Тактик.1

Глава 25 Игры для героев

Несмотря на то, что мы оказались буквально между молотом и наковальней, в роте царило странное, почти противоестественное спокойствие.

Это было не смирение обречённых, а холодная, гудящая в жилах уверенность профессионалов, знающих, что их инструмент заточен идеально, а план выверен до последнего шага.

Вчера вечером гонец от полковника Курца привёз приказ: наша «специальная сапёрная рота» должна была занять и удерживать центральную позицию. Приказ, который для любого другого подразделения выглядел бы как смертный приговор, на самом деле был последним, недостающим элементом нашего механизма. Я видел, как Мейнард с довольной ухмылкой проверил спусковой механизм скорпиона, а Эрик, пересчитав болты, коротко кивнул мне. Всё шло по плану.

Эрик возник словно из ниоткуда, бесшумно скользнув в окоп. Его лицо было бледным, но спокойным, только глаза лихорадочно блестели.

— Наши… информаторы сообщают, что Альянс планирует начать с массированной атаки тяжёлой кавалерии, — произнес он тихо, чтобы слышали только мы с Мейнардом. — Они уверены, что поле идеально подходит для таранного удара, — тонкие губы англичанина изогнулись в холодной улыбке. — Ну что ж, пусть проверят эту теорию на практике.

Я оглянулся на наших солдат.

Капрал Увалень, сосредоточенно жуя кусок чёрствого хлеба, проверял крепления на своем потёртом нагруднике. Рядом с ним Гром, рыжий верзила с вечно всклокоченной шевелюрой, нервно постукивал пальцами по рукояти меча.

Молодой Рейбс, украдкой вытирал слёзы, думая, что его никто не видит. Старый Бирюк, самый опытный из солдат, методично проверял каждый болт в своём колчане, словно от этого зависела судьба всего сражения. В каком-то смысле так оно и было.

Над полем уже кружили первые падальщики. Чёрные, как кляксы, точки на сером, словно нестиранная портянка, небе. Эти мудрые птицы знали, что скоро их ждёт пир. В этой войне, как и во многих других, только они были гарантированными победителями.

Внезапно воздух разорвал протяжный, надрывный вой трубы со стороны Альянса — резкий, высокомерный вызов. Ему тут же ответил более низкий, уверенный рёв рога Ордена. Над полем пронеслись первые магические разряды. Огненные шары, похожие на злобные кометы, оставляли в небе дымные, грязные росчерки, взрываясь где-то далеко в тылах и не причиняя особого вреда. Это был не удар, а салют в честь начала бойни. Демонстрация силы. Понты, как сказали бы у меня дома.

Желудок сжался в тугой узел. Сухость во рту стала невыносимой, и я сделал глоток воды из фляги. Вода отдавала металлом и землей, но это было лучше, чем ничего.

— В укрытия! — рявкнул я, и мой голос утонул в нарастающем гуле. Солдаты, как суслики, мгновенно попрятались на дне окопов, прижимаясь к влажной, холодной земле, придерживая шлемы, чтобы их не сорвало взрывной волной.

Мужество, воплощённое в жест — держать шлем, по которому придётся удар, не ныть, не дрожать, просто держать.

Магия бушевала у нас над головами, какое-то количество фаерболов пришлось и по нашей позиции, взрываясь огненными сполохами, с треском и раскатами.

Наверное, не будь у нас окопа, нашу роту бы сейчас круто проредило, а смерть собрала бы первую жатву.

Красиво стоять под огнём шрапнели и держать строй. Мы прятались как зайцы в норах. Не красиво, не по Уставу военной службы и боевых действий Ордена, зато всё живые. И пошли все нахер!

Маги выдали своё и остановились. Маги, если отбросить мистическую составляющую в войне этого мира, могли бы сравниться с артподготовкой. Как положено арте, в какой-то момент они прекратили, чтобы дать возможность пойти в атаку своим войскам.

На несколько секунд звуки над Ржаными полями стихли.

А потом — земля задрожала.

