Тысячеликий демон

Глава 15. Прибытие в Воиград

Искра ускакала довольно далеко от отряда, тяжко тащившегося по широкой дороге, изрезавшей холмистую равнину, покрытую вереском. Вереск рос повсюду – бескрайний махровый ковер цветов: желтых, зеленых, фиолетовых, бурых; такое богатство оттенков одного растения поражало и завораживало.

Девушка остановилась на вершине холма. Поглядела вперед – всё те же поля, и в них, как в пуховой перине, утопают маленькие аккуратные домики. Оглянулась назад: начищенные до зеркального блеска круглые шишаки воиградских воинов сверкают на солнце; пыль, волочащуюся за колонной, растянувшуюся на полверсты, ветер сносит в поле.

"Как они могут дышать ею?" – вскользь подумала Искра, и, пришпорив коня, поскакала вперед.

Так она и ехала, то и дело останавливаясь, всматриваясь вдаль, вслушиваясь в тишину, царившую вокруг, и сердце её сжималось от тоски. Чем ближе к Воиграду, тем сильнее девушка чувствовала разлуку с домом. Её печаль усиливало и понимание того, что она, скорей всего, больше никогда не вернётся на родину – Шагра их не пропустит, а если и пропустит, то она не сможет снова войти туда, не сможет… Другой путь, через Дубич, Вередор и владения дженчей-скотоводов не менее опасен, и, к тому же, очень долог.

Прохладные ночи, с глубоко черным небом, заполненным светом многочисленных звёзд, со стрекотом сверчков и пением жаворонков на рассвете, приносили Искре некоторое облегчение. В эти часы она гуляла по лагерю, слушала разговоры, вдыхала полной грудью незнакомые запахи вересковой степи. Потом, усыпленная безмятежным спокойствием этих мест, она засыпала как всегда, обняв верную Буяну и зарывшись лицом в её волосы.

Но в последние дни и этого удовольствия она лишилась – её служанка всё больше времени проводила с Черным Зубом. Гуннаром.

Искра заметила, что совсем оторвалась от своих. Горыня будет ворчать, да и Михалко не стоит расстраивать.

Она спешилась, взяла лошадь под уздцы, и поджидая своих, принялась задумчиво срывать придорожные цветы. Она практически ничего не помнила из того, что случилось в лесу, той ночью. Не помнила она и то, как странно вел себя Девятко. Ей сказали, что он, возможно погиб. Черный Зуб признался, что в том состоянии, в котором они все пребывали, трудно было уследить за всеми. Девятко пропал, и никто не помнил, когда и как это произошло.

Известие о том, что её любимца возможно больше нет в живых, повергло Искру в шок. Она кричала, отталкивала успокаивающих её людей, бежала сквозь чащу, ломая ветки, спотыкаясь о корни и горько плача. Потом она выбилась из сил и упала без чувств. Горыня на руках отнес сестру в повозку, и поручил Буяне позаботиться о ней.

Когда она очнулась, был день. Первое, что она увидела, это склонившееся над ней озабоченное лицо служанки. Заметив, что хозяйка проснулась, она обрадовалась. Как оказалось, Искра пролежала в повозке больше суток. У неё поднялся жар, она бредила и металась во сне.

– Только не ругай Горыню, пожалуйста, – сказала Буяна. – Он очень переживал за тебя. Он искал Девятку. Даже сегодня утром он уговорил Михалку помочь ему с поисками.

– Михалку?

– Это воевода из Воиграда. Он с дружиной встретил нас на выходе из Шагры вчера вечером. Сказал, что был послан царем навстречу. Горыня очень боялся, что ты… – тут Буяна запнулась.

– Ну же, говори!

– Что ты обвинишь его в убийстве Девятки. Очень переживал. Но он не виноват. Ребята долго искали его, и нашли лишь… череп Угрюма.

Угрюма распознали по характерному признаку – многие помнили его переломанные передние зубы. Увы, Девятки нигде не было и сомнений в его участи ни у кого не возникло – он, безусловно, погиб.

