Вадбольский – 3

Глава 11

Десять дней готовили патроны, измозолили пальцы, дело вроде бы не хитрое, но когда всё вручную, то и долго, и тягостно.

— Пять дней осталось, — сказал я наконец, — а там Гендриковы нанесут удар.

Василий сказал мрачно:

— Мы приготовились, как вы и сказали.

— Приготовились, — согласился я. — Эта оборона ещё как пригодится, чую печенкой, она у меня нервная и трепетная, как у балерины. Но подготовь ребят к ночному рейду. Нужно повторить ночной налет. Пока туда не стянулись добавочные войска с заводов и фабрик Гендриковых.

Он посмотрел с подозрением.

— Но там теперь настороже, вы говорили…

— Мы возьмем с собой всех, — сказал я. — Семнадцать человек, у каждого сумка с патронами!.. Охрану выставили далеко от имения за полверсты!.. Восемьдесят охранников, это же надо!.. Неужели мы такие страшные?

Он заметил осторожно:

— Усадьба больно громадная, вот и охраняют со всех сторон, чтобы мы не подошли вплотную, как в прошлый раз. Хотя восемьдесят… гм… многовато. К тому же теперь знают, что нас не четверо, а немного больше. Не считая челяди.

— Знают, — согласился я, — прикидывают, как проще нас растоптать. Тем более, никто не подумает, что нападем первыми!

Он пытливо всматривался в меня.

— Ваше благородие… что-то по-другому?

Я вздохнул.

— Да что в войне может быть по-другому? Убей врага, иначе убьёт тебя. Окружим и перебьем сперва охрану, а потом…

Он не выдержал, перебил:

— Перебьем восемьдесят человек?

— Вряд ли, — согласился я, — кто-то да сбежит. Приготовь всех к схватке. Как только солнце сядет, грузимся в тот тягач, что вы с Бровкиным отобрали в прошлый раз, и потихоньку на позиции. Но перед этим я скажу всем слово…

Он всмотрелся в меня, кивнул, лицо чуть посветлело. Начинает догадываться, что я сказал ещё не всё.

— Гендриковы, — предупредил я, — маги огня. Сам Гендриков, по слухам, очень силен, дети пока ещё нет, но набирают силу быстро.

— Средний сын Василий, — вставил Тадэуш, — то ли умер, то ли вот-вот. Во всяком случае, воевать не будет.

— Я в него три пули всадил, — сказал гордо Элеазар. — Если бы он не был магом, с первой бы лапти кверху!

Я кивнул, знаю, слежу за всем у Гендриковых. Работают там быстро, дом почти восстановили, осталось только заново крышу постелить да обои поклеить, можно новую мебель завозить. Но всё равно защиты с неба не вижу, хотя бы одного мага поставили бы ворон и голубей отпугивать. В своё время голуби сожгли столицу древлян, и тем самым верх взяли Рюриковичи, а то была бы не Русь, а Древляндия какая-нибудь…

— Дистанция, — пробормотал Василий. Я вскинул бровь, он пояснил: — Все маги предпочитают ближний бой, на сотню шагов уже никто не достанет. А вот пуля…

— Хорошо, — сказал я с одобрением. — Когда дело дойдет до Гендриковых, пуль не жалейте. Вернее, патронов.

— Ваше благородие?

— Я достану, — сообщил я туманно. — На всех хватит. В первую очередь будем стараться снять магов.

— Сделаем, ваше благородие!

— Ты у нас командующий гарнизоном, — напомнил я, Василий подтянулся ещё больше, взгляд стал как у орла. — Дел хватает, рули здесь, а мне нужно срочно в город.

Иоланта меня перехватила во дворе Академии, весёлая и смешливая, как всегда, В руке зонтик с по-французски беззаботно ярким куполом, на голове шляпка оранжевого цвета, хотя большинство курсисток предпочитают «приличный» цвет, то есть грязно-серый, и вообще вся яркая и праздничная.

— Вадбольский!.. — прощебетала она игривым голоском. — Что-то вас давно здесь не видно. А скоро зимняя сессия, а потом обязательный турнир!

— Дела, — ответил я неопределённо, — целую ручку, несравненная… Как у вас?

Она не ответила, повернулась к группе барышень, помахала рукой. На её призыв выдвинулась, кто бы подумал, гордая как лебедь среди уток-крякв, Сюзанна Дроссельмейер, пошла в нашу сторону, тоже с зонтиком над головой, модная и неприступная.

