Пограничник. Том 10: Тень "Пересмешника"

Глава 11

Я метнулся вслед за тенью.

Промчавшись вдоль дувала, завернул вслед за лазутчиком на узкую улочку кишлака.

Шпион бежал вдоль заборов и домов. Несся быстро, я только и мог слышать шлепки босых ног по утоптанной земляной дороге.

И все же отступать я не собирался.

Ночь была лунной. Под ее тусклым, рассеянным светом дома и дувалы, что стояли слева, погрузились в черную, густую тень. Правая часть улицы оказалась светлее.

Лазутчик двигался в тени.

Я не мог рассмотреть его полностью, но тень показалась мне низкорослой. Не сбавляя скорости бега, я сразу сообразил — это был подросток или, может быть, женщина.

Лазутчик двигался в полнейшей темноте. Но делал это уверенно, да и темпа не думал сбавлять. Значит, он очень хорошо знает местность.

Поймать такого будет непросто.

И последнее — он бежал не к площади в центре кишлака, где можно было укрыться, пусть на это понадобилось бы больше времени. Шпион несся вниз по улице, к южному выходу из кишлака. К старым трущобам, что развернулись там. Он надеялся найти укрытие быстро и сразу оторваться от преследователя. Умный малый.

Мы пробежали еще несколько десятков метров, прежде чем шпион нырнул в первый попавшийся проход между дворами.

Можно было бы побежать за ним. Но я знал — в прямой погоне, да еще и на местности, которую этот человек сто процентов знает лучше, чем я, шансов не много.

И все же мысли, как мне перехватить шпиона, у меня уже были.

Я бывал не в одном и не в двух кишлаках. Несомненно, каждый из них отличается от других. И все же такие поселения подчиняются одним и тем же правилам расстройки, проистекавшим, как ни странно, из обычной хаотичности. Каждый строил где хотел и как мог.

И нередко такое положение дел приводило к тому, что переулки в кишлаках, особенно тупиковые, имели две-три основные «артерии», ведущие к одному и тому же месту.

На это и был расчет.

Когда мальчик завернул, я пробежал еще двадцать-тридцать метров.

Ветер шумел в ушах. Собаки, переполошенные нашей погоней, залаяли чуть не по всему району.

Когда я решил, что пора, свернул налево, в соседний переулок, ведущий, по моему мнению, ровно туда, куда двинулся и неизвестный.

Конечно, наряду с расчетом, была тут и доля удачи. В равной степени приходилось рассчитывать и на нее. Ну это ничего. Удача любит смелых.

Переулок, в который направился я, оказался несколько длиннее того, куда спрятался лазутчик. К счастью, я понял это, когда еще было не слишком поздно.

Я замедлил шаг. Прислушался. Потом метнулся к ближайшему дувалу. Замер за ним, у самого угла крохотного «опендикса», что вел в соседний переулок.

Потом я затих, стараясь не издавать ни звука. Когда я услышал едва уловимые, робкие шаги шпиона, то понял — он все еще движется по своему переулку. Лазутчик, видимо, уже был уверен, что оторвался от меня. Это хорошо.

Несколько мгновений мне потребовалось, чтобы решить, как действовать дальше.

Я вышел из своего укрытия и отправился дальше по моему переулку. Зная, что неизвестный будет тихо красться, я ускорил шаг, надеясь обогнать его. А одновременно с этим — найти подходящее место для перехвата.

В лунном свете я увидел арку, протянувшуюся между угловым домом и дувалом, отделявшим другую, идущую перпендикулярно улицу. Тогда я, не думая ни секунды, зашел под эту арку.

Как я и ожидал, арка оказалась входом в широкий, полный какого-то хлама и битой глиняной посуды двор. Было тут большое деревянное строение, прильнувшее к высокому дувалу. К двери этого странного дома вела высокая деревянная лестница.

С правой от меня двор ограждал деревянный же забор. Я быстро подошел к нему. Прислушался. А потом заглянул в щель между старыми гниловатыми досками.

Невысокая тень медленно и тихо пробиралась по проулку вдоль заборчиков и дувал. Человек, пригибаясь, оглядывался. Иногда замирал, прислушиваясь. Иногда немного ускорял шаг. Но не было сомнений — он двигался прямо сюда, в этот глухой двор, где, по всей видимости, и намеревался скрыться.

Я решил укрыться в тенях, под аркой. Когда притих там и украдкой выглянул, увидел, как некто перебирается во двор через деревянный забор.

