Пограничник. Том 10: Тень "Пересмешника"

Глава 2

— Ты расскажешь мне всё немедленно, — сказал Муха Джамилю, сделав вид, что не услышал моих слов.

Афганец всё равно молчал. Казалось, от страха у него просто перехватило дыхание.

— Что у вас там? — обернулся Волков, который уже давно почувствовал за нашим столиком подозрительную суету. — Всё хорошо?

Муха, казалось, даже не собирался отвечать на вопрос. Теперь он просто сверлил взглядом перепуганного до смерти Джамиля.

— Хорошо, — вместо старлея ответил я. — Продолжай наблюдать.

Волков сглотнул. Глянул на Муху, как бы ожидая приказания от него самого. Но не дождавшись его, отвернулся.

— Я… Я ничего… — заикнулся Джамиль.

— Не-е-е-т. Ты знаешь. Ты торгуешь информацией со всеми, — прошипел Муха. — И наверняка слил душманам…

— Опусти пистолет, — подался я к Мухе ближе. — Ты уже провалил допрос. А если станешь стрелять — погубишь и всех нас.

— Говори… — как бы не слушал меня Муха.

Глаза его, обычно спокойные и вниманые, пылали от злости. Всё, что копил в себе молодой старлей всё это время, вырывалось наружу теперь неудержимым потоком. И Джамилю не повезло оказаться на пути этого потока.

— Я ничего не знаю… Я… — пытался оправдаться афганец, тихо борясь с собственным дыханием.

— Из-за тебя, падла… Ранили Плюхина. Из-за тебя я чуть не потерял троих бойцов. Из-за тебя мне пришлось рисковать жизнью и тащиться в эту дыру.

— Я…

— Считаю до трёх… Раз…

К этому моменту я уже давно понял, что Муху не угомонить разговорами. Что сам он тоже не успокоится. Теперь оставалось только одно — рисковать. Всё или ничего. Да только нужно было выгадать подходящий момент.

— Два…

— Очнись, командир… — прошептал я, подавшись к Мухе ближе и делая вид, что хочу тихо его успокоить.

На деле же я опустил руки под стол. Приготовился действовать.

— Я ничего не знаю… Клянусь вам Аллахом… — хрипло, едва слышно пробормотал Джамиль высохшими от страха губами. — Я всегда стараюсь говорить правду… Только такую, что не будет стоить мне головы…

— Три… — сказал Муха. И сделал это так, словно вынес приговор.

Я выбросил руки под столом. На ощупь накрыл Стечкина Мухи ладонью, сунув мизинец между курком и бойком.

Стол кратко подпрыгнул. Звякнули пиалы и чайник. Джамиль пискнул, издав громковатый, краткий звук. Волков обернулся. На нас посмотрел все, кто был в чайхане.

Под столом шла тихая, незримая борьба. Муха напрягался, стараясь вырвать пистолет из моих пальцев. Он сжимал зубы, но всё внимание его, казалось, было направлено только на Джамиля. Он буквально сверлил глазами несчастного афганца.

— Всё хорошо, — сказал я Волкову, обернувшись вполоборота. — Чай разлили. Кипяток.

— Я… Я уберу… — тут же сообразил Джамиль и встал из-за стола. Опустился вниз, делая вид, что что-то прибирает.

— Отдай пистолет… — прошипел я Мухе. — Отдай немедленно…

Ещё несколько мгновений Муха упирался. Но потом отпустил.

Я немедленно взял его оружие и спустил взведённый курок. Поставил на предохранитель и спрятал за голенищем, опустив штанину брюк.

К счастью, Муха не решился нажать на спуск, даже когда я вцепился в его пистолет.

Когда всё кончилось, старлей застыл без движения. Его глаза остекленели, взгляд стал безучастным.

Джамиль тем временем поднялся из-за стола и тяжело уселся на лавку. Я тут же подался к нему:

— Ты нас не видел. Ничего не было. Ты ничего нам не говорил. Понял?

Джамиль открыл рот, так будто хотел что-то ответить. Но только сглотнул и мелко покивал.

