Тафгай. Том 9

Глава 21

Частые разговоры будущего о том, что в СССР не было рыночной экономики, не совсем верны, а точнее совсем не верны. Так как рыночных отношений в советском союзе хватало с избытком. Их осуществляла огромная армия снабженцев, которые выстраивали такие торговые цепочки, что проклятым капиталистам и не снились в страшном сне. Бывало так, что одному заводу нужны насосы, а взамен он может отдать колёса, а другому нужны колёса, но взамен он готов поставить кирпичи. Тогда искали третье предприятие, которым нужны были кирпичи взамен насосов, и уже тогда заключали тройственный взаимовыгодный союз.

Ещё смешнее дело обстояло со сбытом не пользующейся спросом продукции. Например, директор пищевого комбината, где разливали по бутылкам лимонад, мог пожаловаться в горком или обком на то, что магазины отказываются брать его товар на продажу. И тогда секретарь горкома или обкома вызывал на ковёр директоров магазинов и читал им лекцию о строительстве коммунизма, и требовал ради светлого будущего этот лимонад взять. И ведь брали и как-то реализовывали, чего не сделаешь ради своего персонального светлого будущего.

В этом нерасторопном и скрипящем, словно несмазанная телега, экономическом механизме моя задача — организовать продажу солдатиков, казалась проще пареной репы. Однако в универмаге города Соликамска, который выглядел на фоне изящных церквей обычной унылой бетонной коробкой, мой товар брать категорически отказались. Директор магазина, прежде чем выпроводить меня из кабинета, дал бесплатный дружеский совет, что сейчас в приоритете техника, то есть детские машинки, экскаваторы и катера из пластмассы. Я в свою очередь возражать не стал, ибо дураки умнеют гораздо медленней обычного человека. Поэтому откланявшись, оставил визитную карточку, а так же подарил одну упаковку «Чингачгука» с индейцами и коробочку «Шерифа» с бледнолицыми оловянными ковбоями.

«Идиот, как есть идиот, кому нужны эти нелепые экскаваторы и катера, которые не копают землю и не плавают по воде?» — мысленно ругался я, когда вошёл в кабинет директора центрального универмага города Березники.

Сразу надо сказать, что между Березниками и Соликамском, которые находились в десяти минутах езды, даже чисто визуально была видна большая разница. Соликамск — город старинный с церквями и храмами, а Березники — город молодой с застройкой центральных улиц в стиле сталинского ампира. Но вот универмаги мало чем отличались, что там коробка, что тут коробка. Правда, универмаг в Березниках имел большие панорамные окна. И, пожалуй, на этом всё.

Даже директора этих заведений были чем-то похожи. Я когда начал рассказывать об оловянных солдатиках, история которых уходила в далёкое прошлое всех европейских государств, местный директор, товарищ Исупов, так же сладко зевнул, и точно так же посмотрел на меня как на законченного мудака.

— А вы знаете что, у нас в магазине работает замечательный кафетерий и столовая? — доверительно улыбнулся он. — Вы ведь, наверное, устали с дороги. Вот и превосходно, сходите, пообедайте.

«В Соликамске обедать не предлагали, уже прогресс», — подумал я и спросил:

— И потом мы поговорим о деле?

— Не совсем, — кашлянул директор магазина, — у меня потом деловая встреча, в горком надо заскочить. А вам, наверное, нужно ехать на завод? Или я не прав?

«Вот ведь зараза, — прошипел я про себя. — Я тебе принёс кусок золота, вот тебе стопроцентное перевыполнение плана. Бери, пользуйся, а ты устроил тут малый любительский театр».

— Точно, совсем вылетело из головы, ха-ха! — громко захохотал я. — Нам же сегодня товарищ Брежнев будет звонить из Москвы, по поводу 200-летнего юбилея «Машзавода». Какая дата! Демидовы, Строгоновы и мы, коммунисты!

