Триста пятидесятый год – перезагрузка

Глава 14. 15 марта 350 года от Р.Х. Земля, остров Хонсю, государство Ямато, город Мива

От приобретения навыка резьбы по дереву отвертеться не удалось. Провертел дырки в чуть подгнившей доске сперва мультитулом, а затем с подачи Чика – раскаленным на углях медным шилом. Последнее оказалось и быстрее, и аккуратнее. Мультитулом под конец я только подправил угол рабочей кромки.

Но настоящая работа началась только тогда, когда я начал пытаться привязать доску-разравнивалку к подозрительно фыркающей животине. Ибо из конца двадцать первого века я принёс всякие навыки, но навыка работы с веревками не было. Ладно, заодно получил навыки вязания узлов. И с соломенным канатом, и с веревками, сплетенными из волокон вездесущей конопли. Да, вся ткань здесь – конопляная. Или, другими словами – марихуанная, что я опознал по характерной лапчатой форме засохшего листика, предъявленного Ижихой. И при этом никто не подозревает, что носит на себе фактически наркотик. Как я понял из объяснений моей "помощницы", выращивание конопли на волокно – это хорошо налаженный сезонный приработок летом-осенью. Делянки с коноплёй разбиваются высоко в горах, поблизости от мелких речек. Потому что холодный воздух требуется для выращивания, а текучая вода – для отделения волокон конопли от мякоти.

Доску удалось привязать на безопасном удалении от коровьей задницы с терпимыми инцидентами. Обошлось всего парой ляганий. И первая же проба показала, что идея автоматической стабилизации посредством Архимедовой силы никуда не годится. Доска оказалась просто недостаточно стабильной по вертикали.

То есть сделал я плавучую ровнялку для залитой водой грязи, и забыл про подводные камни. В самом что ни на есть прямом смысле. Каждый задрипанный булыжник приподнимал доску. И увеличить стабильнось никак не получалось. То есть были бы у меня гвозди – раз плюнуть. Прибил бы на уровне поверхности воды пару досок-поплавков. Так вот, гвоздей нет. В принципе. А были бы – предприимчивые жители Амато тут же переделали бы их в наконечники для стрел. Я, конечно, пытался присоединить поплавки с пазами и веревками. Сизифов труд, если честно. От периодической боковой нагрузки, крепления поплавков разбалтываются за считанные минуты. И весь эффект стабилизации пропадает.

Так что пришлось мне вводить ручной стабилизатор. В прямом смысле ручной. Кривой сук, который двумя концами втыкается в рабочую доску. А на середину – нажимает руками Чик. Или не нажимает, это уже зависит от наличия так попортивших мне кровь подводных камней. Нагрузка на "ручку" при этом идет почти перпендикулярно плоскости доски, так что крепления (попросту две конические дырки) разбалтываются много медленнее. А если и разболтаются – проблемма решается парой ударов подходящего булыжника.

Жалко только, что длительных испытаний не получилось. Ибо посевная уже приближалась к финалу в веселенькой зеленой расцветке. Нет, что-то мистическое с зеленым цветом всё-таки связано. Тьфу, уже сам начал думать, как шаман! Иголь, запомни. Шаманизм – это временно.

Кстати, о цветах. Я обратил внимание. Среди белых конопляных одеяний, временами мелькают синие пятна. Очень походящие на индиговую окраску классических джинсов. Та же самая фактура слегка неравномерной окраски. Более светлые пятна там, куда попадает солнце. А конопляные пояса – голубые вообще в одном случае из четырёх. В основном голубые веревки на талии носят местные "модницы". Не шаманы, нет. Простые крестьянки. Цвет местного духовенства – красный. Причём именно тот оттенок красного, что вызывает ассоциацию со словом "киноварь". То бишь сульфид ртути. Вот и нашлась ещё одна причина не слишком прилипать к местному шаманству. Вроде бы, в эту эпоху от отравления ртутью даже императоры Китая умирали. А не китайская ли это красная красочка? Змеелюди равняются китайцам? Или какому-то народу поближе? Надо разбираться.

