Триста пятидесятый год – перезагрузка

Глава 9. 18 февраля 350 года от Р.Х. Земля, остров Хонсю, государство Ямато, долина Хасегавы

Сначала я не придал значения инциденту с болезнью. Простуд в деревне я до этого не видел. Так что воспринял произошедшее как мелкое неудобство. А вот Ади со священником всполошились. Причем священник наскоро распрощался и утёк по снежной слякоти, даже не посмотрев больную.

Сада мучилась кашлем пять дней, а затем с утра – у неё отнялись ноги. К полудню, она начала задыхаться. А я ничего не мог поделать. Даже если бы я сумел найти скафандр в изменившемся до неузнаваемости под снегом лесу – в легкой инженерной модели нет полноценной аптечки. Только несколько ампул, ни одна из которых не поможет от инфекции. От прижиганий Ади и то больше толку.

Так что вечером мне пришлось рыть могилу. Йорита подсказал, откуда приволочь подходящий плоский камень, чтобы перекрыть проём над головой покойной. Такой вот бюджетный склеп на опушке леса. Ади выполнила ритуал, состоящий во втыкании бронзового ножика в землю по хитрой схеме. Вроде бы, это должно символизировать убиение злобных духов, собирающихся полакомиться новоприбывшей.

А затем шаманка закашлялась, и я понял, бросив быстрый взгляд на собравшихся, что бежать надо прямо сейчас, бросив даже тяпку-мотыгу. Пока меня не истыкали копьями или не похоронили заживо по милым местным обычаям. Эпидемия.[3] И скорее всего, источник заразы – именно я.

Быстрая реакция, отточенная годами выживания в Северном Альянсе, спасла мне жизнь. Пока мужчины переглядывались и чесали куцые бороды, я уже сиганул через поваленное дерево, и запетлял в лесу, хаотически меняя курс в пределах генерального сектора, и стараясь ступать по проталинам. Чтобы оставлять меньше следов.

Крики, сперва недоумевающие, а затем азартные, постепенно удалились. Что естественно. Полностью скрыть свои следы у меня не получилось бы при всём желании, но в старом лесу со слабым подлеском, у лидера есть преимущество в скорости. Ибо скорость в данном случае ограничивается не физической силой, как в плотных джунглях. И не выносливостью, как при беге на равнинах. А скорее скоростью нахождения маршрута. При беге в дремучем лесу, главная нагрузка ложится на глаза и мозг. А поскольку преследователи вынуждены отвлекаться на нахождение следов, их скорость вынужденно падает.

Есть, конечно, у бегства через аматосский смешанный лес и свои тонкости. К примеру, не рекомендуется убегать вверх по склону. С падением скорости идет сдвиг лимитирующей нагрузки с восприятия в сторону выносливости. Также следует избегать проламывания через кусты. Ибо преследователям будет гораздо легче идти через уже проломанную дорожку. Наконец, никогда не убегайте через лес по прямой! Потери темпа на поворотах всегда будут выше у преследователей, потому что им ещё надо думать, куда поворачивать. А если кто из преследователей попытается срезать путь мимо зигзагов беглеца – при отсутствии визуального контакта такого идиота можно сразу вычеркивать из списка участников погони. Следует добавить – не стоит идти вдоль линейных объектов. Имеется большой риск нарваться на засаду от местных знатоков местности. Поваленные бревна – перелезай, с косогоров сигай, из речных русел, оврагов – выбирайся, с хребтов слезай.

Чтобы пройти примерно шесть километров генеральным курсом на юго-запад, мне потребовалось около пяти часов. По крайней мере, когда я продрался через плотную полосу карликового бамбука, а лес вдруг кончился, уже почти стемнело. Впереди – уже знакомые поля с остатками соломы женмая и уже знакомыми тропинками на гребнях. Выходить на открытое место было боязно, но оставаться на опушке – ещё страшнее.

Я заковылял вперед, стараясь выбирать самые узкие, неочевидные дорожки. В темноте и быстро густеющем тумане журчала вода. Это значит, что сезон орошения уже начался, и местные крестьяне выдернули заслонку. Кстати, в этой, намного более широкой долине, большая часть снега уже растаяла.