— В каком смысле Брежнев? — опешил товарищ Исупов.

— А вы не знаете, в какой стране живёте? — зашептал я, вперившись в директора подозрительным взглядом. — Какой сейчас на дворе год? Кто наш дорогой генеральный секретарь? Может, вы и товарища Андропова не знаете, председателя КГБ СССР?

— Я знаю, что такое КГБ, — товарищ Исупов моментально взмок. — Ладно, оставьте десять коробок под реализацию.

— Из уважения к товарищу Брежневу и товарищу Андропову, оставляю десять упаковок с индейцами и десять коробочек с ковбойцами, — я выложил на директорский стол из спортивной сумки двадцать наборов с солдатиками и шлёпнул перед директором заранее напечатанный договор, где не хватало подписи, расшифровки, реквизитов и количества упаковок. — Черкните вот здесь, в ведомости. А это моя визитная карточка, — я протянул ему крохотный прямоугольный кусочек плотной мелованной бумаги, на котором стоял мой рабочий телефон и надпись: «директор оловянных солдатиков».

— Ха-ха, — нервно хохотнул товарищ Исупов, разглядывая визитку. — Хорошо придумано.

— Изобретательность и реклама — это два главных двигателя торговли. Можно сказать два крыла, — отчеканил я на прощанье.

«Вот уж не ожидал, что с оловянными солдатиками буду такие трудности, — думалось мне, когда я с тарелкой пельменей присел за самый дальний столик в столовой березниковского универсального магазина. — Ничего-ничего, скоро за этим товаром прямо на проходную „Машзавода“ выстроится огромная очередь. Ответственные работники торговли пока ещё не разобрались, что за бриллиант попал в их руки. Солдатики — это же золотая жила, это не колоши и балалайки, и не костюмы с платьями, в которых даже в гроб лечь стыдно. Ничего-ничего, нужно просто ещё чуть-чуть потерпеть».

Я обмакнул пельмень в фарфоровую пиалу, где была налита хреновина или хреновая закуска, покрутил его в этой красноватой жиже с белыми прожилками, и отправил содержимое в рот. И из правого глаза тут же выскочила маленькая слезинка, так как хрена местные повара для закуски не пожалели и он разом прожёг все мои внутренности. А затем я мысленно от солдатиков перенёсся к автомобилю, который мне выдали в заводском гараже. Эта была старая серая «Волга» марки ГАЗ-21. Помнится, автомеханик буквально божился, что машина — зверь, только по печке нужно как следует стукнуть кулаком, чтобы она грела. Только этот прохвост всё наврал. «Волга» ползла, еле-еле выжимая 60 километров в час, а печка как я по ней не колотил воняла гораздо сильнее, чем грела.

«Невезуха», — пробурчал я про себя и, немного остывшие пельмени, принялся поглощать как в армии — быстро и чётко.

— Извините, молодой человек, а вы случайно не хоккеист Иван Тафгаев? — прервал мою трапезу незнакомый 40-летний невысокий мужчина со сломанным кривым носом.

В руках и незнакомца тоже был поднос с пельменями, с компотом и хреновой закуской. «Давненько меня в лицо никто не узнавал», — подумал я и тут же соврал:

— Нет, я его двоюродный брат.

— Тогда разрешите представиться, Альберт Петрович Данилов — старший тренер березниковского «Титана», — мужчина вежливо улыбнулся и присел напротив меня. — Не возражаете?

— Не возражаю, — кивнул я, — баскетболистов тренируете?

— Почему баскетболистов? — удивился Данилов, лицо которого показалось смутно знакомым.

— Титаны, они же большие и высокие, — я поднял руку вверх. — А высокому человеку играть в баскетбол с руки. Встал на цыпочки и положил мяч в корзину.

— Смеётесь? — обиделся незнакомец. — Я хоккеистов тренирую, класс «А», вторая лига, восточная зона. И кстати, у Ивана Тафгаева братьев нет.