Сначала это был глухой, низкий гул, который чувствовался скорее внутренностями, чем ушами. Потом он перерос в грохот, сотрясающий саму землю, в нарастающий, оглушающий топот тысяч копыт.

По сигналу рога с обеих сторон, словно две зеркальные волны цунами, хлынули конные лавины. Тяжёлые рыцари, закованные в полированную сталь, опустили на шлемы забрала с узкими щелями для глаз, выставили вперед длинные, как телеграфные столбы, копья и пустили своих закованных в броню боевых коней в постепенно нарастающий галоп. Солнце, на миг пробившееся сквозь тучи, отражалось от их доспехов тысячами слепящих, яростных зайчиков. Над ними реяли десятки знамён — алые, золотые, синие, с гербами львов, грифонов и драконов.

Украшенные плюмажами и бронированными наголовниками кони неслись вперёд, их мощные тела превращались в единую, неумолимую стену стали и смерти.

Зрелище было одновременно прекрасным и ужасающим. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок — древний, инстинктивный страх перед этой смертоносной лавиной. Рядом со мной Рейбс тихо скулил, зажав уши ладонями, словно это могло защитить его от надвигающегося ужаса.

— Держись, пацан, — я положил руку ему на плечо, чувствуя, как оно дрожит под моей ладонью. — Ты не дрогнул в подземельях, не дрогнешь и сейчас. Сконцентрируйся на плане. Эти бронированные петухи не так страшны, как кажутся.

Обе лавины неслись прямо на нас, и в этот момент даже у меня, знавшего план, на секунду перехватило дыхание. Казалось, что через мгновение нас просто втопчут в эту землю, не оставив даже мокрого места. Но чуда не произошло. Вернее, произошло то чудо, которое мы и планировали.

Не доходя до наших позиций нескольких сотен метров, великолепная, как на параде, атака захлебнулась в грязи. Кони, несущиеся на полном скаку, вдруг начали спотыкаться, вязнуть по колено, падать с омерзительным хрустом ломающихся костей, сбрасывая своих закованных в железо седоков. Поле, которое ещё вчера разведка обеих сторон сочла идеально ровным и твёрдым, превратилось в вязкую, предательскую ловушку. Много дней мы, вместе с нанятыми крестьянами, тайно перепахивали его, превращая центр поля в топкое болото, а потом аккуратно маскировали свежим дёрном.

Разведчики обоих армий, которые осматривали поле вчера вечером, боясь подойти слишком близко к вражеским позициям (чтобы их не подстрелили с той стороны), не заметили подвоха.

Воздух наполнился отчаянным ржанием лошадей и яростными криками рыцарей. Я видел, как один из них, с гербом в виде чёрного орла на щите, отчаянно пытался выбраться из-под своего рухнувшего коня, который придавил ему ногу. Другой, в позолоченных доспехах, по пояс увяз в трясине и беспомощно размахивал руками, пытаясь найти опору. Третий, чьё копье сломалось при падении, сумел подняться на ноги и теперь, по колено в грязи, пытался вытащить меч, но его доспехи, весившие не менее пятидесяти килограммов, превратили каждое движение в мучительную борьбу.

«Ачивка разблокирована: Создать непроходимую трясину. Бонус к опыту: +100», — пронеслось в моей голове, и я почувствовал странное, почти извращённое удовлетворение.

Раздался сухой, щёлкающий треск, и огромный, окованный железом болт со свистом рассёк воздух. Мейнард, стоявший у одного из наших «тачанок», с немецкой методичностью и без тени эмоций на лице ударил по спусковому рычагу скорпиона. Болт попал точно в грудь одному из рыцарей Альянса, который, яростно ругаясь, пытался вытащить своего коня из грязи. Дорогой нагрудник лопнул, как яичная скорлупа. Рыцарь дёрнулся, словно его ударило током, и безвольно повис в седле, как сломанная кукла.

— Готов, — прошептал я так, что меня никто не услышал, только я сам. Иногда мы говорим что-то не для чужих ушей, а потому что слово должно быть произнесено.

