Судебный дознаватель фараона

Глава 8

Поговорить на интересующую тему с Анхатоном Гормери смог только по дороге в бывший храм Амона. Там находилась сокровищница, где Хепу хранил драгоценные металлы и камни, предназначенные для царских украшений.

Писец снова бежал возле носилок, в которых сидел карлик. По городу он перемещался только так. В основном потому, что тут его все считали живым воплощением бога Бэса и вряд ли дали бы пройти, не получив благословение. Гормери с неприязнью вспомнил сцену в порту Ахетатона, когда матросы, купцы, рабочие порта, да и его собственная семья пали перед Анхатоном на колени, и бабушка Иса настаивала, чтобы он попросил у карлика благословение. Неужели и в столице его почитают как воплощение Бэса, несмотря на запреты царя и кебнета Храма? А при дворе об этом знают? Не могут не знать? И царь допускает такое святотатство в собственном доме? Писец помотал головой, не желая сейчас думать об этом. Надо решать задачи, которые стоят перед ним прямо сейчас. А вопросы веры оставить на потом.

— Из твоего дома часто пропадают девицы? — спросил он носилки, которые колыхались занавесками рядом.

— Постоянно, а что? — лениво ответил из них карлик.

— В смысле? И тебя не интересует, куда они исчезают?

Занавеси раздвинулись, явив недовольное лицо Анхатона. Он еще и глаза закатил:

— Они же девушки легкого поведения. Они и должны порхать как бабочки. То тут присядут, то там. Я недавно одну свою девчонку в царском дворце встретил, представляешь? Теперь она благородная дама. Хозяйка знатного дома. Мать семейства.

— Разве они не должны отработать тебе положенный срок?

Карлик вздохнул:

— Должны, конечно. Но они же женщины! Разве женщины способны выполнять обещания? Поманит какой-нибудь красавчик пальцем, и цена этим обещаниям собачья какашка. Другие владельцы домов наслаждений пытаются призвать девиц к порядку. Но я считаю, что за всеми не набегаешься. Тем более, что от новеньких отбоя нет.

— И сколько у тебя пропадает за сезон?

— Так уж пропадает! Убегают с бродячими артистами или за обещаниями, замуж даже выскакивают.

— Погоди, — Гормери пронзила догадка, — Ты знаешь судьбу всех девиц, которые ушли из твоего дома наслаждений?

— Нет, не всех. Но многих.

— Тогда что ты скажешь о тех двоих, которые пропали совсем недавно?

Анхатон на удивление долго молчал. Потом вдруг признался:

— Да, ничего, собственно. Пропали и все тут. Думаю, какие-то посетители их соблазнили. Посулили горы золотые, если будут обслуживать их частным образом. Такое тоже случается.

— Ты можешь их поискать?

Карлик уставился на бегущего рядом с его носилками молодого писца со смесью удивления и скепсиса:

— На кой?

— Да вот есть версия, что дочка Хепу далеко не первая девица, пропавшая в этом гиблом городе.

— Это Неша тебе так сердце смутила? Дурная девка, согласен. Но какая умелая!

— Нет, — Гормери мотнул головой, — Я повстречался с одним… маджоем на пробежке. Оказывается, в Уадже исчезло довольно много девиц. И все при странных обстоятельствах.

— Ну… я попытаюсь узнать, куда мои сгинули. Только вряд ли там что-то загадочное или тем более странное, — Анхатон засунул указательный палец под парик и поскреб там, ловя наслаждение, — А о каких девицах речь?

Гормери перечислил всех, кого помнил. На это царедворец долго мял губами, фыркал, вздыхал и наконец, изрек:

— Девицы, даже порядочные, исчезают постоянно. Мало ли тому причин? Я бы не стал относится к этому так уж серьезно. В конце концов, тебе нужно отыскать всего лишь одну. И нечего тут думать обо всех сразу.

Мысль, разумная. Гормери и правда прислан в Уадж, чтобы найти дочку ювелира. Стоит ли ему распылять свое внимание на остальных.

За первыми не охраняемыми воротами бывшего храма Амона они уже побывали.

