Тактик.1

Глава 19 Неблагородная

— За мной! Наверх! Шевелитесь! — рявкнул Мейнард, увлекая за собой солдат вверх по узкой винтовой лестнице в просторное помещение над воротами, где стояли его драгоценные, отремонтированные скорпионы.

Солдаты бежали. Счастье, что я ещё при охране золотого рудника отработал манёвр «отхода», который не должен превращаться в беспорядочное бегство.

Солдаты должны бежать и бежали за Мейнардом в «нашу» верхнюю караулку, а не абы куда, потому что тогда это было бы бегство и поражение.

Я и десяток солдат держали щиты, хотя нападавшие в настоящий момент не стреляли, и отошёл последним, не считая Эрика, который всё ещё колдовал с котлами.

Когда я скрылся за поворотом стены, в районе ворот раздавался отвратительный звук рвущегося под ударами тарана металла.

Ворвавшись в караулку, с тем же десятком самых крепких бойцов я перекрыл щитами входа в караулку. Я ждал, что вот-вот в пролом рухнувшей решётки хлынет поток врагов, но вместо них прибежал запыхавшийся, чумазый Эрик, его глаза горели нездоровым огнем.

— Готово! Сейчас начнётся!

Снизу, из примостовой зоны, уже доносились странные шипящие, булькающие звуки, а по проходу тянуло отвратительным удушливым, тошнотворный запах, от которого першило в горле и слезились глаза.

— Эрик, твою мать, это что, хлор⁈ Откуда⁈ — закричал я, когда мы последними взбегали по скользким каменным ступеням лестницы.

— Простая наука, Ростик, даже никакой магии! Чистая химия! — прокричал он в ответ, уже помогая Мейнарду разворачивать один из тяжёлых скорпионов к бойнице. — Щелочь высвободит из этих нескольких сотен литров моих экспериментальных реактивов газообразный хлор! Я тут собирался наладить производство качественного мыла и выгодно продавать его заезжим торговцам, но пришлось пожертвовать перспективным бизнесом ради нашего спасения! Теперь вся примостовая зона — это одна большая газовая камера! Смерть тем, кто сунется!

— Я такого подвоха скорее от Мейнарда ждал, учитывая его национальность! — не удержался я от чёрной шутки, намекая на печально известный Осовец.

Мейнард что-то яростно прорычал в ответ, но в его глазах плясали огоньки дьявольского восторга. Он уже развернул и зарядил скорпион и со всей силы нажал на спусковой рычаг.

Огромный новенький болт со свистом, рассекающим воздух, унёсся вниз, на мост. Раздался пронзительный крик боли и ужаса. У нас было три скорпиона, и пока солдаты, кряхтя и ругаясь, перезаряжали один, Мейнард по очереди стрелял из другого, метался между ними как демон мщения, посылая смерть и разрушение в ряды врага. Это была его стихия, его смертоносные детища работали безупречно. Можно было бы сказать, что это были швейцарские часы, однако скорее походило на смазанную кровью гильотину.

Мы с Эриком присоединились к нему, помогая наводить и перезаряжать. Видимость с высоты караульного помещения была отличная. Скорпионы сеяли смерть и панику на мосту. Нам удалось подстрелить двух тяжелобронированных наёмных рыцарей, их дорогие доспехи не спасли от мощи огромных болтов, пробивавших латы, как картон. Часть наёмников, спасаясь от обстрела скорпионами, устремилась вперёд, сквозь пробитую решётку, но там их ждали клубы поднимающегося жёлто-зелёного, ядовитого тумана. Их крики и кашель доносились до нас.

Выход с территории примостовой зоны крепости был заперт ещё когда мы героически бежали от «убийц» и находился он в непосредственной близости от котлов с хлоркой.

Некоторые из наёмников, самые отчаянные или просто не успевшие понять, что происходит, нашли путь к нашей лестнице и попытались прорваться наверх к нам.

