Тысячеликий демон

Глава 5. Искуситель

Где-то громко хлопнула упавшая на пол книга. Звук расплылся по необъятной царской библиотеке, потревожив, кажется, все её затаённые уголки. В тёмные лабиринты из массивных буковых стеллажей влился едва слышный ветерок, чуть встревоживший паутину, окутавшую бесчисленные толстенные фолианты. Слабый свет, пробивавшийся сквозь покрытые многолетней пылью фасадные окна, привносил ощущение заброшенности в это полузабытое место.

Ещё один шорох разорвал вечно дремавшую здесь тишину. Всё, магия книг, витавшая в библиотеке, словно лесная фея, возмущённо вздохнув, испарилась.

Престарелый Нестор продолжал немощно возиться в недрах своего заплесневевшего царства – Андрей слышал его свистящее усталое дыхание; негнущиеся, узловатые пальцы шелестели по пожелтевшим страницам.

Андрей его редко видел. Иногда он вообще сомневался в существовании библиотекаря. Только так некстати возникающий шум напоминал ему о том, что он есть. "Он существует! – усмехнулся Андрей. – Точно так же, как единорог или горные тролли". Когда между стеллажами мелькала его белоснежная борода, он ощущал себя словно в сказочном лесу, похожим на Дамхон.

Андрей, сын великого князя Воиградского Мечеслава, распрямил спину. Шея побаливала – это ничего, но если он повернёт голову в сторону, сильнейшая боль опять пронзит его; её стрелы молнией вонзятся в мозги, у него выступят слёзы, задрожат пальцы, живот скрутится в судорожный комок. Этого не избежать. Левая рука, как впрочем, и вся левая сторона тела, останется безжизненно и отрешенно лежать на столе, рядом с книгой, которую Андрей читал весь сегодняшний вечер.

Хорошо. Вот сейчас. Главное сосредоточиться. Услышать эту пульсацию, бьющую твоё искалеченное тело, увидеть кипящую лаву, растекающуюся по нервам. От этого можно даже получать удовольствие, если сильно постараться. Наконец, он решился. "Где моя трость? – испуганно подумал Андрей в последний момент. – Нет, пока не вставай, не надо".

Рука стиснула истертую рукоять трости. "Почему мне всегда хочется подняться в эту минуту? – размышлял князь, прислушиваясь к стихающей боли. – Упаду, и буду лежать на полу, как рыба на берегу. Старика испугаю. Хотя, тогда, может быть, я наконец-то услышу его голос?"

Андрей с облегчением откинулся на спинку кресла. Все, боль прошла. "Когда-нибудь я так и останусь здесь, застывший, похолодевший, точно статуя Всеслава в саду".

В последний год князь увлёкся чтением. Он каждый день приходил в библиотеку, и призрачный архивариус очень быстро приноровился к вкусам и привычкам молодого князя. Андрей усаживался за стол с двумя толстыми медными канделябрами, на которых горели пахучие коптящие сальные свечи. Тут же стояла кружка с травяным чаем; и конечно Нестор приготавливал несколько томов на историческую и военную тему. Андрей читал два или три часа, после этого мудрый старик начинал возиться; поначалу князь злился, но потом он принял это за заботу о нём и преисполнился благодарности, – ему нельзя было долго сидеть без движения, он мог тогда вообще не встать. Он даже делал Нестору подарки: недавно, например, архивариус обзавёлся новой лестницей-стремянкой на колёсиках. Это было похоже на игру в прятки с кадрунскими нимфами, что весьма веселило его.

Что ж, дочитана ещё одна рукопись: "Путешествие в запретные страны" Лерма Динийского. Кажется, Карл Тремахский прочитав в юности эту книгу, сошел с ума. Неудивительно. Но на князя подобные вещи уже не действуют. Вообще, он сомневался в правдивости сведений содержащихся там. Черная магия, колдуны, демоны и прочая – что за чушь! Впрочем, благодаря этой ерунде Карл Кровавый и развалил величайшую империю за всю историю – империю, которой был подвластен весь цивилизованный мир.

Сколько же книг он прочитал? Десять? Нет, больше. "Деяния Тута Эйкского" Теодора Кельма; "Жизнь Адриана Великого", огромная и тяжеленная книга; "Всеслав и алары" – сей труд, говорят, принадлежит перу достославного Нестора; "Мифы и легенды Севера" – очень интересное сочинение ещё одного марнийца Юрма Кавгунского… Но больше всего Андрея впечатлили "Хроники Двенгана" неизвестного автора, в которых подробно описывались завоевательные войны, проводимые Двенганом, предтечей Треары; приводились весьма любопытные сведения о легендарных полководцах двенган: Гууле и Бакуине.