На засаду (или скорее, на заставу засадного типа) я нарвался совершенно неожиданно. Секунду назад облачная, безлунная ночь скрывала всё вокруг, кроме тропинки под ногами. А в следующее мгновение меня ослепил луч фонаря. Одновременно, к середине спины прижалось что-то холодное. И заметно острое. Я замер, боясь лишний раз пошевелиться.

– Беженец? Мор? – донёсся голос откуда-то из-за фонаря.

– Да. Мор. – через силу выдавил я. Ай да божий человек Какота-да. Успел-таки нагадить.

– Подними рубашку. До шеи. Живо!

Я остолбенел, пытаясь осознать вопрос. И лезвие, прижатое со спины, исчезло.

– Тупой землеед. – донесся хриплый голос сзади. – Стой смирно!

Мои руки оказались разведены в стороны, а рубашку завернули на голову. Поле зрения резко сузилось.

Фонарь приблизился, и я смог рассмотреть его в подробностях. Керамический квадратный корпус, с плотно пригнанной деревянной крышкой в пазах спереди. Крышка сейчас поднята. Внутри плавает в лужице жидкости горящий фитиль на деревянном поплавке. Сверху – медное или бронзовое кольцо, которое держит… рука в чем-то вроде чешуйчатой куртки.

А затем фонарь описал вокруг меня круг, задержавшись перед подмышками и в районе гениталий. В животе тоскливо заныло.

– Царапины. – выдал вердикт владелец фонаря. – Укусов с коростой нет, красной сыпи тоже. Всё, можешь катиться в карантинный дом. По этой дорожке прямо, не заблудишься.

Повезло! Дико повезло! Я строил всякие теории, почему Какота-да явился в деревню в середине зимы, а он… что за хитрый жук! Тут в полном разгаре чуть ли не эпидемия чумы, а он и словом не обмолвился.

Есть шанс, что та простуда, которую от меня подхватила Сада, не распространится со всеми карантинами. А мне надо быть предельно осторожным. Моё тело – хранитель спящих, интегрированных в геном вирусов сотен видов. И стоит мне только серьезно переохладиться, как в день закладки печи – вирусы могут активизироваться. У меня самого есть иммунитет, а вот с местными – как повезёт.

У меня возникла мысль сбежать по пути. Но вспомнив, как был взят в оборот местными рыцарями меча и шприца, решил, что риск не стоит возможностей. И мне всё равно надо легализовываться. Я что для этого подойдет лучше, чем лагерь беженцев? Местная одежда у меня есть, разговаривать на бытовом уровне научился. Сойду на переселенца из соседней страны. Из тех же племен Хаято. Как варвару, мне может сойти с рук незнание основ жизни Амато. Решено. Пришелец и раб по имени Дурак умер. Да здравствует варвар Иголь.

Карантинный дом оказался капитальной постройкой, если сравнивать с хижинами деревни Ками-Хасегава. У него даже были стены, сантиметров восемьдесят в высоту. А над стенами – поднимались четыре столба, слабо подсвеченные уже знакомым светом масляного фонаря. И только на высоте в пару метров начиналась соломенная крыша, плавно сливающаяся с ночным небом.

Когда я приблизился на десяток шагов, мне в нос шибанул такой запах экскрементов, что я сбился с шага. Такого не было даже в отхожем месте деревни Ками-Хасегава. Здесь что, под себя срут?

– Иди внутрь. – властный голос из темноты. – Завтра день ждешь, а послезавтра иди куда хочешь… грязеед.

С одной стороны, сутки с хвостиком в карантине – плевое дело. Но организация здесь какая-то шабашная. У меня даже не спросили имени, не записали данных… Стоп. За месяцы здесь я не видел ни одной надписи! Даже пиктографической. Неужели в Амато всё ещё эпоха до изобретения письменности?

Вместо двери, одна из коротких стен просто отсутствовала. Прямо анекдот про тюрьму для американских индейцев, только тюремщики совсем не смешные. Они даже ни разу не показались на свет. Или такие страшные, или… они не видят нужды налаживать контакты с обреченными. Здесь карантинный дом, или скорее лагерь смерти?

Сегодняшний переход по лесам и горам меня не на шутку вымотал. Я растолкал плечами двух местных доходяг. Присел на пол, опершись спиной о вертикально стоящие обрезки бревен стены. Я только вздремну. Это небезопасно…

Проснулся я от резкой боли в левой руке. Инстиктивно отдернулся, сгруппировался.