Горыня назначил Леща новым десятником.

На отряд Михалки они наткнулись неожиданно: раздраженные, уставшие воины с испугу схватились было за мечи, но Лещ поспешил их успокоить – среди воиградских ратников старый вояка встретил пару приятелей.

Михалко, большой мужчина, внешне мрачный – хмурый взгляд из-под густых бровей, тяжелый квадратный подбородок, – на проверку оказался добряком и балагуром. Воевода много, громко и быстро болтал, при этом конец каждой фразы у него заканчивался забавным взвизгом. Он тепло приветствовал и даже приобнял Горыню и очень расстроился, узнав о недомогании Искры. А когда Доброгост рассказал об их злоключениях, воевода был поражен и обескуражен.

– Я слышал, что в Шаграве происходит что-то неладное, – говорил он, сокрушенно качая головой. – Но это нечто невообразимое! Воистину, бог разгневался на нас!

Горыня признался, что силы его людей на исходе и попросил остановиться на привал. Отъехав подальше от проклятого леса, оба отряда остановились у иссенского шляха, по которому намеревались ехать вплоть до кринского тракта, ведущего прямиком в столицу.

Вечер прошел тихо. Венеги оплакивали погибших, особенно Девятку – не услышать больше его мудрого слова, и Вьюнка – не прозвучит более звонкий голос парня, так радовавший их всё это время. Горыня созвал людей, пал пред ними на колени и сказал:

– Простите меня, братцы! Простите за всё. Если бы вы знали, как корю я себя за своё бездушие и жестокость и глупость! Был бы я благоразумен, может и… а! Что там! Мы не забудем павших! Не забудем…

Ночью, за костром, Михалко, положив руку на плечо княжичу, сказал:

– Смелые слова! Не каждый вождь осмелиться на такой поступок. Я чую в тебе силу, и поэтому думаю, что люди твои пойдут за тобой. – Подумав, воевода добавил: – Но это не просто. Быть вождем не просто, парень, запомни.

Искра вышла из повозки и сразу же попала в медвежьи объятья Михалки. Он даже расцеловал смутившуюся девушку, и торжественно пообещал доставить её в царский дворец в целости и сохранности. Девушка была еще слаба и поэтому предпочла отправиться в дальнейший путь в повозке. Пока они ехали, Горыня скакал рядом, нерешительно поглядывая на сестру.

– Давай забудем, – сказала она тихо.

– Давай, – ответил Горыня и улыбнулся. Искра устало улыбнулась в ответ.

– Я поеду вперед, а то…

– Конечно же, брат.

Горыня покраснел и радостно пришпорил коня.

Андрей пришел в библиотеку рано утром. Он не хотел ковылять по пролёту в полуденную жару. Ему и так было плохо в последние дни – придворный медик уехал две недели назад, оставив князя без лекарств и мазей. Это должно было когда-нибудь случиться, Рабат всегда больше заботился о своих деньгах, чем о его здоровье, хотя лекарь был отменный. Да все марнийцы таковы, чертовы ублюдки! Из-за предстоящей свадьбы его братца-мямли с венежанской княжной Рабату урезали жалованье, с чем он решительно не согласился, и разозлившись, отправился домой. Чтоб его волки загрызли!

Андрей еле встал, чувствуя ломоту во всем теле. Служанка сделала ему массаж и растерла какими-то мазями, изготовленными по народному рецепту. Но они не помогли, облегчение приносило только фирменное рабатовское горное масло. В результате этого он полчаса плёлся, проклиная всё на свете, пока, наконец, не достиг вожделенной библиотеки.

Там было темно, пусто и пыльно. На столе лежала всё та же книга, которую он читал накануне. Канделябры, кружка с остатками чая – всё говорило о том, что Нестор, вопреки своему обычаю еще не встал, чего просто не могло быть. Андрей забеспокоился, ведь архивариус был очень стар, мог и захворать. После недолгих раздумий, князь решил разыскать его, поборов в себе сильное желание сесть и передохнуть. "Лучше двигайся, парень, а то сесть сядешь, зато встать потом, хм… проблематично".