Иоланта сказала хитрым голосом:

— Покидаю вас, Сюзи что-то хотела сказать вам. Поворкуйте… но помните, что на вас смотрят!

Дроссельмейер надвинулась, как айсберг, взглянула холодно и высокомерно.

— Барон… возвращаясь к тому странному предложению, что вы мне тогда сделали в автомобиле, хочу сообщить, что никаким финансовым директором я у вас становиться не буду… барон.

Это прозвучало отчетливо и недвусмысленно, дескать, графиня не может работать у всего лишь барона, и даже общаться с ним может лишь сверху вниз. И ручку ей целуют графья и князья, а барону вообще-то по титулу целовать разве что туфлю, да и то самый кончик.

Я смотрел внимательно, по её тону заметно, ещё не закончила, и она ожидаемо продолжила:

— Однако по настойчивой просьбе своей приятельницы Байонетты… и по подсказке членов нашего кружка, могу в некоторой мере ознакомиться с бумагами ваших новых земель, барон. Разумеется, без всяких обязательств с моей стороны.

Я поклонился, тщательно скрывая вспыхнувшую радость.

— Ваша воля — закон, графиня. Как скажете, так и будет.

И солнце встает лишь по воле вашего сиятельства, договорил про себя. И БигБум случился, чтобы через четырнадцать миллиардов лет вы изволили сказать мне это. Чистая предопределённость по Гомеру.

— Я подъеду в ваше имение завтра, — произнесла она холодно и высокомерно, снова посмотрела сверху вниз. — Или послезавтра. Как получится.

Я поклонился, разводя руки в стороны, словно собирался плыть брасом.

— Слушаю и повинуюсь. На сколько персон вашей прислуги готовить комнаты?

Она взглянула с тем же пренебрежением.

— Приеду одна. С шофёром, разумеется. Думаю, у вас там и прокормить слуг непосильная задача.

Вскинула голову, глядя сверху вниз с особым пренебрежением, чтобы не подумал чего. Я поклонился и раскинул в стороны длани, дескать, всё в вашей воле, графиня. А я что могу, если всего лишь барон с проблемами?

По просьбе Байонетты, думал я, глядя ей вслед, это значит, граф Басманов велел внучке взглянуть, не пропил ли я уже новое имение, а если нет, не нужна ли какая-то помощь с его стороны.

Ну, а суфражистки точно поддержали идею ткнуть в морду наглым мужчинам, что женщинам доступна финансовая грамотность.

Скорее всего, Дроссельмейер противилась идее помочь мне хоть в чём-то, но высокая идея суфражизма велит жертвовать личными интересами во имя равенства и свободы. Глориана и кто там ещё в их кружке, рейдами в Щели явно не ограничиваются, надавили, принудили, заставили принести себя в жертву, чтобы победить мужчин на их же поле.

Я кивнул своим мыслям, повернулся в сторону ворот из Академии и наткнулся на прямой и жёсткий взгляд Горчакова.

Он подошел, взгляд потеплел, сказал доверительным тоном:

— Кстати, случайно так услышал, твоя племянница Марчелла из хорошей достойной графской семьи Лаперуз и достойна доверия. По матери Вадбольская, внучка Василия Игнатьевича Вадбольского, твоего родителя, стало быть, тебе племянница. Их предку Жану Лаперузу в Петропавловске-Камчатском стоит памятник «Лаперузу»! Примерно такая же глыба серого гранита в поселке Терней, на Сахалине памятник повыше и покрасивше, есть ещё мемориал в честь Лаперуза на берегу залива Чихачёва, и вообще его именем названы горы, корабли и что-то ещё…

Ого, мелькнула опасливая мысль, быстро его снабдили нужной информацией. Знает даже больше, чем сказал мне, но скрыл под небрежным «что-то ещё», чтобы не вызвать подозрения. Опоздал, дружище, опасения уже вызвал. Давно.

— Ну-ну, — сказал я, — Марчелла его дочь или внучка?

Он охнул, посмотрел на меня с укором.

— Ты чего?.. У Жана Лаперуза были дети, часть переселилась в страну, о которой Лаперуз писал французскому послу в Петербурге: «Я не мог бы в собственной стране, у моих лучших друзей, встретить более тёплый приём, чем здесь, на Камчатке». Это он о гулянке с прапорщиком Хабаровым.

— Понял, — сказал я, — есть Лаперузы наши, а есть не наши.

