Пограничник. Том 10: Тень "Пересмешника"

Глава 1

Солнце, привычным делом, нещадно пекло с раскаленного неба.

Пахло пылью и навозом. Тянуло дымком. Где-то растопили печь, чтобы приготовить еду.

Муха посмотрел на часы. Я знал, что времени было около трех дня.

— Нам сюда. В этот переулок, — сказал старлей и махнул нам рукой.

Мы завернули на достаточно широкую по местным меркам улочку, с двух сторон зажатую линиями дворов, глиняных дувал и крепких саклей с плоскими крышами.

Позади, со стороны площади, слышалась приглушенная музыка. На бронетранспортере включили «Катюшу», переиначенную на восточный лад. Звучавший в ней баян имитировал звучание рубаба, ритм отбивала дойра — местный аналог бубна.

Раздача гуманитарной помощи шла полным ходом. Большую часть дня мы потели под жарким солнцем, разгружая машины от ящиков с едой, медикаментами, водой и солью. И только к трем часам дня Муха договорился с капитаном Мироновым, чтобы мы могли отойти по собственным делам.

Шли, к слову, без оружия. Я нес на плече тяжеленную камеру и время от времени заглядывал в объектив, делая вид, что снимаю местные виды. А вот людей «снимать» не стал. Это было чревато проблемами, решать которые нам было совершенно не по душе.

На дороге было многолюдно.

Безучастные старики, сидевшие на завалинках домов или на подушках в тени дувал, курили кальяны или трубки. Провожали нас безэмоциональными взглядами своих выцветших глаз.

Женщины сторонились. Ниже опускали головы, когда мы проходили мимо. Мужчины же, напротив, посматривали с настороженностью. Иногда с настоящей враждебностью.

— Не смотрите на них, — сказал Муха, когда заметил, что Волков пялится на крупного мужика в чалме и с аккуратной черной бородой. — Нам лишних проблем не надо.

— Ты посмотри. Некоторые глядят так, — стал сетовать на это Волков, — будто тут же разорвать готовы.

— Многие ночью пойдут в горы с оружием, — проговорил я, вешая тяжелую камеру на плечо.

Только детишки оставались по-детски непосредственны.

Когда мы снова завернули за угол, на нас напала целая стайка мальчишек и девчонок. Они, словно мошкара у фонаря, кружили вокруг нас. Спрашивали: «Как дела?» — на ломаном русском, явно не понимая значения этих слов. А еще кричали: «Дай!» — и протягивали нам худенькие смуглые рученки.

Пришлось поделиться с ними тем, что у нас было при себе. Я расстался со всем своим кусковым сахаром, который прихватил как раз на такой случай. Муха отдал детям несколько конфет и подарил какому-то пацаненку старенький перочинный ножик.

Волков ворча расстался с полурастаявшей шоколадкой, что хранил в кармане ко все никак не наступавшему обеду.

Кое-как мы прорвались сквозь детишек и шмыгнули в переулок. Пройдя узкой дорожкой, попали на соседнюю улицу.

— Это здесь, — сказал Муха, — наш первый «друг» будет ждать нас вон в той чайхане.

Чайхана представляла собой низкое глинобитное строение у развилки дорог. К ней приладили широкий навес из тростника, под которым стояли несколько столиков с табуретами. За одним из них сидели какие-то старики. Они покуривали трубку и, казалось бы, совершенно не обращали на нас никакого внимания.

— Вы упомянали четверых, товарищ лейтенант, — напомнил я. — Почему первый именно этот?

— Джамиль? — Повернулся ко мне Муха. — Остальные — просто местные. Они рассказывают слухи и последние новости. Говорят, что видели. Но поверхностно. А вот Джамиль… Джамиль другое дело. Это тот еще фрукт. С ним нужно осторожнее.

Когда мы вошли в чайхану, нас тут же окутал душистый аромат чая. Нос принялся щекотать жирный запах жареного курдючного сала.

Внутри чайханы было бедненько, но чисто и опрятно.

В большой общей зале были неровные, немного пузатенькие беленые стены и утоптанный в камень земляной пол. Стены украсили цветастыми, но тускловатыми от пыли коврами.

