Тафгай. Том 9

Глава 6

Выпускница Пермского пединститута Надя Лебедева сельскую жизнь представляла себе исключительно по сюжетам из программы «Время», где хлеборобы бились за урожай, и по фильму «Дело было в Пенькове». В той романтической киноленте приехавшая в глухую деревню из Ленинграда молодая специалистка Тоня влюбилась в обычного тракториста и осталась поднимать с колен местный колхоз до тех пор, пока тракторы с помощью табуляторов не начнут пахать землю без посторонней человеческой помощи. Поэтому когда Надежду распределили учителем русского и литературы в крохотный городок Александровск, который от деревни мало чем отличался, девушка не сильно расстроилась. Тем более ей пообещали, что обеспечат жильём, возместят неизбежные коммунальные расходы, а ещё вместе с ней в александровскую школу №1 учителем английского языка отправилась выпускница с параллельного курса. А вдвоем, как известно, веселее.

Однако по приезде на новое место жительства Надя поняла, что три года отработать в таких условиях будет ох как не просто. Во-первых, жильём оказалась комната в деревянном частном доме, которую сдавала одинокая старушка. И делить эту комнату она была вынуждена со своей коллегой Викой Беляевой. Во-вторых, водопровода в доме не было, холодильник и телевизор отсутствовали как класс, а туалет системы сортир располагался во дворе. А когда заморосили осенние дожди, то на раскисшей улице можно легко было провалиться в грязь по колено. В-третьих, из развлечений в городке имелся лишь кинотеатр «Спутник» и дом культуры, где по субботам проходили танцевальные вечера. Но местная молодёжь так напивалась на этих танцах, что Надежда и её коллега Виктория от посещения дома культуры решили вообще воздержаться. А самое обидное заключалось в том, что тракторист с интеллигентным лицом актёра Вячеслава Тихонова в этом городке не проживал.

— Я так больше не могу, — заявила в один из унылых октябрьских вечеров Вика, высокая симпатичная с густой копной светло-русых волос девушка. — Дуры мы с тобой Надька! Нужно было на пятом курсе не за книжками сидеть, а замуж выскакивать и ребёнка рожать. Тогда бы нас никто в эту «Тмутаракань» не послал.

— За кого замуж? — проворчала Надя. — Может за тобой и ходил табун кавалеров, а у меня был всего один воздыхатель, да и тот никакой.

— Вот и надо было этого воздыхателя брать за грудки и перевоспитывать! — с жаром прошептала подруга по несчастью. — И потом ты вполне симпатичная девчонка: лицо миловидное, фигурка что надо. Только каштановые волосы я бы на твоём месте перекрасила под блондинку. И от мужиков отбоя бы не было. Но где теперь эти мужики? Где они теперь остались?

— А как тебе наш молоденький учитель физкультуры, Данила Петрович? — хитро улыбнулась Надя. — Он как в учительскую зайдёт, так глаз с тебя не сводит.

— Пфуу, — захохотала Вика, — худой, лопоухий, и к тому же глуповат. До конца учебного года я, конечно, здесь как-нибудь продержусь, а летом вернусь в Пермь и выскочу замуж за первого встречного. Да я здесь за три года просто одичаю!

И это обещание «одичать» Виктория повторяла чуть ли не весь следующий месяц ноябрь. Однако в декабре, когда снегом завалило всю местную грязюку, и городок немного преобразился, Надя вечерами всё чаще стала оставаться одна, так как Вика всё же ответила на ухаживания Данила. И панические разговоры постепенно свелись к нулю.

Кстати, Данил Петрович трудился здесь тоже после распределения, но ему оставалось доработать последний учебный год. Может быть, поэтому красавица Виктория снизошла до неприметного парня. А в субботу 14-го декабря из соседнего посёлка к Данилу приехал его друг, такой же, как и он, учитель физкультуры, и Надежда была торжественно приглашена на танцевальный вечер в ДК.

— Не боись, Надюха, — сказала Вика, когда Надя, вспомнив первое посещение этого сомнительного мероприятия, начала отказываться, — местная пьян к тебе сегодня не прицепится, так как мы под надёжной защитой. Молодые люди, я права? — спросила она парней.

