Тысячеликий демон

Глава 9. Схватка

Их было много – сотня, если не больше. Они появились везде – в лесу, в деревне. Их лица белели в сумраке ночи, они шатались, падали, вставали, ползли. Их рты издавали нечленораздельные звуки, похожие на мычание, негнущиеся ноги неуклюже шаркали по осыпающимся камням, и руки простёрлись к спрятавшимся в тереме людям, точно прося о чем-то.

В ноздри ударил одуряющий и удушающий трупный запах.

– Это жмуры? – испуганно тараща глаза, спросил Чурбак.

– Глупый вопрос, паря, – хмуро ответил Злоба. Он вынул из ножен шкрамаш, поднес его к зажженной свече на столе, с видом знатока плюнул на большой палец, и осторожно провел им по лезвию. Глаза великана при этом хищно блеснули.

– Ну, вот и дождались, – изрёк он. – Всегда легче биться с врагом, которого видно, даже если он уже мертв. К бою, ребяты.

Горыня застыл у окна. Его взгляд устремился в одну точку и ничего не выражал.

– Позволь сказать, княже, – пробасил Злоба, встав за его спиной.

– Да… – вяло выдавил Горыня.

– Потрать всю свою дурь на этих ублюдков. Вот увидишь, тебе станет легче.

Горыня взглянул на десятника снизу вверх и нервно кивнул. "Боится, подлец", – злорадно подумала Искра.

Однако и сама девушка опасалась не меньше брата, если не больше. Она вжалась в угол и не двигалась. Вонь разрасталась; в срубе стало жарко; Искра начала задыхаться.

– Вот, – сказала Буяна и протянула ей платок и два листа мелиссы. – Вложи в платок траву и повяжи на лицо. Не знаю, поможет ли, но всё лучше, чем ничего.

– Спасибо, – прошептала Искра, сдерживая подступающую рвоту. – А ты?

– Я стерплю, – невозмутимо сказала служанка.

Искра завязала платок, но облегчения ей это не принесло. Мучительно не хватало воздуха, лицо покрылось потом, а аромат мелиссы, смешавшись со смрадом, источаемым мертвецами, приобрел тошнотворно приторный привкус. Девушка сорвала платок, жадно вдохнула воздух, после чего всё вокруг поплыло. Но она не упала в обморок – в чувство её привела Буяна, влепившая ей звонкую пощёчину.

– Сейчас не время, госпожа, – сказала она.

– Всё, мне уже лучше. – Искра стиснула зубы, и твердо решила держаться до последнего.

Между тем дружина готовилась к бою. Горыня наконец-то очнулся, встряхнул головой и приказал десятникам разворачивать оборону; сам же вытащил меч и встал у одного окна.

– Так! – гремел Злоба, – Эй, братцы! Что у вас есть?

– Копья! – дружно ответили извозчики.

– Вставайте против окон и колите мертвяков!

– Не так надо, – произнес Девятко, покусывая лезшие в рот усы. Свой длинный массивный двуручник он положил на плечо. – Мне кажется, надо отрубать им конечности: головы, руки…

– Дельно говоришь, командир, – согласился с ним Злоба. – Они ведь мертвяки, их не заколешь, как какого-нибудь степняка. Рубите ихние сгнившие тыквы, ребяты!

Воины заняли позиции. Трупы были уже совсем близко.

– А ты, Лещ, – усмехнулся великан, глядя на старого воина с булавой. – Придётся тебе искупаться в их дерьме. А как же иначе? Булавой-то башку не срубишь.

– Без тваво мудрствования обойдуся, – поплевав на широкие мозолистые ладони, парировал Лещ. – Приноровлюсь.

– Девчонки, – обратился Девятко к девушкам. – Будете оказывать помощь раненым. Но держите наготове оружие. У тебя, Буяна есть что-нибудь?

– Есть – меч, – ответила Буяна и почему-то покраснела. Она сняла вязанную накидку и повернулась. За спиной, на ремне, перекинутом через плечо, висел короткий меч в ножнах, похожий на меч её хозяйки.

– Откуда он у тебя? – недоуменно вопросила Искра.

– Мне Гуннар… то есть, Черный Зуб подарил. Вчера. – Буяна виновато глянула на княжну и отвела глаза.