Андрей какое-то время бродил по библиотеке, заглядывая во все темные углы, но так и не нашел ничего, что указывало бы на местонахождение старика. "Книги, книги, книги… – думал князь. – Ни двери, ни какой каморки, провались она пропадом. Интересно бы с дедом поговорить, если он еще жив, конечно. – Эта мысль заставила его задуматься. – Вот ведь какое дело. Если б мой отец умер, я бы не так горевал. А если умрет Нестор? Кто будет готовить для меня книги? Как я буду?"

Князь прислонился плечом к стеллажу, приставил трость к полке и правой, дрожащей от долгого напряжения, рукой утер вспотевшее лицо. Сердце стучало так, будто он скакал на коне. Отдышавшись, он собрался было идти дальше, когда услышал…

"Что за звук? – Андрей застыл, прислушиваясь. – Разговор, что-ли? – князь нахмурился, но звук словно убегал от него. – Ребенок? Откуда? Или нет…"

Покружившись минут пять на одном месте и ничего не обнаружив, Андрей со злостью постучал тростью по полу.

– Думай, думай, калека! Я все равно так просто не уйду! Такой уж я настырный! Надо разжечь свечу, если удастся.

Князь вернулся к столу и поискал огниво. К счастью оно нашлось, но воспользоваться им Андрей не мог по известным причинам. Поразмыслив, он придумал: сел на стул, прижал кремень к полу ногой, полосонул по нему кресалом. Трут зажегся, князь быстро схватил его железными щипчиками и разжег свечи. "Ловко же у меня получилось, – подумал князь, вздохнув с облегчением. – Я не так беспомощен, как кажется".

Теперь встала другая проблема: как донести свечу до того места, где он слышал таинственный голос. "Ха, кого я хочу обмануть? Чтоб тебя…" Однако, и здесь он нашел выход: он сумел уместить в одной руке свечу и при этом опереться на трость. Идти так было крайне неудобно, но что поделаешь? " Если я после всех этих мучений не найду дедка… А что будет, если я не найду? Ничего!"

Он поставил свечу на полку, туда где, по его мнению, был хороший обзор. Но от этого ничего не изменилось – стеллажи, толстые книги, да еще дощатый пол, скрипучий и коварно подгнивший. Князь долго осматривал это место – безуспешно. "Ладно, – не сдавался князь. – Поставим свечку сюда. Тоже нет?"

Андрей сгоряча задул свечу и тотчас раздался ужасный скрежет. Стеллаж, куда он поставил свечу, не спеша сдвинулся в сторону, открыв вход в скрытые владения Нестора.

Вчера вечером они прибыли в Смокву – большую деревню (здесь их называли весями), где хозяйничал Бор Свенельдович – местный помещик, пожилой, суетливый человечек, любитель выпить и поговорить. Он оказал самый, что ни на есть, радушный прием, тут же устроив пир с песнями и плясками.

На широком дворе, со всех сторон которого окружали низкие избы с соломенными крышами и ухоженными палисадниками спереди, поставили в ряд три длинных стола. Закуска – в основном овощи и фрукты, молоко, мясо поросят и самогон, крепкий, до слёз. Уставшие с дороги путники рады были отдохнуть и немедленно принялись за еду. Бор Свенельдович и Михалко по очереди пространно и витиевато высказались за дружбу и братский союз всех вересских народов. Горыня, коего вынудили сделать то же самое, говорил неохотно, нескладно и мало, зато искренне. Затем начались застольные беседы. Местные интересовались жизнью степных дубичей (оказывается, так их назвали в Залесье), их извечной борьбой с кочевниками-адрагами. Венежане подмечали особенности местного быта. Самое удивительное, по их мнению, заключалось в том, что слобода была открыта – ни частоколов, ни земляных насыпей, ни рвов. Только поля – пшеничные, ржаные, кукурузные, ячменные и пастбища, где паслись коровы и лошади.