Пришлось отбиваться в ближнем бою. В узком проходе мы снова выстроили стену щитов, коля копьями и отбиваясь мечами, пока лучники Эрика осыпали врагов градом стрел, без затей став на старые массивные столы, которые мы с парнями использовали, чтобы пить чай.

Враги отчаянно напирали, их лица были искажены яростью и страхом, но когда наши щитовики стали уставать, я тут же заменил их новыми, то же самое сделал с копейщиками. На узком участке я мог позволить себе экономить силы людей, маневрируя, убирая легкораненых, ставя их на перезаряжание скорпионов.

Свежие силы оттеснили нападавших обратно на лестницу, где их уже встречали плотные, удушающие клубы ядовитого газа. Враги кашляли, задыхались, их атаки становились все слабее и слабее, пока не прекратились совсем.

Мы и сами наглотались этой дряни, горло нещадно першило, глаза слезились так, что ничего не было видно, но мы добили тех немногих, кто сумел прорваться на нашу площадку. Солдаты, опьяненные боем и запахом крови, рвались в контратаку, желая добить отравленных врагов внизу.

— Стоять! Назад! — остановил их Эрик, голос его был резок и властен. — Не суйтесь туда! Этот газ, то есть, злая алхимическая магия и вас она прикончит не хуже, чем их! Терпение! К порядку!

Враги больше не появлялись, на мосту тоже закончились «мишени» для стрельбы. Три заряженных скорпиона стояли в ожидании, готовые к новой атаке, но её не последовало.

Мы соорудили около входа баррикаду из подручного мусора и старой ветхой мебели и стали ждать. Ждать пришлось долгих, мучительных полтора часа, прислушиваясь к звукам снизу, сначала это были крики и кашель, потом стоны, а затем наступила зловещая тишина.

Только когда Эрик, несколько раз выглянув вниз, счёл, что газ достаточно рассеялся, он решился спуститься.

Мы с ним вдвоём, обмотав лица мокрыми тряпками, осторожно спустились вниз и распахнули все окна и двери, какие только были, чтобы создать сквозняк. В примостовой части замка, во дворе перед воротами, были только трупы. Группами и по одному, нагромождение мёртвых наемников, застывших в страшных, неестественных позах, с искажёнными от удушья, посиневшими лицами. Хлор сделал свое страшное дело.

Мы вышли на мост. Там тоже лежали убитые, в основном от стрел скорпионов и наших лучников. Мы первым делом обыскали двух подстреленных рыцарей. Помимо денег и хорошего, качественного оружия, у каждого из них на шее висел небольшой металлический амулет со странным, выгравированным символом — скрещенные мечи на фоне щита. Поднявшись обратно в караулку, мы показали их Мейнарду.

— У меня такой же есть, — он порылся в мешочке на поясе и достал похожий амулет, только более грубой работы. — Снял с одного из тех гномов-командиров на болоте, когда мы их там топили. Не знал, что это такое, просто блестяшка.

Эрик взял амулеты, внимательно повертел в руках, потёр пальцем.

— Это знак рыцарского достоинства или принадлежности к элитному отряду в некоторых орденах и крупных наёмничьих компаниях, — пояснил он, его голос был спокоен, словно он читал лекцию. — Конечно, если рыцарь его утеряет, это не лишает его статуса, но сам амулет имеет определенное ритуальное и статусное значение. Пока спрячем, может, пригодятся.

К вечеру, когда газ окончательно выветрился, а ветер разогнал его остатки, наша рота, уставшая, но воодушевленная неожиданной и жестокой победой, очень организованно приступила к обыску и складированию трупов.

— Похоже, наша рота лучше всего умеет грабить убитых, — мрачно пошутил я, глядя, как солдаты сноровисто стаскивают с наёмников доспехи, оружие и вытаскивает личные вещи. Запах смерти и хлора все еще витал в воздухе.

— Это материальное подтверждение наших побед, Ростик, — возразил Эрик, деловито проверяя содержимое кошелька одного из убитых офицеров. — Сначала мы их всех эффективно побеждаем. Хотя эту конкретную победу никак нельзя назвать честной или рыцарской. Скорее, подлой.