— Хорошо, — сказал ему я и обратился к Мухе: — Уходим, товарищ старший лейтенант.

Он не отреагировал сразу. Потому что глубоко задышал, стараясь справиться с эмоциями.

Я понимал — у него начинается паника.

— Уходим. Ну? — Я встал, потянув его за рукав.

Муха будто бы проснулся ото сна, быстро кивнул, закашлялся.

— Уходим, — шепнул я Волкову.

Он торопливо кивнул.

Мы направились к выходу из чайханы.

— Можешь оставить себе, — напоследок сказал я Джамилю, кивнув на камеру, стоящую у ножки стола.

На улице Муха стал терять равновесие. Его зашатало, старлей схватился за грудь, стараясь продохнуть.

Я тут же подлез ему под руку.

— Что случилось? — недоумевающий Волков тащился за нами, совершенно не понимая, что происходит. — Ему плохо? Плохо?

— Сюда… Давай в тенёк, подальше от жары, — приговаривал я Мухе, полностью потерявшему самообладание.

Мы зашли в узкий переулок между домишками, остановились в тени большого, полусухого абрикоса, растущего в чьём-то дворе, за дувалом.

Я усадил Муху на какой-то шлакоблок, валявшийся там. Сам опустился рядом.

— Что с ним? — тут же оказался рядом и Волков. — Товарищ старший лейтенант, что с вами?

— Смотри на меня, — позвал я Муху.

Тот никак не отреагировал. Он только опустил голову между колен и прерывисто, отчаянно дышал.

— На меня… — Я схватил Муху за ворот, заставил выпрямиться, чтобы распрямить диафрагму. — Смотри, ну…

Муха заглянул мне прямо в глаза. Но взгляд его всё ещё оставался стеклянным, словно у куклы.

— Дыши. Глубоко. Носом, — сказал я отрывисто. — Носом, слышишь? Сосредоточься на дыхании. Вот так. Хорошо. Вдо-о-о-о-х, вы-ы-ы-ы-дох…

С горем пополам я смог заставить Муху правильно дышать. Со временем его взгляд прояснился.

— Воды… Воды бы… — проговорил он, медленно успокаиваясь.

Волков тут же сунул ему свою фляжку.

Муха трясущейся рукой открутил крышку. Стал пить. Пил долго и громко. Жадно.

Когда закончил, вылил остатки воды себе на шею и голову. Отряхнул короткие волосы.

— Что произошло? Что такое? — спросил Волков, всё ещё тараща на Муху ничего не понимающим взглядом.

— Провалился наш допрос. Вот что, — сказал я кисловато. — Товарищ старший сержант схватился за оружие и чуть не застрелил информатора. Теперь Джамиль работать с нами не будет. Да и другие информаторы тоже. Весть о том, что шурави угрожают простым людям оружием, распространится по кишлаку быстро.

Лицо Волкова вытянулось от изумления.

Муха поднял на меня глаза. В них я прочёл то, чего, если честно, не ожидал увидеть — вину.

Да, в тёмно-карих радужках командира взвода поблёскивало осознание собственной вины. Осознание того, что же он только что натворил.

— Я… Я не знаю, что на меня нашло… — пробурчал Муха. — Какая-то пелена на глаза упала и…

Он не закончил, вместо этого уронил голову и помассировал глаза.

— И что теперь делать будем? — спросил Волков, водя взглядом от меня к Мухе. — Какие будут ещё указания?

Замком застыл, уставившись на Муху.

— Товарищ старший лейтенант? Что делаем? Уходим?

— Уходить нельзя, — покачал я головой. — То что произошло только что, может обернуться кровавыми последствиями для агитотряда. И раз уж мы заварили эту кашу, её нам и расхлёбывать.

— Думаешь… — Волков насторожился. — Думаешь, они придут мстить? Думаешь, возьмутся за оружие?

— Могут. Во всяком случае, теперь у них есть на один повод больше, — сказал я.

Волков засопел. Лицо его сделалось серьёзным, а взгляд — твёрдым.