– О чем вы спрашиваете? – Бор был слегка глуховат. – Слобода? А что это? Крепость? Нет, крепости на севере и западе, там, где шайки окаянного Военега никому житья не дают. А здесь, в Иссенах, тишь и благодать. Кого нам бояться? Разве что волков, да и те в последний год притихли. Теперь понятно, почему! Горе нам, если то, что вы рассказываете, правда!

Спустя три-четыре часа, ближе полуночи, селяне подняли гостей, и повели их в поле. Там стояло смешное нескладное чучело человека высотой в две сажени.

– Что это? – поинтересовалась Искра.

– Это Чух, – ответил ей Бор. – Злой дух полей. По нашим поверьям, перед сбором урожая надобно изгнать его, духа, для чего будем жечь его чучело, иначе пшеница, овёс, да и все остальное не сохранится, погибнет, сгниет в гумне. Но, девочка, запомни! Наши праздники церковники не приветствуют. Так что помалкивай там, поняла?

– Не совсем.

– Михалко как-нибудь тебе объяснит. Ты лучше смотри. У вас в степи есть что-либо подобное?

– Нет. Не знаю… круговорот Прона, праздник Высеня…

Но Бор уже не слушал её, увлеченно повествуя о своем.

– Мы здесь сохраняем обычаи предков. Вересы никогда не верили в чужих богов. Я говорю о настоящих вересах, то есть о нас. Именно мы потомки вересов, а через них – иссенов, от коих и пошли все мы – вересы, дубичи, венеги. Иссены жили здесь в древности, возделывали эту землю, берегли этот край. А Блажен, он ведь наполовину марниец, не верес, кровь у него порченая, вот он и навязал нам эту гадость…

Селяне, взявшись за руки, закружили вокруг чучела в хороводе, громко распевая песни. Затем парни, взяв заранее приготовленные факелы, подожгли его, выкрикивая фразы-обереги.

Чух ярко горел, и Искра засмотрелась на него, чувствуя необычайную легкость в душе. Старик помещик всё болтал без умолку о вересах и их богах, о чудном крае, где он жил, о дивном городе Иссенград, и о ворах, что там заправляли, и Искра думала, какой же он, однако, зануда…

Андрей боком протиснулся сквозь открывшийся проход. Пыль посыпалась на него, и он чихнул. Оказавшись в темноте, князь тут же пожалел о том, что затушил свечу. Он не знал, как двигаться дальше – руку, черт возьми, не вытянешь, а глаза, хоть убей, ничего не видят. Фыркнув, князь пошел вперед, периодически прощупывая путь непослушной левой ногой. Через пару минут Андрей наткнулся на стену, лицом окунувшись в паутину. "Ну, уже кое-что, – подумал он, стряхивая с себя пыль и паутину. – Можно привести себя в порядок. Если подумать, то стены, наверное, мои ближайшие друзья. Без них мне бы пришлось туго".

Слева забрезжил огонек. Андрей немедленно отправился туда и вскоре очутился в маленькой комнате, освещенной единственной свечой, стоявшей на табурете у постели. В ней лежал дряхлый старик – Нестор. Переднюю стену занимал шкаф с книгами. На нижней полке стояли предметы утвари, кипы бумаг, перо с чернильницей. За шкафом, в дальнем левом углу, в глубокой нише пряталась низкая дверка.

Нестор умирал. Глаза его, полные слёз, устремились в почерневший от времени потолок. Князь, скривившись от боли в суставах, присел на край кровати, но архивариус, никак не отреагировавший на его приход, так и не пошевелился, точно здесь никого не было. Некоторое время длилось молчание; Андрей не знал, что сказать, да и зачем он вообще сюда пришел? С другой стороны, ведь старик умирал.

Князь не мог объяснить, с чего он решил, что Нестор именно при смерти. Но посмотрев на эти частые морщины и глубоко сидящие небесно-голубые глаза, приглядевшись ко всему облику старца, исполненному мудрости и кротости, он понял, что дни его сочтены.

