Трон галактики будет моим! Книга 6

Глава 17 Мертвые не кусаются

Ну, вот так мы и рванули на Гадюку. Бросив на берегу половину экипажа. Я решил, что той сотни палубных, что нашлась на борту к тому моменту, как я ворвался на капитанскую палубу, мне хватит, чтобы разобраться с корабликом Изюмова. Я уже навёл справки, это было судёнышко пятидесяти метров длиной, второй класс по имперской классификации. Их там на «Навуходоносоре» максимум человек сорок, может быть, не больше, и это если прям друг на друге сидеть.

— Изюмов, старый козел, угнал честно выигранный мной корабль! — орал я шагая по причалам к «Кархародону». — В Крысиных играх выигранный! Он его сам против моего корабля поставил! Проиграл и свалил на нём! Меня так ещё ни одна сволочь не кидала!

Все встречные-поперечные с глубочайшим пониманием встречали моё возмущение и были готовы меня морально поддержать в любом объеме предусмотренном в здешних кабаках.

Но мне некогда было заливать горе в обществе чутких собутыльников. Я жаждал мести, немедленной и неотвратимой.

— Ну, ничего, я знаю, куда он подался, я его поймаю и на шампур-то насажу, по самые жабры! — рычал я. — Чтоб ни одна сволочь даже подумать о таком больше не смела! Все на борт! Да плевать, что половины нет на местах, кто не успел, пускай на берегу в носу ковыряет. Утырок! Ублюдок! Все на борт. Отходим через пять минут! И вам не кашлять, многоуважаемый Пацюк Игнатьевич! Привет док! Не соблаговолите ли поднятся на борт, любезные господа? Мы отходим сию минуту.

А за мной шагала Октавия и одобрительно повторяла свою коронную фразу:

— Мозги-и-и-и…

Уже через пять минут после того как я с вохмущенным ликом образово-обиженного в лучших чувствах пирата-психопата бросился в огромное капитанское кресло, старичок «Кархародон», пыхтя маневровыми соплами, раскочегаривая реакторы, поднимался и отходил уже от причальной стенки.

Из палубных старшин на борту практически никого не оказалось, расслаблялись на берегу, и это даже к лучшему, некому оказалось меня остановить.

Славно, вот пусть и дальше прохлаждаются в борделях Большого Кольца. Зато никаких тебе советов и демократий. А я пока быстренько порешаю свое маленькое дельце.

Никто на борту или на причалах и не подозревал об истинных причинах этой погони. Объяснение, всех устраивающее, я уже прокричал для всех, кто желал услышать. Кидалово после победы в Шароклетке, чего тут понимать? Причём в какой Шароклетке — в Золотой! Даром, что она теперь наполовину сгрызена Потёмкиным, всё равно — святыня. Выходит, попрание святости, покушение на основы общественной морали, тут только карать и карать безжалостно. И все сразу понятно, поддержим руками и ногами, у матросов нет вопросов, хотя и полно проблем, но мы их порешаем по ходу к священной цели.

С тем мы и рванули к горизонту событий.

До Гадюки было рукой подать, просто не каждый решился бы подавать руку такой особе. В глаза бросалась, что дама это жизнью побитая, угрюмая и с полным шкафом непогребенных скелетов.

Тёмный Двигатель ради такой малости не было смысла раскочегаривать и тратить ограниченный запас терраформных бомб, они же дефицитные топливные элементы. И «Кархародон» шел на маневровых двигателях, постепенно разгоняясь и используя для ускорения гравитацию Упыря особенно уже заметную на такой короткой дистанции.

Гуль через полдня пропал из виду, потерявшись в рассеянном свете аккреционного диска Упыря, занимавшего здесь полнебосовода. А мы достигли нужной высоты над ним, пока еще относительно безопасной для корабля, если о таких вещах вообще стоит говорить в такой близи от Чёрной Звезды.

Гадюка черной точкой скользила вдоль шапки бешено разогнанного сияющего раскаленного газа, а угнанного у меня корабля нигде не было видно.

— Ну, где он, этот недоносор? — пробормотал я озирая пространство на проекционном экране оптического телескопа.

— В смысле, «Навуходоносор»? — озадаченно уточнил Утырок.

— Ну, ты верно уловил, молодец, — усмехнулся я. — Он самый, недоносок, да.

— Не видно, — отозвался Утырок. — Нет нигде.