— Если надо будет, будем защищаться… — сказал он решительно.

— Ты был прав, Селихов, — вдруг зазвучал тихий голос Мухи.

Мы с Волковым молчали, ожидая, что же он хочет нам сказать.

— Помнишь твой рассказ про полковника Валынского? Вот теперь, кажись, я тоже сплоховал…

— Что сделано, то сделано, — ответил я Мухе. — Обратно уже не воротишь. Теперь надо думать, как действовать дальше.

— И как мы будем действовать дальше? — спросил Волков.

Взгляд его снова стал заискивающим. Но теперь направлен он был не на Муху, как обычно, а на меня.

— Есть мысли, — я вздохнул. — Хотя теперь нам придётся туговато.

— Разведчики? — спросила Анахита.

— Да, — Бледнов кивнул. — Пришли с агитотрядом, чтобы узнать что-нибудь про Муаллим-и-Дина.

Замполит сидел на низенькой табуретке. Он нянчил дочку, аккуратно покачивая её на колене и время от времени сюсюкая.

Анахита же присела на мягкие подушки, что лежали на полу у стены. Обычно это место занимал её дедушка, но пока старика не было дома, место пустовало.

— Рыщут тут как ищейки, — продолжал Бледнов. — Матёрые мужики. Я с ними познакомился, когда они привезли на заставу своего раненого.

Маленькая Катенька, сидевшая у него на коленях, весело хихикала, когда отец строил ей рожицы. Потом Бледнов достал свою карманную расчёску. Приложил к губам, словно усы, и смешно пошевелил ею. Скосил глаза.

Девчушка весело рассмеялась, потянувшись к «усам» папки. Тогда Бледнов вручил ей расчёску, и девочка принялась играть с нею, будто бы это была не расчёска вовсе, а погремушка или любая другая весёлая игрушка.

— Ты редко приходишь в последнее время, — вздохнула Анахита и поправила длинные чёрные волосы. Потом подалась вперёд, сложила руки на бедре любимого, нежно устроила на них голову. Вздохнула.

Они помолчали.

— Ну что ты? — Бледнов аккуратно приподнял Анахиту за подбородок. — Я же был только позапрошлым вечером.

— А до этого не приходил неделю.

— Служба, — вздохнул Бледнов. — У командира ещё получается меня прикрывать, но сама понимаешь… Слишком часто бывать мне тут нельзя. А то пойдут слухи…

— Слухи уже идут, — вздохнула девушка. — Тебя тут видели. Дедушка говорит, что соседи спрашивали у него о тебе. Он сказал им, что дружит с тобой. Что ты приходишь к нему поиграть в нарды и почитать книги. Но на дедушку уже смотрят косо. Он же грамотный, долго работал с советскими инженерами в Кабуле. Думают — он доносит шурави.

Бледнов промолчал, но нахмурился.

— Прятать Адибу становится всё сложнее. Иной раз я уже не знаю, что врать знакомым. Да и… — Девушка смущённо, но горько прыснула. — Просто знаешь? Я переживаю, что ты будешь приходить всё реже… А потом и вовсе забудешь нас… А… А Катя забудет своё русское имя…

— Не забудет, — помолчав, ответил Бледнов. — Обещаю, не забудет…

Они познакомились в кабульской библиотеке. Именно там, среди шороха страниц и строгих взглядов пожилых людей, ещё только получивший звание лейтенанта Бледнов, командированный на курсы языка, впервые увидел Анахиту.

Она разбирала стопки книг у дальнего стеллажа маленького зала библиотеки — не в парандже, а в скромном платье и платке, свободно говорящая по-русски.

В тот раз Анахита помогла ему найти труд по племенным адатам. У них завязался разговор. Потом были чай в университетской столовой, редкие прогулки по ещё относительно безопасным улицам возле кампуса. И первые робкие чувства.

Она, дочь инженера, учившегося в Москве, знала Пушкина в переводе, мечтала преподавать детям русский язык и литературу. Он, сибиряк, сын учительницы, рассказывал о тайге и службе. Между ними возникло осторожное, но ясное понимание. И, в конце концов любовь. Искренняя, но запретная по местным древним законам.