Мейнард удовлетворенно кивнул, словно только что закончил сложный чертёж или решил математическую задачу. Его натруженные руки, которые в прошлом мире знали только автомобильный руль, клавиатуру и спортивные тренажёры в его немецкой качалке, уже заряжали следующий болт.

Эрик, наблюдавший за происходящим с холодным интересом учёного, изучающего редкий вид насекомых, повернулся ко мне:

— Ну что, идея работает. Честно сказать, я сомневался… А ничего так, работает.

— Пли! — мой голос сорвался на крик, полный адреналина и злого торжества.

И тут же грянул оглушительный, рваный хор. Полсотни тяжёлых арбалетов, которые мы с таким трудом и за такие деньги изготовили, выплюнула свою смертоносную порцию стали.

Задумка была до смешного проста, и я изложил ее Эрику с Мейнардом ещё когда мы только оказались возле Ржаных полей.

Я не изобретал порох или там, Америку… что там у нас с Америкой, её надо открыть? Я её не открыл. Часто, чтобы сделать что-то стоящее, не надо придумывать велосипед, надо его использовать.

Что я сделал? Просто вспомнил историю своего мира. Рыцарскую конницу, как главную силу на поле боя, похоронили дважды. Сначала английские лучники с их длинными луками при Креси и Азенкуре, а потом генуэзские арбалетчики. Мы не могли бы за месяц обучить роту стрельбе из лука, но сделать их эффективными арбалетчиками — вполне. Мы потратили почти все наши деньги, загрузив работой всех кузнецов в округе, но результат стоил того.

Каждый солдат получил тяжёлый арбалет, способный пробить рыцарский доспех, и по пять десятков болтов. Роту мы разделили на «двойки».

Пока один, более меткий, целился и стрелял, второй, используя специальный рычаг — «козью ногу», натягивал тугую тетиву и подавал заряженное оружие первому. Таким образом, мы обеспечили почти непрерывный, конвейерный огонь. Стрелял, разумеется, в «двойке» тот, кто был более метким.

Рыцари, завязшие в грязи, превратились в идеальные мишени. Они были как гигантские неповоротливые черепахи, которых можно было безнаказанно расстреливать. Наши болты с глухим стуком врезались в их доспехи, сбивали их с ног, находили уязвимые места в сочленениях брони. Крики ярости и боли смешались с отчаянным ржанием раненых лошадей и непрекращающимся свистом летящих болтов.

Я наблюдал за работой моих солдат с мрачным удовлетворением.

Не надо драматизма, эти ублюдки убили бы меня и парней, несмотря на броню и щиты, перебили бы как хорёк давит кур.

Капрал Увалень, несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, действовал с поразительной точностью — его болты неизменно находили щели в забралах или попадали в уязвимые подмышечные впадины доспехов. Гром и Рейбс работали в паре, один стрелял, другой заряжал, и их слаженный ритм не сбивался ни на секунду.

С лиц моих солдат ручьями стекал пот, смешиваясь с грязью. Работа была адская. Натянуть тетиву громадного (наша модель было значительно больше всех применяемых в этом мире, хотя и не содержала ни одного принципиально незнакомого технического решения) арбалета требовало огромных усилий. Руки гудели, спины ломились, но они работали, как заведённые, передавая друг другу оружие, выкрикивая короткие, хриплые команды: «Готов!», «Давай!», «Тяни, твою мать!».

Запах пота, крови и страха смешался в тяжёлый, удушливый коктейль. Я чувствовал, как мои руки, державшие арбалет, а я ведь тоже стрелял, начинают дрожать от напряжения. Мышцы горели огнём, но это была хорошая боль — боль работы, боль действия, а не бессильного ожидания смерти.

Где-то в глубине души я понимал, что мы творим нечто ужасное. Эти рыцари, какими бы высокомерными засранцами они ни были, сейчас умирали беспомощными, как рыба на песке. Это не было честным боем. Это была бойня. Но война никогда не бывает честной. И если выбирать между их смертью и нашей, я выбирал «их» смерть. Каждый раз.