Ладно, хватит. Пора идти на ужин к отцу. Андрей уже три раза переворачивал песочные часы.

Андрей ковылял по длинному пролёту, протяжённостью в пятнадцать саженей, соединявшему библиотеку с царским дворцом. Согнувшийся в изящной, широкой дуге крытый пролет, снаружи отделанный мраморными плитами, привезёнными аж из Шелома, невесомо висел в воздухе, на высоте в сорок локтей. Точно такие же чудо мосты вели из дворца в Храм Триединого Бога, в Башню Блажена и в Боярский Дом. Сам дворец, стоявший в центре Кремля, как паук на паутине, величаво возносил свои многочисленные шпили вверх, бросая, казалось, вызов самому небу. Внизу, вдоль белокаменной ограды, зеленели аккуратные ряды пронтийских садов.

"Сколько же рабов сложили здесь свои кости, интересно знать? – подумал князь. – Сколько жизней потребовалось отдать, только для того, что бы потешить самолюбие деда? И к чему мы пришли? Знал бы дед, что сие великолепие – единственное, что осталось у нас сегодня. Вот наш Кремль, где царские хоромы, в чертовом треарийском стиле, божество наше, коим впору детей пугать, а вокруг, вёрст на десять, голые, незасеянные поля и обнищавшие крестьяне…"

Андрей с трудом волочил сухую, как хуштинская колбаса, ногу. Он периодически останавливался, прислонялся к влажным стенам и переводил дух. Мимо пробежала крыса. Заскрипели ржавые ворота, северные, точно, только они так скрипят. А вот и он – обеденный зал. Мелькает прислуга…

Когда же прекратиться эта дрожь? "Мне бы сейчас лечь спать. Но батюшка, видите ли, привык ужинать в обществе сыновей". Ему так хотелось присесть, но здесь, на этом треклятом мосту, продуваемом всеми ветрами, можно так и остаться.

По дощатому полу расползался мох.

"Пусть меня возят туда и обратно на чём-нибудь, вроде носилок. Нет, хватит себя жалеть. Сам виноват. Если бы…"

Андрей зло сплюнул и решительно двинулся вперед. "Должно же когда-нибудь кончиться это сооруженье?" – досадовал он.

Воспоминания о тех бесславных страницах его жизни всегда находились где-то рядом, они стучались в сознание, как пробка, плавающая в полной бутылке, бьётся об горлышко.

Три года назад карательная экспедиция, отправленная в местечко под названием Пёстрая Холка, превратилась в увеселительную поездку. Цель дружины, возглавляемой лично князем Андреем, состояла в подавлении крестьянских волнений, разгоревшихся в той ныне подконтрольной дубичскому отщепенцу Военегу земле. Его воины, да и сам он беспрерывно пьянствовали, насиловали и убивали.

И вот, наступила та роковая ночь. Андрей смутно помнил её лицо: веснушчатое, испуганное. Князь вскользь ударил девочку рукой в перчатке с металлическими шипами, оставив на щеке ряд глубоких борозд.

Дальше – ночь, узкая полоска месяца, покосившиеся избы, глубокий снег. Тени… Пронзительная боль. Тишина и холод.

Князя нашли утром в снегу – полумёртвого, окоченевшего, с вилами, воткнутыми в левый бок.

Андрей старался забыть, вычеркнуть тот день из жизни, но снова и снова он слышал тот сиплый, дрожащий от ярости голос: "Это тебе за дочь, демон! За дочь! Да сгниёт весь твой род, изверг!"

В обеденном зале пахло сухой плесенью. За спиной князя Андрея визгливо заскрипели закрываемые дворцовым привратником высокие, в два человеческих роста, двери. Догорающее солнце осветило расписные сводчатые стены, в её косых лучах подчёркнуто выделялась облупившаяся потускневшая краска; куски упавшей штукатурки с краской валялись тут же, на полу. Однако искусно выведенные художником хрестоматийные подвиги Всеслава и Божидара еще не потеряли былого лоска.

– Ну вот, наконец-то и мой сын. – Великий князь Мечеслав, моложавый, подтянутый, с добродушной улыбкой на устах поднялся и сделал несколько шагов навстречу Андрею. – Присаживайся, дорогой. – Великий князь, а для народа просто царь, заботливо поддерживая насупившегося старшего сына за локоть, подвёл его к приготовленному для него креслу. – Я сегодня велел постелить ковровые дорожки, а то мрамор ведь, чёрт знает какой скользкий. Ой! Прошу прощения за ругательство, ваше святейшество.