Искра не удержалась и засмеялась.

– Я и не знала, что его зовут Гуннар, – сказала она и, заметив, как служанка напряглась, поспешила добавить: – Я молчу, молчу. Всё.

Девятко скупо улыбнулся.

– Добро, – кивнул он и обернулся. – Так… понеслось. Берегите себя, красавицы!

Мертвецы окружили дом со всех сторон. Они толкали друг друга, натыкались в стены, словно слепцы, царапая бревенчатые стены; лезли в окна, в двери. Землистые перекошенные лица, перемазанные глиной лохмотья, руки с содранными до мяса пальцами и ужасная, всепоглощающая вонь.

Дружинники без устали взмахивали мечами, стараясь обезглавить мертвяков, и, надо сказать, их гниющие тела хорошо поддавались, – отрубленные конечности падали, как скошенная трава. Во двор никто не вышел, боясь быть окруженным и покусанным (Девятко с Лещом предупредили, что укус мертвяка смертелен), но у четырех окон (все они смотрели во двор) и одной двери все воины не умещались. В связи с этим сражалась только одна половина, другая половина страховала; уставших меняли.

Через несколько минут фасад дома был усыпан грудой окровавленных, скользких от гнили и раскиданных кишок, тел. К несчастью, зарубленные трупы не успокаивались. Вся куча шевелилась, в головах лязгали зубы и вгрызались в валявшиеся рядом тела, в землю, во что попало; руки, волоча за собой порванные нити вен, ползли снова в бой, и их приходилось отбрасывать пинками назад. К тому же трупы все прибывали. Некоторые окружили повозки и толпились около них, ничего не делая.

Кровь лилась через порог в избу, и воины скользили на полу. Горыню пошатывало, пот стекал по нему так сильно, что казалось, будто он облился водой. Несмотря на это он старательно сражался, не подменяясь; выбирал цель и бил наверняка. Лещ, стоявший у окна слева от двери, и правда весь забрызгался кровью, ошметками тел и щепками; резные накладки, украшавшие окно и подоконник, превратились в вымазанные кровью и расквашенные булавой клочья. Черный Зуб и Злоба стояли плечом к плечу напротив двери; каждый управлялся своим оружием искусно и даже изящно, что говорило об их немалом боевом опыте; отсеченные части тел с шипением взлетали и опускались на залитый кровью пол с сочным мокрым шлепком.

Искра никогда в жизни не видела и не слышала ничего ужаснее. Проклятия воинов, глухой утробный рык мертвецов, чавканье разрезаемой плоти, хлюпанье сапог в лужах крови, скрежет ногтей, скребущих за стеной…

Она сидела на коленях рядом с Миленом. Парень приподнимался, стонал и с отчаянием смотрел на своих товарищей; сердцем и разумом он пребывал в бою. Девушка похлопывала парня по ладони и успокаивала его, хотя сама нуждалась в утешенье гораздо больше. Она не смотрела назад и, глядя в страдальческое лицо раненого воина, молилась. Молилась богу Высеню и матери-хранительнице, молилась истово, дрожа всем телом и припоминая все знакомые ей обрядовые песни, что распевали старухи в канун дня Рыбака или в день летнего Солнцеворота. Искра никогда не делала этого, но теперь, на пороге смерти, она чувствовала, что только бог, о существовании которого девушка никогда и не задумывалась, сможет оградить их от беды и спасти.

Она просила у него прощения за все свои проступки. Просила прощения за брата, за отца…

Это был момент, который она потом вспоминала, слегка стыдясь. Никогда ещё она так не боялась. Говорили, что она – боевая девчонка, со взрывным характером, искренне любящая и искренне ненавидящая, открытая и всегда предельно честная. Но в эту ночь "боевая девчонка" струхнула не на шутку.

Битва стихла, мертвецов больше не было, полегли и те, что находились у повозок. Гора поверженных мертвецов не подавала никаких признаков жизни. Но воины не покидали своих мест, тяжело дыша, вытирая пот и ожидая какого-нибудь подвоха.

– Ну что?! – рявкнул во тьму ночи Злоба. – Наелись, слизняки?

– Все целы, парни? – осведомился Горыня, вытирая платком лоснящееся от пота и крови лицо.

– Кажется все, – осмотревшись, ответил Девятко.

