Ваше Сиятельство 14

Глава 16 Друг ее величества

«Гектор» утром не прилетел. Не было его и к полудню. Я несколько разволновался, все-таки на фоне провокаций, нагнетаемых бритишами на юге Семицарствия, время для нас становилось критическим фактором. Появилось искушение отправить сообщение Ковалевской и спросить ее, как ни в чем не бывало: «Оль, у вас там, в ангарах НПИ, должен быть некий 'Гектор». Не знаешь, чего задерживается и когда вылетит?«. Однако, так делать я не стал. Ковалевская упрямая: раз сказала, что не ответит, значит, не ответит. Дразнить ее лишний раз тем, что без нее лечу на Шри-Ланку не хотелось — этим мог еще сильнее обидеть. К тому же не следовало ей знать, что именно 'Гектор», на который пермские инженеры и техники ставят разработанную Ольгой новейшую систему наведения ракет и еще важные новшества, помчит меня на юг для исполнения важной миссии. Быть может, самой важной миссии в этой жизни.

За последние два дня ко мне ни раз приходила мысль, что моя невеста может проявить не только упрямство, но еще и хитрость: найти способ тайком или открыто присоединиться к нашей экспедиции. Моя фантазия даже нарисовала такой сюжет: открывается центральный люк «Гектора», выезжает широкий стальной трап, и я поднимаюсь на борт, а там…

Там дожидается меня Ольга Борисовна и сердито так говорит:

— Вот так, Елецкий! Без твоей помощи решила этот вопрос. Устыдись! — и окинув меня насмешливым взглядом, поднимается на третью палубу — обычно именно там находится несколько удобных гостевых кают.

Конечно, такого не могло быть, ведь при допуске гражданских на борт, ведется строгая учетность каждого вошедшего. Даже если Ольга Борисовна как-то исхитрится, пользуясь своим положением, и найдет способ остаться на экспедиционном корабле, то для начала она должна знать, что именно «Гектор» направляется на Шри-Ланку. Знать это она не может: такая информация является секретной. Даже членов команды в нее не посвящают, за исключением некоторых ответственных лиц командного состава.

Да, появление Ковалевской на боевой вимане мне казалось невероятным, но все равно такие мысли лезли в голову с необъяснимой назойливостью. И самое странное, что я хотел, чтобы случилось именно так! Это желание было неосознанным, приходящим на уровне чувств; приходило из ментальных областей скрытого «Я». Умом я как бы понимал, что такое допустить нельзя и «Гектор» как наша рисковая экспедиция — не то место, где должна быть Ольга, но все равно желание присутствия Ольги Борисовны тайком просачивалось в меня. При этом я испытывал какой-то необычное эмоциональное состояние, разбираться с которым просто не было времени. Полагаю, оно было навеяно страданиями прежнего Елецкого, зачастую проявлявшего высокую активность.

Возможно, причины этого состояния, неожиданных мыслей и эмоций скрывались в том, что мне от чего-то взбрело, будто у Ольги появился в Перми какой-то волокита и он неотрывно следует за ней. Дошло даже до того, что она позволила ему целовать свое колено. От этого вздора прежнего Елецкого во мне потряхивало. Вот и сейчас, едва я подумал об этом, как он начал проявлять беспокойство, а я вытащил из кармана коробочку «Никольских» и закурил. Закурил зря, поскольку уже подходил к казарме «Грифона» и через сотню шагов мне пришлось выбросить свежеприкуренную сигарету и лишь усмехнуться, какие странные мысли второй день атакуют мою голову. Такое бывает: когда думаешь много о близком тебе человеке и слишком волнуешься за него, то вполне естественно, что в голову могут приходить тревожные мысли.

— Здравия, Александр Петрович! — приветствовал меня прапорщик у дверей казармы.

— Здоров, Серж! — отозвался я. Я с ним был мало знаком, слышал лишь что он маг-универсал, и служил во втором отделении СпМгС, том самом, где службу должен был проходить я.