Человек, к которому обратился великий князь, был стар, невысок ростом и подвижен; лысину, покрытую пигментными пятнами, обрамляли редкие седые волосы. Одет он был в просторную рясу красно-бело-чёрных цветов.

– Ничего, ваше величество. – Священник вежливо улыбнулся, но тут же нахмурился. – Бог простит, бог всё прощает…

– Знаю, знаю, – поспешил прервать старика царь, усаживаясь в кресло. – Андрей, ты как? Вижу, неважно… А мы вот тоже читаем. Берем с тебя пример.

Рядом с обеденным столом возвышался деревянный помост, за которым находился худощавый человек с вытянутым лицом в оспинах.

– Читай же, Матвей, – плавно махнул рукой Мечеслав. – Велимир, ты что не ешь?

– Не хочется, батюшка, – тонким девичьим голосом ответил вышеназванный Велимир, являвшийся младшим сыном царя, – бледный робкий юноша, женственного вида, с покатыми плечами и красивыми зелеными глазами, смотревшими так печально, что казалось, он сейчас заплачет. – Нездоровится, – добавил он, пугливо посматривая на брата.

– Ну, может быть, ты тогда пойдёшь? – Слова великого князя тягостно разрывали звенящую тоскливую тишину. Андрей сразу же заскучал.

– Пусть останется, – буркнул он. – Пусть посидит в обществе людей, а не кукол.

– Зачем же неволить парнишку. – Тонкие пальцы царя непринуждённо постучали по столу. – Сынок мой нервничает. Скоро ведь знакомство с невестой…

– По слухам, эти венеги сущие дикари, – угрюмо глядя на Велимира, сказал Андрей. – Вот и хорошо, надеюсь, эта бестия, как её там?

– Ммм… Искра? Да, кажется, Искра, – подсказал Мечеслав.

– Вот-вот. Надеюсь, Искра сделает из тебя мужика, сопляк. Я сам её попрошу об этой услуге.

Великий князь тихо посмеялся в кулачок. Священник, а вернее, принципар Великой Триединой церкви Клеомен придирчиво изучал запеченного с яблоками гуся, принесенного немолодым хромым слугой в небесно-голубом охабне, на воротнике которого темнели пятна жира. Велимир ссутулился, сжался и часто замигал.

– Ещё заплачь, – донимал его Андрей.

– Хватит, сын мой. – Мечеслав слегка хлопнул ладонью по столу. – Иди, Велимир. – Царь подождал, когда он уйдёт, и наигранно весело сказал: – Итак, друзья, выпьем и послушаем Матвея.

– Великий князь Блажен, – прочистив горло, начал Матвей, подождав прежде, пока ужинающие выпьют и закусят, – собравши войско, и присоединив к нему верных своих союзников – алар и вустов – двинулся быстрым шагом ко городу Лух. Там был брод через реку Горынь. Великий князь Блажен намеревался переправиться через реку, и выйти на равнины, где можно было широко встать и принять бой. Но противник опередил его – Легионы Тута из Эйка уже затаились средь пригородных садов. Ничего не подозревающее воинство славного нашего повелителя и отца церкви Триединой Блажена попав в засаду, бились насмерть; но силы были не равны: гнусная измена, последовавшая со стороны алар и вустов, омрачила разум воинов. Князь велел трубить отступление; сердце его преисполнилось печали. Вересы торопливо отступали, теснимые неприятелем, к коему примкнули также и вероломные дубичи. Спустя два дня тремахи, изрядно потрепав наше войско, повернули назад. Тут Эйкский вступил в Пронту с величайшей помпой. Ему были оказаны всяческие почести; горожане призвали на его царствование; но он не успел вступить на престол, так как был коварно умерщвлён завистниками…

– Надо же, какой был человек! – произнёс Мечеслав, рассеяно рассматривая серебряный бокал с красным вином. – А ведь Тут выходец из низов. Его отец рыбак, насколько я знаю. Но… там говорится, будто батюшка грустил? А по-моему, батюшка отнюдь не грустил. Батюшка был в ярости. Чьи строки это? Кто написал?

