Глава 3. Видение

Вечер был очень жаркий. В орде царила непривычная тишина. Стихли звенящие детские голоса и раздраженные женские крики; редкие костры догорали; не разносился по становищу столь привычный запах жареной баранины. Гордый бунчук кагана Хайсы обречённо опустил хвосты. Казалось, все чего-то ждали…

В небольшой летней палатке, примостившейся к шатру кагана, все три входа были скатаны вверх. Ашант, отряхнувшись и вытерев пот со лба, вошёл туда и поклонился хозяину – Хайсе – возлегавшему на верблюжьих одеялах и подушках с раздраженным и утомленным видом. Он сонно клевал носом, жирная складка на шее обильно смочилась потом. Хоть палатка и проветривалась, но в ней все равно было душно. Неприятно пахло прогорклым жиром и немытыми телами.

Кроме кагана внутри находилось ещё несколько человек: его сын Барх, брат Мерген, Тумур – темник, Алпак – приближённый Мергена, Соам – ордынский шаман, а также Хончи – редкий гость у адрагов. Шухен по национальности, Хончи был торговцем кожами и лошадьми, путешественником, побывавшим во всех уголках Нижнеземья. Он всегда приносил много сведений о мире, рассказывал о соседних племенах и народах, их сильных и слабых сторонах, и ещё много о чём.

Все пили чай с молоком и разговаривали. Вошедшего они приветствовали сдержанными кивками.

– Присаживайся, Ашант-гай. – Мерген, лощённый, ухоженный, по-хозяйски указал ему на свободное место, сверкнув золотой печаткой.

Хайса похрапывал, пускал слюни, и его голова, казалось, вот-вот упадет в пиалу с чаем. Ашант сел рядом с Соамом; маленький сухой старичок, никак не отреагировал на это, его взгляд устремился в одну точку, словно он пребывал в трансе. Огромный, чернобородый Тумур, похожий чем-то на медведя, сидевший напротив, невозмутимо подвинул к нему чашку, и приветливо улыбнулся, показав беззубый рот – молодой военачальник потерял зубы в сражениях и вследствие болезней.

– Ашант пришёл, брат, – произнес Мерген.

– Хорошо, – буркнул Хайса, раскрыв глаза и вытерев рот рукавом. – Мы хотим послушать ваше мнение, батыры. Начни ты, Тумур. Не пора ли пустить кровь венегам?

– Уверен, что пора, повелитель, – бодро ответил Тумур. – Люди жаждут крови. Скажу честно, многие недовольны. Ропщут. Мы воины, а наши мечи ржавеют в ножнах. Пора, пора выступать.

– Недовольны… – Хайса словно попробовал это слово на вкус. – Давно ли?

– Давно! – крикнул Барх. – Слишком долго вы с Буребом забавлялись с этой женщиной! Всем на посмешище!

– Заткнись, – небрежно бросил Хайса, даже не посмотрев на него.

Барх вперил в отца испепеляющий взгляд. Его тонкие губы слегка затряслись, лицо резко побледнело.

– Скажи ты, Ашант, – ворчливо потребовал каган.

Ашант видел, что клокотавшая в Бархе ярость вот-вот вырвется. Из-за своей несдержанности и чрезвычайно вспыльчивого характера, а также склонности подолгу впадать в хандру, он давно отвратил от себя отца, не терпевшего неповиновение и дерзости, да и просто недолюбливавшего его скрытный и меланхоличный характер.

– Я советую тебе, повелитель… выдвигаться в поход, – осторожно сказал Ашант. – Докажи свою силу, отомсти за Буреба.

– Правильно, Ашант-гай, – расплылся в улыбке Мерген. – Хочу заметить, уважаемый мой брат, что собаки, или лошади, овцы наконец, созданы для того чтобы служить нам, а не вредить. Так ведь? Если не обратить никакого внимания на укус собаки, все другие псы поймут, что мы слабы… И тогда нам конец.

Барх чуть подался вперед, намереваясь вставить слово, но Мерген мягко остановил его, положив руку на плечо.

– Прошу, помолчи, Барх. Не спеши, дай сказать слово в твою поддержку. – Барх судорожным движением сбросил руку дяди с плеча. Мерген сделал вид, что не заметил этого и продолжил: – Посмотри на него, Хайса. Твой сын молод и горяч. Используй это. Пусть он смоет то позорное пятно на своей репутации. Пусть он сам накажет рабов, осмелившихся покусать руку хозяина, и отомстит, как правильно сказал Ашант-гай, за моего младшего племянника. Я добавлю тысячу воинов со своего улуса.

– Не надо, – сказал каган, хмуро взглянув на сына. – Дам свою тысячу. Венеги ослабли, этот шелудивый пес Вятко скоро сдохнет, жаль только, что не от моего меча. А Барх докажет нам какой он умный и храбрый. До сих пор, кроме умения устраивать девичьи истерики, я не замечал за ним никаких талантов. Никакого толку от него…

– Отец, – процедил Барх сквозь зубы. – Знаешь что, отец?

– Закрой рот, недоумок, – презрительно сказал Хайса. – И слушать не хочу тебя. Иди вон отсюда. С глаз моих долой… Век бы тебя не видеть.

– Я рад, что тот мелкий урод – Буреб – умер, – прошипел Барх, попытавшись холодно усмехнуться, что у него плохо получилось – губы дрожали.

– Пошел вон, сукин сын! – заревел Хайса. – Плетки захотелось? Нет ничего проще – я отдам приказ, и тогда ты навсегда, на всю жизнь будешь опозорен! Ты будешь хуже раба, ты будешь презираемым всеми отщепенцем, грязью, подонком, понятно? Тебе понятно?!

Барх ничего не ответив, вышел.

– Вот так он всегда, – шумно глотнув чаю, нарочито небрежно проговорил Хайса, – убегает…

– Поверь мне, брат, – задумчиво произнес Мерген, – он не так прост. Сдаётся мне, из него может выйти толк.

– Да услышит Небесный твои слова! – кивнул Хайса. – В общем, тысяча моя – распорядись Тумур, – по пять сотен с земель Урдуса и Аюна. Пусть разошлют людей во все земли с моим повелением.

– Да будет так, повелитель! – хором согласились с ним присутствующие.

– Великий вождь, – сказал Алпак тихим заискивающим голосом, – послушаем Хончи?