— Я, кстати, в списке… Ну, этом, куда вы там людей отбираете… На юг, — он усмехнулся, будто речь шла о поездке на курорт. — Не отклоняйте меня, будьте любезны.

— А как твоя фамилия? — полюбопытствовал я, решив уточнить по его персоне у Бондаревой.

— Броневой Сергей Тихонович. Температурная магия третьего уровня по шкале Наумова. Из защиты отлично ставлю семиузловые барьеры, делаю сферы Гялло, — начал перечислять свои способности он. — Стрельба, физика, выживание в экстремальных условиях…

— Ладно, я понял, ты крутой, — прервал я его. — Попрошу, чтоб оставили в списке группы. Ваша барыня на месте? — спросил его, зная, как за глаза называют Бондареву.

— У себя. Пришла еще рано утром. Потом о чем-то с Бердским спорила, даже голос повышала. Осмелюсь в шутку спросить, Александр Петрович… Вот если барыня, то разве она барыня не ваша? — он хитровато прищурился, даже левый глаз прикрыл.

— Так ты же это не в шутку спрашиваешь, — усмехнулся я, сожалея, что поспешил затушить сигарету. — Серж, давай так: казарменные слухи я комментировать не буду. Вот что хотите на эту тему думайте. И это… — я тоже прикрыл левый глаз, — я вообще не против сплетен. Полет людской фантазии бывает таким неожиданным, что приятно послушать.

— Да мы-то думали, что вы следом за Бабским и ее к себе заберете, а получается, что она теперь, — он понизил голос, словно собирался открыть мне великий секрет, — неожиданно на повышение. Командиром взвода идет. Ребята с первого СпМгС не очень довольны.

— И что вас в этом смущает? — спросил я, думая, как я далек от интриг и страстей грифоновцев, а ведь мог сполна в это окунуться.

— Да ничего особо не смущает. Просто она — человек настроения. И часто оно у нее не очень хорошее. Кстати, сегодня злая с утра. Говорят, это вы ее довели, — доверительно сообщил мне молодой прапорщик.

— Скорее всего врут, но пойду проверю, — я открыл дверь и вошел, здороваясь по пути со знакомыми и незнакомыми бойцами, которых почему-то много собралось в коридоре.

Три раза стукнул в слегка обшарпанную дверь с табличкой «Командир второго отделения СпМгС».

— Я занята! — услышал я резкий голос штабс-капитана.

Однако я вошел, и забавляясь в душе, сказал командным тоном:

— Что там у вас по составу группы, штабс-капитан⁈ Докладывайте!

— Я еще не закончила… — Бондарева вскочила, отодвигая стул, но в следующий миг до нее дошло и она прошипела: — Ты что себе позволяешь, корнет⁈ Я не в твоем подчинении!

— Да ладно тебе, — я глянул на часы и с усмешкой сообщил. — Через сорок три минуты будешь в моем. На тебя отдельный приказ, — я достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок, развернул и положил перед ней, так чтобы была видна подпись Трубецкого и штабная печать.

— Вообще я еще не закончила. Трое, кого хотела в группу… В общем, они отпадают. Будут задействованы в другой операции. С Сырновым тоже не получается, — нахмурившись, она провела пальцем по своим записям. — Блять, еще и Рыков такие гадости с самого утра написал! Впрочем, кому я это говорю⁈ Тебя это не касается!

— Наташ, расслабься. Рыкова здесь нет. Вообще, забудь о нем до возвращения. И ты же помнишь, что я говорил в Лондоне? Даже самые серьезные дела лучше делать с улыбкой на лице. Вот и решай их так. Тем более «Гектора» пока нет и особую спешку проявлять не надо. Не знаешь, в чем причина задержки? — спросил я, поглядывая на список на столе, исчерканный и многократно исправленный. — Был у Трубецкого, но забыл спросить.

— Не знаю, мне пока не до «Гектора». Видишь, чем я занята, — сердито ответила баронесса.

— Наташ… Хватит злиться, — я обошел стол, попытался обнять ее. — Только лишь из-за Рыкова? Или из-за вчерашнего что ли? Я же извинился и все объяснил.