– Акун, наш послушник, – ответил Клеомен. – Очень мудрый старец. Между прочим, Акун участвовал в той битве при Лухе. И вы правы, Акун как-то сказывал, что Блажен, да пребудет в мире его прах, рубил головы боярские так, что сам весь забрызгался кровью. Но писать об этом, сами понимаете, не стоит. Ведь преподобный Блажен…

– Свят и непорочен, – устало закатив глаза, дополнил царь. – Вернул нас в лоно истинной веры, после стольких лет хождения во тьме. Знаем.

– Вот именно. – Маленький священник отчего-то рассердился. – И не надо ёрничать, ваше величество. Вы бы вспомнили, кто должен быть на моём месте? Кому наследовал священный трон Храма нашего ваш батюшка? Но, несмотря на это, принципар я.

– А я скажу вам, преподобный Клеомен, – вздёрнув бровь, сказал Мечеслав. – Лев, вот кто должен быть и на великокняжеском троне и на священном. Лев, или отравленные им Игнатий, Глеб, Василько и Антоний. Я уж не говорю о Романе, умершем в младенчестве. А я – и самый младший, и самый нелюбимый. Не зря ведь я Мечеслав – батюшка презирал вересские имена.

– Господь покарал этого нечестивца и братоубийцу! – возбуждённо воскликнул Клеомен. – Его нет и, слава богу! Но вы-то есть!

– Не будем сориться, ваше святейшество, – тепло сказал царь. – На носу праздник. Первый урожай…

– Которого нет, – подметил Андрей, морщась от ноющей боли в левой ноге. Нога, в отличие от руки, ещё как-то работала, но при этом постоянно болела. – Что же мы будем класть на алтари? Крапиву вместо снопов пшеницы? А может, пустые миски горожан, в знак скорби и голода? При этом, все вместе, дружно вознесём хвалу господу за милость, и поклонимся всем трем его ипостасям: облобызаем стопы Младенца, умилительно будем плакать, глядя на Деву, покорнейше поблагодарим Старца… хм… за мир…

Клеомен, с перемазанными жиром губами, застыл, не дожевав кусок.

– М-да… – Великий Князь озабоченно потёр ровно подстриженную, покладистую бородку. – Да, мы в блокаде. Везде враги. И… и всё.

Царь протяжно вздохнул, и руки его плавно упали вниз, словно натруженные. Андрей видел, как отцу тяжело. Но, тем не менее, он почувствовал, что надо поговорить на эту тему. Швырнуть всю правду в лицо этому лжесвятоше, столь активно уплетавшему гуся. Пусть послушает.

– Давайте подведём итог, – сказал Андрей, пристально и нахально, насколько это возможно на искаженной гримасой боли лице, уставившись на священника. – Итак, начнём. Как известно, тремахский император Аптомах Старый лет триста назад решил ввести новую веру взамен устаревшей. Старые боги: бог земли Каян, бог небес, бог молний и грома Даит и бог смерти Прах были объединены в одного бога – единого, неосязаемого, непостижимого, коего, значит, можно понять, и почувствовать его благодатную силу через три всем известные сущности. На мой взгляд, весьма неумелое копирование марнийских верований, особенно, на мой взгляд, не обошлось тут без заимствований у "ищущих истину".

Клеомен успокоился, скрестил руки на груди, и сосредоточенно глядел на князя Андрея. Царь украдкой посмеивался.

– Все вы знаете, – увлеченно продолжал князь, – что Аптомах, ничтоже сумняшеся, объявил тремахов богоизбранным народом, все остальные же, стало быть, – изгои, рабы и уроды, и естественно подверглись гонениям и истреблению. Кстати, "ищущих истину" преследовали особенно жестоко – факт.

– Какой же, однако, вы… умный, – прошипел принципар.

– Вижу, вам нравится мой рассказ, – отвесив священнику шутливый поклон, сказал Андрей. – Так продолжалось много лет. За это время в империи произошел церковный раскол, так как продолжать в том же духе, означало уложить себя в могилу. Новая церковь простёрла милость бога на все подвластные тремахам народы. Очень мило. Очень.

– Но ведь это правда, ваше святейшество, – примирительно произнёс Мечеслав, похлопав принципара по руке. – После смерти Аптомаха империя начала терять свою власть. Вспомните Всеслава, который просто люто ненавидел тремахов. И виной этому была, смею заметить, именно благославенная церковь Триединого бога, вкупе с "молниями Девы-воительницы".

Клеомен ничего не ответил, продолжая хмуриться и, покусывая губы, что-то бормотать себе в нос.