У входа стояла лавка, на которой покоился красивый кальян.

А у дальней стены, в центре стоял большой глиняный очаг; на его огне на железной треноге грелся пузатый самовар. Под ним на вертеле жарились большие куски курдючного жира.

Было здесь еще несколько низеньких деревянных столов с еще более низкими табуретками. За одним сидели какие-то афганцы. За дальним — седой старик.

В углу я увидел полки с глиняными пиалами и жестяными банками чая. На столах — потертые скатерти в ярких крапинах. Табуреты застелены грубой тканью.

Из широкой арки, завешенной полосатым пологом, видимо, была кухня. Там кто-то гремел жестяной посудой.

Над очагом, почти под самым потолком я заметил черно-белую фотографию. На ней оказались запечатлены двое мужчин. Один — полноватый и низенький, но улыбчивый афганец лет двадцати пяти. Рядом — советский офицер. Позируя, они обнимались, глядя в объектив.

Муха шагнул с порога, и каблуки его кожаных сапог защелкали по утрамбованной земле.

В кухне немедленно началась суета. Наружу выглянул полный бородатый мужчина. Не молодой, лет пятидесяти, он тут же улыбнулся, показав нам несколько отсутствующих зубов. Потом зыркнул узенькими лукавыми глазками.

— Товарищ! Борис Игоревич! — воскликнул мужчина, радостно разведя руки. — Давно мы с вами не видались! Ой давно! Думал, может уже ко мне и не заглянете!

Мужчина потопал к нам. Он носил поношенные, но чистые рубаху и шаровары. Лысеющую голову прикрывала пестрая тюбетейка.

Несомненно, это и был тот самый Джамиль, о котором говорил Муха.

— Ай! Очень рад, очень рад! — захлопотал он, словно квочка. — Может, чего хотите? Может, ты, дорогой Борис Игоревич, и друзья твои желают покушать? Может, чаю? Лепешки есть! Свежие, только с печи!

Муха наградил сначала меня, а потом и Волкова хитроватым, но прохладным взглядом.

— Можно, — кивнул он.

— Ой, сейчас подам лучший чай, что есть! Может, и покушать? — заискивающе глянул на него.

— А может, ты с нами откушаешь? Сядем-посидим, — кисловато улыбнулся Муха. — Как в старые добрые.

Улыбка не сошла с лица Джамиля, но маленькие глаза сощурились еще сильнее. В них блеснул страх.

— Да, я б с радостью, товарищ Борис Игоревич! Да только чайхана, она как скотная корова, всегда хозяйского внимания хочет! У меня тут, видишь…

Он обвел рукой полупустой зал.

— … Люди сидят. Отдыхают. Разве ж я их могу подвести? Разве ж могу отвлечься? А то вдруг кто чего захочет?

— Ну разве ж ты не уделишь десять минут старому другу, а? — Муха положил тяжелую руку на покатые пухлые плечи Джамиля.

Тот нервно рассмеялся. Окинул взглядом наши с Волковым хмурые лица.

— А с другой стороны… — Джамиль разулыбался, но в глазах его стоял страх. — А с другой стороны, почему мне со старым другом не посидеть? Не поговорить о былом, а?

Джамиль изворотливо выбрался из объятия Мухи. Торопливо и нервно проговорил:

— Вы садитесь. Нет, не сюда. Вон туда, где подальше.

А потом исчез в кухоньке.

Мы присели за указанный Джамилем стол.

— Значит, слушайте сюда, — Муха, пригнув голову, подался к нам. Говорил он очень тихо, полушепотом. — С Джамилем я работаю уже год. Он парень непростой. Пронырливый. Знает, где что. Знает, кто о чем болтает. И охотно продает информацию всем, кто за нее щедро заплатит.

— Как это, всем? — спросил Волков.

— И нашим, и, надо полагать, душманам тоже, — догадался я.

— Если спросят, — сказал Муха, — но информация у него точная. Всегда проверенная, хоть и поверхностная. Да и лгать он не станет. Знает, чем рискует.

