Владимир, сын Волка

Глава десятая. Коэффициент корреляции

*Демократическая республика Афганистан, город Кабул, район Шашдарак, здание ХАД, 2 ноября 1983 года*

Кабинет выдали на втором этаже, с окном на внутренний двор. Это не самый лучший кабинет, зато безопасный — в случае обстрела с улицы, внутрь точно не залетит шальная пуля.

Впрочем, это район Шашдарак, один из самых безопасных во всём городе, потому что тут находятся посольства ряда стран, а также ключевые учреждения правительства ДРА.

Убранство кабинета крайне аскетично: отштукатуренные белые стены, нижняя половина которых выкрашена серой краской, на полу коричневый линолеум, скромного вида стол из шпонированного ДСП, с тремя выдвижными ящиками, шкаф с каким-то папками, а также деревянный стул.

Работать в таких условиях можно, но это будет очень уныло.

Директору нужно как-то обжиться здесь и это будет непростой задачей, так как просто так ничего заносить в здание нельзя, нужно согласовывать и регистрировать каждую вещь, а как организовать ремонт и возможен ли он в принципе — это ещё неизвестно.

— Обустраиваешься? — вошёл в кабинет майор Орлов.

— Так точно, — встал Директор из-за стола.

— Садись, — махнул рукой Геннадий и подошёл к окну. — Нужно поговорить о том, что будем делать, если начальство даст «добро».

— А оно может не дать? — уточнил Директор.

— Эдуардыч уверен, что даст, — покачал головой Орлов. — Ты сам видишь, что тут творится — у ХАД огромные проблемы с кадрами.

Это был секрет Полишинеля — Директору не потребовалось прилагать никаких усилий, чтобы получить общее представление о том, как обстоят дела в ХАД. Тут коррупция, клановость и некомпетентность не просто имеют место, а находятся чуть ли не в фундаменте организации.

Ходит слух, что среди офицеров ХАД есть предатели, работающие за деньги моджахедов. КГБ, скорее всего, знает о проблеме и пытается её решить.

Но как решить эту проблему, они не знают, иначе бы давно решили её: лояльность ХАД лишь номинальная и обеспечивается всецелой зависимостью Афганистана от СССР. И это имеет системный характер — в Москве всё прекрасно понимают, поэтому опасаются, что «афганизация» войны может привести к тому, что к власти, в конце концов, придут нелояльные кланы, которые обернутся против СССР.

А это обесценит вложенные усилия — СССР в Афганистане уже давно находится в ловушке невозвратных затрат,[18] поэтому советское руководство, даже видя, что это очевидный логический тупик, не желает принимать тяжёлые решения.

И если бы дело было только в ХАД — есть же ещё Царандой, то есть, местное МВД, Ардуй-е Милли Афганистан, то есть, Афганская народная армия, а также правительство…

Полностью пронизанные коррупцией и кумовством, эти организации рухнут в течение пары-тройки лет после ухода ОКСВА.

Директор даже не надеялся, что удастся как-то помочь сохранить Демократическую республику Афганистан — он не видит вариантов, как она может стать устойчивой, в нынешней форме и с нынешним содержанием.

Но ему, в настоящий момент, не очень важно, что здесь будет после — больше всего его волнует ОКСВА. Он является очень важной частью его всё более и более детализирующегося плана.

— Я закурю? — спросил майор Орлов, вытащив пачку «Benson& Hedges» из внутреннего кармана пиджака.

Одет он, в свойственной ему манере, в гражданское — серый пиджак, белую футболку без принта, тёмно-синие джинсы и серые кроссовки фирмы» Adidas«.

«На улицах Нью-Йорка сошёл бы за своего», — подумал Директор и кивнул.

— Полковник уже второй день на связи с Москвой, — поделился Геннадий. — Он утрясает детали и хочет слетать туда-обратно — бюрократия…

— Две-три недели на согласование — я думаю, это очень оптимистичный срок, — улыбнулся Директор и передал ему пепельницу из верхнего выдвижного ящика стола.

— Всё равно, — пренебрежительно махнул рукой майор госбезопасности и принял пепельницу. — Мы сделали самое главное — вызвали интерес. Нам уже, предварительно, одобрили эксперимент. Сможешь обработать сотню претендентов?

— Это вообще не вопрос, — кивнул Директор.

— Тогда у нас всё будет хорошо, — улыбнулся Орлов. — Скорее всего, прилетит комиссия из высшей школы, чтобы посмотреть, в чём суть процесса. И должен предупредить, чтобы потом не было недопонимания — полковник подал это как разработку, осуществлённую под его чутким руководством. Ты — просто воплотил в жизнь давний замысел Константина Эдуардыча в жизнь, а я тебе в этом помогал. Тебя устраивает такое?