— Пусть только сунуться, у меня первый разряд по боксу, — пророкотал невысокий, но коренастый однокашник Данила, которого звали Геннадий.

В принципе он производил впечатление физически крепкого парня, поэтому Надежда, отложив непроверенные тетрадки в сторону и надев своё лучшее платье, пошла вместе со всеми на танцы. И надо сказать, что вечер, который они проводили своей небольшой компанией, не обращая внимания на остальную публику, для Нади был лучшим за все последние дни. Она, наконец-то, почувствовала себя не ломовой лошадью, удел которой работа, работа и ещё раз работа, а человеком, который создан для радости, веселья и счастья. А когда на магнитофоне отзвучала последняя песня Данил, прикупив в буфете парочку бутылок вина, пригласил всех к себе домой. В отличие от девчонок, он снимал целую квартиру в двухэтажном 8-квартирном доме.

— Молодые люди, дайте закурить, — вдруг услышали они, когда с освещённой фонарями центральной улицы Ленина свернули в тёмный пустынный переулок.

Неожиданно к их дружной компании подошло трое парней, одетых в обычные рабочие телогрейки. «Заводчане что ли со смены возвращаются?» — сначала решила Надя, но рассмотрев хулиганские и не тронутые интеллектом квадратные лица, тут же поняла, что сигареты этих «рабочих» интересуют меньше всего. «Ну, вот и сходили на танцы», — с досадой подумалось ей.

— Мужики, мы вас не трогаем, и вы проходите мимо, — выступил вперёд боксёр Геннадий.

И вдруг, в следующую секунду похожий фигурой на медведя хулиган, который стоял в центре и перекрывал дорогу их компании одним резким и мощным ударом отправил Гену в сугроб. Боксёр перворазрядник тут же попытался вскочить, но его ноги совершенно престали слушаться. И Геннадий, даже не сумев распрямиться, вновь рухнул обратно в снег.

— Мужики-мужики, чё за дела? — затараторил Данил. — Нужны деньги? Возьмите, у меня есть десятка. И разойдёмся по-хорошему.

— Девочки твои? — криво усмехнулся главарь, нагло рассматривая красавицу Викторию. — Познакомь.

— Учителка, англичанка, зовут Вика, — просипел другой хулиган, который ростом был пониже и стоял по правую руку от главаря. — А это литераторша, как её, Надька, кажись.

— Девчонок не трогайте, — сквозь зубы процедил Данил, протягивая свою десятку.

— Чё англичанка-то твоя? — наслаждаясь моментом, спросил похожий на медведя амбал, небрежно забрав деньги себе.

— Моя, — вдруг прозвучал совершенно незнакомый мужской голос откуда-то сбоку от Нади.

Девушка резко развернулась и, увидев очень высокого плечистого мужчину, одетого тоже в телогрейку, от неожиданности ойкнула, поскользнулась и присела мягким местом на ближайший сугроб.

— Это чё за чучело? — усмехнулся главарь хулиганов. — Ты, мужик, вообще кто?

— Смерть твоя геройская, петух гамбургский, — рыкнул незнакомец.

И вдруг длинная рука этого мужчины со скоростью плети распрямилась, и теперь уже в снег полетел сам обидчик Геннадия. А дальше начался форменный цирк. Недолго думая два других «разбойника с большой дороги» разом накинулись на мужчину, но сперва точно в челюсть получил один нападавший, а затем кулак незнакомца встретил своим туповатым лицом и другой мерзавец. Но на этом драка не закончилась. Местные хулиганы оказались не из робкого десятка. Немного отдохнув на снегу, они с новыми силами бросились в бой. Но каждый раз, наскакивая на этого странного мужчину, получали обидные болезненные удары и летели отдыхать обратно. И так повторилось три или четыре раза. Надя, честно говоря, пребывая в небольшом шоковом состоянии, просто сбилась со счёта. И неизвестно чем бы всё закончилось, но в проулок на звук драки прибежали ещё трое местных молодых парней.

«Что за невезуха, — думал я, в автоматическом режиме размахивая кулаками, — второй день в городе и уже влип в драку. Не хватало ещё кого-нибудь покалечить. Срок накинут, волки позорные, глазом не успею моргнуть. Эх, только жизнь стала налаживаться».

