Пограничник. Том 10: Тень "Пересмешника"

Глава 20

— На Дари? — спросил напрягшийся Волков.

Муха ничего ему не ответил, только сильнее прислушался, заткнув свободное ухо, чтобы оградиться от шума двигателей.

Все молчали. Ждали, что скажет Муха.

— По-английски говорят, — с изумлением протянул старлей. — Че за черт? Поймали какой-то посторонний сигнал, что ли? Или мож я уже того… Ку-ку…

— Дайте-ка… — протянул я руку.

Муха медленно передал мне гарнитуру. Я прислушался.

И действительно, сквозь статику и шум помех я услышал приглушенные, едва слышимые разговоры на английском языке.

Да только сквозь тихие иностранные голоса я услышал еще кое-что — далекое бубнение на русском и даже смех.

Тогда, недолго думая, я крикнул в микрофон первое, что пришло мне в голову:

— Рота, подъем!

Признаться, на особый результат я не рассчитывал, даже скорее крикнул на удачу. И тем не менее эффект оказался немедленным. Практически тут же на том конце началось зверское копошение. Что-то бухнуло, что-то грохнуло. Послышались шёпотки, а потом и голоса:

— Ой, мамочки… Я ж на «ЗЧ» перевел…

— Да ничерта не перевел ты… Вон! Гляди!

— Сука…

— «Ветер два», что у вас за безобразие в эфире? — строго сказал я, добавив в голос офицерского тона.

— «Ветер один», это «Ветер два». Ждали, когда выйдете на связь. За время несения службы чрезвычайных ситуаций не было. Как слышно? Прием.

— Вышли? — спросил Волков несколько удивленно.

Муха нахмурился. Проговорил мне:

— Че у них за черт творится?

— «Ветер два», — продолжил я, — что за посторонний шум в эфире? Что за голоса? Повторяю: слышу посторонний шум в эфире. Прием.

Несколько мгновений в гарнитуре было тихо. Потом с «Ландыша» наконец вышли на связь:

— У нас все чисто, «Ветер один». Никаких посторонних голосов. Возможно, помехи, или сигнал чужой поймали. Прием.

Голос звучал неуверенно. Тот, кто болтал сейчас со мной по связи, явно сконфузился.

Я передал гарнитуру Мухе.

— Че-то они там учудили, — сказал я с ухмылкой.

— Вот гавнюки… — зло протянул Муха.

Потом он принялся ругать связиста, требовать прекратить безобразие и доложить обстановку. Предупредил, что мы возвращаемся на «Ландыш».

— Ну не отвертятся, — сказал Муха мрачно, — ей-бо не отвертятся. Сейчас вернусь, такой им разнос устрою, что мало не покажется.

Когда мы вернулись на «Ландыш», уже стемнело. Бойцы на точке несли службу спокойно. За эти несколько дней никаких серьезных происшествий не произошло.

Зато явно случился какой-то цирк. И Муха первым делом попытался в этом цирке разобраться.

Когда машина остановилась у одной из землянок, старлей немедленно спрыгнул с брони и энергичным шагом пошел в землянку.

— Парни! А мы с гостинцами! — кричал всем Махоркин, когда у БТРа собрались пограничники.

Я был на броне и спрыгнул на землю. Волков же открыл боковой люк и сразу, не здороваясь, выкрикнул:

— Помощь нужна! Давай, бойцы, вытягивай!

С этими словами он стал пихать в люк овцу.

— Шашлыки у нас будут! — крикнул им радостный Махоркин из люка мехвода.

Новость солдаты встретили громким и веселым «О-о-о-о», принялись вытягивать овцу наружу.

— Кулябов? Где Кулябов⁈ — вышел из землянки Муха. — Куда девался?

Я видел, как Пчеловеев хлопнул одного из помогающих с овцой бойцов по плечу.

— Куляба, там че-то Муха от тебя хочет.

Кулябов перепуганно обернулся. Даже в темноте я заметил, как его лицо побелело от страха. Он сглотнул.

— Кулябов! — снова позвал Муха.

Некоторое время он помедлил, а потом крикнул:

— Я!

— Ко мне, быстро!

Несколько мгновений Кулябов выглядел словно обреченный на расстрел смертник. Потом подтянул ремень и как ни в чем не бывало пошел к Мухе.

Я хмыкнул. Уже тогда я понял — он действительно как-то накосячил. Да только отпираться будет до последнего.

Муха с Кулябовым скрылись в землянке.

— Сашка! — вдруг позвал меня кто-то.

Я обернулся.

Это был боец по фамилии Митин, Витя Митин. Он служил разведчиком в отделении Андро Геворкадзе.

— Что такое? — спросил я.

— А че? Муха Кулябова звал?

— Увел его в землянку уже.