Он напрягся — видимо, ответ на этот вопрос очень важен.

— Мне всё равно, — ответил Директор, а затем улыбнулся. — Самое главное, чтобы наша с тобой дружба не пострадала.

Ему, действительно, всё равно — он убеждён, что дальше ХАД эта разработка не пойдёт, потому что КГБ уже давно не тот орган, который был способен радикально перестраиваться и адаптироваться к новым условиям, как это могло ОГПУ или мог НКВД.

На местах уже сидят укоренившиеся кадры, вовсю эксплуатирующие уязвимости, имеющиеся в структуре организации. Кумовство уже есть, пусть его не так много, как в ХАД или любом другом учреждении ДРА, но оно уже влияет на всё.

Это не значит, что КГБ стал бессильным, вовсе нет, но он уже не так гибок, потому что тонет в бумагах и тормозится усложняющейся бюрократией. Быстродействие упало, поэтому бьёт он всё так же сильно, но уже медленно.

— Ха-ха-ха! — засмеялся расслабившийся Геннадий. — Не пострадает — это я тебе обещаю! Ха-ха-ха!

— А как вы обоснуете малый срок нашего знакомства? — уточнил Директор.

— Полковник написал подробный рапорт, в котором сообщил, что все идеи уже были у него в голове, он даже кое-какие тесты начал обобщать, но нужны были люди, которые всё это систематизируют и приведут в единую форму, — ответил Орлов. — Это мы, если ты не понял сразу.

— Да это сразу понятно, — вздохнул Директор. — Нам же выделят ресурсы на этот эксперимент?

В случившемся есть выгода и для него: для КГБ он чужой, безымянный и непонятный, а с полковником Гаськовым складывается легенда о таланте из «Системы». Такому и доверия больше, ну и он точно подключил имеющиеся связи, чтобы протолкнуть инициативу через бюрократический механизм.

— Очевидно, что да, — кивнул Орлов. — Можешь вообще не переживать о материальной части — выделят всё необходимое и даже чуть больше. Ты даже не представляешь, каких ниток мы коснулись! Если докажем, что технология работает, то это может дойти до Самого… А если дойдёт до Самого и произведёт на него впечатление, то надо будет сверлить отверстия для звёзд — и тебе тоже.

Под «Самим», очевидно, подразумевается Андропов.

— Если дойдёт, то что будет? — поинтересовался Директор.

— Вряд ли дойдёт, — с сожалением вздохнул Геннадий. — Но если дойдёт, то может быть, полковник станет генерал-майором, майор — подполковником, а старший лейтенант — капитаном. Для этого нужно, чтобы ты выполнил свою работу так, чтобы комиссия ошалела и ушла в глубокой задумчивости. Сможешь?

— Смогу, — уверенно заявил Директор. — А какие перспективы, помимо званий?

— Не знаю, заметил ли ты или нет, но товарища Андропова очень не устраивает сложившееся положение вещей в Союзе, — улыбнулся Орлов и потушил окурок в пепельнице. — Идут кадровые перестановки, возбуждаются дела, даже партию «чистят»… Может быть, наша методика придётся очень кстати — кто знает?

Директор в этом очень сильно сомневался.

— Тебя сегодня посетит капитан Афанасьев — он передаст кое-что на перевод, — сообщил ему Геннадий и поставил пепельницу на подоконник. — Но перед этим тебя вызовет полковник — он хочет обсудить с тобой перспективы.

— Понял, — кивнул Директор.

— Советую сходить в библиотеку и взять несколько книг, — посоветовал ему Орлов. — Переводишь ты быстро, а у нас нет таких объёмов документации, как в бюро. Пока Москва не даст добро, по методике работать не будешь — лучше почитай что-нибудь. Это полезно. Всё, я пошёл — не скучай тут.

Он покинул кабинет, оставив после себя сигаретный дым.

Директор отворил форточку пошире, и открыл дверь настежь.

Сев за стол, он начал думать.

Его расчёт оправдался — КГБ ухватился за его методику, как за спасительную соломинку. Это значит, что ситуация с ХАД настолько плоха, что комитетчики открыты для любых вариантов…

Чтобы не терпеть вонь сигарет, Директор пошёл в туалет, в котором сразу же закрылся.

— Уроды!!! — сходу закричал Жириновский из зеркала. — Воры! КГБшные крысы!

— Тише ты… — шёпотом попросил его Директор и поплотнее закрыл форточку.