Хайса презрительно посмотрел на Алпака – молодого сгорбленного худого парня с противной кривой ухмылкой на рябом лице.

– Почему ты не утопишь в Каразе эту змею? – раздражённого спросил Мергена Хайса, указав на Алпака, с лица которого, несмотря на оскорбление, так и не сошла подобострастная улыбка.

– Не трогай моих людей, прошу тебя, брат, – ответил Мерген.

Братья посмотрели друг другу в глаза.

– Хорошо, – неожиданно согласился каган. – Не будем. Этот мелкий пёс не стоит того, чтобы из-за него сориться. Но всё-таки, плохими людьми ты себя окружаешь, Мерген, очень плохими. Я ведь вижу, что этот мерзавец – как тебя зовут, негодный?

– Алпак, великий вождь…

– Что этот мерзавец Алпак на редкость мерзкая тварь. Ты на редкость мерзкая тварь, Алпак, и твоя крысиная морда мне совсем не нравится, и я буду очень рад, если ты сегодня же избавишь меня от своего присутствия, утопившись в Каразе…

– Брат мой дорогой…

– Всё-всё, молчу. Но ты всё равно умрешь, Алпак. Запомни это хорошенько.

– Брат…

– Ладно, закрой свой слишком сладкий рот, Мерген, не начинай. Я хорошо знаю всё, что ты мне скажешь. Иди, и этим своим слишком сладким ртом и вертлявым своим язычком полижи промежность какой-нибудь шлюхе – ты этим любишь заниматься. У вередорцев научился… они там все такие. А мы пока послушаем Хончи.

Мерген не дрогнул. Он полулежал в изящной непринуждённой позе на шелковом половичке, накинутом поверх одеял, и небрежно перебирал в руках чётки из разноцветных минералов. Однако Ашант хорошо знал, что он опасен. Очень опасен и наглость кагана никого не обманула – повелитель на самом деле побаивался брата.

– Итак, Хончи, – обратился к купцу Хайса, – два года ты отсутствовал, расскажи нам, что видел, что слышал…

– Моё почтение тебе, великий вождь, долгих лет тебе. – Хончи встал и поклонился. – Моё почтение и вам, уважаемые.

Купец был высок, плечист и кряжист. В чёрных волосах белели частые седые прядки, высокий лоб пересекали глубокие морщины, грустные глаза устало смотрели на окружавших его людей.

– Много чего я повидал… – сев на место, начал он, – но мало что хорошего могу рассказать. Побывал я в большом городе, называемом Двахир, это в дельте реки Караз, по-ихнему Находам. Город наводнён пустынниками, чёрными людьми, пришедшими из песков… из великой пустыни, повелитель.

Хончи замолчал, как будто собираясь с мыслями.

– Слыхал я об этом месте, – важно кивнув, произнес вдруг Соам. – Говорят, богатый город, удивительное место.

– Да, мудрейший, это так. Двахир – красивый город. Ихние ханы живут в огромных каменных домах, высотой до двух сотен локтей! Но не об этом я хотел вам рассказать. Местный народ – деханы – покидают свой родной край и уходят на север, в наши степи и в Вередор.

– Почему? – спросил Хайса.

– Они не в силах остановить великую массу пустынников, пришедших в их земли. Пустынники же говорят, что бегут от Великого Ужаса, который медленно идёт с юга, из сумрачных земель за Великой пустыней.

– Что за ужас? Как он выглядит? – иронично поинтересовался Мерген.

– Трудно сказать точно, – погладив бороду, ответил Хончи. – Большинство описывают его как туман. Он стелется по земле и губит всё живое. Может быть это неправда, но то, что множество народу идет к нам, это точно. По дороге сюда, в десяти днях пути отсюда я столкнулся с громадным караваном людей. Это были шухены, племя с Приозерья – мои соотечественники. Всех их охватил страх. Они говорят, что Ужас уже возвестил о себе в нашем краю, и продолжает возвещать. Люди сходят с ума, когда слышат это.

– Слышат? Он кричит, что скоро будет? – съехидничал в такт своему хозяину Алпак.

– В небе звучит Песнь. Песнь Смерти. Я сам слышал её. Неделю назад.

Услышав это, все замерли. Хайса удивлённо распахнул рот, даже Мерген нахмурился.

– Мы тоже его слышали, – сказал Тумур.

Хончи робко улыбнулся и тихо произнес:

– Скажу вам ещё кое-что, уважаемые. Я не просто так приехал к вам. Я привёз с собой прорицательницу прямо из Двахира. Привёз, позвольте заметить, по её просьбе…


Ранним туманным утром Ашант сидел на краю невысокого утёса, возвышавшегося над рекой, под тонкой ивой, в полутора вёрстах от орды.

Туман стелился по воде, заползал на берег, сизой дымкой окутывал редкие деревья и кустарники, растущие вдоль Крина. Скошенный, каменистый край обрыва хрупко нависал над тёмной мутной рекой, грозя вот-вот обрушиться. Позади, лениво встряхивая головой, гулял на выпасе Эдаар.

После смерти Млады Ашант, откровенно говоря, затосковал, хоть и боялся себе в этом признаться. Орда, в которой он прожил всю свою жизнь, стала как будто чужой. Люди, окружавшие его, вдруг показались ему бессмысленно жестокими и пустыми. Он всё больше отдалялся от родного племени, удаляясь в степь и проводя в одиночестве долгие часы. Здесь Ашант часто вспоминал свою мать, тихую пожилую женщину с голубыми глазами. Он смутно помнил, как она шепотом напевала ему печальные песни. Её голос журчал как ручеёк, он был так не похож на все остальные женские голоса. Может быть потому, что мать не из их племени? В голосе ее звучала тоска, и в то же время сила и достоинство. Ашант пытался вспомнить слова тех колыбельных, но не мог.

Отец Ашанта, Шадлык, привёз её из западного края Шагры, там, где протекает таинственная река Горынь. Он говорил, что она из племени дубичей, лесных жителей, – туда однажды дошли отряды адрагов. Шадлык погиб, когда Ашанту было четыре года. После этого его мать ушла. Ушла ранним утром, и её никто не остановил. Он помнил тот момент, такое же туманное утро. Он сидел на чьих-то коленях, чьи-то костлявые руки, пропахшие кислым молоком и дымом очага, гладили его по голове. Мать – Аблая, так её звали, – сгорбленная, седовласая, медленно удалялась. Ашант не плакал… нет, наверно не плакал, но почти неслышно шептал: "Мама! Мама…".