– Кто-то идёт, – тихо сказал Черный Зуб. Он воткнул секиру в дощатый пол и смотрел во двор.

Шел мертвец, неуверенно волоча ноги и издавая странные шипящие звуки. Он вошел в круг сумрачного света, отбрасываемого единственной свечой через дверь, и Чурбак, отличавшийся острым зрением, узнал уже знакомого нам покойника с бородой веером.

– Гляньте – жмур, тот, кого мы в овраг кинули!

Бородач остановился, поводил плечами, повертел головой; рот его чудно открывался и резко захлопывался, словно печная заслонка. Судя по всему, бородач хотел что-то сказать, но из пасти его вылетало нечто, весьма отдалённо напоминающее слова:

– Аамн… амн! Вав! Вааа… амн! Прррв…

Так мертвец простоял несколько минут. Казалось, что он непослушная кукла, которую невидимый кукловод дергает за нити, стараясь заставить его хорошо сыграть свою роль.

– Долго ещё этот скоморох будет кривляться? – поинтересовался Чурбак. – Может пустить ему стрелу в глаз?

– А что толку? – спросил в ответ Злоба. – Подойдет поближе, Лещ размажет гадёныша по стенке и дело с концом.

– Запах!!! – бородач выкрикнул это слово так отчетливо, неожиданно и громко, что все вздрогнули и невольно попятились. – Запах! Запах! Запах! Запах! Запах, запах, запах, запах, зааапах!!!

Прокричав, напоследок, это загадочное слово во всю мощь своей мертвой глотки, бородач упал навзничь; голова его при этом оторвалась, покатилась по земле и полетела с уступа вниз.

На некоторое время воцарилась почти гробовая тишина. Лишь слабое дуновение ветра, чуть шевелившего листья, и сопение Леща нарушали её.

Первым заговорил Черный Зуб.

– Запах… – задумчиво протянул он. – Ведь он сказал – запах, я правильно понял? Но что-то мне подсказывает, что речь шла не об этом. – Зуб с отвращением взглянул на темную массу за дверью. Сочащаяся кровь поблескивала.

– Что-то мне подсказывает, – сказал Девятко, – что с нами хотел поговорить не он, не бородач.

– А кто? – спросил Злоба.

– А не тот ли демон с ребенком?

– Тикать надо отсюда, мужики! – пропищал Чурбак, глядя на окружающих глазами, из которых, казалось, вот-вот брызнут слёзы. – Тикать, пока не поздно!

– Заткнись, – зыкнул на него Злоба.

– Так! – громко и властно произнес Горыня. – Уходим, немедля. Парни, откиньте это говно от входа, копьями, сапогами… Потом за конями, если они еще живы. Надеюсь, что живы…

К счастью все кони остались целы и невредимы, но очень напуганы. Они брыкались и шарахались от людей. Воинам стоило больших трудов успокоить их и привести во двор.

Через полчаса все было готово: повозки проверены на предмет целостности и запряжены, воины выстроились, держа наготове оружие, четыре человека держали в руках зажженные факелы.

– Спать не будем, – говорил Горыня. – Будем идти и идти, пока не упадем. Пора покинуть этот проклятый лес. У меня он уже печенке сидит.

Тем временем вокруг терема разворачивалась странная картина. Сизый туман окружил их со всех сторон. Он как будто наткнулся на стену, защищавшую людей, и, не имея возможности двигаться дальше, карабкался по стене вверх. Туман был уже не сизый, а голубоватый; он как будто загустел и скрыл от глаз все, что осталось внутри него. В какой-то момент Искре показалось, что во всем мире остались только они – сорок человек с лошадьми, и еще гора мертвецов, вповалку лежавших около деревенского молельного дома, с единственной уцелевшей крышей во всем селе.

Сначала, когда отряд только собирался в путь, туман клубился и переливался, как вода в стеклянном сосуде; при этом в нем возникали и пропадали маленькие крапинки света. Искра присмотрелась и поняла, что это не свет, а нечто, похожее на кусочки сажи. Сажа странным и непостижимым образом ловила и отбрасывала свет, излучаемый этой ночью разве что звездами и несколькими факелами.