Андрей вспомнил деда – Великий князь Блажен умирал долго и мучительно. В последнюю неделю он уже не подавал признаков жизни, словно превратившись в каменную клетку, в которой билась жаждущая свободы душа. Только по стеклышку, поднесенному ко рту, лекари определяли, что он еще жив – оно покрывалось испариной. Однажды, в очередную томительную ночь, Андрей проснулся. Не понимая зачем, он оделся и отправился к одру деда. Только-только взойдя на порог и издали взглянув на привычно окоченелое тело, князь вдруг ясно ощутил нечто непознаваемое, то что называют духом смерти – дед умер.

Есть в смерти нечто притягательное. Она приходит, незримая, неосязаемая, и дает знать о себе через какие-то тайные, скрытые уголки сознания. И сейчас она здесь. "Как она выглядит? – подумал Андрей. – Наверняка не старуха с косой, ерунда всё это…"

Андрей взглянул на архивариуса и увидел, что он смотрит на него.

– Я заболел, – выдавил из себя Нестор. Не голос, а тихий, немощный стон. – Как-то вдруг… слёг. – Старик облизнул пересохшие губы. – Мне стыдно просить тебя, друг мой, но… воды, воды!

– Да, конечно. – Андрей не без труда встал, отыскал на полке кувшин, где, похоже, находилась вода и вроде не испорченная, налил в кружку и дал старику. Руки Нестора так ослабели, что он с трудом поднес её ко рту, расплескав половину.

– Я… я не хочу умирать. Но пора, увы. Последние годы я был так счастлив. Я так много узнал… о мире, о неведомых тайнах его… Вокруг нас так много всего.

Проницательный князь сразу заметил, что Нестор тревожно и волнительно поглядывает в сторону дверки в нише. Он обернулся, но ничего интересно там не разглядел.

– Я хотел бы попросить тебя, Андрюша, – проговорил Нестор. – Сохрани в тайне это место. Это моё, если уж на то… моё завещание. Не говори никому.

– Что здесь такого, что можно было бы скрыть?

– О! Много чего, много… Я не могу… – И Нестор надолго закашлялся. Князь нетерпеливо ждал, раздумывая заглянуть туда, куда ведет таинственная дверка. – Я не могу тебе сказать, – продолжил старик. – Это не моя тайна, я не могу…

Нестор вдруг замолчал и в ужасе вытащил глаза. Андрей проследил за его взглядом и обмер.

В дальнем углу, подле той самой дверки, стояло престранное существо. Внешне похожее на девушку, очень хрупкую, с мертвенно-бледной кожей, из-под которой выступали покрывавшие всё тело черно-синие вены. На лице, испещрённом многочисленными татуировками в виде каких-то круглых значков, большие, зловеще изогнутые кверху, абсолютно черные глаза, ярко отражавшие свет свечи. Век не было, вместо них кровавые расплывчатые потёки, ореолом окружившие очи. Волосы существа с трудом поддавались описанию – волнующиеся, словно они находилось в воде, постоянно меняющие цвет локоны, длинные и волшебно красивые. Князь лицезрел это чудесное видение всего каких-то пару-тройку секунд, после чего существо скрылось за дверью. Охваченный лихорадочным возбуждением, он вскочил совсем как в былые годы, и не обращая внимания на охватившую его острую боль, побежал (точнее сказать, поскакал) вслед за ней. Он толкнул дверку, но она оказалась заперта. Сзади Нестор что-то выкрикивал. Андрей пошарил по двери рукой, но не обнаружил ничего, похожего на замок. Нестор продолжал кричать, и крик его переходил в сдавленный стон. Как князь не старался, дверка так и не открылась. Вернувшись к архивариусу, Андрей сел, решительно вцепился в плечо старца, но… голова Нестора безжизненно склонилась набок.

Искра собрала букет, но он ей не понравился, и она выбросила его.

– Здесь кто-то есть? – прозвучал голос. Искра вздрогнула и, развернувшись, машинально выхватила меч. Перед ней стоял маленький (он едва доходил ей до пояса) человечек, одетый в выцветшую, поношенную хламиду, волочившуюся по земле; на голове нечто, помятое и пыльное, отдаленно напоминающее колпак; узловатые пальцы сжимают посох. Человечек был стар, сгорблен, лицо его напоминало густо заросшее кучерявой седой бородой сморщенное яблоко, а глаза – глаза попросту отсутствовали, на их месте присутствовал сгусток одеревеневших морщин.