— Ваша, правда, нет у меня братьев, — прокашлялся я. — Удивительное дело, живём в 50 километрах друг от друга, а информации о хоккее никакой. Вот я: выиграл Олимпиаду, помог сборной СССР обыграть самых настоящих канадских профессионалов, а не тех, с которыми играли в прошлом 1974 году. А на улице меня никто не узнает. Потому что в газете про хоккей для любителей статистики печатают всего несколько строк, команда такая-то проиграла команде такой-то. Ни интервью, ни фотографий, ничего.

— Зато про соцсоревнование пишут целые страницы, — усмехнулся Данилов. — А я слышал, что ты на первенство области сейчас выступаешь за «Машзавод» из Александровска. Хотел бы на эту картину посмотреть. К сожалению, у нас календарь точно такой же: спаренные игры по субботам и воскресеньям.

То, что незнакомец резко перешёл на «ты», меня почти не покоробило. Ибо мы оказались коллегами. И потом я вспомнил этого хоккейного специалиста. Это же Альберт Данилов — будущий старший тренер свердловского «Автомобилиста». Под его руководством свердловчане в самом конце 70-х будут играть в Высшей лиге.

— Играю за александровский «Металлист», — смутился я. — Поддерживаю форму, пока не сняли дисквалификацию.

— И как успехи? Сколько уже наколотил? — захихикал Альберт Петрович.

— Да какие успехи, это же не Высшая лига, — махнул я рукой и доел последние два пельменя. — Идём вроде нормально: 6 побед из 6-и возможных. А про заброшенные шайбы я скажу так, сколько ни есть — все мои.

— Ну, всё же, сколько?

— В это воскресенье забросил юбилейную шайбочку, 45-ю, — буркнул я, вспомнив статистику, которую вёл мой партнёр по тройке нападения Юра Кривокорытов.

— Кхе-кхе-кхе, — зашёлся в кашле Данилов не то, удивившись моей скорострельности, не то, подавившись местной ядрёной хреновой закуской. — Шутишь? — выдохнул он. — Хотя какой смысл? Слушай, а нельзя тебя к нам в «Титан» перетащить? — спросил он совершенно серьёзно. — А то мы из 12-и команд ползём на 9-ом месте.

— Если хотите, чтобы вашу команду наказали по всей строгости закона, то можно меня и перетащить, — хмыкнул я, выпив залпом компот. — Сам бы предпочёл класс «А», а не чемпионат области. А вы, Альберт Петрович, откуда меня знаете в лицо?

— Видел как ты в 1972 году с двумя школьниками, Борей Александровым и Сашей Скворцовым, разрывал Высшую лигу, — с какой-то потаённой грустью произнёс Данилов. — Я тогда работал с молодёжкой челябинского «Трактора» и смотрел твои матчи вживую. А как вы ЦСКА драли — это вообще песня.

— А что стало потом? Почему вы в Березниках, а не в Челябинске?

— А я как раз и возглавлял «Трактор» Челябинск два следующих сезона, — Альберт Петрович тяжело вздохнул. — В 1973 году вывел парней в финал Кубка СССР, а в 1974 мы дошли до финала Кубка Шпенглера.

— А в чемпионате ваши «трактористы» заняли предпоследнее место и вас культурно перевели в Березники, так? — догадался я. — Неблагодарное это дело тащить из хоккейного болота уездную, не хватающую звёзд с неба, команду. Ладно, засиделся я с вами, приятно было встретить умного человека. Мне ещё в Кизел и Губаху нужно съездить по работе. Кстати, а давайте сыграем на шалобаны, проведём хоккейный «товарничок». Допустим, в следующую среду привозите к 19.00 свой «Титан» на наш стадион. Устроим вам шикарный приём, банкет, фуршет, закуска, глинтвейн. Две тысячи зрителей я вам гарантирую.