— Да я злая! Но ты здесь со своим вчерашним вообще не причем. Думаешь, ты такой важный, чтобы я из-за вчерашнего переживала? — она с раздражением убрала мою руку с талии.

— Ну все, давай спокойно, дружелюбно, — я поймал ее ладонь.

— Ладно. Просто с утра не задалось. И с Бердским поспорила, насчет своих. Я про отделение. Не хочу об этом говорить, — она смягчилась, на лицо наползла слабая улыбка: — Как ночь с Элиз? Все в порядке? Ах, да с ней у тебя плохо не может быть в принципе — она же у тебя безотказная, всегда под тебя стелется.

— Боги, какая ты ревнивая! Хочешь быть на ее месте? — я пододвинул стул, собираясь присесть.

— Нет. Этот вопрос мы закрыли еще вчера. Теперь давай к делу, — она повернула ко мне список, и начала рассказывать о тех, кого отобрала в нашу группу.

Говорила долго, давая каждому характеристики, пока я ее не прервал:

— Наташ, на этом остановимся. Я понял, что ты подходишь к вопросу очень основательно, даже более, чем оно того требуется, — отодвинул, лежавшие передо мной листы. — Давай так: я тебе полностью доверяю, и ты сама определишься с составом группы. Тем более ты будешь назначена моим заместителем на время операции «Архивы Шивы». В твоем подчинении все выбранные тобой, но только не Элизабет. Она отдельная боевая единица.

— Надо же как ты за нее, — хмыкнула Бондарева.

— Да, еще добавление, — я вспомнил о просьбе Сержа, — если в твоем списке нет прапорщика Броневого — включи его. Он меня попросил, и я за него как бы хлопочу. Тем более он из твоего отделения.

— Ах, стервец! Есть он в списке. Но вместо того, чтобы ко мне подойти, уточнить, он к тебе, значит! — Наталья Петровна покачала головой. Мне нравилось, как при этом ведет себя хвост ее рыжих волос.

— Сейчас я поспешу на склад, дам Яковлеву в помощь Бабского. Пусть перевезут снаряжение к месту посадки «Гектора» — как фрегат прибудет, нужно чтобы мы погрузились без задержки. А ты тут сама со всем этим, — я хлопнул ладонью по столу с бумагами.

— Хорошо, корнет. Мне так удобнее, когда я сама и никто не лезет ни в мою работу, ни в душу, — она глянула на часы. — Чтобы со своей Элиз явился на плац перед казармой через час сорок. Будет построение группы. У нас так положено. Заодно представлю тебя и кратко познакомлю с каждым. Своих людей ты должен знать, а не спрашивать потом меня, кого как зовут. Все, свободен! — она небрежно махнула на дверь.

Нет, Бондарева никак не желала принимать сложившуюся субординацию. Я никогда не видел, как она общается с полковником Бердским. Неужели при дурном настроении и когда слишком уж на своей волне, позволит сказать Платону Захаровичу: «Все, свободен!». В общем-то, я легко отношусь к подобным завихрениям в чужих головах, и лишь позабавился этому маленькому эпизоду. Что-либо высказывать и ставить Наташу на место, как это уже было в Лондоне, я не стал. Сделал я совершенно обратное. Повернулся к ней и сказал:

— Наташ, дорогая, подойди на минутку.

— Что еще? — она вышла из-за стола, нахмурившись, шагнула ко мне.

— Ничего. Ровным счетом ничего, — я обнял ее и поцеловал в губы. Бондарева в первый миг даже хотела вырваться, но потом обмякла. Он нее не скрылось то, как я ее хочу. — На меня не сердись, — я ее еще раз чмокнул в губы и открыл дверь.

Когда вышел из казармы, проверил эйхос. На удивление он был пуст: ни одного нового сообщения, если не считать тестового от графа Голицына. Но это регулярная информация о состоянии нашего общего бизнеса по производству эрминговых преобразователей, на которые был невероятный спрос и очередь на много месяцев вперед.