Вы посмели явиться в мой мир, чтобы убить меня? Болт в печень — никто не вечен, твою мать!

Маги Альянса, видя, что их элита гибнет в грязи, попытались нас достать. Несколько огненных шаров взорвались совсем рядом, осыпав нас комьями земли и горячим пеплом. Но наши окопы, вырытые с учётом опыта войн другого мира, надёжно защищали от навесного огня.

— Пригнись! — крикнул я, толкая Рейбса вниз, когда над нашими головами просвистел особенно крупный огненный шар. Он врезался в землю в десяти шагах позади нас, взметнув фонтан грязи и раскалённых камней. Я почувствовал, как горячий осколок обжёг мне щеку, оставив саднящую царапину.

— Спасибо, старшина, — пробормотал Рейбс, его глаза были широко распахнуты от страха, но руки продолжали механически заряжать арбалет.

Эрик, присевший рядом с нами, сплюнул кровь, ему ударной волной разбило губу при взрыве.

— Колдуны хреновы…. Короче, их маги не так уж и хороши, — проговорил он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Слишком полагаются на зрелищность, а не на эффективность. Настоящий маг ударил бы не по нам, а по нашим тылам, где нет укрытий.

— Не подсказывай им, — чтобы не сглазить, буркнул Мейнард, перезаряжая скорпион. — Пусть продолжают швыряться своими фейерверками.

За рыцарями шла пехота. Армии стали смыкаться.

Но (из-за того, что кое-кто организовал непроходимые участки) не по всему фронту, а лишь на узком, нетронутом нами участке земли, который мы оставили специально. Там закипела яростная, отчаянная рубка. Рыцари Ордена, поддерживаемые нашим огнём, яростно теснили врага. Командование Ордена, видя, как эффективно мы работаем, отреагировало на удивление быстро.

К нам на подмогу отправили две тысячи лучников. Они заняли позиции позади нас и, действуя самостоятельно, подняли в воздух целую тучу стрел, которая чёрным облаком обрушилась на ряды Альянса. У тех, кто делал ставку на тяжёлую конницу, и тяжёлую пехоту, лучников было мало. Это стало их роковой ошибкой.

Воздух наполнился свистом тысяч стрел.

Они падали сверху, как смертоносный дождь, находя щели в доспехах, впиваясь в незащищённые шеи, лица, руки. Крики раненых становились все громче, отчаяннее. Я видел, как один из рыцарей Альянса, уже израненный нашими болтами, получил стрелу прямо в глазницу шлема и рухнул, как подкошенный. Другой, пытавшийся выбраться из трясины, стал похож на ежа, в его доспехах торчало не менее десятка оперённых древков.

Война, она такая, дядя.

В отчаянии командование Альянса бросило на нас свою тяжёлую пехоту. Но закованные в броню воины, как и рыцари до них, увязли в грязи и попали под наш перекрёстный огонь.

Тогда в атаку пошла лёгкая пехота — отчаянные, оборванные наёмники с копьями и топорами.

— К бою! За ров! — надрывая связки, заорал я.

Рота мгновенно перестроилась. Теперь окопы превратились в примитивный, но эффективный ров. Наёмники, добежав до него, вынуждены были останавливаться, становясь лёгкой мишенью. Мы расстреливали их в упор из арбалетов, а тех, кто пытался перебраться через ров, добивали копьями и мечами.

Один из наёмников, огромный бородач с обезумевшими от ярости глазами, почти перепрыгнул ров и замахнулся на меня двуручным топором. Я едва успел отпрянуть, чувствуя, как лезвие со свистом рассекло воздух в сантиметрах от моего лица. Мейнард, оказавшийся рядом, без колебаний всадил свой меч в незащищённый бок наёмника. Тот захрипел, выпучив глаза, и рухнул в ров, забрызгав нас горячей кровью.

— Спасибо, — выдохнул я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Не за что, — пожал плечами немец. — Сделай то же, чтобы прикрыть меня!