Я проснулся от запаха дыма. И это ни дымовой хвост от коммунальной печки, и даже не чад от топящегося по-черному очага. Удушающий, черный угар. Вбитые тренировками в подкорку рефлексы взяли верх над ещё наполовину спящим рассудком. Пожар на борту. Остановить дыхание. Надеть кислородную маску. Если нет маски – покинуть помещение. Покинуть! Немедленно!

Я пробил полуметровый слой подгнившей соломы не хуже, чем вольфрамовый шар-пенетратор. Что-то обожгло спину, и мое тело почти автоматически плюхнулось в грязь, перекатилось, чтобы смыть горящее топливо. Грязь? Я начал осознавать реальность. Я на Земле. На дворе – триста пятидесятый год от Рождества Христова. Хотя это знаю только я. Система счета "новой эры" будет введена только через почти два века.

Так что разлитого топлива можно не опасаться. Даже греческий огонь изобретут только через три века. Тогда что всё это значит?

Вокруг заметно посветлело, и я осторожно приподнял голову над краем оросительной канавы, куда я свалился. Голова закружилась, и я поставил себе диагноз. Отравление угарым газом, лёгкий уровень.

Кое-как восстановленная хижина, где я обитал вместе с Чиком, Ижихи и десятком больных, пылала. А на фоне огня виднелись три… нет, четыре человеческих силуэта. Один – с догорающей хвойной "лапой" в руке. И в этот момент из огня донесся дикий вопль. Затем – другим голосом, визг. А через пару секунд голоса слились в безумную какофонию. Я собрал все силы, выкарабкиваясь из канавы. Помочь, там же почти все лежачие! Сами не убегут.

За плечо резко дернуло, на на жадно хватающий воздух рот легла чья-то ладонь. А в левое ухо зачастил взволнованный шепот Чика.

– Тихо, придурок! Не высовывайся! У них копья!

Я сопротивлялся. Достаточно долго, чтобы увидеть, как из-под горящей крыши выползает что-то корчащееся с дико кричащее. Черный силуэт на фоне пламени взмахнул рукой, и крик оборвался.

Только тогда я поддался тянущему меня Чику. И начал продвигаться на четвереньках по канаве, по грудь в воде. Голова всё ещё кружилась. Поворот, ещё поворот. Когда я начал ориентироваться в пространстве, моё положение относительно горящего дома было уже не понять.

– Теперь поверху! – Чик выскочил по обвалившейся стенке, и подал мне руку. – Скорее!

А парень-то ориентируется в происходящем много лучше меня. Короткая перебежка, снова прыжок в канал, на этот раз пошире и поглубже. Позади вой и вопли стихли, и вместо этого зазвучали деловые, спокойные голоса. Нет, один раз они сменились предсмертным, захлебывающимся кровью воплем.

– Что случилось? – Я попытался задать вопрос своему проводнику. Но тот только злобно шикнул. Должно быть, это значило "береги дыхание", или даже "двигайся быстрее, мы ещё в опасности". Шикнул, и ладно. Придётся бежать.

В заслонку размером с хорошую дверь Чик почти что влетел лбом. Резко затормозил, так что я уткнулся ему в спину. Затем шепотом выругался, и опять начал карабкаться по склону. А я чем хуже?

Взобрался наверх вместе с Чиком, и побежал. Через заливной луг, затем – через засохшие заросли вьюнков, наконец сполз по крутой осыпи больше двух метров. Ноги обожгло ледяной водой, а через тридцать секунд, немного отдышавшись, я начал догадываться, что задумал мой проводник.

– Всё по плану. – Чик заговорил сам. – Продержались почти три недели, я успел наворовать в запас. На две меры риса добра набрал. Теперь у нас будет веселая жизнь!