Вряд ли кто-то бы стал ставить прослушку в туалет — потенциальная ценность информации крайне низка, а ещё в туалете повышенная влажность, ну и шум воды. И не только воды.

Тем не менее, он открыл кран рукомойника, на всякий случай.

— Они крадут нашу разработку!!! — продолжил буйствовать Жириновский. — Как ты можешь относиться к этому так спокойно?!

— Они ничего не могут у нас украсть, — покачал головой Директор. — И разработка не наша, а моя.

— Как не могут украсть?! — гневно выпучил глаза Владимир Вольфович. — А что только говорил Орлов?! Гаськов же говорит всем, что это всё он придумал!

— Никто не запретит мне «разработать» что-то получше, — улыбнулся Директор. — Секретность тут не развести, потому что большая часть тестов находится в общем доступе, а саму концепцию тестирования не засекретить. Финальный тест, нужный для выявления природных талантов, для КГБ не особо ценен — он, на первый взгляд, находится больше в сфере педагогики.

— Но ты же знаешь, что это такое — это оружие! — рявкнул Жириновский.

Владимир Вольфович — это второй человек в мире, который практически воочию наблюдал, как именно работает методика Орехова. В каком-то смысле, это похоже на оружие — или на очень весомое конкурентное преимущество…

— Но они-то не знают — они не видели, как это упрощает нахождение талантов, — улыбнулся Директор.

Семнадцать лет — столько он потратил на формулировку своей методики. Это не какой-то там стандартный тест, а полноценный комплекс заданий на мышление в разных плоскостях, оценивающий способности испытуемого в целом ряде дисциплин.

Это диагностический инструмент, в основе своей состоящий из сложного коктейля психометрических методик, вобравший в себя не только передовые достижения детской психологии, но и плоды личного педагогического опыта Анатолия Павловича Орехова.

Его пытались красть у него — подсылали ложных кандидатов, но особенностью его методики является то, что задания всегда разные, поэтому кража одной из версий мало что говорит о внутренних принципах и внутренней логике системы, а ещё никто, кроме него, не знал, как интерпретировать результаты.

Он нигде её не патентовал, не писал статей в научные журналы, поэтому она, по мнению ряда экспертов по педагогике, имеет ненаучный характер и никем не апробировалась. Но за Директора говорили результаты — она работает и это проверено на поколениях школьников…

«Она умерла вместе со мной», — подумал Директор. — «Моя святая тайна — мой вересковый мёд…»

— Что за бред ты несёшь? — поморщился Жириновский. — Ты же выдашь им свою методику! КГБшникам!

— Нет, я выдам им то, что им нужно, — покачал головой Директор, глядя в его недовольные глаза. — Я дам им упрощённую версию, которую нам предстоит разработать. У меня уже есть идеи, как она будет выглядеть…

— Они почуют липу, — сказал на это Жириновский. — А потом тебя закроют в камере, наедине с палачами — они всё выпытают.

— Да с чего бы им чуять липу, если им не нужна именно эта методика? — поморщился Директор. — Полковник и майор в шоке просто от того, что может существовать нечто беспристрастное, машинное и точное, способное определять способности кандидатов.

— Точное?! — оскалился Владимир Вольфович.

— Сравнительно точное, — поправил Директор формулировку. — Сравнительно с личным собеседованием и рекомендациями от каких-то других людей. Уж поверь, по сравнению с этими «передовыми» методиками, наша — это цейсовский штангенциркуль…

К 2025 году было установлено, что корреляция между оценкой на собеседовании, с хоть какими «опытными специалистами», и успешностью работы, имеет коэффициент 0,2–0,3, а разностороннее тестирование, построенное с умом, коррелирует с успешностью работы с коэффициентом 0,5–0,6.

В случае его методики тестирования, коэффициент корреляции результатов исследования кандидата с успешностью его работы составляет 0,6–0,7. Финальная экзаменация, названная «методикой Орехова», также имеет коэффициент 0,6–0,7 — дальше требуется наблюдение за испытуемым и оценка его потенциала через последовательно усложняющиеся задания.

— Надо позвонить Гале и спросить, как у неё дела, — потребовал Жириновский.

— Согласен, — кивнул Директор. — Обязательно позвоним на выходных.

— Осторожнее с КГБшниками, — предупредил его Владимир Вольфович. — Орлов кажется рубахой-парнем, но это слишком похоже на социальный камуфляж.

— Из моей памяти словечек нахватался? — усмехнулся Директор. — Ты же знаешь, что это относится к аутистам, которые так адаптируются к человеческому обществу?