И в этот момент настал черёд нашего следующего козыря. Конные отряды графа Длай-Ка-Кобетуша, получившие от Эрика накануне карту с помеченным безопасным проходом, прошли «сухим» путем по краю Ржаного поля и, как нож в масло, ударили в тыл, прямо по ставке командования Альянса.

Эффект был ошеломляющим. Войска Альянса, увидев вражеских рыцарей у себя в тылу, решили, что попали в окружение. По их рядам, как лесной пожар, пронеслись крики: «Предательство! Нас предали!». Дисциплина рухнула. То, что было армией, за секунды превратилось в обезумевшую, паникующую толпу, спасающуюся бегством.

Мы продолжали удерживать позицию, хотя врагов перед нами уже не было.

Битва, которая должна была длиться весь день, закончилась за пару часов. Воспользовавшись хаосом, солдаты моей роты без приказа выскочили из окопов. Их лица, ещё минуту назад бывшие сосредоточенными лицами воинов, исказились жадной гримасой. Они стали делать то, что умели лучше всего — грабить.

Они принялись беспардонно грабить убитых рыцарей, срывая с них дорогие доспехи, стягивая с остывающих коченеющих пальцев кольца, и брать в плен тех, кто ещё был жив и сулил богатый выкуп.

Мы с Эриком и Мейнардом, хотя и разрешили это, не участвовали лично. Хотя бы пара человек должны удерживать позиции.

А наши бойцы, они заслужили эту добычу. Но сам я не участвовал в грабеже. Вместо этого я сидел на краю окопа, ощущая странную пустоту внутри. Адреналин схлынул, оставив после себя лишь усталость и какое-то тупое, глухое осознание произошедшего. Мы победили. Сконцентрируюсь на этом. На остальном не надо фокусироваться.

Эрик, словно прочитав мои мысли, присел рядом. Его обычно чистый доспех был измазан грязью и кровью, а на щеке красовалась глубокая царапина.

— Не терзайся, Ростик, — сказал он тихо. — Это была их игра. Мы просто сыграли в неё лучше. Если бы мы проиграли, они бы не пролили ни одной слезы над нашими трупами.

— Я не склонен к рефлексии, англичанин, — ответил я, глядя на поле, усеянное телами. — Мы, русские, причём, чтоб ты понимал, русские двух сотен национальностей, впитываем культуру войны, уважение, мужество, стойкость, работу, подготовку, принятие, много чего. Сейчас я перескочил на следующий этап. Я знаю, что моя сторона победила, считаю потери, радуюсь победе, грущу от того, что за моей спиной не Родина. Знаешь такое выражение как «загадочная русская душа»?

— Слыхал.

— Так вот. Ты мог бы меня пытать, я бы всё равно не ответил на то, что это такое. Она просто есть и у меня именно такая. Моей ярости хватило бы, чтобы убить всех на этом поле. Но сейчас моя загадочная русская душа грустит. Не больше, не меньше.

— Аааа… Достоевский? Читал, читал.

— Ты будешь смеяться, но я сам — не читал, не дальше школьной программы. Короче… Мне грустно и объяснить причину я не могу. А раз так, то этот разговор, как и любой достойный, мы закончим на полуслове.

Он ещё какое-то время помолчал, потом встал и перешёл на правый край окопов.

Когда все немного улеглось, мы занялись своими ранеными. Потерь было на удивление мало, несколько легкораненых и ни одного убитого. Ко мне подошёл лейтенант, командовавший лучниками. Молодой аристократ, с усталым, но довольным лицом, перепачканным сажей.

— Молодцы, старшина, — сказал он, обращаясь ко мне на равных, несмотря на разницу в званиях. — Ваша рота сегодня обеспечила нам победу. Хотя, должен сказать, всё это чертовски не по правилам. Альянс теперь будет кричать на всех углах, что мы применили запрещённую магию земли.