— А что такое честная победа, Эрик? — вмешался Мейнард, сосредоточенно оттирая кровь с клинка трофейного двуручного меча, который он тут же прибрал себе. — Когда враг мёртв, а ты жив и здоров — это и есть самая честная и справедливая победа. Все остальное — лирика для менестрелей и благородных дураков.

— Пожалуй, ты прав, немец, — согласился я, чувствуя, как отпускает напряжение. — Победа — это уже чертовски хорошо. Особенно такая.

Уже при свете заходящего, кроваво-красного солнца мы вытащили все трупы с моста и из внутреннего двора и сложили в несколько штабелей в одном из холодных, вымороженных зимой пустующих помещений.

Мейнард и Йорген при поддержке десятка солдат принялись в спешке чинить ворота.

Механизм не пострадал, враги явно рассчитывали использовать его, а вот сами ворота пострадали сильно. Ремонт вёлся грубо, но спешно, чтобы иметь возможность перекрыть мост снова.

Эрик организовал затаскивание тяжеленого тарана, изготовленного из одного только металла, с серьёзными подвесными блоками и колёсной базой, а я занимался расчисткой проходов и уборкой трупов.

Солдаты, уставшие после битвы, не роптали, хотя было видно, что им трудно.

К вечеру ремонт был закончен. Мы поставили дежурных у ворот, потому что серьёзно опасались новой волны атаки. Кто-то из солдат наспех организовал приём пищи. Понять обед это или поздний ужин, было нельзя.

Увалень и парочка солдат разносили кружки с горячим чаем. Я кивнул ему как старому приятелю, он слабо улыбнулся в ответ.

Через смотровые бойницы и щели в грубо отремонтированных воротах дул ветер.

Йорген и Мейнард ругались, безуспешно пытаясь починить решётку, та пострадала настолько, что не подлежала восстановлению.

Зима в Ущелье Двойной Луны обещала быть не только холодной, но и кровавой.

Ночь после бойни была тяжёлой, густой, как смола, и такой же липкой от въевшегося страха и всепоглощающей усталости. Воздух, казалось, до сих пор неуловимо вонял хлором, смертью и жжёным камнем, въедаясь в лёгкие и вызывая тошнотворные спазмы, от которых хотелось сплюнуть, но слюны не было.

Мы, трое сержантов — новоиспечённых, но уже по горло хлебнувших этой войны, не спали. Какой тут сон, когда нервы натянуты до предела, как струны на скверно настроенной лютне, а за каждым темным углом, в каждой пляшущей тени от факела чудится силуэт убийцы с бесшумным арбалетом. А вот большую часть роты мы отпустили спать. Они повалились, где кто смог, внутри пострадавшей от нападения казармы.

Эрик, как самый неугомонный, самый деятельный из нас и, пожалуй, самый равнодушный к тому, что мы и наша рота только что чуть не погибла, взял на себя проверку «гражданской» части крепости. Отобрав десяток самых крепких и наименее пострадавших солдат, тех, кто еще мог держаться на ногах и не шатался от каждого порыва ветра, он отправился в рейд по опустевшим, погруженным во мрак улочкам, в гражданскую часть крепости.

Я не завидовал ему. Бродить по тёмным, кривым переулкам, где ещё вчера кипела хоть какая-то, пускай и убогая, жизнь, а теперь лишь стылый ветер гонял мусор, обрывки тряпья и завывал в пустых, выбитых окнах– удовольствие более чем сомнительное.

Мы с Мейнардом, тем временем, как два каторжника, до глубокой ночи, до ломоты в костях, возились с воротами.

Подтащили обломки створок, какие-то тяжёлые дубовые балки из разрушенного сарая, ржавые железные листы, найденные в заброшенной кузне.

Сколачивали, скручивали толстой медной проволокой, найденной Эриком, делали аналог противотанковых ежей, как примитивную дополнительную защиту, способную задержать врага хоть на несколько минут.