– Кто ты? – настороженно спросила Искра, держа меч перед собой. – Откуда ты взялся?

Человечек пожевал пустым ртом и сказал:

– Зря ты выбросила букет. Такой красивый.

Искра невольно посмотрела на свой букет и чуть не охнула от изумления. На дороге валялся роскошнейший букет из ярких, пышных цветов – роз, тюльпанов, гортензий, орхидей, сакур и других, великолепие которых ослепляло. Однако Искра не поддалась наваждению.

– Хочешь околдовать меня, демон! Уйди, или снесу тебе голову!

Карлик остановился, словно угроза подействовала на него, и слепо поводил лицом в разные стороны.

– Ты даже не спросишь, кто я?

– Мне плевать! Убирайся!

– Зря. Я вестник, дочь моя.

– Дочь моя?! – Искра окончательно вышла из себя и замахнулась мечом.

– Не надо! – взвизгнул вестник и попятился. – Я ухожу!

– Считаю до трёх!!! – Искру аж затрясло от злобы.

– Позволь сказать только одно!

– Не позволю!

Карлик не стал больше испытывать судьбу, шмыгнул в заросли вереска и скрылся. В этот момент подъехали Горыня, Злоба, Михалко и его помощник по имени Стемир – очень серьёзный молодой человек.

– Что за крики, сестра? – взволновано спросил Горыня.

Когда девушка рассказала о том, кого встретила, Михалко со Стемиром нахмурились.

– Встретить вестника – плохая примета, – сокрушенно качая головой, проговорил Михалко. – Быть беде.

– А что он тебе сказал? – спросил Стемир.

– Ничего. Он не успел, я его прогнала.

– Но что-то, всё-таки, он хотел тебе сообщить?

– Только одно. Он сказал – позволь сказать только одно. Но он ведь сумасшедший! Какой-то бродяга.

– Не скажи. – Стемир важно погладил жидкую бородёнку, что со стороны выглядело забавно. – Никто не знает, кто они такие. Вестники несут вести, что само собой разумеется, только всегда плохие. Быть беде.

Ночью Искре снились сны – путаные, сбивчивые, но устрашающе реальные.

Девушка задыхалась. Руки тянулись вверх, но вязли в холодной комковатой массе. Земля, поняла она. Руки продолжали зарываться во влажный чернозем, а он осыпался всё сильней, и она чувствовала во рту его кисловатый привкус.

Потом Искра словно очнулась, всецело осознав безвыходность своего положения. Паника захлестнула её. Девушка начала истерично рыть землю, и чем больше она дергалась, тем сильней задыхалась. Тяжесть породы сдавила грудь, корни растений щекотали тело, что-то ползало по ногам. И когда смерть, казалось, уже коснулась её яркой вспышкой, до боли ослепившей глаза, Искра проснулась.

Сквозь полог повозки пробивался свет костра, раздавались тихие голоса воинов, и это успокоило княжну. Она полежала несколько минут, прислушиваясь к беседе, и незаметно заснула.

– А ведь я хотел тебе сказать нечто хорошее, – вновь услышала она знакомый голос. Только сейчас Искра никого не увидела, абсолютная тьма окружала её со всех сторон. Девушка поёжилась – здесь было холодно. Легкий мороз покалывал тело, но мороз необычный, в нем чувствовалась некая враждебность.

Как холодно. Искра обхватила себя за плечи и неожиданно поняла, что стоит, в этом незнакомом месте, полностью обнаженная. И снова смятение охватило её. Девушке захотелось убежать, но из-за непроглядной тьмы она побоялась пошевелиться.

– Дочь моя! – Голос вестника будто хлестнул её.

– Ты… ты меня видишь? – дрожащим голосом спросила она.

– Ну конечно, дитя моё!