Митин выругался матом.

— Вот зараза, и че? Ты ж с ним ехал. Сильно он злой?

— Как собака, — улыбнулся я.

Митин выругался во второй раз.

— И чего вы натворили-то? — кивнул я вопросительно.

— Да ничего мы не делали! — неубедительно наврал мне Митин.

— А че ж ты тогда так забеспокоился, а?

— Да я просто спросил, — замялся Митин. — Ну лады. Пойду.

Он было обернулся, чтобы уйти, но я остановил его:

— Я слыхал по рации чужие голоса.

Митин застыл. Обернулся.

— Чего? Какие голоса, ты че?

— И ваши тоже слыхал. Ты б лучше Мухе признался. Он же не успокоится. Как вернемся в крепость — весь взвод будет гонять так, что мало не покажется.

Митин не выдержал моего взгляда. Опустил глаза.

— Ну дело твое, — пожал я плечами. — Поступай как знаешь. Да только когда ты всему отделению проблем понаделаешь, никто из парней тебе спасибо не скажет.

— Ниче мы не делали… — выдохнул Митин и поправил ремень автомата на плече.

Я ничего ему не ответил. Только пожал плечами.

— Давай! Давай ее туда! — кричал кто-то из парней, когда Пчеловеев с Бычкой потащили вырывающуюся овцу за землянку. — Вон там за ветку привяжем!

— А откуда ж она взялась? — рассмеялся кто-то другой.

— А вот так! — крикнул Махоркин, выбравшийся уже на броню, — это интернациональная помощь афганского народа советскому!

— Ага… У них попробуй чего выпросить, — хмыкнул Андро Геворкадзе, наблюдая, как парни тащат стреноженное животное к ветке старого, хиленького ореха. — Они скорее с тебя последние сапоги сымут, чем овцой поделятся!

— Ну с нас же не сняли! — крикнул Махоркин.

— Ну, — подтвердил Глебов, стоя у большого колеса БТРа, — нам ее Саша Селихов выменял.

— Это ж на что? — удивился Андро.

— На урок гостеприимства! — разулыбался Махоркин.

— Гля, че учудили? — сказал мне Муха и передал аудиокассету. — Лоботрясы. Решили, что рация — это им магнитофон какой-то!

Следующее утро началось со сменой караульных. Почти сразу на точке началась суета. Кто-то разделывал овечку, другие рыли яму, чтобы соорудить походный «мангал» под шашлык. Третьи заготавливали дрова. Кто-то ушел за водой.

Пчеловеев с бойцом по фамилии Андреев варили в котелке патроны, чтобы обменять их на лук в ближайшем пастушьем поселении. «Приготовленными» патронами потом все равно не пострелять, а лук взводу нужен. Без лука никак.

Я же сидел на большом бревне у кострища и точил нож на куске точильного камня, который позаимствовал у Махоркина. Как только с овцы снимут шкуру, надо было помочь парням с разделкой туши.

Когда Муха отвлек меня, я отложил нож. Взял в руки треснутый футлярчик с кассетой. Сквозь прозрачный пластик рассмотрел рукописные буквы на вложенной внутрь записки — AC/DC.

— Рокеры, блин… — выдохнул Муха. — Решили музыку послушать. Митин где-то достал «Весну» с порванным динамиком. Ну и ума ему хватило Кулябова надоумить к рации его присобачить. Они даже переходник из проволоки скрутили. Тфу… Музыканты чертовы.

С этими словами он глянул на провинившихся бойцов.

Я понял, что Митину хватило духу признаться, как только проснулся. Все потому, что первым делом, выйдя из землянки, я увидел двух бойцов, неустанно роющих окоп для новой пулеметной точки.

Помятые, грязные и хмурые, они без устали работали саперными лопатками, стоя на коленях в сухой афганской земле.

— Я сразу понял, что с Кулябовым тут нечисто, — хитровато улыбнулся Муха. — Ты знаешь, что он пару месяцев назад вытворил?

Я вернул Мухе кассету, не сказав ни слова, отрицательно покачал головой.

— Таким же макаром пытался к нашей взводной рации присобачить какой-то проигрыватель. Дежурный, когда в эфире услышал Высоцкого, очень удивился.

Мы с Мухой сдержанно рассмеялись.

— Ладно, — я встал. — Пойду. Мне надо парням помочь с разделкой. Покажу им, как жилы правильно вырезать, чтоб мясо было нежнее.

Муха кивнул.

Мясо резали на крупные, большие куски. Мариновать предполагалось в луке, специях, которых парням удастся урвать у местных, ну и воде с добавлением аспирина. Мясо должно было получиться нежным и вкусным, хоть и нехитрым яством. В нашем положении — лучше и не сыщешь.