Лазутчик спрыгнул, шлепнув ступнями босых ног об утоптанную землю. Потом осмотрелся. Медленно и тихо он направился к лестнице.

Тогда я вышел из своего укрытия. Покрался за ним.

«Это ребенок», — подумал я, когда смог наконец рассмотреть его поближе.

Пусть я и видел его со спины, но сомнений у меня не осталось.

Мальчик был невысокого роста, а еще тощим. Не по-детски стройным, какими бывают советские мальчишки, а именно тощим. Его болезненная худоба, ставшая результатом недоедания и тяжелой работы, бросалась в глаза.

У парня были тонкие конечности с шишковатыми суставами, острые плечи и узкая спина. Несмотря на это, он был жилистым. Сразу понятно — этот человек привык к постоянному движению. В нем, в этом мальчике, чувствовалась пусть и детская, но уже рабочая сила.

— Эй, — хмыкнул я.

Парень вздрогнул, обернулся, а потом бросился было бежать к лестнице, но я подставил ему легкую подножку.

Тот ничком бухнулся на землю, быстро перевернулся на спину и принялся отползать от меня.

В свете луны я смог немного рассмотреть паренька. У него было очень узкое, худое лицо с впалыми щеками и острыми скулами, небольшой подбородок и очень темная кожа. Волосы, черные как смоль, неровно остригли, чтобы они не падали на уши. Но самое главное — глаза. Темные и от испуга казавшиеся невероятно большими на худощавом лице парня.

Я приблизился к нему на шаг.

Паренек пискнул и постарался отползти от моих ног, но когда я полез в карман, он замер на земле в совершенном ступоре.

Лишь узкая его грудь высоко вздымалась при каждом вздохе.

Когда я достал из кармана свой НЗ, мальчик вздрогнул еще раз. Я опустился рядом с ним на корточки. Потом протянул половину шоколадки в измятой обертке.

— На вот, — сказал я, прекрасно понимая, что он не сможет разобрать моих слов. — На.

Парень уставился на шоколадку, словно огорошенный. Потом его взгляд скакнул на меня. Снова на шоколадку.

Взять ее он не решался.

Тогда я вздохнул, подался вперед и схватил его за руку. Парень взвизгнул, зажмурился и отвернулся. Я сунул шоколадку ему в пальцы и встал.

Тот, ничего не понимая, уставился на мой неожиданный сладкий подарок, оставшийся у него в руке.

Я строго взглянул на парня. Потом указал на квартиру, возле которой он крутился, когда следил за нами.

— Туда, — сказал я одновременно с этим, — не ходи.

Я скрестил руки в жесте «нельзя».

— Понял?

Парень только моргнул.

— Туда. Нельзя. Не ходи. Ясно тебе?

Мальчишка неуверенно кивнул.

— Ну и хорошо.

С этими словами я обернулся и неспеша пошел прочь со двора.

Мой план сработал.

Теперь паренек, подосланный кем-то очень любопытным, принесет своему хозяину мою маленькую дезинформацию. Передаст, что шурави велел ему не ходить у квартиры, где остановилось отделение охраны.

И конечно, его хозяин настоятельно попросит этого паренька, а может быть, и какого-нибудь другого, вернуться к той квартире.

Ведь не просто так же там нельзя околачиваться обычному мальчишке, верно?

Ну и пусть они следят за мотострелками сколько влезет. Пусть наблюдают, как они то и дело ходят на площадь и обратно, сменяясь на постах.

Главное, чтобы очень любопытный «хозяин» не лез к нам с Мухой.

— Горячий хлеб! Кому горячий хлеб?

— Н-а-а-а-н-э-гарам!

— Мальчик! На подхват! Крепкий! Хороший работник!

Бесконечные крики торговцев сливались с бесконечным же гулом десятков голосов покупателей, стуками молотка медника и топора мясника.

Постоянно блеяли овцы. Где-то орал ишак. Кудахтали куры, которых держал в деревянных клеточках старый толстый торговец, разбивший свою лавку прямо на земле, под навесом из старых циновок.

Где-то хрипловато гудела какая-то музыка из магнитофона. Из-под навеса чайханы, что была на углу, слышалось надрывное монотонное пение под аккомпанемент флейты и сурана.

Анахита переступила длинный, тянущийся вдоль всей улицы арык для отходов и помоев и опасливо пошла вдоль торговых лавок, дуканов и навесов. Прошла под террасами, представлявшими собой торговые места прямо на крышах домов, к которым вели деревянные или глиняные ступени.