(Сейчас храм Амона известен нам как Карнакский храм — место паломничества туристов. Самый известный гипостильный зал — это там).

И со вчерашнего дня тут ничего не изменилось. Те же запущенные сады и высохшие пруды, те же поместья ремесленников, прилепленные к внутренней стороне глухого высокого в 16 локтей забора, который ограждает их от базарной площади, шумящей и пахнущей всем, чем только можно по его другую сторону. Сейчас Гормери увидел несколько неопрятных мужчин, которые со знанием дела окапывали и подрезали фруктовые деревья.

— Начальник строительных бригад Менна выкупил эти сады у управления царским хозяйством, — подошедший к ним ювелир Хепу глянул на рабочих, пытавшихся вернуть к жизни сухие деревья с пренебрежением, — Хвастался, что заключил выгодную сделку. Но мне кажется, его надули. А казался умным человеком. Я ему свой дом строить доверил. Может зря…

Дело и правда выглядело безнадежным. Анхатон поцокал языком, но больше ничего не сказал. Гормери и вовсе пожал плечами. Однако счел нужным спросить у отца пропавшей девицы то, что не спросил накануне:

— Вы не думали, что вашу дочь могли похитить ради выкупа?

Ювелир дернулся и уставился на него широко раскрытыми глазами. Очевидно, что эта мысль ему приходила в голову. В конце концов, многие знают, что он распоряжается большими богатствами. Это ли не соблазн для лихих людей?

— Но ведь если мою дорогую Неферет кто-то похитил, то уже две десятины прошло. Разбойники давно предъявили бы свои претензии. Разве нет?

Гормери отлично понимал, что он прав. Он хотел увидеть реакцию отца. И судя по ней, ему и правда никто не предлагал заплатить за возвращение дочери. И все же не нравился ему этот напыщенный тонкогубый ювелир. Конечно, может все дело было в том, что он не предложил им вчера кров и стол, и отчасти по его вине молодой помощник писца столкнулся с непонятным и пугающим в купели Дома Наслаждений.

— Вы сами искали вашу дочь?

Хепу вздохнул, посмотрел почему-то в далекое небо, потом снова на рабочих, которые не прекращали возню возле деревьев, затем уперся взглядом в большие пальцы собственных ног.

— Я же говорил, маджоям я заявил о пропаже. Приплатил даже и немало. Но толку-то. А кто еще у нас тут может найти пропавшую девушку? Вы меня простите, что выдернул вас из столицы. Но вы моя последняя надежда и возможность, так сказать. Ведь далеко не всем отцам пропавших дочерей на помощь высылают лучшего сыщика храмового кебнета. Я очень на вас надеюсь, господин Гормери.

Слова его тронули помощника писца. Была ли это надежда или грубая лесть, прикрывающая истинные чувства ювелира, он пока не понял. Но в этот момент его горячее сердце дало обещание сделать все, чтобы помочь несчастному отцу вновь обрести дочь.

Ворота во втором храмовом заборе выглядели ничуть не лучше первых: массивные, из хорошего дерева, но без роскоши. Золото, глазурь драгоценные камни с них давно сняли. Но в отличие от внешних, они были наглухо закрыты. Пришлось долго стучать колотушкой и громко взывать к охранникам, чтобы те, тщательно рассмотрев дырявый медальон Гормери, и недовольную физиономию ювелира, которая к концу процедуры стала еще более недовольной, наконец, пропустили их во внутренний двор. Единственным из их компании, к кому не возникло вопросов, был карлик. Более того, его носилки, вместе с четырьмя бугаями в цветочных трусах, что по мнению Гормери уже выглядело край как подозрительным, охранники пропустили с поклонами и даже какими-то молитвами. Но после утреннего разговора с нахальной Тамит помощник писца уже ничему в этом городе не удивлялся.

«Все обязательно свершится, — успокаивал себя Гормери, — Когда-нибудь жители этого убогого захолустья поймут, что нет иного бога, кроме Атона!»