– Прошу прощения. – послышалось почти под ухом. – Тесно!

Проморгавшись, я наконец сфокусировал взгляд на столь некуртуазно разбудившем меня беженце. Парень, с необычно белой для местных коже, и курчавыми волосами. Не черными, а скорее темно-русыми. Даже не знал, что такой типаж встречается в Амато.

– Воды? – незнакомец протянул мне местный бамбуковый половник с отломанной ручкой.

Я благодарно опрокинул воду в рот, осматривая собравшихся. Человек двадцать, в основном – парни и мужчины среднего возраста. Есть две семьи с грудными детьми, занявшие участок, дальний от дверного проёма. Дети хнычут, несмотря на старательно укачивающих их матерей. Вроде всё понятно. С места сорвались в основном бессемейные, кому собраться – это тапки надеть. Одежда на всех крестьянская, уже осточертеневшее белое платье.

– Чик. – Представился подавший воду парень.

– Иголь. – Я ответил автоматически. – Спасибо за воду.

– Не за что. Пожрать есть? Что-то на обмен?

Упс. Похоже, я слишком хорошо думал о местных порядках. Беженцев здесь не кормят.

– Нет, Чик. – Я развёл руками. – Я пустой.

Ну не продавать же ремонтный мультитул, за комок женмаевой каши. Ещё пригодится. Потайная веревка на груди, пришитая покойной Садой, поддерживает и его, и зажигалку. Дизайн секрета оказался удачным – выдержал даже проверку местным аналогом санэпидемнадзора.

– Жаль. – вздохнул Чик. – Покормили бы семейных, авось тише бы стало. Все уже за два дня извелись.

Это я удачно зашел. Похоже, в местном карантине, нет четких сроков. Накапливают мигрантов, а пропустят всем скопом. Всех, даже… Сердце ёкнуло, когда я перехватил взгляд бородатого семейного мужика в ближнем углу. Людоед.

Об ошибке не может быть и речи. Насмотрелся на таких, когда курсантов дергали из учёбки на подавление беспорядков. В том числе и на штурм баз людоедских банд. В первый год войны таких развелось – без счета. Сначала ими занималось ополчение, по вызовам соседей. А потом те, кто был поумнее и выжил в первые месяцы, стали жрать других людоедов. Вызовы прекратились. Но нечеловеческий взгляд – остался. Я потом полгода ходил с оперативной группой, высматривал. Так что опыт имеется. У здешнего мужика – гляделка заматеревшая. Жена его прячет лицо, но… подозреваю, что в беженцы они подались, только сожрав всю свою деревню. Как бы не взялись за привычное и здесь.

– А как тебя звать? Ты из Киби? Или Тикси? По лицу похож на наших, а выговор странный.

Чик чем-то напоминает Кажуту. Тот же почти детский интерес к незнакомым людям. Но там, где Кажута давил на меня своей "кухонной политикой", Чик скорее проявляет искренний интерес. Была не была. Проверим мою легенду.

– Меня зовут Иголь. И сам не знаю, кто я такой.

– Оо, метис! – Чик восхищен. – Дай догадаюсь. Наполовину Хаято, наполовину Овари?

Диагноз моему новому знакомому – кристально ясен. Он изнывает от скуки. Небось здесь в трех стенках уже не первый день сидит. Так что сымпровизируем, взяв за основу историю Сады!

– Мать действительно родом из Овари. Бывшая рабыня. Насчет отца не знаю. Пропал ещё до моего рождения. – Сочиняю на ходу мелодраму по-Аматосски.

– Точно отец наш, Хаято. – Чик ещё оживляется. Хотя куда больше? – Скорее всего он воспитывался у южных. Они такие! Недаром их жены магией разрисовывают, чтобы налево не ходили. Горячие штучки, что парни, что девки. У меня была подружка в южных племенах, настоящий огонь!

Похоже, удачный ход. Если мой собеседник – из Хаято (которые делятся на южных и каких-то ещё), то я за чистокровку не сойду. А за метиса – почему бы и нет? По принципу "Я не я, и хромосома не моя". А папенькина – который из породы бродячих кобелей Хомо Сапиенс. Пусть кому интересно, попробуют отыскать предков с такой вводной.