Потом грянула беда. Её брата, поэта, чьи строчки сочли крамолой и власти, и радикалы, схватили. Отца же отправили под следствие как «неблагонадёжного».

Анахиту с её образованием и связями с «шурави» тоже ждали репрессии. Она исчезла из Кабула в одну ночь, как призрак.

Иван метался, наводил справки, но всё было впустую. Казалось, хрупкий мостик потерян навсегда.

Письмо пришло на заставу спустя восемь месяцев после их расставания. Конверт — потёртый, штемпель — незнакомого кишлака Айвадж. Всего несколько строк, написанных неровно, словно украдкой: «Жива. В горах, у родни. Мы посадили ветку чинары — помнишь? Скоро нас будет трое. Твоя А.»

Радость, вперемешку с тревогой, наполнила сердце Бледнова в тот вечер.

Так началась их переписка — осторожная, скупая на слова, но живительная. Это были конверты с запахом горных трав, весточки о тишине кишлака и её тайной школе для девочек. А ещё его рассказы о звёздах над заставой и пограничных буднях.

Узнав, где она, Бледнов принял решение. Он написал рапорт и с великим трудом перевёлся сначала в сводный отряд, а потом и на первую заставу ММГ-4.

Первая же «рабочая» поездка в Айвадж была для него настолько волнительной, что казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Потом были пыль, глиняные дувалы, настороженные взгляды. И — она. Стояла у ворот, закутанная в грубую шаль и прятавшая лицо за серым платком.

В тот же день он в первый раз в жизни увидел свою дочь, лежащую в грубой колыбели.

— Катенька… — узнал он её тут же. — Катюша…

— Я назвала её Адибой, — с улыбкой сказала Анахита.

— Нет… — возразил он. — Посмотри на неё? Это настоящая Катя. Вылитая я…

Так началась их двойная жизнь. Его редкие, «по службе» визиты в кишлак. Её умение растворяться среди местных женщин. Тайные встречи на окраине, где они были просто Ваня и Анахита. И их общая, смертельно опасная тайна — белокурая Катенька, чьи ясные глаза были зеркалом далёкой сибирской реки, а существование — хрупкой нитью надежды посреди военного времени. Вот только с каждым днём надежда эта мало-помалу таяла.

И тяжесть двойной жизни всё сильнее давила на плечи обоим.

И всё же они оставались друг для друга отдушиной. Анахита чувствовала, что она не одна. Что у неё есть тот, кто может защитить. Пусть он и не всегда рядом. А он… он изливал ей душу. Рассказывал о тягостях службы и боевых буднях, которые ему приходилось преодолевать.

— Наши разведчики найдут Муаллима, вот увидишь, — сказал он Анахите когда Катя, обняв отца, прикрыла глазки и тихо задремала. — Найдут и поймают. Тогда станет безопаснее, и я найду способ вывезти вас отсюда. Обещаю.

— А если… — несмело спросила Анахита… — А если безопасней не станет?

— Станет, — кивнул Бледнов. — Обязательно станет. Те, кто и так хочет воевать, уйдут на войну, когда патроны и оружие закончится. А остальные… Остальные со временем забудут. У них своя жизнь, свои заботы. Свои… семьи. Им будет совсем не до нас. И тогда у нас появится шанс на нормальную жизнь. Вот увидишь.

Анахита снова положила голову ему на бедро. А потом тихо прошептала:

— Я тебе верю, Ваня.

— Какая ещё «Свинарка», Сухарев, ты с дубу рухнул⁈ — ругался какой-то лейтенантик. — Это ты, что ли, придумал⁈

— Ну… Ну да… — оправдывался Сухарев. — А че тут такого? Мне капитан поручил кино подобрать. Очень жизнеутверждающий фильм, между прочим!

На площади у мечети было людно. У мусульман только что закончилась вечерняя молитва, на время которой лагерь политотряда притих.