Почему он так тяжело переживал смерть Млады? Чужой, незнакомой, которую он видел лишь изредка. Но ведь это же не любовь?.. Может быть она – чужеземка – была той тонкой нитью, связывавшей Ашанта с его матерью?

Тут Ашант понял, что позади него кто-то есть. Резко обернувшись, воин увидел худощавую черноглазую девочку лет двенадцати-четырнадцати. Чёрные волосы заплетены в тугую косу, одета в длинное, до пят, темно-синее платье, в руках – букет цветов и трав. Цвет её кожи отличался от цвета кожи кочевников: она была смуглой, с приятным коричневым отливом, в то время как у его сородичей был желтоватый оттенок.

– Ты кто такая? – спросил Ашант.

– Тамара, – просто ответила девочка.

– Откуда ты? Чья?

– Я дочь Найяль. Мы из Даба, с побережья Южного моря.

– Ты приехала с Хончи?

– Да, – подтвердила Тамара и села рядом с воином. – Я тебя знаю. Тебя зовут Ашант.

– Откуда ты меня знаешь?

– Хончи показал мне тебя. Он сказал, что ты великий воин.

– Понятно… А что ты здесь делаешь?

Тамара показала ему букет.

– Собираю травы. У вас здесь много хороших, редких трав. Вот, например, голубоцвет, по-вашему, крысиный корень. В наших краях его трудно достать. Или же ещё медвежье ушко. Но позволь спросить, что ты потерял здесь?

– Какое тебе дело?

Тамара, без опаски, спокойно, пристально посмотрела Ашанту прямо в глаза и сказала:

– Мама… – начала она и запнулась, словно это слово причиняло ей боль, – мама говорит, что от судьбы не уйдёшь. Тебе предначертана иная судьба. С ними… – она махнула рукой в сторону орды, – …тебе не по пути. Я вижу.

– Ты что, и есть прорицательница?

– Нет. Этим словом Хончи назвал мою мать. А я – просто её дочь. Я ухаживаю за ней.

– Ухаживаешь? – переспросил Ашант. – Что это значит? Она больна?

– Мама всё время спит. Изредка, в основном на закате, она просыпается.

– Почему она так много спит?

– Мама живет в другом мире. В том мире, – девочка махнула рукой куда-то сторону, – где нет зла, нет добра. Там только безмятежность и… много света. Её тело здесь лишь проводник с миром… проводник с миром…

– Духов? – перебил Ашант.

– Нет, не совсем. – Тамара на минуту призадумалась, потом продолжила: – Мама сама тебе расскажет. Ведь она приехала именно к тебе. К тебе и к Чёрному Ворону.

– К Барху? – удивился Ашант.

– Да, кажется так, – ответила девочка. – Я пойду? А то мне пора…

– Но…

– Жди назначенного дня. Тогда получишь все ответы.

Тамара уже отошла на несколько шагов, но вдруг вернулась и сказала:

– Чуть не забыла… Она всегда будет с тобой. Она будет оберегать тебя.

– Кто?

Тамара улыбнулась и прошептала воину в ухо:

– Она очень красивая, я сама её видела. Она на тебя не в обиде, Ашант. Ну, пока!

С этими словами странная девочка убежала.

Тамара беспечно шла к той юрте, которую поставил для неё с матерью Хончи. Девочка насвистывала песенку, перебирая душистые травы. Она так увлеклась, что не заметила перед собой человека, на которого совершенно неожиданно наткнулась. Это был шаман Соам, несмотря на жару, облаченный в толстый войлочный халат грязно-желтого цвета, поверх которого была одета накидка с отверстием для головы, сшитая из разноцветных лоскутков; кроме того, к накидке были привязаны разнообразные монетки и медальоны, которые звенели при каждом его движении.

Вспотевшее лицо шамана, с налипшими на лоб редкими жидкими волосами, исказила гримаса злобы.

– Ой! – вскрикнула Тамара, прижимая к груди букетик.

– Пойдём со мной… – прошипел он, судорожно схватил девочку за запястье, и, прихрамывая, потащил её за собой.

– Не надо, я сама пойду с вами, – невозмутимо сказала девочка, но шаман, ударив её по лицу, бросил:

– Закрой рот.

Постоянно что-то бормоча, он привёл её к конической юрте, обложенной рваной тканью и кусками древесной коры, довольно убогой на вид. Жилище шамана окружала изгородь из кривых тополиных жердей. Во дворе росла полузасохшая плакучая верба, по стволу которой уже пополз серый лишайник. На её ветвях красовались пучки сухих трав и кореньев, среди которых Тамара распознала полынь, солодку, шалфей, сон-траву, горицвет, пастушью сумку и даже чёрную белену; и, кроме того, дурман-траву или красный глаз, как её называли колдуны Двахира. Рядом с входом в юрту валялся большой шаманский бубен, туго обтянутый бараньей кожей и треснувший кувшин. У изгороди, прямо на земле, сидел тощий глазастый грязный человек, одетый в просторное пыльное рубище. Большая копна светло-русых волос и такая же борода были густо обсыпаны песком. Он сидел неподвижно, положив голову на голые коленки, и тупо смотрел на девочку.

Соам грубо и нервно втолкнул ее в свой двор и скаля желтые зубы, крикнул ей в лицо:

– Завтра же вы уедете отсюда!

– Вряд ли это возможно…

– Вы мне здесь не нужны, – в отчаянии заламывая свои руки, возопил Соам. – Если вы не уйдёте, то вас забьют камнями!

Тамара осмотрела место, где находилась, и тихо, ровно, ответила:

– Мне жаль вас, Соам. Вы ведь не из здешних мест? Вы – камык.

– Я сейчас удавлю тебя, ведьма! Удавлю! И твою мать – или кто там у тебя? – удавлю!

Но шаман вместо этого схватил палку, лежавшую неподалёку, и замахнулся на девочку. Она инстинктивно защитилась руками, но в её взгляде, по-прежнему не было и тени страха. Шаман промедлил в замешательстве, но всё же, решившись, ударил девочку по спине. Тамара ойкнула, и Соам тотчас же ощутил, как яркая полоса боли обожгла его собственную спину, будто это его ударили только что.