Тяжелый, сладковатый запах свежего мяса у лавки мясника добавил и без того беспокоящейся Анахите нового беспокойства.

У дукана хлебопеков ее немного успокоил ароматный, домашний и уютный запах свежего хлеба.

Откуда-то резко пахло специями. Нещадно вонял арык, протянувшийся прямо в середине дороги. Какой-то исхудавший пес подошел к нему, чтобы полакать воды.

Анахита нервничала. Она старалась держаться спокойно и даже непринужденно. Скрыв лицо, девушка даже делала вид, что интересуется некоторыми товарами, спрашивала у строгого торговца овощами, почем у него репа.

Девушка неумолимо шла к своей цели — лавке старого Наджибуллы, что торговал посудой и керамикой недалеко от мечети.

Анахита постоянно озиралась.

Она шла одна, а женщины редко ходят по рынку одни. Чаще группой или с детьми. И Анахита не раз и не два ловила на себе настороженные взгляды мужчин. Они, кругами сидящие у чайхан или у входов в дома, чинно беседовали, курили, перебирали четки. Делали вид, что не смотрят на молодую женщину, идущую в одиночку. Но Анахита знала — они следят. И возможно, даже тихо возмущаются такому ее дерзкому поведению.

Задумавшись об этом, Анахита чуть было не споткнулась о ребятишек, прошмыгнувших прямо у нее под ногами.

Устояв, она пошла дальше, и уже через несколько минут достигла нужной лавки. А пройти мимо нее было сложно.

Старый Наджибулла, как обычно, разложил многочисленную посуду на расстеленных прямо на земле коврах. Здесь он торговал котелками и чашками, кувшинами и чайниками, масляными лампами и жаровнями для угля.

Сам же хозяин — полноватый старик, чинно сидел под тенью навеса у самой стены, курил и монотонно постукивал деревянной палочкой по пустому кувшину.

Анахита знала — этот стук «особенный почерк» Наджибуллы. Он никогда не зазывал людей к себе в лавку. Они сами находили его по этому звуку.

Девушка приблизилась к лавке. У нее крутились какие-то женщины и рассматривали большой самовар, украшенный бирюзовой эмалью — видимо, выбирали подарок.

Анахита замешкалась. Она быстро нашла камень, лежавший у стены дома, но положить за него платок на глазах у женщин не решилась. Только сделала вид, что тоже заинтересовалась какой-то невзрачной чашкой.

— Зачем ты пришла? — прозвучал хрипловатый, но знакомый голос.

Анахита вздрогнула, но не обернулась сразу. Подождала, пока отойдут назойливые женщины-покупательницы.

Потом наконец она посмотрела на него.

Это был Псалай.

Он оперся спиной о стену и скрестил руки на груди. Лицо, которое он, видимо, закрывал серой куфией из тонкой шерсти, теперь стало открытым. Его темно-ореховые глаза смотрели прямо на Анахиту.

Девушка, дрожа всем телом, аккуратно показала ему платок.

Псалай отстал от стены.

— Идем, — бросил он.

— Я… Я не могу сейчас, — испугалась девушка. — Я… Мне нужно домой.

— Идем, — настоял Псалай.

Девушка поджала губы. Поправила платок, скрывавший ее лицо. А потом направилась вслед за Псалаем в глухой переулок, заваленный каким-то мусором и помоями.

Анахита ощутила настоящий страх. Уж чего-чего, а найти здесь, у лавки Наджибуллы самого Псалая она не рассчитывала. Это худшее, что могло случиться. Ведь сейчас он может прямо спросить у нее, что девушка хотела им передать. И тогда план Селихова может провалиться.

«Нужно что-то придумать, — промелькнула у Анахиты в голове мысль, — быстро что-то придумать».

— Зачем ты пришла сюда? — с нескрываемым отвращением спросил Псалай.

— Я хотела оставить платок… — призналась девушка.

— Платок… — Псалай надменно приподнял подбородок. — Значит, твой пес шурави снова притаскивал свой облезлый хвост в твой дом?

Псалай поморщился.

— Мне каждый раз противно ходить в эту грязную дыру. На твоем месте я бы уже давно пошел и придушил твоего ублюдка, что своим греховным появлением загрязняет все вокруг.

Псалай был зол. Очень зол. Обычно Анахита не видела его таким. Мужчина оставался значительно менее многословным. А еще внимательным и скрытным. Но не сейчас.