— Вот и я о том же, — произнес я. — Пойдем на облет, он должен быть где-то здесь…

— Так вот он, — Утырок показал пальцем. — На той стороне Гадюки был, только на горизонте показался.

«Кархародон» проплывал над Гадюкой практически вплотную, где-то в километре, не больше. Изрытый кратерами черный бок астероида стремительно поворачивался под нами, и там, на стороне, вечно повернутой к Упырю и залитой мертвым светом аккреционного диска и обнаружился похищенный у меня корабль. Вообще, по виду это не корабль был межзвёздный, а всего лишь большой челнок. Может, и прилепили «гейзенберга», но посудина та ещё, очередной франкенштейн в мире кораблей. Он затаился на дне небольшого, но глубокого кратера. На борту явно никого не было, даже бортовые огни погашены.

— Что-то не вижу никого живого, — произнес Ублюдок. — Куда они все подевались-то? Ушли все куда-то?

В этот момент волосы на всем теле у меня зашевелились. Притяжение хищного гиганта здесь сказывалось, перебивая притяжение палубной гравитации. Мы были очень близки к необратимости…

А потом поток внезапных сигналов пробежал по сигнальной системе внутреннего оповещения, усыпав все предупреждающими сигналами.

— Какого дьявола? — проговорил я отрывая руки от управления. — Это ещё что такое? Пацюк Игнатьевич! Выглядит так, словно искусственный интеллект корабля ожил!

— Да там нечему оживать! — возмутился Пацюк Игнатьевич, запуская тесты. — Глубокая и необратимая лоботомия, сколько лет уже прошло!

А в канале связи издалека словно накатывающийся гром зарокотало глубокими басами:

— Бли-и-и-и-же…

— Вот черт, — ошарашенно проговорил Пацюк Игнатьевич. — «Кархародон» голос подал!

— Ближе? — озадаченно повторил я. — Куда уж ближе? Там уже горизонт событий, оттуда уже не вернешься, дорога в один конец, без возврата, падение на миллионы лет…

— Бли-и-и-и-же… — грохочущее повторил призрачный великан в каналах связи мертвого мозга корабля-зомби. А затем все огни, сигналящие о его активности в системе разом угасли, словно свечи задуло порывом ледяного ветра.

— Да как же так, старичок? — пробормотал Пацюк Игнатьевич. — У тебя же мозгов нет… Ты же не должен работать, не то что говорить! Так он и не живой, как и был мертвее мертвого! Хотите, сами тесты прогоните, капитан Кома!

— Я вам верю, Пацюк Игнатьевич, — ответил я.

Потому, что действительно верил.

Иногда такое дерьмо просто случается. И мертвые говорят. В этом Войде слишком много с эпитетом «тёмный». И что с этим делать — непонятно. Обычно на курсах для имперских адмиралов советуют всё такое, непонятное-необъяснимое игнорировать, оно само и рассосется… А Войды — обходить по касательной.

В потом на капитанскую палубу ворвался взмыленный доктор с криком:

— Вы это слышали? Слышали? Что происходит вообще? Что это за рёв?

— Так, спокойно! Отставить панику, — жестко проговорил я, сам стараясь не потерять то самое спокойствие. — Держите себя в руках, доктор! Всякое случается на низкой орбите над чёрной дырой. Это ещё не повод терять самообладание. Так. Мне не нравится эта позиция, между астероидом и Упырем, слишком рискованная. Уходим на ту сторону, в тень Гадюки. Там стабилизируем орбиту над астероидом. И осмотримся.

— Это всё не к добру, — пробормотал Утырок.

За что и получил по затылку от Ублюдка. И я мог это решение только приветствовать.

Минут через двадцать я спрятал «Кархарадона» в тени астероида. Черный неровный шар Гадюки, висел перед нами на сияющем веке, словно зрачок огромного слепого глаза.

Я решился притереть корабль почти вплотную к астероиду и сблизиться еще метров на пятьсот. Следовало ожидать, что масса полукилометрового корабля может с такой дистанции заметно повлиять на стабильность орбиты астероида, но это риск на который я был готов пойти. Мы ненадолго. Как там сказал Солома? Всех дел на пятнадцать минут, зайти да выйти. Именно. Зайти да выйти.

— Отсюда до челнока идти километров пять, — произнес я. — Высадимся с абордажной палубы. Утырок-Ублюдок, за мной. Пацюк Игнатьевич, остаетесь за главного.