– Ааа! Что это? – Шаман выгнулся и схватился за поясницу. – Колдовство? Это колдовство, проклятая ведьма?! Да? Так, хорошо…

Соам сделал вид что успокоился, отступил на шаг назад, но тут, внезапно, исподтишка, ткнул девочку остриём палки в живот. Сразу после этого он, вместе с Тамарой, согнулся пополам, и, отчаянно хватая воздух ртом, повалился на землю.

Они так и лежали, схватившись за животы, и глядя друг другу в глаза.

– Колдовство… – прохрипел шаман. – Ты… ты умрёшь, ведьма…

Тамара с трудом поднялась, и, вытерев выступившие от острой боли слёзы, сказала:

– Ты никогда не был шаманом, старик. Я знаю, кто ты и как попал сюда. Успокойся, твой секрет я сохраню в тайне.

Девочка отряхнула платье, подобрала с земли букет, и мельком взглянув на раба, так и сидевшего у изгороди, добавила:

– Не будь глупцом, старик.

С этими словами она ушла, оставив шамана, скрежещущего зубами от ярости и собственного бессилия, приходить в себя.


Вездесущая пыль, вечный спутник кочевников, вихрем крутилась вокруг бьющихся в поединке воинов, поднималась, как морская волна, и оседала на хохочущих зрителях, кольцом окруживших соперников. Ашант, сжимая мёртвой хваткой длинный деревянный меч с тупым концом, терпеливо подставлял под сокрушительные удары своего противника щит. Половина ударов, наносимые высоченным грузным молодым воином, проносилась мимо. Ашант, хорошо видевший долгие тяжелые взмахи своего сильно вспотевшего противника, легко от них уворачивался. Он не торопился, сохранял силы, меч опустил. Великан раскраснелся, шумно дышал, рубил сверху вниз – меч врезался в землю; раскручивал оружие по широкой дуге – Ашант изящно, пружинисто отпрыгивал.

Великан злился, ибо он ни разу не попал в цель. Наконец он, зарычав, натужно взмахнул с плеча, Ашант отвел удар щитом в сторону, и молниеносно выкинул свой меч вперед. Противник заметил выпад, и резко, кромкой щита, ударил по клинку, отводя его от себя вбок, но неудачно – меч Ашанта, отлетая, задел руку великана, в которой он сжимал свой меч. От неожиданности великан выронил его и разинул рот, отчего приобрел весьма глупый вид. Ашант воспользовался замешательством противника, и легонько хлопнул его по бедру.

– Есть! – закричали зрители. – Попал!

Великан снял шлем, обнажив рано облысевшую голову, бросил вместе со щитом на землю и зло пнул его ногой, кусая губы и ругаясь. Ашант подошёл к рабу, взял у него кожаный мех с водой и начал жадно пить, проливая капли на грудь.

– Ты что это, Турумтай, меч выронил, а? – ядовито спросил великана Берюк, выйдя из толпы. – Тебе что, яйца помешали? Или на ладонях вскочили волдыри, после того как ты всю ночь терзал своего маленького дружка?

– Замолчи, Берюк, – сказал Тумур. – Не надо.

– А чего это я должен молчать? – закричал старый воин. – Даже вон этот урод держит ложку крепче, чем ты свой меч, Турулла. Может, с ним побьешься? Уверен, он своей ложкой крепко настучит тебя по лысой тупой башке!

С этими словами Берюк подошёл к рабу, державшему в руках мех, и отвесил ему звонкий подзатыльник. Раб затравленно втянул голову в плечи. Турумтай, разъяренно метался из стороны в сторону, и в конце концов, не выдержав издевательств, бросился на Берюка, но его удержали.

– Ещё слово, и ты умрёшь, старый! – закричал он.

– Ну, давай, давай, я жду тебя! – Берюк скалил зубы и громко хохотал.

– Пошли отсюда, Ашант, – сказал Тумур. – Пусть ребята развлекаются.

Ашант, закинув за спину щит, кивнул, и пошёл вслед за ним.

Они шли, плечом к плечу, неспешно разговаривая, когда увидели скачущего к ним Барха. Единственный теперь сын кагана – как всегда торжественно мрачный – подъехал и соскочил с коня.

– Что беспокоит тебя, Барх? – спросил Тумур.

Барх затуманенным взором смотрел, казалось, сквозь них. Сзади, всё громче, раздавались крики и ругань. Конь Барха нетерпеливо переминался с ноги на ногу и мотал головой. Всё тот же раб с бурдюком, неслышный и невидимый, словно тень, стоял в трёх шагах от них.

– Говори, – сказал Тумур. – Мы выслушаем, поможем советом. Скоро твой первый поход…

– Я не знаю, как мне быть… – У Барха был низкий бархатистый голос. Когда он нервничал, его голос дрожал и вибрировал, как пение комуса, сейчас его же слова лились плавно, как осенний ветер.

– Ты о предстоящем походе? – осторожно поинтересовался Тумур.

– Да…

– Две тысячи мало, – взглянув на Ашанта, сказал темник.

– Да, Барх, – подтвердил Ашант, – этого недостаточно.

– Почему, как вы думаете? – скрестив руки на груди, задумчиво спросил Барх.

Тумур, ещё раз взглянув на Ашанта, ответил:

– Скажу честно. Многие говорят, что венеги слабы. Сейчас, значит, подходящий момент для набега на ихние земли… Но, нельзя судить о народе только по умирающему хану. Для большинства венегов Вятко ничего не значит. Они самостоятельный народ, привыкший к нашим набегам. А на своего хана им наплевать. В прошлом году мы двинулись стеной, намереваясь сжечь всё на своём пути. Но, штурмуя первые же крепости, мы потеряли столько людей, что нам пришлось обойти их стороной. К тому же Вятко угрожал тебя убить. Поэтому мы двинулись напрямую к Волчьему Стану, минуя все их укрепления.

Тумур умолк, оглянулся, – раскрасневшийся от ярости Турумтай одной рукой вцепился в ворот злобно ухмыляющегося Берюка, другой пытался ударить его, но ему мешали повисшие на нем воины, – сплюнул и продолжил:

– Эти псы били нас на протяжении всего пути, выскакивая из своих убежищ. Мы потеряли много воинов. Тяжелый был поход.

– Мы спешили, чтобы вытащить тебя, – вставил Ашант.