Кажется, после пожара дела у душманов идут не очень. И Псалай решил выплеснуть свою злобу на Анахиту…

И девушка почувствовала, как словно бы против собственной воли она стискивает зубы. Все еще не глядя ему в глаза, Анахита сказала:

— Пожалуй, я схожу. Но схожу, чтобы помолиться. Чтобы просить Аллаха простить все мои грехи. А ты? Почему ты здесь, Псалай? Что ты до сих пор делаешь в кишлаке, когда настоящие моджахеддины либо погибли, либо ушли на войну?

Псалай нахмурился. Даже злобно оскалил зубы.

— Или ты только и можешь, что ходить по рынку, — она решительно заглянула Псалаю в глаза, — и пугать женщин?

— О чем ты хотела сказать нам? — прошипел Псалай. — Быстрее. У меня мало времени.

Девушка сглотнула.

— Я… Я не могу сказать сейчас.

— Почему это?

— Я… Я боюсь, — выдохнула девушка. — Кажется, мой Иван стал что-то подозревать. Кажется… Он начинает догадываться, что я общаюсь с вами. Я боюсь, что он может следить за мной.

Псалай быстро, не говоря ни слова, метнулся к выходу из переулка, опасливо, словно вор, осмотрел улицу снаружи. Обернулся к Анахите.

— Но он кое-что мне сказал, — сказала девушка тихо, а потом специально уронила платок на землю. — Кое-что важное, что вы должны узнать.

Псалай молчал, сверля ее взглядом.

— Сегодня днем Ваня уезжает на заставу. Если хочешь, чтобы я все тебе рассказала, приходи вечером ко мне домой.

С этими словами Анахита опустила голову и быстро вышла из переулка. Еще долго она сутулила плечи, ощущая на себе неприятный взгляд Псалая.

— От сука… — процедил сквозь зубы Муха, легонько отодвинувший уголок шторки зашторенного окна, — еще светло, а он уже прется…

— И что теперь? — Волков выглянул из женской, — тащить его по светлому через весь кишлак?

Мы были на позиции уже давно. Пришли заблаговременно, чтобы помочь Анахите, Кате и ее деду укрыться в безопасном месте — заброшенной мельнице на подходах к кишлаку. Вместе с ними был и Бледнов, который вызвался защищать семейство девушки.

Сейчас в доме остались только мы втроем.

— Придется, — сказал я, аккуратно выглядывая в другое крохотное окошко, — по-другому никак. Внимание. Он подходит. Всем занять свои позиции.

Муха тут же юркнул за дверь. Покрепче сжал железную кочергу. Я спрятался у стены, за выпуклым, массивным бревном дверного косяка. Волков должен был ждать в женской.

— Ну что там? — шепнул Муха, у которого больше не было обзора на улицу.

Я немного отклонился назад, к окну. Приподнял уголок занавески и стал наблюдать. Увидел мужчину, только что подошедшего ко двору.

— По описаниям Анахиты, — сказал я, — это он.

Муха ничего не ответил. Только поднял кочергу.

Я продолжал следить.

Мужчина выглядел настороженным. Он не вошел во двор сразу, а застыл у низенькой, чуть выше пояса калитки. Стал прислушиваться и присматриваться.

Я сразу понял — он заподозрил неладное.

— Ну что? — спросил Муха.

— Тише, товарищ старший лейтенант…

Мужчина с минутку постоял у калитки. Потом решился. Он открыл ее и прошел во двор. Медленным, неуверенным шагом направился к дому. Вдруг замер, поздоровался с каким-то афганцем, проходившим мимо. Улыбаясь, перебросился с ним несколькими словами.

Только когда афганец прошел мимо, он снова, медленно, напряженный, как боек автомата, пошел к двери.

— Сейчас войдет, внимание, — сказал я и тоже поднял деревянную дубинку.

Мы слышали его хрустящие, осторожные шаги. Шаг. Еще шаг. Еще шаг. Чуть-чуть, и будет здесь.

А потом душман застыл на месте.

Муха стиснул зубы, да так, что даже я слышал, как они скрипнули. Мы понимали — в любую секунду дух может сорваться с крючка. Может заподозрить неладное и просто уйти.

Вдруг раздался сдержанный стук в дверь.

— Саля́м, устод Муамма́р. Метаво́нам дохи́л шава́м? — внезапно спросил с той стороны душман.

От автора:

🔥ТОПОВАЯ СЕРИЯ ПРО АФГАН! Погибший на боевом задании офицер спецназа получает второй шанс… СССР, 1985 год. Герой молод, снова в армии. Действует СКИДКА на весь цикл сразу: https://author.today/work/358750