Волков нахмурился.

— А мог ли он про нас чего знать? Мог ли рассказать духам?

— Вот это мы сейчас и выясним, — мрачно заявил старлей. — Значит, слушай мою команду. Ты, Волков, стой на стреме. Контролируй зал. Поглядывай, чтоб на нас кто не таращился. Если заметишь, что кто-то греет уши — подай сигнал.

— Есть.

— Селихов, — продолжал Муха. — Ты со мной. Твоя задача — молчать и выглядеть внушительно и опасно. Это ты можешь. Надо, так сказать, оказать психологическое давление на информатора. Говорить буду я. Понял?

— Понял, — суховато ответил я.

Муха прищурился.

— Повторяю: говорить буду я. А ты — не лезь в разговор. Знаю я, что ты у нас тоже умник. Поболтать любишь, где не надо. Но сейчас — моя работа.

Я ничего не ответил командиру, но решил присматривать за ним. Больно Муха казался мне нервным. Может и набаламутить, если все пойдет не так, как он ожидает. Потому — буду держать с ним ухо востро.

Буквально через минуту после того, как встал Волков, вернулся и Джамиль. Он вышел из кухни с большим жестяным подносом. На нем исходил паром красивый чайничек, стояли пиалы и лежали теплые лепешки с душистым, сдобренным специями маслом.

Джамиль расставил еду и чай на столе.

— А твой друг, дорогой товарищ Борис, с нами кушать не будет? — спросил он, поглядывая на вставшего к нам спиной Волкова.

— Он не голодный, — угрюмо заявил Муха.

Джамиль торопливо покивал и отставил поднос на деревянную стойку у входа в кухню. Потом быстро уселся с нами за стол.

Принялся разливать горячий чай по пиалам.

— Так что, дорогой товарищ Борис, ты хотел у меня спросить? Видит Аллах, новостей в последнее время немного. Потому и говорить нам с тобой особо не о чем. Разве что спросить друг друга о том, как у нас здоровье, — Джамиль поставил чайник и несколько униженно заглянул в глаза Мухе. — Так как твое здоровье, товарищ Борис?

— Ничего. Потянет.

— А мое уже похуже, — торопливо поддержал разговор афганец. — Спину ломит. Да и колени. Слыхал, вы раздаете лекарства у мечети. Скажи, дорогой друг, а есть ли у тебя там что-нибудь от больных коленей?

— Ты слышал что-то о том, что случилось позапрошлой ночью под вашим кишлаком? — понизив голос, спросил Муха.

Джамиль, схвативший уже лепешку с деревянной дощечки, замер. Медленно вернул ее обратно. Сглотнул.

— Слыхал. А как же не слышать? — сказал он уже не так торопливо. Высокий его голос сделался хрипловатым. — Ты про бой в кяризах, дорогой товарищ?

— О нем самом.

— Так… Так… — Джамиль испуганно зыркнул сначала на меня, потом на Муху. — Так кто ж о нем не слышал? Там, вроде как, ваши с душманами дрались. Под землей дрались. Даже слышал…

Афганец осекся. Он явно хотел упомянуть о погибшем ребенке, но не решился. Вместо этого решил сгладить углы.

— Слыхал, там много плохого было. В этих сухих колодцах.

— Было, — кивнул Муха. — И я там тоже был.

Джамиль побледнел.

— Слушай, дорогой друг, — Муха взял пиалу, поиграл ею навесу, гоняя чай по кругу, — а не знаешь ли ты, кто мог предупредить душманов о том, что мы там будем? Не слышал ли ты каких новостей о том, что местные жители ходили в ту ночь в кяризы с оружием?

Джамиль нервно прыснул. Впрочем, улыбка немедленно слетела с его лица.

— Не слышал, дорогой друг. Клянусь бородой Пророка, не слышал.

— Точно? — Муха сузил глаза. — Мы, знаешь ли, в ту ночь, когда все кончилось, еще некоторое время наблюдали за вашим кишлаком. И заметили четверых мужчин, возвращавшихся в него после боя. А ты, дорогой Джамиль, знаешь всех в этом кишлаке. Знаешь, кто ходит воевать, а кто нет.