Внутри второго забора было куда более ухоженно, чем снаружи. Среди листвы многочисленных деревьев краснели боками яблоки, в пудах отражалось голубое небо, в котором плавали довольные жизнью утки, сочную травку щипали козы, гуси и куры. Женщины с тягучими как полуденный зной песнями плели корзинки из тонких прутьев в тени деревьев, высаженных вдоль забора. Впрочем, насладиться жизнью богатого храмового поместья путники не успели, подойдя к третьим воротам. Украшений на них так же не было, но вот исполинские статуи, сохранили свое величие и свежие краски. И выглядели совсем живыми. В Ахетатоне статуй бога не ставили. А огромные каменные Ка царя Эхнатона скорее придавали уверенность, и защищенность. Будто бы правитель постоянно наблюдает за каждым жителем своей прекрасной столицы и заботится о нем.

(Статуи в Древнем Египет считались Ка того, чей образ был воплощен в камне (металле или дереве). Ка — это энергетический слепок с человека (или бога). Согласно верованиям древних египтян статуя являлась «сосудом», куда мог велиться бог, умерший (если в его усыпальницу ставили его статую) или царь). Поэтому статуи богов для древних египтян куда больше, чем изображения. Статуи богов (правителей, предков) — это сами боги (правители, предки)).

Теперь же, перед ликом незнакомых богов Гормери сжался и стиснул кулаки, чтобы сохранить самообладание. Да, этих богов больше нет. Но статуи… они слишком высокие, мощные, красивые, — слишком реальные, чтобы пройти мимо со спокойным сердцем.

Стражники ворот еще внимательнее осмотрели продырявленный крокодилом медальон Гормери. И впервые за посещение храма потребовали объяснений, откуда взялась такая некрасивая дыра. Правда тут Анхатон решил проблему по-своему. Услыхав вопрос стражника о природе дырки в медальоне писца, он выглянул из носилок и ничуть не смутившись, заявил:

— Бог Себек благословил этого юношу.

— О! — и стражники, и сам юноша округлили глаза. Но по разным причинам. В отличие от остальных, Гормери не мог подобрать правильные слова. Вернее, правильные ругательства. Этот мелкий наглец не только заявил, что существует еще какой-то бог кроме Атона, но и соврал, что Гормери, помощник писца храмового кебнета получил от него благословение!

— Ты нормальный⁈ — он счел своим долгом возмутиться.

Но карлик только отмахнулся. И громко обратился к стражникам:

— Поспешите прикоснуться к знаку благословения!

В следующие несколько минут Гормери пытался оттолкнуть от себя страждущих дотронуться до великой реликвии, то есть медальона, который куснул зуб бога Себека!

— Отойдите! Перестаньте! Это был просто крокодил!

Ничего не помогло.

— Как ты мог! — возмущался красный от натуги и стыда писец, когда они миновали третьи ворота и устремились к четвертым.

— Мне надоело, что охранники мурыжат нас по полчаса у каждых ворот. Жарко, и пить хочется, — невозмутимо заявил Анхатон, сидя в уютных носилках, — А эти, смотри, как быстро пропустили. Еще и кланялись вслед.

— Не желаю, чтобы меня связывали с каким-то там бывшим богом! — раздраженно пыхтел писец, — Бог-крокодил, это отвратительно!

(Себек — древнеегипетский бог воды и разлива Нила антропоморфный бог с головой крокодила. Считается, что он отпугивает силы тьмы и является защитником богов и людей).

— Зря ты так, — буркнул карлик из-за занавески, — Сам ведь к нему прибежишь.

— Еще чего!

— Ну-ну…

— Что ты имеешь в виду?

Возможно, Гормери и узнал бы, однако их спор прервали мягко, но настойчиво.

— Добрый день, уважаемые гости. Я верховный жрец этого храма Амонхотеп.

Все, включая носильщиков в цветочных трусиках замерли, уставившись на невысокого сухого старца, с лысым черепом и густо-подведенными черным глазами. Одет он был скромно — белое полотно, перекинутое через худощавое плечо, не скрывало выпирающие из-под дряблой кожи ключицы. В руке он держал похожий на огромный вязальный крючок посох Уас, с выпирающими длинными ушами неведомой зверюги. И никаких украшений, кроме массивного золотого перстня с большим фиолетовым аметистом на среднем пальце правой руки. Однако перстень этот был по виду старинным и дорогим.