– Слава богам, – на последнем слове Андрей сделал ударение, – безумец Карл окончательно добил этого давно гниющего зверя – Треару. Мир избавился, наконец-то, от своей не в меру заботливой мамаши. Живут тремахи себе потихоньку на задворках и хорошо бы, только вот у нас, под боком уродился новый Аптомах – имя же ему Блажен. Всеслав, верно, перевернулся в могиле – такого предка заиметь! Блажен сжёг памятники нашим исконным вересским богам и вернул в наши земли трёхликое чудище. Даже создал отряд "божьих воителей" – всё как у тремахов! И все возрадовались! Разорил добрый древний Дубич, разорил и ещё много кого. Те же алары, или равногорские кланы до сих пор скрежещут зубами при любом упоминании о Воиграде… В конце концов, видно возомнив себя новым Адрианом, Блажен напал на умирающую Треару – своего кумира и учителя. И получил по шапке, после чего всё растерял.

Князь замолчал. Священник, казалось, вот-вот заплачет. И Андрею вдруг стало его жалко. Он устыдился своей резкости.

– Результат всего правления деда очевиден – мы в окружении ненавидящих нас соседей, причём, таких же вересов, как и мы, – упрямо продолжал он, уставившись на лежащую перед ним пустую тарелку. – У нас нет ничего, кроме Кремля, за которыми нищета. Даже во дворце царя пустота: ни рабов, ни слуг – никого. Матвей с Гришей, да Аня с Красой отдуваются за всех.

Клеомен встал, руки его дрожали.

– Я… я скажу вам одно, – срывающимся голосом сказал он. – Что бы вы ни говорили, я искренне верю в МОЕГО бога. Я не повинен ни в одной смерти и на моих руках нет крови.

По морщинистой старческой щеке потекла слеза.

– Вы, князь Андрей, во многом правы, – продолжил он. – Наш народ на краю гибели. Только, боюсь, ваш гнев вызван не страданиями народа, а уязвлённым самолюбием. Побольше жалейте себя. Ваше величество, разрешите откланяться.

С этими словами Клеомен, теребя рясу и шаркая ногами, направился к дверям.

– Отец Клеомен! – окликнул его князь Андрей.

– Слушаю? – сухо ответил священник, остановившись на пороге.

– Простите меня.

Принципар ничего не ответил, отвернулся и захлопнул за собой дверь.

– Посидишь ещё? – спросил сына царь, прервав затянувшееся молчание.

– Конечно, отец, – невесело ответил Андрей.

– Ты можешь идти, Матвей, – сказал чтецу Мечеслав. – И вели принести свечи, темно уже. И пусть еще ставни откроют, дышать нечем.

Матвей низко поклонился и, засунув книгу под мышку, бесшумно ушёл.

– Зачем ты так с Клеоменом? – небрежно раскинувшись в кресле, поинтересовался царь.

– Не знаю. Накипело.

Приковылял Гриша в голубом охабне, шатаясь и сонно насвистывая что-то отдалённо напоминающее песню, поставил на стол канделябр, уронив при этом полотенце, висевшее на плече, на стол. Пока он шёл, огоньки яростно плясали в его трясущихся руках, разбрызгивая по стенам неистово танцующие тени.

– Избавься от них, отец, – вдруг произнес Андрей. – Разгони священников. Ведь они дармоеды, ничего более.

– Эх, сын мой. – Мечеслав поднялся, задумчиво прошелся по залу, подошёл к сыну, положил мягкие руки на его плечи. – Давно ли ты стал такой начитанный? Где же ты был раньше?

Раздался скрип открываемых ставней. Гриша ругнулся и спросил:

– Со стола убирать, ваше величество, иль как?

– Потом. Оставь нас.

– Как вам будет угодно, ваше величество.

Наступила ночь. Ветер со свистом проносился по дребезжащим крышам Кремля, влетал в открытые окна столовой, поднимая тополиный пух, скопившийся в тёмных углах.

– Я так не могу, – сказал великий князь, смотря на звезды. – Ты хочешь вернуть старых богов? Ястреба, бога светлого неба, Сову, бога ночи? Не слишком ли это? У наших отчаявшихся людей есть бог – Триединый, пусть и не очень хороший, пусть не популярный, всеми охаиваемый. Пойми, стоит мне поднять руку на Храм, народ разгневается. У них нет другого бога. Ястреб, он в сказках.

Андрей слушал отца, водя пальцем по ободу бокала.