Откуда-то издали возникло тоскливое бледно-желтое свечение. Вокруг неё тесной массой столпились мертвецы, если можно так назвать тех, кого увидела Искра – переломанные, изуродованные люди-скелеты, с обрывками мумифицированной кожи на телах, с кусками сухожилий и клочками волос под ржавыми шлемами, в землистых сгнивших лохмотьях. Их было так много, что детали едва различались в сумраке; и ближе всех стоял вестник – беззубый рот широко улыбался.

– Такая красивая, – сказал он. – Потрогаем её, дети мои.

И множество рук разом прикоснулись к ней. Острые когти царапали тело, ледяные пальцы проникали в самые интимные места, вызывая омерзение и стыд, мерзкий зловонный запах одурял. А карлик, толкаясь в толпе, тыкал в плечо посохом.

– Вставай, княжна! – каркал он. – Вставай же! Покажи себя! Вот она! Вот она! Трогайте ее!

Постепенно ужас сменился образом миловидного воиградского юноши по имени Войко. Он забрался в повозку и нежно пошлепал по девушку щекам.

– Всю ночевку распугаете, княжна.

Искра еще не совсем проснулась, и ей всё еще было страшно. Повинуясь сиюминутному порыву, она обхватила парня и прижала к себе. Войко растерялся, почувствовав на себе всхлипы девушки.

Наконец Искра пришла в себя и со стыдом обнаружила, что сжимает в объятьях опешившего и смутившегося незнакомого юношу. Она оттолкнула его и резко сказала:

– Всё, иди!

Войко послушно ретировался.

Сон пропал, да и заснуть Искра теперь не решилась бы. Она села на край фургона, свесив ноги. К её облегчению, никто из воинов не стал подтрунивать над Войкой. Воиградцы повели себя разумно и деликатно, заведя разговор на другие темы. Постепенно Искра начала клевать носом. "Нет, только не сон! – тут же со страхом подумала она. – Нет!"

– На вот, выпей. – Мягкий и доверительный голос пожилого дружинника, похожего чем-то на Девятку, вывел её из цепких объятий сна. – Выпей настоечки, княжна.

Искра, глядя ему в глаза, отхлебнула глоток из маленькой фляжки.

– Меня зовут Бальд, – сказал воин.

– Спасибо, Бальд.

– Вот возьми. – Бальд протянул ей тонкую сухую веточку.

– Что это?

– Это чарушник. Защищает от злых чар, от ведьм и прочей нечисти. Спать будешь, никто не побеспокоит. Положи ветку себе под голову и спи спокойно.

– Спасибо.

– Не за что, – ответил Бальд и побрел к своим.

– Бальд!

– Да, княжна?

– А можно… можно мне поспать рядом с вами, на траве? Неподалеку от костра? У меня есть матрац! А то… мне страшно.

– Да, конечно, княжна. Ложись, так будет, верно, лучше. Если тебе так удобней.

Малозаселенные Иссены, полные чудесных вересковых полей, остались позади,и отряд благополучно вступил в Воиградские земли. Иссенский шлях плавно перетек в кринский тракт,хотя река, давшая название дороге, еще не показалась. Всё чаще попадались на пути деревни-веси, а Крин, к которому они вышли после обеда, облепился селами весь, вплоть до горизонта. Однако радости это никому не принесло, венеги же неприятно удивились: чем ближе к столице, тем сильней беднел народ.

Нарядные периферийные избушки, хлебные поля, сказочные пейзажи сменились хмурой рекой; чахлые избы местных крестьян казались мусором, выброшенным на берег. Поля пустовали, кое-где встречались лесные урочища, столь маленькие, что там с трудом мог спрятаться один человек. Большинство деревьев давно уже вырубили – вместо них красноречиво красовались, по меткому выражению Злобы, леса пеньков – огромные территории разоренной земли и поросших непроходимым бурьяном пустошей. И все-таки здешний народ еще как-никак жил: ловил рыбу; ходил по грибы; сажал брюкву, репу, морковь;водил скотину.