– Да, – согласился Тумур. – Сам Волчий Стан можно взять легко, ты сам знаешь. Это смогли бы сделать даже наши женщины. Но ты не покоришь всю их землю. Крепости их находятся в труднодоступных местах, в излучинах рек, на островах…

– Я всё это и так понимаю, – резко прервал его Барх. – Подскажи мне, как опытный воин, что делать?

– Основать свой улус, – ответил вместо Тумура Ашант. – Прости меня, друг, но ты не очень уважаем здесь.

Барх побагровел.

– Я не очень уважаем здесь? – зловеще растягивая слова, проговорил он. – Это ты сказал?

– Не злись, – спокойно сказал Ашант. – Твоя злоба, несдержанность, вспыльчивость – корень твоих бед. Вспомни, как ты попал в руки венегов.

– Меня предали!..

– Так говорят слабые духом люди, – все так же невозмутимо сказал Ашант. – Хуже всего, когда человек ищет себе оправдания. С той историей ничего уже не поделаешь, она так и останется такой, какая она есть. Забудь ее и пойди новым путем.

– Если хочешь быть великим ханом, научись терпению, – подхватил Тумур. – Не будь таким, как твой младший брат. Он в свои неполные четырнадцать уже успел далеко прославить себя, да только не на поле боя – сам понимаешь, о чем я. И ты уподобляешься ему. Зачем говорить: "Я рад, что он умер". Нет, так нельзя. Будь выше этого. Подобные слова, или, что еще хуже, поступки, дают повод нашим врагам называть нас животными, чудовищами, у которых нет ничего ценного. Понимаешь? А насчет похода, то тут я согласен с Ашантом – в земле венегов тебе пока делать нечего. Создай свой улус. Собери вокруг себя самых верных своих людей.

– А у меня они есть? – грустно спросил Барх.

– Есть. Мы с Ашантом.

– Вы готовы пойти со мной?

– Готовы, – уверенно ответил ему Ашант.

– Несмотря на мою… славу?

– Каждый из нас скрывает что-то, чем надо стыдиться.

– А как же мой отец? Он будет… очень зол. Ведь мне придётся ослушаться его.

– Годы славы твоего отца уже давно прошли, – положив руку на плечо основательно поникшему парню, сказал Тумур. – А мы – молоды, и пойдём за тобой.

– Не старайся угодить своему отцу, – сказал Ашант. – Он всё равно этого не оценит, как бы ты ни старался. Живи своим умом. Создай себя сам, как когда-то твой отец. Ты сможешь.

Тут раздался вопль. Они обернулись и в последний момент увидели, как кулак Берюка врезался в живот Турумтая. Великан согнулся, вытаращил глаза, щеки его неприятно сотряслись, изо рта вылетели клейкие слюни.

– Тебе еще далеко до меня, шакал! – прорычал Берюк и нанес еще удар, на этот раз прямо в лицо.

Турумтай, как подкошенный, рухнул на землю – толпа с веселым гиканьем отпрянула.

Барх посмотрел на эту сцену с тоской, точно сожалея о том, что он не один из них. Точно он изгой.

– Хорошо, – сказал он. – Я приму ваш совет.

И ускакал.

Тумур и Ашант долго глядели ему вслед.

– Зря мы всё это ему посоветовали, – произнес вдруг Тумур.

– Почему? – поинтересовался Ашант.

– Не знаю… Чужой он, не наш. Не брат он нам, не товарищ.

– А Буреб? Он нам товарищ?

– Как ни странно – да.

– Хорошо, что он умер.

Тумур с удивлением посмотрел на друга. Ашант спокойно выдержал его взгляд и не спеша отправился домой.


В чернеющем небе висела полная бледно-розовая луна, неприветливая, как зимняя степь, и тяжёлая, как старый тур. Дул сухой ветер. Полотняные шалаши бедняков, брезентовые навесы для лошадей громко и напряженно хлопали о деревянные остовы. Ветер подхватывал дым от потушенных дневных костров, и разносил на всю округу. Этот дым, вместе с песком, долетал до трёх мужчин, одиноко сидевших далеко в степи, посреди колышущейся травы. Дым щекотал им ноздри, песок больно хлестал щёки, но они, как ни в чём не бывало, смотрели на дрожащее пламя костра, отблески которого устроили дикую пляску на их лицах.

– Самую дурную ночь выбрала эта проклятая ведьма, да загрызут её демоны, – язвительно сказал Мерген, смахивая песок с головы. – И зачем я только согласился поучаствовать в этом глупом… как та девчонка сказала? Таинстве? Какое мерзкое словечко. Отдаёт чем-то… нехорошим. Вам так не кажется?

Его спутники, Ашант и Барх, ничего не ответили, даже не взглянули на него.

– Что скажете, уважаемые? – спросил Мерген, насмешливо поглядев на них. – Ничего не скажете? Что ж, помолчим. Подождём. Что-нибудь, да и произойдёт…

Снова воцарилась тишина, прерываемая лишь тоскливым завыванием ветра. Все трое, угнувшись, щурили на огонь глаза, и не замечали ничего, что происходило за их спинами.

А там, в темноте, к ним шла Тамара. Её длинное платье раздувалось как парус; на плече висела торба, сплетённая из широкой травы с розоватыми прожилками, похожая на иван-чай. Девочка обхватила руками плечи и нагнула голову навстречу ветру. Она неслышно подошла, встала позади Барха, и не пошевелилась, пока её не заметили.

– Доброй ночи вам, – произнесла она в ответ на вопросительные взгляды.

– В такую добрую ночь даже волки сидят в своих берлогах, – проворчал Мерген.

– Они знают, – загадочно ответила ему девочка. – Где великий хан?

– Хе-хе, не смеши меня, ведьма, – поглаживая бородку, сказал Мерген. – Ты же всё знаешь? Так ответь нам, почему его нет среди нас?

– Знаете что, уважаемый Мерген-хан. – Тамара так и стояла на том же месте, никуда не двигаясь. – Если бы я была ведьмой, то …

– Уже давно сгорела бы, вместе с мамашей, на костре! – захохотав, перебил девочку Мерген, нагло разглядывая её. – А может, тебя разорвала бы четверка коней! Как тебе такое?

– Вот вы и подтвердили мои слова, – как ни в чём не бывало, продолжила Тамара. – Значит я отнюдь не ведьма. Я не могу знать то, что скрыто, ведь так? Так, где же он?

– Он пьян, – не поднимая головы, ответил Барх. – Его не будет. Он сильно пьян.

Тамара нахмурилась, но ничего не сказала.