— Вас понял, капитан, — отозвался Пацюк Игнатьевич, отсалютовав от высокого лба.

— Доктор, рассчитываю на ваше самообладание, — добавил я.

— Этого больше не повториться, капитан, — угрюмо отозвался доктор. Похоже ему реально было стыдно за себя. Вот и отлично, значит в ближайшие полчаса паниковать постесняется. А там мы уже вернемся.

Ну, я надеюсь.

Сладкая парочка броненосцев, свернувшихся в единый клубок, так и дремала на руках Октавии, неоступно следовавшей за мной вплоть до контейнеров со скафандрами.

Прежде чем влезть в скафандр я выложил Проклятую бутылку из кармана сброшенного пыльника, и поставил на транспортную удерживающую полку. Вот тогда я и заметил, что поверхность жидкости едва заметно вибрирует.

Так вибрирует вязкая жидкость пролитая на поверхность акустического динамика, разбегающиеся кольца с четко выделенными пиками, словно под жидкостью кто-то нечто произносит.

Что?

Я осторожно поднес одностороннюю бутылку к уху и услышал словно издалека, сквозь стену помех непреодолимых как стена мокрого снега, далекий ревущий на грани слышимости как далекий ураган рев:

— Бли-и-и-и-же…

Я сразу отдернул бутылку от уха:

— Твою мать… Я же не напился до чёртиков?

Но разбегающиеся по поверхности жидкости волны улеглись и поверхность темной жидкости разгладилась. Полная неподвижность.

Кажется, это был реальный феномен. Хорошо, что визит чернобурой белочки отменяется, но само по себе реально стремный признак то. Уж признайся сам себе то.

Будь я пацаном пятнадцати лет — я бы дальше не пошел, а рванул бы отсюда подальше и без остановки.

Но я-то уже давно не мальчик. Поэтому я нарядился до конца в абордажный скафандр, поднялся в нем на абордажную палубу и вышел на корпус «Кархародона». Бросил взгляд на сияющую корону черной дыры, поморщился и одним длинным прыжком спустился вниз, на поверхность Гадюки по выброшенному к поверхности десантному фалу.

Поверхность астероида вздрогнула в тот момент, как подошвы скафандра коснулись угольно-черной породы из которого он был сложен. Здоровенный кусок чёрного железа, из такого год для всей Империи иголки можно делать. Чего ему от меня одного так вздрагивать? Не сходи с ума, Саша. Из-за тебя одного эта штука со своей орбиты над Упырем поганым не сойдет.

Я очень на это надеюсь.

Утырок с Ублюдком спустились вслед за мной, парочка в оранжевых скафандрах.

Связь не работала, на всех каналах радиочастотный рев Упыря. А уж какой поток жесткого излучения я сейчас принимаю — вообще подсчету не поддается. Валить отсюда надо, пока детей ещё могу завести.

— За мной, — буркнул я.

Потом понял, что не слышат они меня и махнул им рукой. И пошел к близкому горизонту. Утырок и Ублюдок последовали за мной.

Астероидная походка. Давно я ею не пользовался. Весь прикол в том, что идти надо так, чтобы толчком собственной ноги не выбросить себя за пределы слабенького притяжения камня и успешно не выйти на околоастероидную орбиту. А то неудобно может получиться. Но космодесантников этому учат и я эту ценную науку не забыл.

Уже очень скоро Упырь, чертова черная дыра, взошел практически в зенит. Ощутимо подняв волосы у меня на голове внутри шлема. А вот если теперь на орбиту выйти, неудачно споткнувшись, тебя поймает этот прожорливый невидимый объект и схавает без остатка. Однажды. Через очень много лет. И никто тебя не спасет. Даже думать об этом не станет. И не пристрелит. Корабельный болт, летящий со скоростью света тебя даже не догонит, если провалишься в ненасытную гравитационную глотку Упыря. И будешь там мучиться вечно, перевариваясь в собственном скафандре, как курица гриль в пиковоловновом диапазоне его джетов.

«Навуходоносор», наконец-то я его увидел. И не мог не заметить толстенного слоя пыли, покрывающей все его поверхности, ушедшие до половины в грунт опоры. Неудачно сели, аж пыль пошла?

Вокруг лежат груды какого-то мусора, словно после спонтанного рок-фестиваля

Так, а это у нас что посреди площадки?