Он сказал оскорбленно:

— Английских нет, ты чего?.. А наши служили России верой и правдой. За мужество в сражениях получили титул баронов, а потом, когда принесли пользу России в разработке руд и производстве стали для нужд армии, Лаперузов возвели в графское достоинство. Так что их род не запятнан изначально и до сего времени!

Вот это проверка, подумал я с иронией. Казалось бы, пустяк, просто так, а если для чего важного, то и нижнее белье пересмотрят на предмет выявления пятен. Или это он нарочито мне выкладывает с какой-то целью? Дескать, смотри как легко с его связями можно просмотреть подноготную любого значимого человека.

— Спасибо, — сказал я и внимательно посмотрел ему в глаза. — Буду учитывать.

Он улыбнулся.

— Не сомневаюсь.

Голос его прозвучал тоже таинственно и намекающе, вот он отпрыск семьи, что слова не может сказать без подтекста и двойного или тройного смысла.

— Автомобиль нас ждет, — сказал он. — Шемяки предупреждены. Пойдем, опаздывать для мужчиннеприлично.

Мой автомобиль остался во дворе дома девяносто шесть, а в Академию прикатил на извозчике, так проще. Горчаков поклялся, что заберет меня и вернет обратно в целости и сохранности, потому я даже не стал из вежливости говорить, ах да не надо, ну что ты, я сам… на других нужно сваливать всю простую работу, освобождая себя для великих дел, типа, а вдруг мировая война, а я занят бытом?

Дворец семейства Шемяк показался маловат, всё-таки огромная семья, ну да ладно, моё дело пробормотать соболезнования, шаркнуть ножкой и со скорбным ликом удалиться, гражданский долг выполнен.

Что насторожило меня, во дворе с десяток автомобилей, и не думаю, что все принадлежат семейству Шемяк.

Горчаков принял это как само собой разумеющееся, нам навстречу вышел дворецкий и очень учтиво проводил в зал, где народу многовато для семьи, явно гости, и не похоже, что все с соболезнованиями, где-то просто болтают, из одного угла донесся весёлый смех.

Шемяки, глава Рода и его супруга, вышли навстречу, Горчаков представил меня, сказал как мы сожалеем, что Димы нет с нами, он был хорошим другом, чистым и отзывчивым.

Отец слушал равнодушно, супруга вздыхала, наконец, старший Шемяка потрепал Горчакова по плечу и сказал что-то дежурное, типа жизнь есть жизнь, мы не бессмертные, всем когда-то придётся уйти, кто-то делает это поздно, кто-то рано.

Когда мы с Горчаковым отошли в сторону, я сказал тихонько:

— Как-то слишком спокойно восприняли гибель сына.

Он ответил тоже шёпотом

— У них восемь сыновей и одна дочь. Вот за неё в самом деле трясутся, охрану нанимают! А из сыновей уже двое погибли. Старший, Константин, был прекрасным воином, о нём жалели. Дмитрий был паршивой овцой, если понимаешь, о чем говорю.

— Вместе с жалостью и чувство облегчения?

— Да, больше ничем не опозорит род. Ни драками, ни пьяными загулами… Посмотри, дочь графа Городецкого с тебя глаз не сводит. И Аврора, это младшая дочь семейства князя Ватутина, всякий раз улыбается, когда поворачиваешься в её сторону.

— Спасибо, — ответил я ровным голосом, чтобы он ощутил, насколько мне все это по коромыслу, — но не надо.

Он поинтересовался тихо:

— Почему?

— Скажем так, — ответил я тем же тоном, — мне не нужны проблемы. То, что могу получить от служанки, не хочу брать от графской дочери. Во втором случае ценник слишком высок, а зачем платить больше, когда тот же товар есть дешевле?

Он поморщился.

— Как цинично.

— Даже, — пояснил я, — если не придётся долго тратить время и деньги на предварительное ухаживание, а сразу как со служанкой, то сколько потом пришлось бы постоянно оказывать внимание, тратить время на общение, ходить на какие-то дурацкие и абсолютно не нужные мне приёмы… Скажи, оно того стоит?

Он усмехнулся.

— Жёсткий ты человек, Вадбольский.

— Прагматичный, — уточнил я.

— Э-э… это какой?

— Находящий простые решения, — ответил я.

Он прищурился.

— Например?

Я сдвинул плечами.