– Ну что же мы ждём? – не унимался Мерген, – где же твоя мать? Кстати, её ведь до сих пор никто не видел?

– Она скоро придёт, – с этими словами девочка подошла к костру, присела и протянула к нему руки. – Разожгите, пожалуйста, огонь поярче.

Ашант молча развернулся на месте, взял охапку тонких прутьев и подбросил в костёр.

– Да, хорошо, – прошептала Тамара. – Ещё ярче…

Она достала из торбы мешочек, завязанный шелковой тесёмкой, и высыпала содержимое в костёр. Мелкие сухие пахучие травинки, вспыхнули, как звёздочки. Сразу после этого все ощутили горьковатый, специфический запах.

– Что это за дрянь? – кашлянув в кулак, спросил Мерген.

– Это очищающие травы, – не глядя на него, ответила девочка. – Некоторые растут только у нас, в Красной долине.

– Это вроде можжевельника, да? – С лица Мергена не сходила всё та же издевательская улыбка. – От злых духов? Мой шаман Эри, по моему мнению настоящий толган, не то, что некоторые, часто им пользуется.

– Это не можжевельник, у нас он не растёт. Если вам так интересно, то я могу сказать, что здесь смесь из четырёх трав, очень редких. Теперь я прошу вас замолчать. Ждать осталось недолго. Мама уже идет.

Мерген сделал скучающий вид, но через минуту прервал тишину очередным вопросом:

– Хотелось бы знать, почему в такую погоду?

– Ветер благоприятствует общению с миром иных. Он разгоняет кисти тлена.

Тут Ашант увидел их. Две темные фигуры: высокая и худая, рядом приземистая и широкая. Они неторопливо приближались.

Воин почему-то заволновался. Только от чего? Он отчетливо услышал участившееся биение своего сердца. Кто они такие? Тамара стояла, глядя на огонь ничего не выражавшими глазами. Остальные тоже что-то почувствовали. Мерген вдруг замолчал, Барх ещё сильнее сгорбился…

Вновь пришедшие вошли в круг света и все посмотрели на них.

Женщина опиралась о локоть поддерживающего её мужчины, в другой руке она сжимала отполированную до блеска длинную узловатую палку – посох. Одета она была в тёмно-серый балахон, волочившийся по земле, с глубоким капюшоном, накинутым на голову, под которым напрочь скрылось лицо. Мужчина был одет просто: просторная рубаха соломенного цвета, поверх неё кожаный жакет, высокие потрёпанные сапоги. Самое странное заключалось в его облике, вернее его отсутствии. Всё лицо незнакомца – и глаза, и нос, уши, рот – всё было обмотано сплошной чёрной повязкой, открытыми остались только бритая голова и кончик подбородка. Он подвел женщину к костру и, сложив руки на груди, отошел назад.

– Что за чудо такое? – вытаращив глаза, спросил Мерген.

– Это страж, – ответила Тамара.

– Хе, а почему он замотан?

– Так надо.

Женщина, не сказав ни слова, встала рядом с девочкой. Всё её одеяние хорошо скрывало любую деталь тела: даже руки спрятались далеко в рукавах.

– Так это и есть твоя мать? – поинтересовался Мерген. – Может, представишь нас?

– Для начала я попрошу вас всех выпить вот это.

Тамара достала из торбы пиалу и тёмный стеклянный бутыль в чехле из плетеной соломы. Наполнив пиалу, она подала её Ашанту.

– По одному глотку, по кругу, три раза подряд.

Ашант увидел прозрачную зеленоватую жидкость, на вкус она была горькой и слегка вязала рот.

– Всё, – сказала девочка. – Ждите. Сейчас начнётся.

С этими словами она отошла в тень, к незнакомцу, который за всё это время ни разу не пошевелился.


Ветер немного стих. Ашанту показалось, что начало светать. "Не может быть, – подумал он, – как такое возможно? До утра ещё далеко…" Низко висящая луна была такая большая, что хорошо различались все ее пятнышки. Она очистилась от красноватого марева и стала чисто белого, сияющего цвета. Небо почернело, только свинцовый обод вокруг луны выхватывал из тьмы облака.

"Стоп. Ночь? Но только что светало…"

Ашант оглянулся – вокруг никого не оказалось. Ни Мергена, с его кривой ухмылкой на тонких губах, ни Барха. Странно.

Потом глаза воина незаметно, как-то сами, закрылись, и он провалился в зыбкое, мерцающее, дрожащее небытие. И только ветер, швыряющий в лицо песчинки, напоминал об ускользающей реальности.

Перед ним, во мраке, разгорались яркие точки, от которых исходили разноцветные круги. Круги, плавно расширяясь, таяли, точно снег в горячей воде. Потом глаза заслезились, тело потяжелело, в голове послышался какой-то шум. Вроде бы голос… Женский голос.

Мгла, рассеиваясь как мелкая мозаика, медленно, очень медленно обнажала скрытую за ней палитру красок: зеленые оттенки, пронзительный голубой цвет…

Наконец, видение обрело очертания. Ашант увидел залитый солнцем цветочный луг, вокруг которого темнел лес. Прямо перед ним сидела на коленях стройная девушка, одетая в полупрозрачное, воздушное платье, обнажавшее нежную гладкую белую кожу. Черные, с синевой, ниспадающие волосы, игриво прикрывавшие маленькую упругую грудь, обрамляли удивительно красивое лицо. На голове красовалась золотая диадема, с хрустально чистым янтарём в виде капли посередине. У неё были манящие алые губы, и большие мудрые глаза, цвет которых постоянно и незаметно менялся.

Ашант, заворожено глядя на незнакомку, почему-то захотел рассмеяться. И заплакать. Не веря в происходящее с ним, он ощупал своё лицо. Жесткая щетина, сломанный нос. Запылённая, заношенная одежда…

Он всё смотрел на неё, и не знал, что сказать.

– Ну, вот мы и увиделись, Алексей. – Её тихий ласковый голос эхом разнесся по полю.

– Как ты меня назвала?

– Для нас ты Алексей.

– Для кого?

Девушка смущённо улыбнулась.

– Ты знаешь… это трудно объяснить. Я… не человек, и мне трудно облечь то, что я хочу тебе сказать, в форму, понятную для тебя. Надеюсь, ты меня понял? Я – никто. И я – всё.

– Понял. Ты – дух.

Девушка на этот раз открыто засмеялась.