— В очередь, в очередь, сукины дети! — рявкнул я, щедро раздавая хуки и апперкоты, падающим как кегли в боулинге хулиганам, которые надо признать они довольно резво поднимались обратно.

Но тут в полутьме я заметил ещё троих парней, поэтому как можно скорее отскочил спиной к стене облупившегося двухэтажного дома. И подняв кулаки к подбородку, принялся ждать нового нападения.

— Гаврила, наших бьют, — просипел, тяжело дыша, самый крепкий из этой троицы.

Он, пошатываясь, стоял на ногах и стирал кровь со своей малоприятной образины. Но незнакомый мне Гаврила, парень выше среднего роста и спортивного телосложения, бездумно в драку не полез. Он сначала осмотрел повреждения, которые получили эти три увальня, а затем обратил внимание и на меня. К тому времени я уже опустил руки вниз и немного расслабил потяжелевшие мышцы.

— Они сами виноваты, они к нам приставали, — смело заявила одна из девушек, — а молодой человек за нас заступился. И мы вообще сейчас в милицию пойдём. У Гены, наверное, сотрясение мозга.

Я покосился в сторону и только сейчас заметил, что на снегу лежало и постанывало ещё чьё-то тело.

— Не надо в милицию, сами разберёмся, — хрипловатым голосом произнёс Гаврила, сделав в моём направлении пару шагов.

— Да, с милицией шутки плохи, — пробурчал я.

И вдруг незнакомый мне Гаврила громко захохотал:

— Мужики, ха-ха, вы хоть знаете, с кем связались? Ха-ха! Это же хоккеист. Он вчера в наш литейный цех на работу пришёл устраиваться. Ха-ха. Ну, ты, Овчина, и нарвался.

— Какой ещё, б…ять, хоккеист? Он мне зуб выбил, сука, — пожаловался здоровяк, которого обозвали Овчиной.

— Такой хоккеист, — уже не таким весёлым голосом произнёс Гаврила, — Олимпийский чемпион, чемпион мира, который нашу американскую команду обворовал. Ну, чё много денег хапнул? — с вызовом уставился на меня этот незнакомый парень. — Команда шла на первом месте, могла ихний заокеанский кубок взять. А ты на эти доллары паршивые повёлся.

— Слушай ты, ухарь, — зло прошипел я, — запомни, в порядочном обществе без доказательств предъяву не бросают. Ты уверен, что это я команду обворовал? Нет? Вот и заткнись. И валите отсюда, пока я вас всех здесь не поломал и не сложил штабелями в один братский сугроб!

— Пошли мужики, — криво усмехнулся Гаврила, — потом с ним потолкуем. Он теперь с нашего «Машзавода» долго никуда не денется.

— Давай-давай, шевели батонами, — хмыкнул я в спину этой сопливой братве, которая с чувством собственного достоинства медленно пошагала на центральную улицу Ленина.

К этому моменту ребята и девчонки, за которых я заступился уже все стояли на ногах и о чём-то тихо перешёптывались.

— Не ходите, дети, ночью по улицам гулять, — усмехнулся я и направился к тому домишке, где мне одинокий дедуля по просьбе местного участкового сдал крохотную комнату.

— Постойте! — крикнула одна из девушек. — Подождите! А вы можете меня и мою подругу проводить до дома. Вдруг эти опять привяжутся. Меня, кстати, Вика зовут, — широко улыбнулась очень симпатичная молодая барышня.

— Иван, — крякнул я, покосившись на парней, у которых, по всей видимости, этой ночью с продолжением культурной программы выходил полный облом.

— А меня Надя, — представилась вторая не менее симпатичная девчонка. — Вы здорово дерётесь, Иван.

— Я не дерусь, я защищаюсь, — проворчал я и добавил, — показывайте дорогу, провожу.

А сам подумал, что впервые за этот жуткий 1974 год мне попались на глаза нормальные человеческие женские лица. Ведь сразу после матча с «Лос-Анджелес Кингз» меня поместили в «Бутырку», а спустя две недели, зачитав приговор, отправили на три года работать в «леспромхоз», затерянный в дремучей уральской тайге. С одной стороны, наказание могло быть и гораздо суровее, а с другой для профессионального хоккеиста, находящегося в рассвете лет, отлучение от любимой игры — это и есть самое страшное наказание.