Но то, что предстало их взору в пригородном районе, просто ошеломило. Такой удручающей нищеты никто из венегов никогда не встречал, и это несмотря на многовековую вражду с жестокими степняками, не раз ввергавшими их в отчаянное положение.

Сплошная грязь, теснота; лачуги настолько шаткие и убогие, что там и жить-то казалось невозможно. Везде, куда ни кинь взгляд – "голытьба" (где-то, кажется в Смокве, Искра уже слышала это слово); дети, тощие куры и плешивые псы вместе копошились в грязи. Бедняки нахально лезли под копыта; просили еды и хныкали; воиградцы отгоняли их ударами кнута.

Наконец показался и сам Воиград. Он стоял на холме в устье двух рек – Крина и Лесной. От воды, вверх по склону бежали темные массы домов, покуда не упирались в огороженный высоким белым забором великолепный, величественный Кремль. Здания Кремля горделиво вздымали ввысь свои острые грани; они соединялись парящими в воздухе, точно плывущие по ветру паутинки, мостиками.

Искра не поверила своим глазам. Ослепительный блеск царской резиденции так отличался от всего остального, что она прямо спросила об этом Михалко. Воевода сразу нахмурился.

– Не надо, княжна, – непривычно сурово отрезал он. – Вот у великого князя и спросишь.

Пока они ехали по вконец обнищавшим пригородным поселениям, носившим соответствующее название Черная Жижа, Искра все время боялась кого-нибудь придавить. Её соплеменники, поначалу вполне вежливые и осторожные, очень скоро, как и воиградцы, потеряли всякое терпение.

– Да что ж это такое! – ворчал Злоба, расталкивая тупым концом копья нахальную голь. – Лезут ведь, как муравьи! И не понимают, стервецы, по-человечески. Пошли вон! Пошли вон!!!

– Эти люди никому не нужны! – крикнул Михалко Горыне, стараясь перекричать всеобщий гвалт. – Со всех сторон нас окружают враги, явные и неявные – дубичи с запада, равногоры с востока, иссенские вои с юга, а с севера накатывают банды, или как ты там говорил? Орды?

– Да, орды.

– Орды алмарков, тремахов, дубичей и всякого сброда во главе с Военегом. Тем закон не писан – убивают просто ради удовольствия, а хитрец Вонька вертит ими как хотит. А оно и понятно, ведь хундары, хоть и кровожадны, но глупы!

– Так я не понял, – спросил Злоба. – Им что, нет ходу никуда, даже в Иссены? Она ж вроде как под Воиградом?

– Верно мыслишь, богатырь! Гонят голытьбу отовсюду, а иссенские – редкостный скот! Царю жопу лижут, но простой народ гонят кнутом!

– А Мечеслав?

– Сам увидишь! Да что там! Долгая история…

Дорога свернула и вышла на набережную Крина, и здесь венежан ожидало очередное потрясение.

Вся береговая линия необъятного Крина (у Воиграда он наиболее широк), и часть впадающей в него Лесной, была запружена обломками кораблей самых разных мастей – сотнями и сотнями погибших суден. Черные остовы ладей торчали даже с середины реки; из прибрежного песка выглядывали, словно бараньи ребра, полусгнившие борта.

– Вот вам и лес пеньков! – саркастически заметил Злоба. – И тут тоже живут люди! Воистину, более жалкого края, чем это ваше княжество, воевода, не сыщешь!

Это замечание задело за живое многих воиградцев; Стемир стиснул зубы и подался вперед, но Михалко лишь горестно улыбнулся и промолчал.

Дальше были мрачные столичные закоулки, полные питейных заведений, где ошивалось разнообразное отребье; казармы (по большей части пустующие); знаменитые марнийские бани; окруженные крепкими стенами терема бояр; полузаброшенные рынки; площади, где толпился какой-то подозрительный люд; прилепившиеся к стенам Кремля белокаменные жилища зажиточных горожан, многое другое.

И вот наступил долгожданный момент: у кремлевских ворот их ждал сам царь Мечеслав с семьей, боярами, священнослужителями и дружиной.