Когда же отряд тронулся, туман завертелся быстрей, круг начал сужаться, и в нем послышался тягучий, заунывный вой. Искра никогда в жизни не слышала ничего подобного – звук был настолько холоден, полон одиночества и вообще, чужд всему живому, что у девушки все внутри сжалось. Впечатленная этой ледяной безжизненной песней, Искра вдруг всем телом ощутила боль, что всегда сопровождает жизнь – боль рождения, боль страданий, душевных и телесных, боль старения… Её тело, её кожа показалось ей несовершенными, она сама являлась навозным жуком, грязным пятном на теле Великой Бескрайней Вечной Изначальной Пустоты. Если она шагнет туда, в Пустоту, и сольется с ней, она смоет с себя пыль бытия и обретет бессмертие. Она сама станет Великой Пустотой…

Резкий надрывный вскрик встряхнул Искру и отозвался в её голове мучительным звоном. Ехавший впереди всех Воропай, один из братьев-близнецов, яростно орал, таща за постромки лошадь заступившую за черту тумана. Стоило несчастной сунуть морду в эту дьявольскую хмарь, как она рухнула, будто подкошенная. Три воина спрыгнули с коней и поспешили на помощь. Они обрезали постромки, отвели повозку и вытянули лошадь.

И встали, как вкопанные.

У животного отсутствовала голова – её как будто срезало ножом. На месте среза кровь не текла – она остановилась в сосудах, точно прижатая стеклом. Воропай притронулся к ране и в ужасе отдернул руку.

– Лед… лед, черт меня возьми! – воскликнул возничий.

Дальше произошло самое невероятное. Воропай закричал, затряс рукой, как ужаленный, заметался. Два дружинника попытались поймать его и успокоить, но все напрасно. Воропай не обращал на них никакого внимания, полностью поглощенный снедающей его болью. В отряде поднялся переполох, Горыня приказал отойти назад и укрыться в доме, но княжича никто не слышал. Люди с нескрываемым ужасом глядели на Воропая.

Возничий побледнел, через несколько секунд побелел и стал как снег; потом несчастный рассыпался в прах.

Со смертью Воропая отряд охватили смятение и паника. Перепугались все без исключения, даже всегда спокойные, закаленные в боях дружинники. Люди толпой кинулись в дом. Напрасно Горыня кричал, призывая к порядку, его попросту оттолкнули в сторону.

В этот момент Злоба перегородил вход в избу.

– Стоять, сукины дети! – дал волю своему знаменитому громогласному басу великан. – Взять себя в руки, иначе отправитесь в бездну вслед за Воропаем!

Все сразу присмирели.

– Княже! – обратился он к Горыне. – Командуй!

– Кто меня толкнул? – мрачно спросил он с перекошенным от ярости лицом. – Ну? Что молчим?

– Да кто ж его знаить? – буркнул в нос Лещ. – В суматохе… Оно ж вона как…

– Забудем, княже! – сказал Злоба, но княжич метнул в него острый взгляд и прорычал:

– Нет, не забуду! Если выберемся, я найду того подонка! Так, ладно… – сказал он, немного успокоившись. – Тащите повозки обратно к дому, лошадей заводите внутрь. – Горыня окинул терем оценивающим взглядом. – Думаю, уместимся. Встанем там и будем думать, что делать дальше.

Люди заходили в дом, ведя за собой нервничающих лошадей, со страхом посматривая на туман. Убив возничего с лошадью, туман, кажется, затих. Он уже не так бурлил, как прежде, и вглубь почти не продвигался. Но все же тьма сгущалась и поднималась вверх все выше. Там, наверху, на уровне верхушек деревьев, туман выстреливал в круг сразу же замедляющиеся и расплывающиеся нити, которые, соприкасаясь друг с другом, сливались, переплетались и ткали, таким образом, купол. Сейчас купол походил на решето – сквозь него видны были звезды и снова появившийся откуда-то полумесяц.

На стол опять поставили свечу. Она отбрасывала на лица людей, подернутые страхом и безысходностью, слабые отблески света, придавая им сходство с призраками.