Теперь Джамиль вспотел.

— Ты, товарищ Борис, спрашиваешь плохие вещи. Если скажу, меня и зарезать могут…

— Имена. Где живут? — отрывисто проговорил Муха.

— Товарищ Борис…

— Имена…

Джамиль украдкой осмотрелся. Потом подался к нам с Мухой.

— Я рискую головой… и…

— Два пуда соли окупят этот риск? — спросил я тихо.

Муха удивленно зыркнул на меня. Взгляд Джамиля стал еще удивленнее.

— Ты сможешь использовать ее долго, — продолжал я. — Или выгодно продать. Если будет твоя воля.

— Голова мне ценнее… — пробурчал Джамиль.

— Ну тогда… — Я поднял кинокамеру, которая стояла на полу у моего табурета, и поставил ее у ног Джамиля. — Вот. Кинокамера. Записывает фильмы. Пленкой заправлена под завязку. Уверен… В нынешних условиях у тебя найдется покупатель на такую редкость.

Джамиль уставился на громоздкий прибор. Потом сглотнул.

Лицо его по-прежнему оставалось испуганным, но глаза загорелись настоящей жадностью.

Он снова подался к нам. Заговорил очень тихо, едва слышным шепотом:

— Товарищ Борис… Клянусь Аллахом, я не враг. Я не знаю, кто вернулся домой в ту ночь. Но знаю тех, кто из жителей кишлака был в кяризе… — Джамиль задумался, обратив взгляд к потолку и нервно шевеля губами. Потом снова зашептал: — Мухаммад Кандагари, у него один глаз, злой как шакал. Наимтулла Зирак, он молод, но пролезет, где и грызун не пролезет. Были там еще Садо Самандари, он живет на нижней улице, за мечетью. И Псалай, сын старого Абдулахада, местный наемный пастух. Они повели детей в подземелье.

— А кто-то не из кишлака? — спросил я тихо. — Людей там было больше, чем ты говоришь. Допустим… Бородатый солдат с золотым зубом?

Брови Джамиля поползли вверх.

Тогда я понял — он знает еще о ком-то. А еще, скорее всего, не лжет. У него достаточно духу, чтобы недоговаривать. Но на такую ложь, да еще в таких условиях, нужна смелость. Смелость, которой Джамилю не доставало.

С такими людьми, как этот афганец, нужно работать тонко. Главное — не передавить, чтобы не спугнуть. Иначе хлопот не оберешься. Трусы способны на большие глупости, когда они сильно трусят. И сложно было сказать, чего можно ожидать от этого Джамиля. Особенно когда сам ты находишься в стане врагов.

— Говори, Джамиль. — Угрожающе прошипел Муха.

— Я и так сказал вам такое, за что мне могут отрезать голову…

— Да… Но тех, кто может отрезать тебе голову, — Муха нахмурился. Его тон стал ниже на октаву и еще более хриплым, чем обычно, — здесь нет. А я — здесь.

Джамиль затрясся, как осиновый лист.

— Товарищ старший лейтенант, — строгим, холодным тоном одернул я Муху. — Вы перебарщиваете. Мы не должны привлекать к себе внимания.

— Эта лживая падаль что-то скрывает… — совсем завелся Муха.

— Спокойно, — я посмотрел на старлея исподлобья.

Он уставился на меня в ответ. И выдержал мой взгляд.

— Я знал… Знал, что не следует работать с шурави… Знал… — залепетал Джамиль, но голос его становился все громче.

Я заметил, что гости чайханы стали оборачиваться на нас. Шептаться. Волков занервничал. Обернулся и зыркнул на Муху. Но старлей уже завелся как следует.

— Вы… — пискнул было Джамиль, но его перебил Муха.

— Говори, ты рассказал им о нас, Джамиль? Ты рассказал про то, что будет операция? Откуда ты узнал? — Муха проговорил это, не сводя с меня взгляда.

— Остыньте, товарищ старший лейтенант. Не то остудить вас придется мне, — сказал я с неприкрытой угрозой в голосе.