— Суть ты понял! — недовольно поморщился Жириновский. — Он мимикрирует, маскируется!

— Вернее называть это социальной мимикрией, — поправил его Директор. — Аутисты ведь применяют социальный камуфляж неосознанно, а вот у Орлова, если ты не ошибся, это осознанное поведение.

— Так я не ошибся? — усмехнулся Владимир Вольфович.

— Ему что-то нужно от нас, поэтому вполне может быть, — пожал плечами Директор. — Я прекрасно осознаю, что у нас нет никакой дружбы. Мы используем друг друга в своих шкурных интересах — такое у нас взаимодействие.

— Будь осторожнее с ними, — ещё раз предупредил его Жириновский.

— Всё, нужно возвращаться в кабинет, — сказал ему Директор. — Вечером побеседуем по промежуточным итогам.

Он вернулся в кабинет — на столе уже лежала папка с документацией на перевод. Шесть документов по три-четыре страницы. Есть два документа с данными радиоперехвата, три документа от ХАД в резидентуру КГБ, а также чьё-то личное письмо.

Приступить к работе он не успел, потому что в кабинет явился некий лейтенант, который сопроводил его в кабинет полковника Гаськова.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — отпечатав три строевых шага, выполнил Директор воинское приветствие.

— Вольно, — улыбнулся Гаськов. — Садись. Если куришь — кури. Разрешаю.

Директор сел за стол, напротив полковника.

— Майор Орлов довёл до тебя всё о нынешней ситуации? — поинтересовался Гаськов.

— Так точно, товарищ полковник, — ответил Директор.

— Давай, не надо… — поморщившись, замахал рукой полковник КГБ. — Обращайся ко мне по имени-отчеству, а я к тебе по имени — хорошо?

— Понял, Константин Эдуардович, — кивнул Директор.

— Слушай, Володя… — посмотрев ему в глаза, начал Гаськов. — Я сегодня говорил с Москвой — они пришлют с комиссией психологов. Наша методика выдержит проверку?

— Выдержит, если они не будут предвзяты, — ответил он. — Если смотреть объективно, то в методике применяются общеизвестные тесты — просто их ещё никто не догадался применять вместе и массово. Некоторые из них рассчитаны на детей, но разве дети не люди?

— Люди, конечно же, но пуштунам такое не говори, ха-ха-ха! — рассмеялся полковник, а затем посерьёзнел. — До определённого возраста, у них дети не считаются полноценными людьми. А женщины, по их мнению, вообще не люди.

— Это мне уже известно, Константин Эдуардович, — кивнул Директор.

— Раз никто не догадался — то сам дурак, — улыбнулся полковник. — А мы догадались, вернее, ты. Вернее, теперь мы, ха-ха-ха…

— Я верно понимаю, что вопрос с комиссией решённый? — спросил Директор.

— Сейчас происходит бюрократический процесс, согласование состава, когда приедут, как приедут, что будут делать и прочее, прочее, — ответил Гаськов. — Но, да, вопрос уже решённый — моё предложение застигло начальство врасплох, это да, но зато очень заинтересовало. Я, конечно, слегка приукрасил действительность, поэтому нужно, чтобы всё прошло безукоризненно.

— С моей стороны сложностей не возникнет, — заверил его Директор.

— И с моей их тоже не будет, — кивнул полковник. — У меня хорошее предчувствие насчёт всего этого — я рассчитываю, что ты покажешь класс. Тебе это тоже выгодно — надеюсь, Орлов довёл до тебя, насколько судьбоносен будет для всех нас успех?

— В полной мере, — улыбнулся Директор.

— Твоя проблема, кстати говоря, уже решена, — сообщил ему Гаськов. — С руководством Инюрколлегии уже побеседовали — больше они эту тему поднимать не будут. Я задействовал своих однокашников — считай, что это был аванс.

— Я это очень ценю, — кивнул он. — И благодарю вас, Константин Эдуардович.

— Ладно, я узнал всё, что хотел, — вздохнул полковник. — Возвращайся к работе и будь готов к прибытию комиссии.

— Всегда готов, — улыбнулся Директор.

— Ступай, пионер, ха-ха! — засмеялся Гаськов.

*Демократическая республика Афганистан, город Кабул, район Шашдарак, здание ХАД, 19 ноября 1983 года*

— Галат!!! — крикнул Директор и ударил по парте резиновой дубинкой ПР-73. — Неправильно!!! Ты ошибся!!! Галат!!!

Стресс-тест был усовершенствован — теперь ему аккомпанируют ещё четверо инструкторов из «Омеги», экипированные по полному разряду. В руках у них щиты и дубинки — они стучат по щитам и орут заученные фразы на фарси.