Все по-своему переживали эти тягостные минуты: некоторые бойцы сгруппировались в сторонке и вполголоса перешептывались, косясь на Горыню. Среди них особую активность проявлял Хорс; его вытянутое, покрытое оспинами лицо мелькало во мраке, как желто-синий стяг станового воеводы Будивоя. Доброгост забился в угол; оба немигающих глаза уставились в одну точку. Искра хорошо знала писаря – он спасал себя тем, что вспоминал тексты летописей и бубнил их себе под нос, словно читая молитву. Злоба с Девяткой стояли, не двигаясь у стола, Гудим и Лещ смотрели на туман и на мертвецов; Чурбак даже шутил, но только шутки его были не смешные, да и сам он раскис донельзя. Буяна сидела на лавке, неподалеку от Зуба; на вид она была холодна, но в том, как служанка посматривала на своего нового друга, читалось беспокойство. И это не удивительно: Черный Зуб уперся локтями в колени, обхватил руками голову, вцепившись руками в волосы, и так и сидел.

Искра больше не боялась. Ее охватила какая-то пустота, оцепенение. Девушка исподлобья уставилась на брата; на губах ее застыла неприятная кривая усмешка. А Горыня бушевал: матерился, бил по стенам кулаком и срывал злость на подчиненных: растолкал по разным углам избы шептавшихся дружинников; Хорсу влепил увесистую оплеуху.

Княжич метался из стороны в сторону, гнев накипал в нем и, в конце концов, нашел выход. Он внезапно наскочил на Девятко и ударил его в пах. Десятник охнул, согнулся, но тут же выпрямился.

– Посмотри мне в глаза! – потребовал княжич. – Я давно заметил, что ты странно себя ведешь. Что скрываешь? Отвечай!

Оцепенение Искры мгновенно испарилось, как весенний сон. Вновь Горыня пристает к её "дядьке". Он это делает специально! Хочет ударить её побольнее, гад!

Искра ядовито, отрывисто засмеялась. Горыня обернулся, и девушка с вызовом посмотрела на него. "Я плюю на тебя! – вертелось на её языке. – Ты идиот и слабак! Только слабаки так себя ведут! Я буду драться с тобой, скотом, и пусть все смеются, плевать! Я заткну тебе рот!"

Но Горыня, словно услышав её мысли, снова ударил Девятко коленом в живот. Этот удар был больнее и Девятко не сразу выпрямился.

– Рассказывай, падаль. – Горыня вынул из-за пояса кинжал и нагло воззрился на сестру. – Будешь молчать, перережу горло.

– Что ты хочешь знать, княже? – опершись одной рукой о стол, другой держась за живот, хрипло спросил Девятко.

– Всё. В первую очередь, что вы там с Сивояром надумали? О чем шептались?

Девятко, до этого момента державшийся спокойно, несмотря на побои, тут весь как-то сжался и попятился.

– Ну? Что, боишься, предатель? Думал, я тебя не раскушу? Каков хитрец! Говори, и смерть твоя будет быстрой.

Девятко сел на корточки и прислонился к стене.

– Я скажу, – тихо сказал он в наступившей тишине. – Скажу. Сивояр ночью оборачивается совой. Да… оборачивается. И летает повсюду. И говорит с лесом. Это правда. И поэтому Сивояр всё знает. Знает, что князь наш Вятко умирает и от чего умирает. Знает все о степняках. Он часто летает в степь, слушает вой волков, лай собак, шепот травы…

Девятко поднял голову и с невыразимой грустью посмотрел на Искру. Девушка обмерла.

– Искра, я не хотел тебе говорить… Ты мне как дочь. Но… в общем, Млада погибла. Да, погибла. Степняки забили её камнями. Как бешеную собаку. Это правда.

У Искры будто что-то взорвалось внутри. Ураган эмоций охватил её. Она не знала куда деваться и что делать. Она с отчаянием и мольбой глянула на брата…

Однако Горыню известие о трагической гибели родной сестры никак не задело. Он потянул Девятко за волосы, и когда тот встал, приставил к его шее нож. Глаза княжича были полны решимости зарезать десятника…

Искра с воплем врезалась в него и сшибла его с ног. Они покатились вместе по полу. Сестра царапала брату лицо, плевалась, шипела и дико лягалась. Горыня уронил кинжал и закрывался от ударов и пощечин.

– Умри! – визжала Искра как кошка. – Умри, проклятый! Я тебя ненавижу! Умри!!!

Наконец Горыня оправился от шока, и отшвырнул ее от себя. Вскочил на ноги, отряхнул грязь с кафтана, не спеша поднял кинжал. Опустился на одно колено перед распластавшейся на полу девушкой и занес для удара кинжал.