— Мне доложили, вы намерены осмотреть часть царских сокровищ, присланных господину ювелиру Хепу из столицы?

Гормери кивнул. Старик покосился на его покусанный медальон и заметил:

— Я вижу жизнь писца храмового кебнета не лишена приключений.

— Мальчик одолел огромного крокодила, — опять громко похвалил его Анхатон, даже не подумав высунуть хотя бы нос из носилок.

Мальчик же покраснел от досады.

— Что ж, в таком случае вам здорово повезло, не так ли? — вокруг глаз старого жреца собрались тонкие морщинки, а губы расплылись в добродушной улыбке. И он стал похож на деда Гормери. До такой степени, что у молодого жреца сердце защемило. Вот ведь, прошло всего пять дней в разлуке, а он уже видит образы любимых домашних в совершенно чужих людях.

Чтобы скрыть чувства, он спросил по-деловому:

— Достаточно ли хорошо охраняются сокровища в храме?

Жрец мягким жестом подцепил его под руку и повел к приземистому строению, прилепленному к внутреннему забору:

— Уверяю вас, господин помощник писца кебнета, ничто в этом городе не является таким же непреступным как сокровищница бывшего храма Амона. К тому же сохранение чужих богатств в подземельях храма теперь единственный источник дохода для всех, кто раньше служил Амону. Вы думаете, мы станем относиться к своим обязанностям с пренебрежением?

— То есть храм теперь превращен в хранилище? — уточнил Гормери, ожидая подвоха от жреца враждебного храма.

— Великий царь Неферхепрура Эхнатон, да будет он жив, здрав и невредим, великой милостью своей позволил нам использовать стены храма на свое усмотрение. Конечно, только после того, как мы доказали свою преданность новому богу Атону. Зримое светило не нуждается в огромных зданиях и потаенных обрядах. Наоборот, он свет наш и радость. А старые постройки, ненужные Атону, мы используем для своих нужд. Мы сохранили школу писцов и врачевателей, мы все еще собираем неплохие урожаи фруктов, наша пасека лучшая в городе, в наших мастерских по-прежнему работают лучшие городские ремесленники, а в нашей сокровищнице любой горожанин может хранить свое добро за небольшую плату.

Да, теперь может. А раньше в этих золотых подземельях лежало столько золота и серебра, сколько даже у царя не было. За многолетние милости, которые сыпались на храм Амона с воцарения родоначальника династии Великого царя Джосеркара Аменхотепа, влияние жрецов и величие бога Амона неуклонно росло.

(Речь идет о легендарном основателе 18-й династии Аменхотепе I , который, объединив страну, освободил ее из-под гнета захватчиков-гиксосов. Аменхотепу I благодарные египтяне строили храмы и поклонялись более 1000 лет).

Этого ранее малоизвестного бога — покровителя Уаджа, осыпали почестями и богатствами не только цари и их приближенные, но по их примеру и все остальные. Храму Амона отписывали земли, делали крупные пожертвования, дарили привилегии по всей стране. И в конце концов, спустя более сотню лет, сев на трон, великий царь Эхнатон узрел, что половина его страны принадлежит храму Атона. Что, конечно, ни имеет никакого отношения к последующим событиям. И только совсем глупый человек или вероотступник найдет связь между величием и богатством храма Амона и тем, что молодой царь обрел нового бога, отца своего Атона. Позор таким мыслям и таким мыслителям. Их сердца из собачьего дерьма!

Четвертый забор они миновали под землей. Как, вероятно, и пятый с шестым. Шли они долго по длинному, прямому коридору, который освещали масляные лампы, стоявшие в нишах стен. Свет был настолько ярким, словно в них поместили не земной огонь, а частику небесного святила.