– Да, наверное. Как это я не догадалась…

– Как тебя зовут? Найяль?

– Пусть будет так.

– Может, всё-таки, объяснишь?

– Постараюсь. Мы – всевидящие – бесплотные, как ты сказал, духи. Хотя это не совсем верно… Мы существуем в мыслях людей, в их воображении, в эмоциях. Мы – всевидящие – это тайные кладовые ваших душ. В то же время все мы – это аура нашего мира. Можно сказать, благодаря нам существует жизнь. В какой-то мере.

Найяль умолкла, загадочно, чуть улыбаясь, посматривая на кочевника.

– Продолжай, – сказал он.

– И мы нашли тебя. Для нас это большое счастье. Поверь, мы долго тебя искали. Это очень, очень важно.

– Не понимаю. Зачем я вам? Почему ты меня назвала… как там?

– Алексей.

– Мне не нравится это имя. И… я тебе почему-то не верю.

– Алексей… – мечтательно протянула Найяль. – Так называла тебя твоя мать. Удивлён?

Ашант застыл.

– Да, – сказала девушка, – именно так. Это имя тебе подходит. Ты не волк. Ты – защитник. Алексей.

Ашант молчал, задумавшись.

– Ты слушаешь? – спросила она.

– Да.

– Тогда я продолжу. В каждом человеке, где-то очень глубоко, есть потайная кладовая. В ней скрыта истина. Заглянув туда, можно сразу увидеть цвет души её обладателя. То, что ты видишь сейчас – это цвет твоей души. Ты светлый человек. Таких как ты, нет. В тебе нет зла, Алексей.

– Найяль, не смейся надо мной, – скептически покачал головой Ашант. – У меня добрая душа? Да неужели? Взгляни на меня. Я – убийца. Я – воин, нукер, я всю сознательную жизнь убиваю людей. С чего ты взяла это? Ты заглянула мне в душу? В "потайную кладовую"? Как? И почему я вижу тебя именно такой?

– Не забывай, Алексей, мы не люди. Мы – иные, мы многое видим. Мы многое знаем. Но моя задача не убедить тебя. Главное рассказать тебе о том, что тебя ждёт. Подготовить тебя к событиям, которые должны произойти. Согласна, тебе, и многим другим трудно поверить в то, что ты – добрый человек. Но в нашем понятии добро – это не только поступок, добро – это предназначение, предначертание. Кто-то, где-то, когда-то сказал, что тебе, Алексей, быть защитником. И ты им будешь.

Девушка посмотрела по сторонам, словно хотела убедиться в достоверности окружавшего их пейзажа. Ашант напряженно ждал.

– Ты встретишься с человеком, – продолжила Найяль. – Он станет твоим учителем. Он раскроет тебе глаза. Я знаю, что ты пойдешь за ним.

– Ладно, – устало сказал воин, – не буду спорить…

– Почему ты видишь именно меня? – повторила она его вопрос, и тут Ашант заметил, что девушка зарделась. – Придёт время, и ты всё поймёшь.

– Зачем тебе остальные? Барх, Мерген. Они тоже – добро?

– Мерген нам не нужен. Он просто видит сон. И в то же время, он отвлекает от нас – всевидящихчуждых : силу способную разрушить весь мир. Я не могу тебе подробно обо всём рассказать. Скажу лишь, что чуждые , как и мы, ищут своего человека. Того, кто станет их земным воплощением и будет служить их целям. Ты догадываешься?

– Догадываюсь. – Ашант недоверчиво усмехнулся. – Но Барх всего лишь человек. Мне кажется… мне кажется… хм, не знаю, что и сказать.

– Вот именно, ты его не знаешь. Посмотри, что он видит.

Ашант не понял, что произошло. Он моргнул, а когда открыл глаза, очутился в тёмном помещении, освещённом мучительным, пыльно-розовым светом, пробивавшемся сквозь сети черной паутины, откуда-то сверху. На стенах осыпалась толстая штукатурка, обнажив кладку из бордового кирпича. Пол прочно окутала непроглядная темно-серая муть, в которой то и дело возникало какое-то шевеление. Приглядевшись, воин увидел там множество угрюмых лиц, мечущихся из стороны в сторону, налезающих друг на друга, сливающихся в единое уродливое целое. Их пустые глазницы смотрели в никуда, черные рты что-то многоголосо шептали. От этих зловещих звуков, издаваемых ими, по спине воина поползли мурашки.

– Неужели у него такая чёрная душа? – пробормотал потрясенный Ашант. – Убери меня отсюда, пожалуйста.

Ещё мгновение, и он сидит на своём пеньке, в знакомой степи. Перед ним та женщина, в балахоне. Она откинула капюшон…

И Ашант увидел старика, древнего старика, настолько на вид дряхлого, что с трудом верилось в его реальность. Покрытое пигментными пятнами лицо было едва ли толще бумаги. Большие слезящиеся глаза умно и проницательно смотрели на воина, редкие взлохмаченные брови торчали во все стороны, как копья; лысая, яйцевидная голова поблескивала в свете костра. И ещё, старик был прозрачен, натурально прозрачен. Сквозь него хорошо виднелись грубые швы балахона. За спиной стоял, также бритоголовый, печальный юноша, в знакомом кожаном жакете. Ашант обратил внимание на его глаза – большие, выразительные, искрящиеся, несмотря на несколько удрученный вид, весельем.

– Вот так. – Голос старика еле слышался, он шелестел как степная трава; слова, исходящие из него, казалось, закручивались в спираль и величаво уплывали в неизвестность. – Я сделал всё, что мог. Больше я говорить не могу.

Ашант почувствовал смятение. Он был поражен.

– Кто вы? – запинаясь, спросил он.

– Меня зовут Кабема, – ответил старик. – Я, можно сказать, знаменосец. Если ты понимаешь, о чем я.

– А Найяль?

– Найяль… эх, Найяль. Я ведь даже не знаком с нею. Найяль – мать Тамары, она умерла от чумы, уже давно. Послушай меня, Алексей. Я знаю, что у тебя возникло много вопросов. Если бы я знал на них ответы. Я мог бы постараться, приложить усилие, провести еще один сеанс. Но будущее скрыто, и чуждая сила, Хаос, – рядом. Да и я… Я теряю свою силу, и все эти фокусы очень уж утомляют. Скоро меня не будет. С кем же останется Сандур? – Старик с грустью и нежностью посмотрел на юношу.