– Но, всё же, я сделал уже многое, – продолжал его отец. – Надеюсь. Я отказался от священного трона. Упразднил и распустил "божьих воителей". Заключил союз с Волчьим Станом, хотя они, конечно же, нам мало чем помогут. С равногорцами, надеюсь, у нас больше проблем не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, поверь. – Царь сел рядом с сыном, налил себе и ему вина. – У меня есть верные мне слуги, хорошо поработавшие в тех краях. И еще одно, – прибавил Мечеслав, выпив вина, – на свадьбе будут присутствовать оба дубичских брата – Борис и Военег.

– Не может быть. – Поражённый Андрей взглянул на отца. – Как такое может быть?

– Может, это наш шанс, понимаешь? – довольно улыбаясь, ответил царь. – Теперь всё переменится…

– Если переменится, то только в худшую сторону, – раздраженно сказал Андрей. – О чем ты только думал, отец? Зачем ты их пригласил?

– Сотрудничество.

– Что "сотрудничество"?

– Я хочу начать взаимовыгодное сотрудничество, – торжествующе объяснил царь. Князь Андрей, искоса взглянув на него, подумал, как же глупо он выглядит. Как ребенок. – Заверить Бориса в том, что торговый путь через наш город снова может быть открыт. Только представь себе – древний тракт, соединяющий Вередор и Марн снова заполнится караванами, купцами… И что для этого нужно? Дать гарантии в том, что мы никому не угрожаем. И всё.

– Борис и так прекрасно знает, что мы никому не угрожаем.

– Насколько я знаю, в Дубиче до сих пор поминают моего батюшку… э, плохим словом. Я принесу извинения. И еще. Мы встретимся с венежской княжной.

– Ну и что?

– Ты не понимаешь?

– Нет.

– У меня есть отличная идея… – Мечеслав выдержал, как ему казалось, эффектную паузу и сказал: – Что, если нам объединиться? Создать союз вересских княжеств, наподобие Союза Пяти Городов?

В ответ Андрей рассмеялся.

– Почему ты смеешься?

– Это нереально.

– Почему?

– Да потому. Слишком ты наивен. Зачем Борису платить за вещь, которую можно взять и так?

Великий князь округлил глаза.

– Брось, – сказал он. – Что ты такое болтаешь?

– А ты подумай.

Мечеслав призадумался.

– К тому же, – прошептал Андрей, наклонившись к отцу, – ты забыл о Военеге.

Великий князь Мечеслав медленно шёл по скудно освещённому редкими факелами коридору. В голове немного шумело, тело охватила истома. Проходя мимо, Мечеслав обратил внимание на паутину, плотной липкой массой облепившую почерневшую от старости и сырости картину, с изображенным на ней венценосным предком великого князя, имя которого он позабыл, да в общем-то, никогда и не знал.

"Надо же, как отсырели стены, – подумал он, разглядывая картину и крупные капли, висевшие на кирпичной стене. – Что делать?"

Впереди маячил свет, пробивавшийся через приоткрытую дверь. "Менелая не спит. Пожалуй, проведаю её".

В горнице супруги великого князя, княгини Менелаи, горело множество свечек, всего около трёх десятков, – больших и маленьких, в подсвечниках и в канделябрах, а то и просто в стаканах, набекрень, капая воск прямо на комод, на тумбы и прочую мебель. Искомая мебель, кстати говоря, вся покрылась словно одеялом оплывшими свечами, обрывками ткани; тут и там валялись склянки, ложечки, деревянные и тряпичные игрушки. Но весь этот бардак в какой-то мере оттеняли пышные, покрытые мерцающими блёстками гобелены, подаренные ей шамранскими купцами ко дню свадьбы. В углу стояло ложе с шелковым полупрозрачным пожелтевшим балдахином, рядом – нарядная изукрашенная кроватка.

В центре горницы находилась и сама хозяйка – тощая скуластая женщина, с болезненно-розовой кожей, жидкими светло-русыми волосами и большими, зелёными, как у младшего сына, глазами.

– Молчи, молчи! – прошептала она, на цыпочках подбежав к мужу. – Дитя разбудишь.

Мечеслав, глубоко вздохнув, молча подошел к ней и поцеловал её в лоб.

– Ты сегодня её еще не видел, – суетясь, сказала Менелая. – Подойди же, посмотри на дочку.

Великий князь хотел было возразить, но передумал. Менелая цепко схватив супруга за рукав, подвела его к пустой кроватке.

– Видишь? – умилительно пробормотала она, – какая красавица! – "Где? Всего лишь взбитая белоснежная подушка и цветастое одеяло". – Похожа на тебя. Не уходи, посиди, пока она спит.