Время от времени путь им преграждали стражники. Но Верховный жрец отмахивался от них как от назойливых мух. Потом они прошли несколько толстых дверей, которые открывались только после условленных стуков колотушкой и, наконец, очутились в просторном зале неровной формы с четырьмя синими колоннами по углам. Хотя углы эти скорее походили на мягкие изгибы пещеры, которые создали вовсе не руки человека, а прихоть богов. За все время пути Гормери не проронил ни слова, а лишь взирал широко раскрытыми, полными удивления и восторга глазами на древние стены и проходы, на системы освещения и охраны. Все это казалось ужасно древним и вместе с тем удивительно современным. Выросший в городе, построенным всего 10 лет назад, молодой человек не мог видеть, как выглядит время. И сейчас стены, росписи, потолки и колонны, построенные его далекими предками, казались ему чудом. Ювелир Хепу, ходивший по этим коридором ни раз и ни два, только глаза закатывал и поджимал свои тонкие губы. А карлик и вовсе, похоже, уснул в носилках.

Пещера с неровными стенами и прямыми как штыри синими колоннами, больше походила на комнату отдыха. В ярком свете ламп бликовал небольшой водоем, окруженный зелеными растениями, усыпанными розовыми цветами. Гормери не удержался, подошел к одному из них и, наклонившись, потянул носом, желая распознать аромат подземных растений. Никогда он не видел, чтобы что-то цвело без солнечного света.

— Они не настоящие, — заметил Хепу таким тоном, словно это Гормери прибыл в столицу из деревни, а не наоборот.

Молодому и амбициозному писцу стало обидно и за то, что купился, и за то, что дал повод усомниться в пышности и богатстве родного Ахетатона.

Хорошо, что Аменхотеп быстро убедил стражников пропустить их в святая святых, где споры о постороннем стали неуместны. Карлику пришлось оставить носильщиков и пойти на своих двоих. Что он и сделал, сопровождая каждый свой шаг потоком непристойностей.

Миновав массивные двери, они очутились в комнате поменьше, куда им вынесли сундук с сокровищами ювелира. Тут активизировался вялый доселе Анхатон. Он выхватил из рукава свиток и, разложив его на деревянной подставке, принялся сверять написанное с тем, что находилось в сундуке.

— Ожерелье с аметистами и недопустимыми Тет, — бурчал он, а Хепу вытащил из недр сундука и разложил на полу старинное украшение, в котором присутствовали запрещенные символы.

— Кольцо Амона, диадема Изиды, серебряные браслеты с голубой глазурью и символами Амона.

Все эти значки Гормери выучил по долгу службы, ведь дознаватель обязан понимать, где правильное украшение, а где преступное. Иначе как бы он находил и обезвреживал староверов и их пособников.

— Статуэтка бога Мина, две памятные серебряные таблички Себека, Сосуд для масел с изображением бога Хапри, медальон жреца храма Осириса, статуэтка Инпу…

Вскоре на светлых плитках пола были выставлены и выложены несколько десятков мелких и крупных поделок из драгоценных металлов.

— Итак, — Анхатон подчеркнул ногтем под последней строкой списка, — Чего-то не хватает?

— Э… — ювелир Хепу заглянул в сундук, словно надеясь отыскать там что-то еще. Но темные недра преступно пустовали. А назвать пропажу он не решался. Вместо этого испуганно икнул и сжал горло тонкими пальцами, чтобы спазм не повторился.

Гормери, карлик и даже верховный жрец несуществующего храма, — все поочередно заглянули туда же. И с непониманием уставились на ювелира.

— Там… это… — кадык на тонкой шее скакнул до подбородка, — Но я не брал, честное слово?

В сокровищнице такое признание может вызвать только скепсис. Что оно и вызвало. Как это не брал? А кто брал?

— Что пропало? — за всех поинтересовался Гормери, которому надоели ужимки ювелира. Того и гляди, придется лекаря звать. На лбу выступила испарина, щеки посерели, а губы превратились в тонкую линию. Трясущиеся руки он сложил в умоляющем жесте. И куда подевалась его надменность. Кажется, он готов был бухнуться на колени перед столичными ревизорами.

«Он похож на преступника», — подумалось Гормери.

Анхатон пробежал глазами список, и, найдя, где не поставлена галочка изрек трагичным тоном:

— Хм… а пропала серебряная статуэтка бога Хонсу. И это не просто кража, это политическое преступление.