— Да? Остудить, говоришь? — Ни один мускул на лице Мухи не дрогнул. — И как же ты это сделаешь, Селихов?

В следующий момент я услышал, как под столом щелкнул курок пистолета. Джамиль вздрогнул, тоже уловив этот звук.

Он замер без движения. Руки его, опущенные на стол, задрожали от страха и напряжения.

Ситуация обострялась. Муха протащил пистолет в кишлак вопреки договору с капитаном Мироновым. И я был уверен — его ствол оказался направленным прямо в Джамиля.

— Убери оружие, — сказал я Мухе. — Убери, пока не стало поздно.

В этот самый момент, где-то в кишлаке Айвадж

Бледнов спрятался за дувал. Дождался, пока незнакомый ему афганец покинет двор.

Потом замполит осмотрелся. Пошел уже сто раз хоженным, знакомым путем — у высокого, но ветхого забора из известняка, мазанного глиной. Когда добрался до огорода, огражденного низеньким забором из жердей, то легко перепрыгнул его. Поспешил к стене небольшого дома. Прижался к ней. Прислушался.

Не заметив ничего подозрительного, Бледнов пробрался на широкий двор, потом — в дом.

— Анахита? — позвал он вполголоса. — Анахита, ты дома?

Из женской комнаты настороженно вышла девушка. Невысокая, слегка полноватая, но по-восточному красивая, она тут же бросилась к Ивану, как только увидела его:

— Ваня!

Анахита пала в объятья Бледнова, сплела руки на его шее. Они немедленно, отбросив всякую настороженность, поцеловались.

Потом девушка припала к его груди.

— Ваня… Я думала… Ты не придешь сегодня…

— Все хорошо, — сказал Бледнов, гладя ее по мягкой, немного выпуклой спине, — я тут. Пришел с агитотрядом. Мы раздаем еду и медикаменты у мечети.

— Я слышала, — Анахита отпрянула от его груди, заглянула в глаза Бледнову, — но не могу пойти. Я дома одна.

— А остальные?

— Мама на площади. Дедушка увел овец на пастбище.

Бледнов заметил на лице любимой какое-то странное выражение. Она то и дело поглядывала на двор через крохотное окошко. Поглядывала так, будто кого-то ждет.

— Я видел… Видел мужчину у вас во дворе… — сказал Бледнов тихо.

— Мужчину? — растерялась Анахита. — А… Это был… Это был Муштак. Живет через два дома от нас. Дедушка просил его починить ворота. Он заходил сказать, что закончил.

— Он не видел?.. — напугался было Бледнов.

— Нет-нет, — поспешила успокоить его Анахита. — Все хорошо…

— Хорошо, — вздохнул Бледнов, приложив ладонь к теплой щеке Анахиты.

— Но… Но скрываться становится все сложнее. Она же растет…

— Обещаю, — сказал Бледнов, когда она накрыла его руку своей ладошкой, — обещаю, мы скоро уедем. Просто нужно еще немного времени.

Анахита покивала.

— Я верю.

— Где она? Спит?

Внезапно за спиной Анахиты раздался звук маленьких шажков. Кто-то шлепал по глиняному полу босыми ножками.

Бледнов посмотрел поверх плеча девушки. Та тоже обернулась.

В дверях в женскую стояла маленькая белокурая девочка двух лет отроду.

— Папа… — пропела она, сонно растирая глазки.

Бледнов медленно отстранился от Анахиты. Столь же медленно, будто боясь, что напугает ребенка громкими шагами, пошел к девочке. Она — ему навстречу.

А потом, когда они оказались совсем близко, Бледнов схватил ребенка на руки, прижал к груди, стал целовать в головку, в щечки, в носик.

— Катенька… — приговаривал он при этом, — папа пришел, Катенька…

🔥ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Если вам нравится история и вы ждете продолжения, не забывайте добавлять книгу в библиотеку, чтобы не пропустить новые главы. Так же, буду рад получить от вас сердечки на 10 и 9 томах! Заранее благодарю за это. Кроме того, приветствуются ваши комментарии. Спасибо, что читаете =)