– Нет. Пожалуй, я пойду, – мягко отстранив руку княгини, сказал Мечеслав. – Еще надо встретиться кое с кем. Спокойной ночи, – неловко прибавил он, уходя.

– Ты всегда убегаешь, – скривив тонкие синюшные губы, сказала Менелая. – Почему ты нас не любишь? Ни разу подарочка не принёс…

"Пусть себе ревёт, – думал Мечеслав, вдыхая скомканный затхлый запах в коридоре, как спасительный глоток воздуха. – Чего с ней произошло? Если бы, допустим, неудачная беременность, или ещё чего… так ведь ничего. На ровном месте. Хотя… на ровном ли?"

Приблизившись к своим покоям, великий князь остановился, осенённый внезапной мыслью.

"Грех на мне. А она ведь чувствует. Что же она, не женщина что ли? Грех… и дети мои за него расплачиваются".

Он сделал ещё шаг и снова остановился, прислушавшись. В его покоях находилась Краса – прислужница, готовившая ему постель. Но не только она.

"Он пришёл. Он там. Вот – сердце так застучало. И в горле ком. Нет, надо собраться, придать себе свой обычный скучающий, рассеянный вид. Чтоб не догадалась. Не догадается. Краса девка простая".

Краса сидела на краю кровати и удивлённо рассматривала помпезные батальные сцены, вышитые на гобеленах, других, не тех, что висели в покоях царицы – эти были изготовлены местными умельцами. В руках служанка держала кувшин с водой, на табурете таз. Увидев царя, она вскочила и поклонилась.

– Оставь всё и уходи, – сухо бросил Мечеслав.

Он уселся в глубокое кресло, обитое синим бархатом. В открытое окно светили звёзды. Отдёрнутая занавесь надувалась парусом, словно играя с летним ветерком.

– Ты здесь, – произнёс Мечеслав, слушая, как удаляются шаги прислужницы. – Выходи.

Откуда-то из дальнего угла, покрытого мраком, вышел молодой человек, одетый во всё чёрное. На шее висел золотой медальон, изображавший летящую птицу. Смуглое лицо в тусклом свете казалось почти чёрным; волнистые темные волосы, прямой острый нос, чувственные губы; в прищуренных глазах читается вызов. Вместе с тем было в его облике нечто противоестественное, и это нечто всегда ускользало от пристального взора Мечеслава. Юноша преклонил одно колено и поцеловал руку великого князя.

– Я ждал тебя, Лорн, – сказал Мечеслав, ласково гладя юношу по волосам.

– Я тоже жаждал встречи с тобой, мой повелитель. – Лорн прижался щекой к руке Мечеслава, потом взглянул на него – и его глаза заблестели. – Ты опять боишься?

Лорн поднялся, выпрямился и протянул Мечеславу руку.

– Иди ко мне. Иди. Чего же ты ждёшь?

– Не могу, – еле слышно ответил великий князь. – Моя жена вот уже третий год баюкает невидимое дитя, один сын искалечен, другой существует только в своих играх… – Пальцы царя впились в подлокотники. – А я забавляюсь с любовником!

По лицу Лорна пробежала едва видимая тень, но потом оно вновь просветлело.

– Часто мне кажется, что тебя кроме любви ничего более не интересует, – медленно проговорил Мечеслав, поставив локти на колени и обхватив голову руками. – Так же часто мне кажется, что любя меня, ты пьешь мою жизнь, словно комар – кровь. За все эти годы я так и не узнал тебя. Более того, я постарел, а ты так же молод, как и тогда, десять лет назад.

Великий князь резко встал, вплотную подошел к юноше и посмотрел в его глаза.

– Кто ты? – спросил он. – Откуда ты? Ответь, хоть раз, найди в себе силы.

– Я люблю тебя… – начал было Лорн, но Мечеслав властным жестом остановил его.

– Не надо. Я задал вопрос. И не заговаривай меня.

– Позволь мне хотя бы обнять тебя? Всего на миг?

Мечеслав слегка отодвинулся, но юноша всё же обхватил его за талию, засунул руку в волосы князя, вдохнул их запах, поцеловал в шею…

И у Мечеслава закружилась голова. Он приник к нему, приник будто поневоле, влекомый неясной силой возникающей всегда, когда Лорн находился рядом. Он не мог ей сопротивляться. Он забывал все слова, и дух захватывало, и хотелось плакать, хотелось кричать, радоваться; хотелось всецело отдаться этой запретной любви.