– Придёт время, и я найду его, – указав глазами на Ашанта, сказал юноша. – Не беспокойся за меня.

– Но… Тамара говорила, что её мать… – запинаясь, пробормотал Ашант.

– В основном каждый видит то, что хочет видеть его душа, – сказал Кабема. – До Чёрного Ворона иным, то есть всевидящим , достучаться не удалось. Всевидящие увидели только то, что видел ты. И я удивлен. Не может же быть такого, чтобы вместо мечты внутри была бы тьма. Причем, эта тьма – не он сам, понимаешь? Нет, не понимаешь? Ладно, придёт время, и ты всё поймешь. Подумай лучше о себе, о своей мечте. Ведь мы мечтаем, даже если руки наши по локоть в крови. Мечтаем о лучшем. А он, Барх, твой друг, с которым ты рос с детства, он разве ни о чем не мечтает? Скажи мне, Алексей?

– Он жаждет мести.

– Жаждет мести… Хотел бы я с ним поговорить, но… это опасно. Я не должен этого делать, ибо в этом случае вся наша община может… подвергнуться большому риску. Но мы должны идти. Извини меня, Алексей, я не могу больше удерживать тебя здесь. Это опасно…

– Постой! – сказал воин. – Тамара рассказывала мне, что она… она здесь?

– Она прямо за тобой, всё это время.

Ашант развернулся и увидел её – Младу. В том самом светло-зеленом сарафане, в котором он впервые её встретил, в волосы вплетены цветы…

Млада, плача, опустилась на землю.

– Простите меня, – прошептала она. – Я не знала, что так будет. Если бы я смогла предвидеть… я бы испила эту чашу до дна. Как твоя мать, багатур. Я ни за что не убила бы Буреба, я не должна была…

– Не надо, – прервал ее Кабема. – Не надо. Хаос нашел бы его в любом случае. Черный Ворон, сдается мне, предначертан. Итак, прощай, друг мой Алексей. И ещё… – в последний раз взглянув на воина, добавил старик. – Грядут тяжелые времена. И ты, ты должен увидеть суть всего, что будет. Эх… если бы твой хозяин, тот толстяк, пришёл, но… теперь уже ничего не изменишь. Всё, пошли, Сандур.

– Постойте! – крикнул Ашант, вскакивая. – Млада, где Млада? – призрак девушки исчез. – Что она имела в виду? Постойте! Что значит, не должна была?..

Но старик, опираясь о руку юноши, ушёл в ночь.

Ашант словно спал. Бесконечная вереница образов бесследно проплывала мимо него. Но что-то он смог уловить и запомнить. Ему приснилась его мать, поющая ему колыбельную на незнакомом языке, и он смотрел на нее с сильным волнением. Какой-то грязный ребенок, спотыкаясь, брел по разбитой дороге. Разрушенный белокаменный город, овеваемый холодными ветрами. Тёмное подземелье, в нем кто-то есть, он почувствовал на себе его взгляд. Девушка, очень похожая на Найяль. Хайса, пьяный, в своём шатре, и вокруг него вьются серые дымчатые тени. Он разглядел в этих тенях лица. Лица демонов: ледяные стальные глаза, оскалённые кровавые пасти, усеянные рядом острых клыков….

Ашант проснулся от того, что кто-то толкал его за плечо. Он лежал на траве, по-прежнему там, в степи, один, рядом с потухшим костром. Начинало светать.

– Просыпайтесь, Ашант-гай, – робко сказала юная Шайна, одна из прислужниц кагана Хайсы. – Скоро утро. Вы не замёрзли?


Шайна приоткрыла полог, за которым находился он, этот ужасный человек. Все женщины называли его хозяином. Толстый хозяин, обнажённый, с волосатой грудью, лежал на нескольких матрацах; голова и пухлые руки обессилено покоились на многочисленных маленьких подушках. Из-под одной из них, в изголовье, выглядывало серебристое лезвие ханского ятагана. Вокруг валялись чаши, бутылки, кувшины. В ярко освещённой солнцем опочивальне Хайсы нестерпимо, жутко воняло мочой, вином, по?том и ещё неизвестно чем. Сам он, обильно пропотевший, спал. Сон его был тревожен – каган вздрагивал, хрипел, заплёванная рвотой грудь судорожно вздымалась.

– Омойте его, – шептала на ухо Шайне и ещё одной девушке, по имени Марджан, тучная, неповоротливая и злая Айял. – Давайте же, третий день уже всё под себя льёт.

У Шайны душа ушла в пятки. Она безумно боялась кагана. И теперь ей выпала эта сомнительная честь – мыть эту навозную тушу. Вместе с подругой, Шайна, пригнувшись, и стараясь не смотреть на хозяина, на цыпочках подошла к нему. Он приоткрыл поросячьи глазки и посмотрел на неё.

– У-уфф… – выдал он.

Шайна с подругой застыли на месте.

– Идите сюда, – с трудом подняв руку, Хайса поманил их к себе. – Ближе… еще ближе…

– Господин?

– Вина…

Девушки нерешительно переглянулись.

– Вина!!! – заревел Хайса, достал ятаган и взмахнул наотмашь. Марджан успела закрыть лицо ладонями, и клинок полоснул по запястьям, оставив глубокие порезы. Кровь брызнула, попав на ханское брюхо.

– Хорошо, сейчас, – поспешно сказала Шайна, и обхватив подругу за плечи, попятилась вместе с ней назад.

За пологом уже ждала Айял.

– Бери, – бесцеремонно сунув Шайне пузатую, заросшую паутиной бутылку, сказала она. – Иди. Влей ему это пойло прямо в глотку. Пусть подавится.

– Пожалуйста, не надо… – попыталась возразить девушка.

– Не спорь, иди. – После непродолжительной борьбы, Айял с размаху толкнула девушку так, что она, влетев в опочивальню, споткнулась, упав прямо на хозяина.

Каган никак на это не отреагировал. Чувствуя, что её сейчас стошнит, Шайна быстро соскочила с него, забилась в угол, и с опаской взглянула на кагана.

Каган Хайса по-прежнему неподвижно лежал на спине. Глаза его, на мёртвенно-бледном лице, неестественно широко раскрылись. На лбу вздулись вены. Рот тоже был открыт, он переполнился переливавшейся через край комковатой слизистой вонючей массой…

Загрузка...