– Да он сошел с ума! – сказал Злоба и перехватил уже опускавшуюся руку княжича. Горыня попытался вырвать её, но великан стиснул его запястье мертвой хваткой. – Ваши семейные склоки всем до смерти надоели. Успокойся, княже. А то приду в ярость я. А это страшное зрелище, уж поверь мне.

Горыня ничего не ответил. Его глаза заплыли красной пеленой. Княжич в тот момент никого не слышал и вряд ли что-то понимал. Злоба отобрал у него кинжал, чуть не ставший орудием братоубийства, и, ухватившись за княжеский ворот своей широченной дланью, одной рукой, будто щенка, швырнул его на стол.

– Вяжите его, ребяты. А то, не ровён час, все лишимся по его милости головы.

– Не надо, – сказал Девятко и подошел к столу. Горыня лежал на боку, потирая ушибленную голову, и был похож на человека, очнувшегося от долгого сна. Их взгляды встретились.

– Что смотришь? – презрительно прошипел княжич.

– Злоба, дай мне кинжал. – Девятко, не глядя на великана, протянул руку. Великан пожал плечами и отдал ему нож. – Забери свое добро, княжич, – спокойно и даже вежливо сказал Девятко, положил кинжал рядом с ним и отошел в сторону.

– Что это значит? – осведомился Горыня, но никто ему не ответил. Однако Искра, чутко наблюдавшая за этой сценой, заметила на лице Доброгоста странное выражение.

"Доброгост знает, – подумала она, чувствуя неладное. – Надо потом дядьку расспросить".

– Покась вы тута брешете, аки бабы, – сурово сказал Лещ, – долбанная хмарь сызнова завертелась. Чавось делати будимь? Помирать, али как?

– А ты предлагаешь что-то другое? – с горькой ухмылкой поинтересовался Чурбак.

– Да ни чавось! Аки помирать, так чаво ж мы княже упрекаем? Пущай он всех нас тута порешит, и дело с концом! Чаво уж тут!

– Что-то ты рано сдаешься, Лещ, – угрюмо сказал Злоба. – Может утром мрак разойдется?

– Ага! Разойдёсся! Жди! Тока до тово мы уже будим лежать в обнимку со жмурами!

– Зароемся в землю, – с надеждой предложил Чурбак.

– Дурак ты, Чурбак, – сказал Злоба.

– Нужен огонь, – внезапно произнес Черный Зуб. Он вынул из-под свитера массивную серебряную цепь. На ней висел узкий хищно выгнутый зуб, смолисто-черного цвета. Черный Зуб смотрел на него, морщил лоб, словно стараясь что-то припомнить.

– Что ты сказал, Зуб? – переспросил Злоба.

– Он боится огня, – медленно повторил Зуб, задумчиво почесав бороду. – Надо попробовать прорваться с огнем. Утром мрак не разойдется и не разойдется никогда. Он не поглотил нас только потому, что у нас горит… свеча.

Злоба сразу же воодушевился.

– Я верю тебе, Зуб! Точно! Ведь Воропай же превратился в лед! Лед и пламя! Эй, братцы! Хватит горевать, Воропая не вернешь! Тащите из повозки бочонок со смолой и паклю! Мужики, рубите стол и лавки на факелы! Каждый должен иметь при себе факел! Сейчас поджарим демона!

Черный Зуб вышел первым. Боком протиснулся между повозками, держа факел перед собой; переступил через оглобли, сделал несколько шагов и остановился.

– Всё будет хорошо, – сказал он с заметно усилившимся акцентом и помахал рукой. Тридцать восемь человек напряженно ждали.

"Наверное, он так говорит когда нервничает. И я нервничаю". Искра прижалась щекой к ободу повозки и судорожно теребила брезентовый полог.

Черный Зуб смело подошел к краю тумана и быстро сунул в него факел. Туман с шипением отодвинулся. Десятник сделал шаг вперед и наотмашь махнул древком. Пламя затрепыхалось и на миг почудилось, что оно совсем погасло. Однако, ко всеобщему облегчению, огонь разгорелся и вокруг Зуба образовался огромный выпуклый пузырь.

Мрак отступил.