После же мы с Сухаревым принялись разворачивать кинобудку, которая представляла собой сегодня просто экран и кинопроектор с колонками, выставленные на свежем воздухе.

Мы с Волковым и Мухой вернулись к мечети примерно к четырём часам дня. Муха тут же вознамерился поговорить с капитаном Мироновым. Хотел доложить о том, что произошло в чайхане.

Да только капитана на месте не оказалось. Он ушёл к местному мулле и старейшинам. Беседовал с ними до самого заката. Мухе пришлось ждать.

Впрочем, нам с Волковым тоже. Но без дела мы не сидели: помогали с продовольствием и оборудованием. Разговаривали с солдатами из отделения охраны. Посматривали, нет ли в округе каких-нибудь недоброжелателей.

Чуйка подсказывала мне, что сегодня что-то будет. Она, словно кошка, запертая в комнате, скреблась у меня на душе. И я прислушивался к этому холодному беспокойству.

Если злоумышленники и появятся, то логичнее всего напасть во время киносеанса, когда местные заполонят площадь, чтобы посмотреть кинофильм.

Укрыться среди них будет легко, а уставшие за день солдаты вполне могут ослабить бдительность.

— Мусульманам? Про свиней? Ты хочешь, чтобы все тотчас же разбежались? — продолжал лейтенантик.

— А… Виноват, товарищ лейтенант, — дошло вдруг до Сухарева. — Я что-то как-то не подумал… Ну… Ну поставлю тогда «Тракториаду».

— А там свиньи есть⁈

— Нету. Только тракторы!

Когда Муха вернулся от капитана, я сидел на пустом деревянном ящике из-под продовольствия и слушал, как лейтенант ругает Сухарева.

На Мухе не было лица. Он приблизился. Сел рядом, на соседний полный соли ящик и закурил.

— Ну что там, товарищ старший лейтенант? — спросил я.

Муха ответил не сразу. Затянулся, тяжело выдохнул густой вонючий дым.

— Миронов в бешенстве, — сказал он. — Правда, он приличный. Ни орать, ни истерики закатывать не стал. Но по глазам я видел — в бешенстве.

— И что решил с нами делать? — спросил я.

— Пока не решил. Решает.

Муха замолчал, и некоторое время мы с ним не обмолвились даже словом.

Любопытный народ всё прибывал. Афганцы заняли почти все табуреты, которые мы смогли одолжить у местных, чтобы организовать «кинотеатр». Некоторые даже принесли с собой собственные. Другие притащили подушки и коврики. Усаживались прямо на землю и с интересом наблюдали, как Сухарев хлопочет с киноаппаратурой и ждёт, когда же совсем стемнеет.

Вдруг на окраине площади я заметил странного человека. Это был мужчина в не по погоде плотном халате. Он держался отстранённо, будто бы прятался за спинами зевак. Но взгляд у него был внимательным. Внимательным, а ещё злым.

Я быстро понял — он наблюдает. Ждёт. Оценивает ситуацию.

— Смотрите, — сказал я настороженно. — Вон там, у торговых лотков…

Муха встрепенулся. Всякая «стеклянность» исчезла из его взгляда, и он стал внимательным и чутким.

Старлей быстро понял, куда я указываю. Лицо его сделалось каменным.

— Вижу, — сказал он. — Подозрительный тип. Неужто кто-то из чайханы?

Я ничего не ответил, стараясь не смотреть прямо на загадочного и опасного с виду незнакомца и одновременно не терять его из поля зрения.

— Надо доложить, — сказал Муха. — Предупредить Миронова.

— У меня другое предложение… — ответил ему я.

Муха заинтересовался. Пробурчал:

— Так… Другое? И какое же?

От автора:

✅ Новинка!

✅ Вышел пятый том!

✅ Матёрый опер из прошлого попадает в наше время — в тело молодого штабного лейтенанта, которого в отделе никто не воспринимает всерьёз. Но он умеет работать по старой школе. Он вернулся, чтобы снова стать опером и найти своего убийцу… который теперь превратился в местного олигарха.

✅ Читать: https://author.today/reader/450849