У меня в мозгах начала брезжить совершенно чудовищная догадка, заставив замереть на ходу.

– Чик. Ты не хочешь ли сказать, что этот поджог – не нападение врагов? Что это возмездие за твои художества?

– Хотел бы я столько награбить. – Чик отозвался совершенно флегматично. – Нет, эту херню с поджогом ты сам нашаманил.

– Не понял? Как я? – Не будь мы по колени в воде, сел бы от неожиданности.

– Ну, не напрямую. Не следовало тебе так явно оттирать от власти ту бешеную сучку. Невооруженным взглядом было видно, как она бесится.

– Бешеная сучка? Ижихи? – Очередной культурный шок рухнул мне на голову.

– Она самая. – В темноте было плохо видно, но я вообразил кивок Чика. – Мы почти добрались. Плот вон под тем деревом.

Теперь по крайней мере понятно, как Чик собирается вывозить наворованное добро. А мне совсем не хочется его останавливать. Ибо альтернатива – это встреча с шаманкой, не гнушающейся сжечь прото-больницу вместе со всеми пациентами. Всё ради власти. Похоже, ругательные эпитеты в исполнении Чика были ещё достаточно мягкими. Хотя… если здесь такие бешеные сучки, то кто в роли кровавых маньяков?

Ночью, пока мы лавировали шестами мимо островков, через перекаты, перемежающиеся зарослями кустарника, пока ещё по-зимнему голого, я усиленно размышлял. Поразмышлял, и плюнул на всю осторожность. Если не спросить Чика напрямую, то кого мне спрашивать?

– Почему Ижихи пошла на предательство, а ты остался со мной?

– Удобный ты парень, вот почему. – Чик не помедлил с ответом ни на секунду. – Солидный на вид, а по сути – с сумасшедшинкой.

– Уу? – Я поощрительно помычал, уворачиваясь от возникшего из темноты куста.

– С тобой проще обделывать воровские делишки. Был бы я в одиночку – даже придурки из Амато сложили бы колосок к колоску. А так – смотрят на нас, и видят странную компанию. Но не воровскую команду.

Я поразмыслил, как меня Чик использовал "в тёмную". А затем припомнил, с какой готовностьтью здешние крестьяне хватаются что за копьё, что за камни. И мысленно пожал плечами. Вор украл горстку мусора у сборища убийц. Да бог с ним. Систему надо менять. Точнее, создавать с нуля. Ведь я даже не могу сказать, что действия Чика или крестьян противозаконны. Потому что свода законов на тысячу километров вокруг – нет и не предвидится ещё лет триста. Вместо законов – обычаи, которые в каждой деревне свои. Что аборигены и Хаято, и Амато и рационализируют популярной присказкой "везде свои духи".

– Чик, давай без тайн. И… – Мне в голову пришла замечательная идея. – Ты сможешь украсть что-нибудь для моих проектов? Я действительно хочу поменять местную жизнь к лучшему!

– Уже. – И мой компаньон замолк.

– Что уже? Согласен красть?

– Нет, уже украл. Тебе же нужны инструменты, верно? Я стащил аж четыре ремесленных набора, пользуйся.

– С..спасибо. – С трудом выдавил я положенные слова. Повезло же связаться с Робин Гудом местного розлива. И это хорошо! Робин Гуд и Маленький Джон по-аматосски… Это будет Вороватый Чик и Сумасшедший Иголь.

Пришлось приложить большие усилия, чтобы подавить истерический смех. Как следствие потери чувства обстановки – плот немедленно столкнулся то ли с корягой, то ли с камнем. И я проверил на своём опыте, насколько холодна вода Хасегавы в марте. Если быть пофигистом – то хорошо, что было мелко, и с головой нырять не пришлось. А если деградировать до оптимиста – то хорошо, что заодно и помылся от канавной грязи.