Вот дерьмо…

Это оказалось стрелой выложенной на грунте из старых изношенных скафандров. Штук двадцать их там было. Дырявые, изношенные с пробоинами в шлемах, без перчаток. Стрела указывала на челнок.

Так. Это явно намек. Понять бы еще на что…

Утырок склонился над одним из скафандров и тут же отскочил от него, махая руками, привлекая наше внимание.

Ладно привлек. Что тут у тебя?

Там у него, точнее внутри древних изношенных скафандров оказались останки людей. Изъеденные излучением Упыря осыпающиеся кости.

Два десятка человек легли в этот замечательный указатель. Примерно столько на борту и было, когда они улетали сюда. Когда они только так облезть тут успели? И чего это вдруг они все концы отдали за то короткое время, что я их не видел? Успели передраться из-за отсутствующего сокровища и положили друг друга в дружеской междоусобной перестрелке?

Ох не к добру это все. Ох не к добру.

Тронув рукоятку моего позолоченного балстера на бедре скафандра, я направился вдоль указателя к входу в челнок. Кормовой трап был спущен и занесен песком и камнями с поверхности астероида.

Такое ощущение, что здесь тыщу лет никто не ходил.

Или две тыщи.

Сваливай Саша. Сваливай отсюда. Как друга тебя прошу. Не губи.

Я ступил на трап и пошел по нему внутрь челнока, оставив Утырка с Ублюдком снаружи на фоне угрюмо сияющего в тьме Упыря. Три удивительных астрономических явления на букву У…

Мне здесь нужны только мозги Октавии и больше ничего. Хватаю их и сваливаю нахрен отсюда. И никогда уже не вернусь. Насмотрелся я на стремные места, в своей жизни, но это прям топ хит-парада.

В челноке было темно. Я оставлял четкие следы на полу, покрытом толстым слоем вековой пыли.

Я добрался на нос, ожидая в любое мгновение неведомо чего. Там было тихо и безжизненно. Я пощелкал пальцами над тактильным интерпретатором перед пилотским креслом. Никакой реакции системы. Полное обесточивание. Причем уже очень давно. Даже свинец в реакторе похоже уже остыл. Это когда они так простыть успели? Это дар, не иначе. Все к чему они прикасаются превращается в дерьмо… Челноку теперь конец, разве только реактор менять, но лучше я это все тут брошу и смоюсь отсюда.

Потом только я понял, что в кресле некто сидит. Некто давно мертвый, как компоненты той стрелки, что показывает прямо на это кресло.

Так. И кто же это у нас такой задумчивый сидит в этом кресле?

Судя по длинным космам седых волос на голом черепе внутри шлема, и остаткам корундового кристалла в одной из глазниц, это был сам Изюмов самолично.

— Ну что, недалеко ты убежал, — пробормотал я.

Пожалуй, справедливость восторжествовала как-то чересчур скоропостижно, ну да я не переборчив, и возникать по этому поводу не стану. Помер и помер.

А потом на его коленях между опавших пальцев перчаток скафандра я увидел то, за чем так долго гнался, что так долго искал.

Мозги Октавии. Великолепный многогранный сияющий кристалл размером в два кулака. Ровно такой, как я о нем думал. Сияющий, великолепный, искупающий все, что мне пришлось тут перетерпеть.

— Так вот ты где, — произнес я с невероятным облегчением, протягивая руки к кристаллу. — Как долго я тебя искал. Иди к папочке.

Мне не сразу удалось вынуть кристалл из цепких пальцев мертвеца, но я это все-таки сделал.

— Спасибо, что поддержал, — пробормотал я, поднимая кристал. — Но теперь я его пожалуй заберу. Ты же не обидишься?

Чистая вежливость, вовсе не обязательная с моей стороны. Чего мне сделает давно мертвый пират? Мертвые, как известно, не потеют. И не кусаются.

Нда. Давненько я так не ошибался.

Я взял кристалл из мертвых рук и поднял его. Щелчка я не услышал, но я его почувствовал, по тому, как кристалл дернулся у меня в руках. А уже потом я увидел длинную проволоку тянущуюся от кристалла к стандартному контейнеру со знакомой до тоски маркировкой флотского имперского арсенала под ногами у мертвеца.

— Вот дерьмо, — расстроено успел произнести я, прежде, чем взрыв ста кило отборной армейской взрывчатки разнес меня в клочья.