Руки гудели, как телеграфные провода на ветру, спина ломилась так, что разогнуться было пыткой, но мы упрямо работали, подбадривая друг друга хриплыми шутками, от которых в другой ситуации покраснел бы и портовый грузчик, и крепкими, многоэтажными ругательствами на смеси всех известных нам языков. Ворота были не просто входом — это был символ нашей стойкости, последний рубеж между нами и враждебным миром.

— Слушай, герр немец, — сказал я тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал от усталости, которая волнами накатывала на меня. — Надо бы… на ту сторону моста сходить. Проверить.

Мейнард уставился на меня, как на сумасшедшего, только что сбежавшего из лечебницы. Его лицо, и без того выразительное, вытянулось и выражало крайнюю степень изумления, смешанного с недоумением.

— Ты рехнулся, Ростик? Окончательно сбрендил? Ночью? Один? Да там могут быть их дозорные, или те, кто уцелел после хлорной атаки Эрика и теперь жаждет мести! Зачем тебе это? Что ты там забыл?

— Вот я и хочу на них посмотреть, — я потер переносицу, пытаясь собрать мысли в кучу.

— У нас все спать легли, Эрик увёл оставшихся.

— Я схожу один. Обещаю, будет опасность, просто сбегу, даже щит сразу на спину повешу чтобы драпать было сподручнее.

— Русские же не бегают.

— Не сдаются. А это вообще — разведка.

Мейнард долго ругался, используя весь свой небогатый, но на удивление ёмкий запас русских и немецких проклятий. Он говорил о долге командира, о бессмысленной браваде, граничащей с идиотизмом, о том, что я кретин и самоубийца, и что, если со мной что-то случится, ему придется писать рапорт, а он это ненавидит. Но в конце концов, тяжело вздохнув так, что факел на стене качнулся, махнул рукой.

— Чёрт с тобой, иди. Упрямый, как баран. Но если через полчаса не вернёшься, я лично пойду вытаскивать твой труп, чтобы потом скормить его горным волкам. И открою ворота только тебе. Одному. Понял?

Скрипя и стеная, как старая калоша, наша хлипкая баррикада приоткрылась ровно настолько, чтобы я мог протиснуться, рискуя застрять. Поскольку все трупы мы утащили, мост был пуст и тих. Только ветер свистел между каменными зубцами, да внизу, в непроглядной пропасти, глухо шумела река Йорат, несущая чёрную воду у подножия гор.

Я шел осторожно, стараясь ступать на те камни, которые не были покрыты липкой кровью ( ещё не хватало навернуться и упасть с моста в холодные объятья Йората), прислушиваясь к каждому шороху, к каждому далекому крику ночной птицы, клевец наготове, его холодное древко привычно лежало в руке. На той стороне, в маленькой деревянной будке охраны, которую наёмники, использовали как временный пост, я нашел его.

Капрал Гейст лежал на полу, скорчившись в неестественной позе. Он был еще жив, но едва дышал, хрипы вырывались из его груди с каждым вздохом. Рядом валялся его меч, а на груди, на грязной, пропитанной потом и кровью тунике, расплывалось тёмное, липкое пятно. Похоже, что он каким-то способом ухитрился получить ранение и умирал не от хлора.

Удивительно, как он вообще дополз сюда.

Он открыл глаза, когда я склонился над ним. В них уже не было той наглой уверенности, что утром. Только боль, всепоглощающий страх и… что-то похожее на раскаяние или, может быть, просто усталость от всего.

— Ты… — прохрипел он, пытаясь приподняться, но тут же застонал и снова упал. — Зачем пришел? Добить? Давай, не тяни…

— Просто проверить, — ответил я, садясь на корточки рядом. Запах крови и смерти был здесь особенно сильным.