А ещё они столпились вокруг парты, за которой сидит испытуемый, оказывая на него, тем самым, сильное психологическое давление.

Это девяносто третий испытуемый — выбраковку не прошло уже двадцать семь претендентов. И были двое, которые её совсем провалили — похоже, что это агенты моджахедов…

Те двое показали одинаковую реакцию на блиц-опросах под психологическим давлением — конкретно на вопросах о маршрутах ОКСВА и расположении блокпостов.

Их сразу же передали ХАДовцам, для дальнейшего прояснения подноготной — если окажется, что это агенты моджахедов или американцев… тогда это станет очень жирным плюсом для его методики.

«Утомительное это дело, но сейчас нельзя перепоручать это дело кому-то ещё — качество анализа невербальных реакций резко упадёт», — подумал Директор.

Член комиссии от высшей школы имени Дзержинского, генерал-майор Николай Иванович Ерёмин, присутствует в аудитории. Ему очень интересно наблюдать за тем, как проводится стресс-тест. Это уже восьмой испытуемый, за которым он наблюдает — он, время от времени, что-то записывает в блокнот.

Отмеренное время прошло и в аудиторию ворвались «моджахеды».

— Лежать!!! — выкрикнул подполковник ХАД, Абдулла Бармак. — Всем лежать!!! Убью!!!

Снаружи раздалась частая автоматная стрельба.

— СИДЕТЬ!!! — крикнул Директор испытуемому, который растерялся и чуть не последовал команде «моджахеда». — ПИСАТЬ ТЕСТ!!!

Подавив импульс, кандидат продолжил отвечать на вопросы.

Он дрожит, ему страшно, но он делает. Директор предварительно поставил ему реакцию «бей».

Наконец, время теста истекло. Директор встал с пола и отряхнул китель.

— Молодец, — похвалил он армейского сержанта Асадуллу Ходжата. — Иди в медпункт. Быстро.

Солдат козырнул дёрганым движением и на негнущихся ногах покинул аудиторию. Ему замерят пульс и давление — это войдёт в папку с результатами.

Директор же взял с парты листы теста и начал внимательно изучать их.

— Так-так-так… — сел он за стол и начал проверять результаты письменного теста по шкале лжи.

Генерал-майор Ерёмин лишь наблюдал за ним, будто это он тут испытуемый.

«А так и есть», — подумал Директор. — «Испытывают мою методику — испытывают меня».

В аудиторию вошёл майор Орлов. Он козырнул генерал-майору.

— Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться к старшему лейтенанту Жириновскому? — спросил он.

— Меня здесь нет, — улыбнулся Николай Иванович.

— Так точно! — вновь козырнул Орлов, а затем развернулся к Директору. — Кхм-кхм. Те двое, которых задержали утром, дали признательные показания — агентура моджахедов.

— Как и ожидалось, — ответил ему он.

Возможно, это были слишком пристрастные допросы, при которых просто невозможно ответить «нет», но чутьё подсказывало ему, что с теми двоими что-то было сильно не так. Слишком уж аномальное поведение у них было во время тестов.

Его богатейшая педагогическая практика научила его понимать, когда ребёнок боится, волнуется или когда ему плохо. Основная масса испытуемых проявляла волнение или лёгкий страх, но у тех двоих он видел тот тип страха, который бывает, когда дети обычно что-то скрывают.

Он как-то слышал теорию, что дети лгут хуже, чем взрослые, но это никак не бьётся с его опытом — у взрослых ложь более изобретательна, но менее искренна. А искренность подкупает…

«Взрослые лгут, как инженер чертит чертёж, а дети — как художник пишет картину», — подумал Директор. — «Первые структурированее, но вторые убедительнее. А гениальные лжецы чертят картины или пишут чертежи, ха-ха-ха…»

— Сколько ещё осталось кандидатов? — спросил генерал-майор.

— Семеро, товарищ генерал-майор, — ответил ему Орлов.

— Мне понятна ваша методика проведения стресс-теста, — кивнул Ерёмин. — Она неожиданно эффективно выявляет трусов, слабаков и предателей — думаю, вполне годится для первичного отсева непригодных кандидатов. Но мы будем ждать завершения тестирования и его результатов — особенно нас интересует интерпретация результатов старшим лейтенантом Жириновским.

Очевидно, что полковник Гаськов не смог никого обмануть — комиссия быстро разобралась, кто и за что ответственен. Впрочем, это не повлияет ни на что, потому что КГБ нужно, чтобы эта методика исходила от своего — и она будет.