До наступления серенького, промозглого утра, я сотню раз пожалел, что не утонул. Дрожь подбородка отбивала разудалый ритм, причем временами он становился синхронным с клацаньем зубов Чика, и у меня возникало невыносимое желание спихнуть компаньона с плотика. Останавливало меня большей частью опасение, что наша менее чем трехметровая база может банально перевернуться. Так что предложение рассмотреть награбленное, вполне возможно, спасло варвару жизнь.

Мы условно пристали к берегу Хасегавы. Нет, уже Аматогавы. Как Чик пояснил, ночью мы проплыли мимо устья северного притока по имени Сахогава, и название нашей реки поменялось. Чик привязал веревку, завязанную на центральном бревне, к ветви торчащего из воды дерева, так по местному и называемого. Водяным деревом, или "мидзуки". Широкие, гладкие листья, уже действующего мне на нервы светло-зеленого цвета, светло-серая кора, и гроздья сморщенных черных плодов размеров с горошину. Плоды на вид были на редкость отвратные. Я уж прицелился было их пожевать, но поймал насмешливый взгляд Чика, и осадил себя. Наверное, опять "не совсем ядовитая" дрянь.

Энтузиазма гора барахла не вызвала. Три деревянные тяпки разной степени раздолбанности, коническое медное шило, что вообще-то предназначено для протыкания шкур, разномастные веревочные мотки. Стоп, один маленький клубок – сине-фиолетовой масти, насколько могу рассмотреть в рассветной хмари. Это уже не мусор, а скорее товар. Каменный нож с резной деревянной рукояткой. Два коричневых горшка, один – треснувший. Обрезки ткани, и, как ни странно, ниточка шаманского ожерелья. Того самого, с клыками. Вместе с инструментами, лежали солидные связки корней. И уже хорошо знакомые корни лопуха, и что-то измазанное в земле и неопределенно-деревянистое. Похоже, Чик тащил всё, что плохо лежит, не задумываясь о ценности. Как тупая сорока.

– Это на чай. – пояснил Чик.

Интересненько. Я-то думал, что чай делают из сушеных листьев. При чем здесь корни?

Впрочем, чего это я раскритиковался? Я-то не притащил вообще ничего. Остался в рубахе и при двух почти бесполезных артефактах, как и раньше.

Успокаивая себя таким нехитрым способом, закопался в кучу поглубже. И таки нашёл. Завернутые в кусок мешковины, обнаружились более ценные предметы. По местным меркам, конечно.

Литые бронзовые ножи. Один с десятисантиметровым лезвием, а второй, с двухсторонней заточкой – около восемнадцати сантиметров. Почти что кинжал. Аж шесть браслетов, собранных из шнурков и полудрагоценных камней, с редкими серебряными бусинами. А под ножами с браслетами лежало вообще сокровище. Чугунная, судя по глубоким язвам коррозии, пластинка. Примерно пять миллиметров толщиной, и около тридцати сантиметров в диаметре. Чик отметил мой интерес, и прокомментировал:

– Железо из Идзумо. Не знаю, кто и как его добыл, но вещь редкая до изумления. Одну эту пластину можно загнать за почти меру риса, как только доберемся до города Сакай.

– Сакай? Это вниз по реке?

– Угу.

А моё мнение об умственных способностях Чика начало улучшаться. Он не просто мается клептоманией, а целенаправленно движется, ведомый запахом больших денег. Или, в перекладе на реалии Амато – идёт на запах тяжелых горшков с рисом. Нет, надо что-то со здешней экономикой сотворить нехорошее. Или будущие японцы доиграются до мельничных жерновов вместо монет. Или это было в Океании?

Но самую большую ценность я почти пропустил. Рассмотрел всё содержимое мешка, подивился количеству дырок в ткани. И тут до меня дошло. Это же одежда! Абсолютно чистая, сухая одежда! Наверное, в это утро я поставил свой собственный рекорд скорости переодевания. Прямо на качающемся плоту. И эффект того стоил!