К полудню шашлык был готов. Жарили мы его на железной решетке, которую Махоркин притащил неведомо откуда. При этом на вопросы, где он ее взял, мехвод уклончиво отвечал, мол «Меньше знаешь, крепче спишь!». И этот ответ всех вполне устраивал.

Взвод расселся вокруг мангала. Принялся усиленно потреблять жирное и сочное мясо, щедро сдобренное укропом и черным молотым перцем.

Вкупе с лепешками, что парням удалось наменять у пастухов на патроны, заходило как надо. Да что греха таить? Я и сам, вместе со всеми, лопал мясо так, что за ушами трещало.

Нашу точку окутал приятный запах дыма и душистый — шашлыка.

Довольные бойцы расселись кто где. На некоторое время даже затихли все разговоры. Слышалось только довольное чавканье.

Первым наелся Махоркин. Он развалился на земле, подпирая голову рукой, и принялся потягивать очень сладкий чай, которым запивали шашлык. Поболтав напиток в кружке, мехвод вдруг заявил, задумчиво глядя на небо:

— Хорошо… Щас бы еще чего покрепче под шашлычок, так вообще бы было прекрасно!

— Покрепче? Водки что ли? — зыркнул на него Бычка.

— Водка неплохо, — задумался Махоркин, — но я в этом деле, знаешь ли, гурман. У меня батя самогон на кедровых орешках и изюме настаивает. Приучил к хорошему. На следующий день — как стеклышко. Будто и не прикладывался.

Бычка хмыкнул.

— Тоже мне. Кедровые орешки? Это в детском саду так балуются. Вот мой брат двоюродный… Он на Севере служил, так тот на полярнике настаивал! Зеленом таком. Говорит, после второй стопки начинаешь понимать белых медведей. Или медведям кажется, что ты их понимаешь. Не помнит.

Бойцы грянули дружным смехом.

— А я вот слыхал, что иногда на медвежьем дерьме настаивают, — сказал вдруг боец по фамилии Филипенко.

Бойцы вновь рассмеялись.

— Да иди ты? — в веселом удивлении спросил Пчеловеев.

— Ну, — вполне серьезно кивнул Филипенко. — у меня сосед один, дядя Сеня, так он охотник. Как уходил на медведя, так постоянно с сумкой дерьма возвращался. Я когда малой был, с речки иду под вечер, вижу его только с охоты. Ну и спрашиваю, мол, дядь Сень, а че эт у тебя там так воняет? А он мне — это медвежий помет. Я на нем самогон настаиваю. Вот вот вырастешь, так приходи, угощу.

— Слыхали⁈ — рассмеялся вдруг Бычка, — Филипенко у нас самогон на медвежьем дерьме пил! Ну как хоть? Понравился?

— Да ну тебя в баню, — обиделся Филипенко и затянулся сигаретой, — не пил я ни черта. Хотя знаешь, дядя Сеня всех родственников им поил. Всем нравилось.

— А че ж ты не попробовал? — спросил Махоркин.

— Да не успел, — пожал плечами Филипенко. — Не стало дяди Сени.

— Медведь задрал, или спился? — спросил заинтересовавшийся Волков.

— Да не. Застрелили. Отец егошней жены. Дед Егор застрелил, как узнал, что последние полгода вместо охоты в соседнее село к теть Зине ездил. Гулял с ней от жинки-то.

— Мстительный какой, — цокнул языком Махоркин.

— Ну за дочку-то, — понимающе кивнул Бычка.

— Да причем тут дочка? — разулыбался Филипенко. — На медведя-то, выходило, он и не ходил вовсе. А дерьмо все равно с каждой поездки привозил. И на нем самогон настаивал. Да вот только чье было дерьмо — так и не признался!

Все звонко рассмеялись. Махоркин даже за живот схватился.

Всеобщее веселье прервал суровый Муха.

— Ну че? Наелись? — спросил он.

Бойцы сразу посерьезнели. Кто лежал, развалившись, — встал.

Муха обвел всех серьезным взглядом.

— Сворачивайтесь. Готовность пятнадцать минут. Выдвигаемся на новую боевую задачу.

Бойцы засуетились, забегали, принялись тушить угли и собирать остатки шашлыка.

— Что такое, командир, — встав и отряхнувшись, спросил у него я.

Муха вздохнул.

— Командир передал — проблемка появилась. На обратном пути к крепости, к югу от дороги, пропало отделение с третьей заставы. На связь не выходит. Нужно проверить.

— Давно? — спросил я.

— С самого утра, — пожал плечами Муха. — Но это еще не все.

Не ответив, я только вопросительно приподнял бровь.

— В том ущелье велась странная активность, — сказал Муха, — они ехали проверить.

— Какая активность?

Муха поджал губы.

— Возможно, объявился наш проповедник, Саша.