Местечко, где мне пришлось пилить брёвна и валить лес называлось Вая. И хоть в этом посёлке, расположившемся на берегу Вишеры, имелся и свой клуб и наличествовал женский пол, но повальное пьянство и следующее за алкоголем половое распутство, доводили местное население до самого настоящего скотского состояния. Создавалась такое ощущение, что народ в этом богом забытом месте работает, чтобы потом все деньги пропить, и пьёт, чтобы был стимул работать.

Исключение составляли лишь несколько немецких семей, переселённых из Крыма ещё в 30-е годы. Жили они своим тесным мирком, разговаривали между собой только по-немецки и в отличие от остальных практически не пили. И дома этих немцев разительно отличались от других построек посёлка. Они имели высокие плотные заборы, крытые добротной крышей дворы, а во дворах у этих «куркулей» мало того что был настелен дощатый пол, так там стоял идеальный порядок. И было больно видеть, в каком запустении находились те хлипкие хибары, где проживали русские. В огороде кроме картошки у них ничего не росло, а дворы были завалены грязью и хламом. И если немцы держали коров, свиней, овец и гусей, то русские подчас вообще не имели никакой живности.

— О чём вы, Иван, задумались? — весело спросила меня Виктория, когда мы, дружно скрепя валенками по снегу, миновав здание какой-то школы, направились в сторону частного сектора.

— Когда на голову человека валятся неприятности, то он думает только об одном — за что ему это всё? — улыбнулся я. — Где я провинился? Что натворил?

— И вы уже наши ответа на свои вопросы? — захихикала Вика.

— Мне за несколько последних лет очень часто и по-крупному везло, — буркнул я. — А теперь, по всей видимости, судьба решила вернуть долг. Баш на баш.

— А можно поинтересоваться, что это за история с американской командой? — скромно пролепетала вторая девушка Надя.

— Слышали такое название — «Москва Ред Старз»? — хмыкнул я.

— Извините, Иван, мы с подругой в спорте ни бум-бум, — прыснула от смеха Виктория.

— Тогда объяснять буду на пальцах, — улыбнулся я. — Товарищ Брежнев осенью прошлого 1973 года поручил создать первую советскую команду в НХЛ. НХЛ — это заокеанская хоккейная лига. И на меня, как на большого специалиста в тамошнем хоккее, возложили эту почётную обязанность. Команду по приказу партии и правительства я естественно собрал. И до злосчастного нового 1974 года мы шли на первом месте в чемпионате НХЛ. И вдруг, по неизвестной мне причине, идея участвовать в чемпионате товарищу Брежневу разонравилась. Нас по-быстрому закрыли, а меня назначили виновником этого.

— То есть деньги у команды вы не крали? — спросила Надя.

— Конечно, нет, — хохотнул я. — Неужели я похож на человека, который ворует у своих лучших друзей? Хотя в таком виде, пожалуй, похож, — замялся я, почесав небритый подбородок и посмотрев на телогрейку, которая в этом году мне заменяла и куртку, и пальто, и модную американскую дублёнку. — В общем, меня за незаконные операции с валютой и за незаконное открытие иностранных счетов выслали в посёлок Вая.

— То есть вас наказали за то, что там, в США, разрешено? — догадалась Надежда.

— Бинго! — обрадовался я. — В яблочко.

— Ну, хорошо, — неожиданно ревниво заворчала Виктория, покосившись на подругу. — А как вы, спустя почти год, оказались здесь в Александровске?

— А я раз в неделю писал письма в Кремль, чтобы мне разрешили вернуться в Горький, где тоже есть свой леспромхоз. И где я бы мог и брёвна пилить для строительства развитого социализма и играть в хоккей в классе «Б» за горьковский «Полёт». У меня в Горьком живёт друг, и он уже почти обо всём договорился.

— Неужели письма подействовали? — спросила Надя.

— Нет, — усмехнулся я, — думаю, что мою писанину никто не читал. Однако судьба вновь улыбнулась мне. В сентябре этого года сборная СССР проводила серию матчей против сборной ВХА. И в шестой игре прямо на глазах нашего генерального секретаря канадский защитник Рик Лей жестоко избил Валерия Харламова.