— Сколько? — присвистнул Данилов.

— Две тысячи, не меньше, — улыбнулся я, встав из-за стола. — И не вешайте нос. Я просто уверен, что у вас ещё будет второй шанс закрепиться в Высшей лиге. Допустим, с каким-нибудь «Автомобилистом» из Свердловска.

— Нихай будет Свердловск, ­– крякнул старший тренер. — Кстати, идея с товарищеской игрой мне нравится. Немного подниму парням самооценку, когда они обыграют олимпийского чемпиона, ха-ха.

— Лёд скользкий, шайба плоская, а счёт после финального свистка будет на табло, — проворчал я и, вручив визитную карточку Данилову, подумал: «Посмотрим, как вы помучаетесь с нашим новым кипером. Как вы упрётесь в эту стену в рамке ворот. Как бы самооценка ваших парней не упала ещё ниже».

В пятницу 10-го января на традиционной летучке в кабинете директора тучи над моей едва начавшейся карьерой начальника цеха сгустились гуще некуда. Директор «Машзавода» товарищ Рогут, решая другие производственные вопросы, пока мой вопрос обходил стороной. Однако каждый раз, натыкаясь на меня взглядом, он недовольно урчал и мысленно метал громы и молнии.

Было ли за что меня пожурить? С одной стороны да, потому что я самовольно протащил Сусанину в свои замы, а ещё заводской художник, получив от меня аванс, ушёл в запой, а старик Харитоныч нагрубил секретарю парткома товарищу Шаврину, потому что тот раскритиковал его оловянные фигурки, как не несущие идейного наполнения. Кроме того студенты ПТУ украли пять коробочек с индейцами, побрезговав товарищами ковбоями. Но самое неприятное было в том, что эти оловянные фигурки ковбойцев и индейцев плохо продавались. Точнее пока их продавали только в нашем городском промтоварном магазине и более нигде. Между прочим, 500 наборов улетело за два дня. Жаль, что городок у нас был слишком маленький.

А с другой стороны: в чём моя-то вина? Во-первых, Сусанина с работой справлялась на отлично. Во-вторых, художнику Константинычу не наливал, а виновных в краже студентов вычислил и надрал им уши, случайно сломав пару рёбер. А что касается товарища Шаврина, то тот сам хорош, нечего было совать свой нос туда, где ты ни ухом ни рылом.

«Эх, мне бы подписать первый хороший контракт, тогда все грехи махом спишутся», — с грустью подумал я, посмотрев в окно, где падал большими и жирными хлопьями белый и чистый снег. И такая зимняя умиротворённая картина мысленно унесла меня во вчерашний банный вечер. Попарил я вчера свою боевую заместительницу просто замечательно, и веничком, и ещё кое-чем.

И когда я со своей подругой дошёл до самой кульминационной точки, меня посетило новое озарение, новая картинка ближайшего будущего, в которой не было ни кабаков, ни ресторанов, ни противных бандитских харь. Я увидел сцену актового зала, длинный стол с красной кумачовой скатертью, и Наташу Сусанину, которой какой-то плюгавый мужик в пиджаке вручал красное переходящее знамя передовика советской торговли. «Будущее моей девушки переигралось!» — догадался я. Не то чтобы я был против искусства, но удел обычной рядовой певицы в лихие 80-е и 90-е — это либо выступать в кабаке, либо быть любовницей какого-нибудь криминального авторитета, либо и то и другое вместе.

— Есть ещё какие-то вопросы? — спросил директор завода, обведя взглядом начальников цехов. — Значит так, в понедельник устроим торжественный митинг, где бригадир молодёжной бригады, товарищ Собянин, зачитает социалистические обязательства нашего трудового коллектива. Если вопросов и предложений нет, то просьба, разойтись по рабочим местам. А вас, товарищ Тафгаев, я попрошу остаться.