— Я… я был неправ, — его голос был слабым, прерывистым, как старая, изношенная пластинка. — Те слова… про жизни… никчёмные… Прости. Мы просто… наёмники. Работа такая. Приказ есть приказ, хоть и от такого дерьма, как наш новый канцлер. Но это… это было слишком. Нам обещали лёгкую прогулку. Золото… много золота. Сказали, вы просто кучка зелёных сопляков, которые разбегутся при первом же крике…

Он закашлялся, изо рта пошла пенистая кровь.

— Я прощаю тебя, Гейст, — сказал я тихо. Не знаю, зачем я это сказал. Может, чтобы он умер спокойно. Может, чтобы самому стало легче отпустить эту тяжесть. — Покойся с миром.

Он слабо улыбнулся, или мне так показалось в неверном свете луны, пробивавшемся сквозь щели в досках. Потом его взгляд затуманился, тело пару раз дёрнулось и обмякло. Все было кончено.

Я сложил его руки на груди и вложил в них меч. Мысль о том, чтобы забрать его оружие я отринул. В тишине, сопровождаемый лишь ветром и острыми крупинками снега, я вернулся в крепость.

Часа через два, показавшихся вечностью, вернулся и Эрик с бойцами, мрачный, как грозовая туча, отряхивая с плаща не только несуществующую пыль, но и тяжесть увиденного.

— Мюнцера и след простыл, — доложил он, стягивая перчатки и бросая их на стол. Голос его был ровным, но я уловил в нем нотки затаённой ярости. — Похоже, ублюдок смылся сразу, как только понял, что его план дал трещину. В его доме — пусто, только следы поспешных сборов, брошенная второпях роскошь, которая теперь казалась дешёвой мишурой. Даже винный погреб не тронул, спешил, гад. Пара его прихвостней не успели — валяются с перерезанными глотками в подворотне. Видимо, кто-то из горожан свёл счеты. Или свои же убрали, как ненужных свидетелей. Но я кое-что предпринял.

Он хитро прищурился, и в его глазах, несмотря на усталость, мелькнул знакомый огонек авантюриста, почуявшего новую возможность.

— Нашёл голубятню. Или, точнее, воронятню. Почтовые вороны, штук пять.

Одна, самая толковая на вид, с умными, немигающими глазами, уже летит с депешей в ближайший форт Ордена. Я там изложил суть дела, без прикрас, но с нужными акцентами. Написал, что отразили вероломное нападение, но крепость почти беззащитна, силы на исходе, и, если эти твари сунутся снова, нам крышка. Пусть поторопятся с подмогой. И с финансированием, кстати, тоже не помешает. Потому что, если вы помните, то эта мэрская падла так и не оплатила нам ни на жалование солдат, ни на прокорм и снаряжение.

Я кивнул. Разумно. Очень разумно. Две такие атаки мы точно не выдержим. Наши силы и так на пределе, люди вымотаны, как ездовые собаки после долгой гонки.

Мы обменялись новостями. Бойцы, которые участвовали в рейде Эрика, измотанные до предела, валились с ног. Солдаты сидели и лежали прямо на холодном камне двора, прислонившись к стенам, многие дремали, уронив головы на грудь, их оружие лежало рядом, но руки все еще судорожно сжимали рукояти.

Мейнард, оглядев это жалкое, душераздирающее зрелище — остатки некогда бравой роты, принял решение.

— Отбой! — его голос, обычно зычный, как труба архангела, прозвучал глухо, но твёрдо. — Всем спать. Караулить будем мы, сержанты. По очереди.

Солдаты не нуждались в повторном приглашении. Они расходились, или, скорее, расползались, как сонные мухи, по углам полуразрушенной казармы, по каким-то чуланам и каморкам, которые еще вчера казались непригодными для жилья, а сегодня — верхом комфорта и безопасности. Через несколько минут в нашей части крепости воцарилась тяжёлая, прерывистая тишина, нарушаемая лишь стонами раненых, которых Эрик успел кое-как перевязать, да храпом измученных воинов.

А мы сидели, молчали, словно сказали все слова на свете и больше слов не существует. Прости сидели и думали, каждый о своём.