— Я знаю, кто такой Харламов, — подняла правую руку Виктория.

— Молодец, садись пять, — улыбнулся я. — Так вот, какой-то журналист взял и написал, что если бы на льду находился Иван Тафгаев, то есть я, то такого безобразия просто бы не произошло. Не знаю, каким чудом, эта статья попала на стол правительства, но в начале декабря мне разрешили переехать в этот благословенный городок. И самое главное теперь я смогу играть в хоккей. Правда, здесь нет команды, выступающей в классе «Б», придётся играть на первенство области, но и это уже кое-что.

— А мы уже пришли, — объявила Надя, когда мы остановились около скромненькой избушки, из трубы которой шёл слабенький дымок.

— Тогда я вас поздравляю, — прокашлялся я, — мы с вами соседи. Я живу в следующем доме у Аркадия Иваныча, от которого постоянно пахнет самогонкой и чесноком.

— Это потому что он этим самогоном спекулирует, — хохотнула Вика. — Иван, у нас к вам есть одна очень большая просьба — наколите нам дров для бани, если, конечно, вас это не затруднит. А то мы — девушки слабые…

— К сожалению, с колкой дров я знаком исключительно теоретически, — соврал я. — Но если есть топор и берёзовая чурка, то, наверное, что-то одно может разрубить что-то другое. — Я заметил озадаченные лица девушек и, улыбнувшись, добавил, — завтра после тренировки наколю.

На следующий день в воскресенье 15-го декабря я впервые после матча с Лос-Анджелесом вышел на настоящее хоккейное ледяное поле. Кстати, хоккейную коробку местные умельцы установили на обычном футбольном стадионе, поближе к единственной зрительской трибуне. Я покосился на эту далеко не выдающуюся конструкцию и намётанным взглядом определил, что на пике хоккейного ажиотажа сюда может вместиться максимум человек пятьсот-шестьсот. Из-за чего я непроизвольно тяжело вздохнул, ведь после 18-тысячников играть для трёх Иванов — это то ещё испытание, и покатил против часовой стрелки.

Кстати, в посёлке Вая я тоже пытался хоть как-то поддерживать спортивную форму. Летом в свободное от работы время собственными руками построил на пустыре с невысокими бортами деревянную площадку размером 10 на 10 метров, сконструировал деревянную рамку ворот, на которую натянул часть рыболовной сети, и каждый вечер допоздна щелкал и бросал клюшкой шайбу по этим самопальным воротам. Поэтому абсолютно все местные бухарики считали меня чокнутым. Зато местные мальчишки иногда вместе со мной гоняли шайбу по этой маленькой хоккейной площадке. А спустя две недели, когда начальник леспромхоза отправил меня с ночёвкой на сенокос, один алкаш в пьяном угаре спалил этот укромный хоккейный уголок. Не скрою, обидно было до слёз: и наказать алкаша нельзя, вдруг с одного удара помрёт, и восстанавливать коробку бессмысленно, опять ведь сожгут.

— Здравствуй, Иван, — поздоровался со мной низенький, круглолицый и квадратный мужчина, появившийся около хоккейного борта. — Меня зовут Толь Толич, кхе, будешь играть под моим руководством.

— Приветствую, — ответил я, резко и эффектно затормозив на две ноги рядом со своим новым тренером. — Где коллектив? Почему никто не разминается? Время — деньги.

— Ты только не нервничай, — занервничал Толь Толич, который внешне так сильно мне напомнил мультипликационного гнома, что я еле сдержал смех. — Ты не забывай, что мы не профессионалы. У нас любительская заводская команда. Летом играем в футбол, зимой для поддержания формы в хоккей.

— А что вы делает осенью и весной? — съязвил я. — Играете в домино и городки?

— Ты только не нервничай, сейчас мужики переоденутся, — замялся мой новый старший тренер, пропустив колкость мимо ушей. — Ты мне лучше ответь: на какой позиции тебя лучше использовать?

— Сейчас посмотрю, на что годятся твои парни, и вместе подумаем, — ответил я и продолжил наматывать круги, развернувшись спиной вперёд.