Я посмотрел на него, чувствуя странную смесь усталости и раздражения. Его руки, белые и ухоженные, никогда не знали настоящей работы. Его лицо, несмотря на грязь и сажу, сохраняло аристократическую надменность. Он говорил о правилах войны так, словно это был долбанный бал с мазуркой и дамами в печатках, а не бойня, где люди умирали в грязи и крови.

— Победителей не судят, господин лейтенант, — ответил я, вытирая пот со лба. — И легко рассуждать о правилах, пока мы живы, здоровы и, похоже, выиграли сражение.

Он усмехнулся и кивнул:

— В этом Вы правы, старшина. Чертовски правы. И хотя мои Вам этого не скажут. А я скажу… Спасибо, брат по оружию.

И он развернулся. И в том, что он не закончил разговор по их дебильному этикету, было что-то глубоко искреннее.

Мы сидели на своей позиции до позднего вечера. Солдаты, уставшие, но довольные добычей, развели в окопах костры и готовили ужин из трофейной провизии. Кто-то из них припёр на позиции котёл, кто-то мясо и крупу. Кто-то не забыл про воду.

— Война — войной, а обед как там… по расписанию! — изрёк один из бойцов.

Я усмехнулся. Вот мне и удалось зародить в этом мире элементы моей культуры.

Запах чуть пригорелой каши смешивался с думами поля боя.

Несмотря на дебилизм ситуации, мы не получили приказа оставить позиции, поэтому всё ещё торчали посреди Ржаных полей.

Мейнард, сидя у костра, методично чистил свой меч, время от времени поднося лезвие к свету, чтобы проверить, не осталось ли пятен. Его движения были точными, экономными, почти ритуальными. Эрик, устроившись рядом, что-то записывал в свой неизменный блокнот, вероятно, подсчитывал прибыль от сегодняшнего дня или планировал следующий ход.

Я смотрел на огонь, чувствуя, как тепло медленно возвращает жизнь в замёрзшие конечности. День был долгим, изматывающим, но мы справились. Мой план сработал. И все же… что-то грызло меня изнутри. Какое-то смутное беспокойство, которое я не мог облечь в слова.

«Может быть, — подумал я, — это просто цена, которую мы платим за выживание в этом мире. Цена, которую платит каждый солдат, каждый командир. Цена победы».

Уже глубокой ночью, когда большинство солдат спало тяжёлым сном измотанных работой людей, в наш лагерь прискакал гонец. Его конь был в пене, а лицо серьёзным и сосредоточенным. Он не кричал, а подъехал прямо к нашему костру, где мы втроём молча пили тёплый травяной отвар.

— Специальная сапёрная рота! Приказ полковника Курца! Немедленно вернуться в расположение в Хайбарг!

Солдаты, обрадованные возможностью наконец оказаться в своей хоть и убогой, но казарме, стали вставать, будить товарищей, собираться в путь.

— Не все, — остановил нас гонец, его голос был твёрд и не допускал возражений. — Приказ касается только роты. Старшины Ростислав, Эрик и Мейнард должны следовать за мной. Вас желает видеть сам командор Ордена Ре Бахтал.

Слово «командор» было произнесено с большой буквы «К».

Мы переглянулись. Мейнард напрягся, положив руку на рукоять меча. Ну это по привычке. Эрик, до этого сохранявший олимпийское спокойствие, заметно помрачнел, его лицо на миг превратилось в холодную маску.

— Командор… — прошептал он так, чтобы слышали только мы с Мейнардом. — Это может означать что угодно. Либо нас ждёт награда, о которой будут слагать легенды, и титулы. Либо… либо приказ зарезать нас под ближайшем кустом, чтобы скрыть правду об этой «неблагородной» победе и приписать её какому-нибудь знатному лорду. Учитывая нравы аристократии, я бы поставил на второе. Шансы примерно равны. Готовьтесь, джентльмены. Ставки повышены кратно, игра перешла на новый уровень.

Я молча кивнул, чувствуя, как внутри снова закручивается спираль напряжения. День еще не закончился, и самое интересное, похоже, только начиналось. Хотя, после всего пережитого… Мы всегда готовы.