И когда я уже подходил к магазинчику и кафетерию, где меня дожидалась Элизабет с Бабским на глаза попалась серебристая точка, появившаяся на западе. Я остановился, прикрывая глаза ладонью от солнца и вглядываясь в небо. На полминуты точка пропала в белесых облаках и когда вынырнула из них, я был уверен, что это и есть долгожданный «Гектор». Хотя мне стоило поспешить к складам, я задержался, наблюдая за полетом виманы. Люблю я на них смотреть, тем более виманы крупные, боевые — это во мне от прежнего Елецкого, засело очень глубоко и крепко.

Нарушая покой, запищал эйхос. Я отстегнул его, привычным движением нажал боковую пластину и глянул на экран: прилетело сообщение от Глории. Вернув взгляд к небу, включил прослушку. Рядом никого не было, и указательным пальцем сделал звук погромче:

«Приятно твое беспокойство, Елецкий. Знаешь, я подумала о том, что кроме того, что ты мой любовник, ты мне становишься другом», — отвечала императрица на мое вчерашнее послание. Его я отправил Глории по пути от полковника Бердского.

«Кто-то такой статус воспринял бы с усмешкой, но для меня друг намного ближе и важнее, чем любовник», — продолжил ее слегка взволнованный и приятный голос, — «Думаю, для тебя не секрет, любовники у меня были при Филофее — во дворце ходило много слухов, и часть из них верны. А вот друзей у меня окружало очень мало. Только сам Филофей и граф Талицкий, которого убили еще перед смертью твоего отца. Конечно, маркиз Луис Этвуд и кое-кто в Лондоне — но тех я не считаю. Вот теперь ты. Мне хочется тебя считать другом. Цени это. И я ценю наши отношения».

Англичанка недолго замолчала, зашелестела бумага, возможно, газеты. Потом Глория продолжила: — «По страстям вокруг британского престола и безумству в Лондоне рассказывать не стану. Очень устала от разговоров об этом. Скажу лишь самое важное: со здоровьем у Луиса все хорошо — быстро идет на поправку, и в этом, конечно, твоя большая заслуга. Кто же кроме тебя, так легко с богами⁈ Если совсем кратко о проклятой политике, то позиции Луиса стали намного сильнее после наших статей в прессе и особенно после того, как герцог Крайтон понял, что Луис скоро выздоровеет. Кое-кто в Совете Семи Мечей стал уже сдавать назад, и все идет к тому, что Гарри Нельсон перейдет на нашу сторону. Еще появились подтвержденные сведения, что принц Марлоу все-таки умер не своей смертью, и очень многое указывается на причастность к его смерти наших врагов. Не буду мучить, мой друг, разговорами об этой лондонской грязи. Знаю, что у тебя самого сейчас непростые времена. На этом прощаюсь».

Я стоял под впечатлением от ее сообщения, глядя на проплывающий над головой воздушный фрегат. Мне было приятно сказанное императрицей. Только в самых первых жизнях дружбу с влиятельными особами, тем более монархами я водил ради своего положения и каких-то благ. И не дружба это было вовсе. Тот прежний Астерий исчез много тысяч лет назад. Теперь я был совсем другим. Очень права Глория: статус друга на самом деле намного важнее, чем статус любовника. Именно поэтому Глория так сильно разделяет отношения со мной и с Бабским. Хотя то, что было между императрицей и Алексеем Давыдовичем нельзя назвать отношениями.

— Александр Петрович! — раздался голос поручика, того самого, о котором я сейчас нечаянно подумал. — Вас изо всех сил ищет Яковлев — майор, что со складов. Говорит, ему велено поторопиться, а списков ваших так и нет!

— Есть списки! — я потряс сложенными вдвое листками, которые так и держал в руке, как вышел от Бондаревой. — Давай, Леш, бегом к нему с этими бумагами — там все как надо по пунктам. Организуйте подвоз. «Гектор» как раз садится. Я с Элизабет в штаб — нужно повидать Стародольцева, и к генералу загляну. Потом на плац, что у грифоновской казармы. Будет там построение, правда нахрен бы оно сдалось — это причуды Бондаревой. Жди нас возле «Гектора». Все, надо поторопиться!

