторический центр был почти полностью разрушен.

От вида прекрасного города, блистающего в свете палящего солнца, на душе его стало светло, но затем он вспомнил, почему он здесь…

Далее был гарнизонный пересыльный пункт, в котором снова пришлось ждать.

«Жаль, город толком не посмотрел», — с сожалением подумал Директор, забираясь в салон очередного ПАЗ-672 с военными номерами. — «Думаю, ещё будет время».

Набралось ещё два десятка человек и они поехали.

Посёлок Азадбаш, в котором дислоцирована 15-я отдельная бригада СпН, находится всего в тридцати километрах от Ташкента, но путь этот был непростым — в салоне стояла невыносимая духота, от которой не спасали настежь открытые форточки, а усугубляло всё то, что некоторые офицеры начали смолить сигареты…

Автобус мчал по раскалённому асфальту, воняющему битумом, как колесница Армагеддона — пыхая дымом из выхлопной трубы и из окон.

Директор, благодаря тому, что предусмотрительно скинул около 9 килограмм бессмысленного жира, в ходе интенсивных занятий, переносил жару относительно неплохо, но вот полковник Юшманов, отличающийся упитанной комплекцией и едущий в переднем ряду, буквально, истекал потом.

Эта адская поездка, в конце концов, завершилась и Директор, к огромному своему облегчению, вышел на свежий воздух.

— Идите в учебную часть… — приказал полковник Юшманов, ушедший в тень курилки и доставший из кармана трубку. — Там всё…

Директор последовал за остальными новоприбывшими, в относительно прохладное здание.

Стихийно сформировалась очередь в учебную часть.

— Старший лейтенант Жириновский для прохождения курса подготовки прибыл! — козырнул он, войдя в кабинет «104».

— Вольно, — разрешил ему майор. — Все документы на стол. На время прохождения курса подготовки они останутся здесь, а взамен сейчас получишь временное удостоверение. Зайдёшь в кабинет 108 — там тебя распределят, куда следует.

— Так точно! — образцово козырнул Директор.

— Свободен, — мотнул майор в сторону двери. — И следующего позови…