— Почему это нет предложений? — проворчал я, когда остальные мои коллеги, с шумом двигая стулья, стали подниматься из-за стола. — Есть предложение на митинг пригласить ВИА «Лейся песня».

— Не надо песню, и плясок тоже, — пророкотал товарищ Рогут. — Расходимся, товарищи, расходимся.

Затем директор дождался, когда за последним подчинённым закроется дверь его кабинета, достал пачку сигарет «Ява» и молча закурил. Такая пауза означала, что разговор предстоит серьёзный. И товарищ Рогут наверное полагал, что сейчас одним росчерком пера решит мою необычную судьбу. Только я после вчерашней баньки уже знал, что мои оловянные солдатки скоро пойдут в народ и Сусанина получит переходящее красное знамя. Почему Наташа, а не я? Потому что меня к концу этого 1975 года на заводе уже не будет. Вот такая получалась судьбоносная банька.

— Вот бумага, вот ручка, — директор придвинул ко мне эти, заранее приготовленные канцелярские предметы. — Пиши, Иван, заявление по собственному желанию. Пойдёшь формовщиком в литейный цех. Твоё предприятие закрываем, остаток продукции реализуем через наш местный магазин, со студентами расплатимся, и хватит трепать мои нервы! — Рогут грозно шарахнул кулаком по столу. — Ты зачем избил студентов? Зачем споил нашего художника⁈

— От студентов заявление в милицию поступало? — спокойно спросил я. — Нет. А художник Константиныч и без меня раньше уходил в запой. Я узнавал. И ещё, товарищ директор, по трудовому законодательству у меня есть две недели отработки. Поэтому эти две недели я буду начальником цеха и точка.

— Сволочь, — просипел директор. — Ну, ты же сам видишь, что никому твои фигурки на хер не нужны!

И в этот момент, несколько раз постучав в дверь, в кабинет заглянула директорская секретарша. Эта моложавая 35-летняя женщина быстро стрельнула хитрыми глазками на меня и громко прошептала:

— Григорий Филиппович, там к вам на приём проситься директор березниковского универмага, товарищ Исупов. Говорит, что готов взять под реализацию 10 тысяч наборов этих самых, — секретарша ещё раз одарила меня коротким взглядом и еле заметно улыбнулась, — оловянных солдатиков.

— Сколько? — закашлялся товарищ Рогут, подавившись сигаретным дымом.

— 10 тысяч, — хмыкнула секретарша. — Что передать товарищу Исупову? А то он здесь проездом, спешит.

— Передайте товарищам березниковцам большой трудовой привет, — пробурчал я и, взяв ручку, начал писать заявление по собственному желанию. — Цех с солдатиками закрываем, студентов ПТУ распускаем, пусть лучше водку под забором пьют, тренируют печень. И вообще, когда местные шахты закроются, завод порежем на цветмет, цветмет продадим, а деньги спустим на девочек и алкоголь. Гулять так гулять, один раз в жизни жи…

— Ты что мелишь⁈ — зарычал директор и, выхватив мою бумагу, порвал её на клочки. — Пусть, товарищ Исупов, зайдёт через минуту. Ты что такое несёшь? — зашептал он, выпучив глаза, когда секретарша закрыла дверь с той стороны. — Какие девочки, какой алкоголь, какой цветмет? Я женатый человек. Значит так, за сколько дней успеешь сделать 10 тысяч упаковок?

— Если работать в две смены, то за неделю, — перешёл я на спокойный и деловой тон. — Я думаю, что кроме студентов, можно и работягам дать подзаработать. И ещё одно: слесарь Василий Богомаз переходит в полное моё подчинение. Нам нужно больше кокилей. А то послезавтра сюда приедут торговые представители из Перми и Свердловска и захотят 100 тысяч упаковок каждый. Что мы им ответим? Приходите через год? Так нормальная торговля не работает.

— Ладно-ладно, разберёмся, — засмеялся товарищ Рогут. — Гулять так гулять.