— Скажу, но не смейся, я серьёзно. К примеру, вижу как упростить многое из того, что производится в стране и за кордоном. Например…

Я вытащил из кармана спичечный коробок и протянул ему. Он взял в ладонь, с недоумением осмотрел, пальцем выдвинул ящичек, заглянул на ровный строй одинаковых спичек с коричневыми головками.

— О, кажется, понимаю…

— Проверь, — посоветовал я.

Он осторожно вытащил одну спичку, повертел в пальцах, посмотрел на меня с вопросом в глазах.

— Боковые стенки, — подсказал я.

Он повернул, осторожно чиркнул, тут же вытянул руку, чтобы искры не попали в глаза, но спичка вспыхнула ровным огнём и медленно горела сперва верхушка, где была сера, потом огонёк опускался ниже и ниже, пока не дошел до самых кончиков пальцев. Он выпустил, догорающий огрызок упал на землю, но Горчаков не затоптал, а очень внимательно смотрел, как деревянная палочка догорает, осталась только крохотная обугленная закорючка.

— Как всё просто, — проговорил он странным голосом.

— Ага, мелькнула мысль, просто. Две недели отрабатывал технологию, потом вручную строгал, клеил, смешивал, наносил, и всё для того, чтобы сделать этот никчемный коробок с полусотней спичек!

— Да, — согласился я, — мир нечто вроде спичек знает уже тысячу лет, но всё ещё пользуется кресалом и огнивом.

Он проговорил задумчиво:

— Ну, спички можно купить и в Санкт-Петербурге…

— Только часто взрываются, — напомнил я, — самовозгораются, дают большой огонь и моментально сгорают, а ещё обжигают руки и даже морду лица. Да ещё и содержат ядовитый фосфор, которым травятся курсистки и нервные барышни.

Он хмыкнул, знает, достаточно отломить несколько головок спичек или просто соскрести фосфор с палочек и проглотить, запив водой, и смерть обеспечена.

— И ты знаешь, — уточнил он, — как сделать проще? И чтоб ими не травились? И это в масштабах огромной империи?

— Знаю, — сказал я, — но всё некогда, сам видишь. А ты предлагаешь тратить драгоценнейшее время ещё и на ухаживание за этими… ну, барышнями.

Он подумал, кивнул.

— Помогу. Скажи, что надо сделать.

— Ого, — сказал я с интересом, — ты так в меня веришь?

Он раскрыл уже рот, чтобы ответить, но светски улыбнулся и сказал шёпотом:

— К нам идёт Комаровский, граф. Поговорим и уходим.

Коробочку со спичками торопливо сунул в карман, я вздохнул с облегчением, а то как-то засвечиваемся, подтянулся и сделал умное лицо, к нам приближается с легкой улыбкой на крупном жестоком лице высокий мужчина в генеральском мундире, которого почти не видно под эполетами, аксельбантами и многочисленными звездами.

Граф Комаровский, зеттафлопник тотчас же подсказал, что зовут его Евграф Федотович, генерал-адъютант, воевал рядом с Суворовым в Итальянском и Швейцарском походе, начальник полиции, а сейчас назначен одним из командиром Отдельного корпуса внутренней стражи.

Грубая животная мощь окутывает графа, как облаком, он не только выжил в Швейцарском походе, из которого вернулось мало, но и раненых солдат тащил на себе, что плюс ему в репу, и сейчас силен, свиреп и смотрит так, словно ищет кого бы в кутузку прямо сейчас и надолго.

— С этого и надо было начинать, — буркнул я мысленно, выпрямился, как и Горчаков, отвесил строго регламентированный поклон.

— Отдыхаете, молодые люди? — спросил Комаровский, но смотрит только на меня. — В соседнем зале стол с хорошими винами.

Горчаков молча бросил взгляд на меня, я ответил, подбавив в голос виноватости: Комаровский, граф.

— Спасибо Евграф Федотович, с удовольствием бы, но сегодня нужно сделать ещё много дел, голова должна быть очень уж трезвой.

Он изучающе смотрел на меня.

— Вадбольский?.. Наконец-то в вашем древнем угасшем роде зародилась жизнь.

Я ответил почтительно, сделав вид, что малость уязвлен:

— Вадбольских в одном только Санкт-Петербурге человек пятьдесят… А по матушке России несколько сотен!

Он хмыкнул.

— Все вялые, как караси на дне высыхающего озера. А вы, как слышал, выстаиваете под нажимом соседей?