По моим прикидкам, если нас особо ничто не задержит, и мы вылетим до шести вечера, то к Шри-Ланке у нас появлялся шанс приблизится затемно или хотя бы на рассвете. А это важно: визуальная заметность в нашем случае имела особое значение, если учесть, что бритиши наверняка подняли с Рамады дирижабли оптического контроля, и индусы им помогут своими.

Стародольцев меня надолго не задержал, и даже генерал Трубецкой без лишних слов лишь похлопал по плечу и пожелал удачи. У двери добавил, то, что я знал еще от Варшавского:

— Над Ташкентом к вам присоединиться эскадра Костромина. Быть может чем-то помогут. Сложная операция у вас, Александр Петрович. Буду молиться за вас лично, и за наших грифоновских. Возвращайтесь все живыми! Возвращайтесь победителями, во славу Отечества!

— Есть, ваше высокопревосходительство! — отозвался я, вытянувшись по стойке смирно, хотя мне такие армейские позы и не полагались. — Сделаем, все возможное! И невозможное тоже сделаем!

С плаца, что перед казармой «Грифона», нашу группу забрали два кузовных «Урфина», по-армейски неудобных, пыхтящих паром, но надежных. Поскольку на плацу знакомство вышло слишком коротким, продолжил я его в кузове эрмимобиля. Отправил Элизабет в кабину, сам устроился между Сержем Броневым и горкой вещмешков, отвечал на вопросы ребят и сам старался понять, кто на что способен, какими талантами обладает. Впереди у нас был восьмичасовой перелет, который, с учетом вероятных отклонений прямого курса, мог выйти намного дольше.

«Урфин» на котором ехала Бондарева, добрался до посадочного поля первым, и когда я покинул кузов эрмимобиля, штабс-капитан уже отправила бойцов на погрузку экспедиционного скарба — с десяток ящиков, тюки с палатками и мешки с армейской маркировкой лежали на траве, метрах в ста от центрального люка фрегата. Сам «Гектор», выпустив посадочные опоры, походил на огромного стального кузнечика, готового к поднебесному прыжку.

— Порасторопней, Усманов! Быстро, быстро! — командовала Бондарева. — Колесов, Горский — на вас палатки! Мичман покажет куда нести! Велесов, уточни, куда заносить провиант! Шевелитесь!

Видя, что Наталья Петровна успела согласовать вопросы погрузки с капитан-лейтенантом «Гектора» и в остальном справляется без моего участия, я вместе со Стрельцовой направился прямиком к трапу. Громыхая по широким стальным ступеням, мы поднялись на вторую палубу и там, едва увидев за ребром переборки жгуты проводов, тянувшихся к секции с новым оборудованием, мне почудилось, что я чувствую свою невесту. В какой-то миг мне даже почудился цветочный аромат духов Ковалевской.

— Ты чего, Саш? — Стрельцова коснулась моей руки, вопросительно глядя на меня.

— Да так. Подумал, что это, — я кивнул на новенький стеллаж, на котором стояли электротехнические блоки, забранные решетками, — вполне могла Ольга здесь устанавливать. Хотя, это, возможно, не блоки «Огненных Небес», а управляющие системы «Ежа», — сказал, а ощущение, что Ольга рядом, меня не отпустило.

— Прошу сюда, ваше сиятельство, — пригласил меня к трапу седоватый кондуктор, сопровождавший нас от тамбура. — Ваша каюта на третьей палубе. Все покажу, там, на месте расскажу.

Я направился за ним, кивнув приветствовавшему меня боцману и, не доходя до трапа снова остановился. У начала прохода, подсвеченного красноватыми кристаллами туэрлина, стоял никто иной как граф Носков.

Хотя я не знал его в лицо, но сразу догадался по погонам и по нашивке на рукаве. В этот момент интуиция подала мне сигнал, и не просто звоночек, а колокольный звон. Я понял, что с этим человеком просто не будет. И как бы не привел он «Гектор» и всех нас к гибели из-за своей глупости.