Мечеслав, судорожно сжимая одеяло, как сквозь пелену смотрел на неясные очертания своей кровати, и ему казалось, что он, вместе с Лорном, чьё вспотевшее, вздрагивающее тело прижалось к нему сзади, улетает куда-то. Их корабль качается на воздушных волнах, вызывая приступы приятного головокружения, и уносит, и уносит, и уносит…

Вокруг была непроглядная темнота, вязкая и плотная, как вата. Лишь звёзды и далёкая, где-то скрытая луна вносили обрывки света в великокняжеские покои. Этот смутный свет лёг на пол, повторяя контуры окна.

Голова Лорна лежала на груди Мечеслава. Сон не шёл. Великий князь размышлял, почему же опять так получилось. Завтра ему будет казаться, что этой ночи не было, что всё это сон. Такое с ним не может происходить, он нормальный человек, а Лорн… он, может быть, ночной демон, являющийся к нему во снах.

Но Лорн реален, вот он – спит, так доверчиво прильнув к Мечеславу. Его волосы щекочут лицо великого князя; молодая, сильная рука мирно легла на живот.

– Проснись, друг сердечный, – прошептал Мечеслав. – Тебе пора вставать.

– Да, я слышу, – сонно ответил юноша.

– Расскажи мне, что там?

Лорн сел, поджал ноги под себя и протёр глаза.

– В Хордреве и в Курчене, – прямо начал он, – да и во всех Равногорских княжествах, по всем лесам, вплоть до пригорья, ходят слухи… Слушай, у тебя есть выпить что-нибудь?

– Вон там, справа от окна, – Мечеслав нетерпеливо взмахнул рукой. – Продолжай.

Лорн прыгнул, как кошка, безошибочно нашел кувшин с водой, стоявший на столе у окна, и выпил прямо из него.

– Как ты всё находишь во тьме? – вглядываясь в полумрак, поинтересовался Мечеслав. – Ты ведь не человек, верно?

Он услышал, как Лорн закашлялся.

– Ты что? С чего ты это взял?

– Ладно, не будем. – Мечеслав встряхнул головой, будто прогоняя наваждение. – Продолжай, что там, у равногорцев?

– Ничего хорошего. Везде ходят слухи о нечисти, заполонившей лес. В одном глухом местечке, на берегу Лесной, нашли деревню с мертвецами. Ещё рассказывают о тенях, живущих во тьме, о жутких криках…

– Что ещё?

– Князь вустичей Кирьян повесился недавно, а перед смертью сказал, что скоро тьма накроет всю землю, от края до края.

Мечеслав поежился.

– Не может быть. – Его голос странно прохрипел. Великий князь откашлялся и добавил: – Кирьян был лишен предрассудков.

– Вот именно, – согласился с ним Лорн. – Поэтому сын князя, забыл имя… вроде Корочан? Он обвинил в его смерти соседей, курченей.

– Хорошо, пусть грызутся. – Мечеслав довольно потянулся. – Про нас забудут.

Он почувствовал на себе взгляд юноши.

– Что ещё скажешь?

– Венеги едут. Но им угрожает опасность. Вышли людей навстречу.

– Какая опасность? Что, всё та же? Нечисть?

– Дела и правда плохи, – серьёзно сказал Лорн. – А Искра, она очень даже ничего…

– И ты хочешь сказать мне после этого, что ты обычный человек? – немного раздражительно сказал Мечеслав. – Отвечай!

И услышал в ответ смех.

– Мой повелитель, – произнес Лорн, – у меня есть тайна, которую я раскрыть тебе пока не могу. Но я человек. Именно человек, больше человек, чем, к примеру, твой отец.

– Вот как? – после неловкой паузы пробормотал Мечеслав. – В твоих словах обида… или мне послышалось?

Лорн быстро одевался. В темноте его глаза горели, как звёзды. Звякнул, повиснув на шее, медальон, отбросил яркий луч света.

– Никакой обиды, – наконец сказал он. – И я… я люблю тебя. Поверь.

– Не верю.

– Зря. Прощай.

– Иди. Смотри не попадись на глаза кому-нибудь. Надеюсь, больше не свидимся. С меня хватит этого срама.

Мечеслав знал, что Лорн посмеивается. Хитро и незаметно. Лукаво.

– Не старайся. Ты меня не заденешь, – сказал Лорн.

Юноша подошёл к окну. И вдруг его неясный силуэт в окне обрел очертания горбатого, лохматого человека. На миг даже померещилось, что на голове Лорна появились витые зубчатые рога. Мечеслав закрыл глаза, а когда открыл их, уже наступило утро.