Судебный дознаватель фараона

Глава 15

Карлик не спал. И был чрезвычайно занят с двумя голыми девицами. В этом сплетении тел Гормери лишь разглядел причину их молчания — у всех рты были заняты.

Писец попятился. Не то, чтобы он был слишком консервативным в плотских утехах. Но вот это считал откровенным перебором. Стало нестерпимо жарко. Еще жарче, чем до того. Хотя уж куда, казалось бы, когда на дворе почти полдень.

— Чччч… пр… — попытался он, но слова ему не дались. Ни одно из возможных. Он вытер взмокший лоб.

— Что доложить господину Бэсу, когда он закончит благословление? — по-деловому уточнила начальница заведения.

— Б-благословление? — наконец, выдавил из себя Гормери, — Вот как это называется?

— А как же еще⁈ — кажется, Хеси изумилась вполне искренно.

— Ну… — он махнул рукой и пошел прочь.

— Так что доложить? — она побежала следом.

Он резко развернулся:

— Где остановилась свита Анхатона? Все его танцовщицы и музыканты?

— Так недалеко отсюда. За вторыми воротами храма богини Мут.

Гормери даже не возмутился. В этом проклятом городе все еще существовали храмы другим богам: Мут, Амону, Хатхор, — кому угодно, включая давно почивших царей. И это после 15 лет реформ царя Неферхепрура Эхнатона! У писца уже не осталось сил каждый раз реагировать на упоминание того или иного бога с его многочисленной свитой жрецов и почитателей. На всех их здоровья не хватит. Поэтому он лишь внимательно выслушал, как добраться до стоянки свиты Анхатона.

Как он будет искать гадалку, о которой имеет лишь смутные воспоминания, а на корабле даже имени ее выяснить не удалось, он ответить так и не смог. Пришел к соглашению, что схватит ту, которая покажется ему более напуганной. Беспроигрышный прием. Если ей окажется не та самая гадалка, то она совершенно точно укажет на ту самую. Знает она или боится больше остальных — результат один, проболтается.

Творческая свита Анхатона раскинула за забором храма богини Мут большой палаточный городок. Цветастые шатры, хоть и казалось, что стояли хаотично, имели порядок. И за пару дней оседлой жизни каждое хозяйство успело обрасти кухней под навесом, жаровней на воздухе, умывальней и каким-никаким скотным двором. Поэтому меж шатров бродили утки, гуси, козы, ослы и вездесущие кошки.

— А ну иди сюда! — Гормери схватил за руку девицу, которая стремительнее остальных попыталась от него ускользнуть.

— Господин хочет получить предсказание? — испуганно пролепетала та.

Он притянул ее к себе и шепнул в ухо со всей страстностью:

— Я знаю, вы все как одна. Поэтому, если не укажешь на ту, которая гадала мне на лодке, спрошу с тебя.

— Что вы, господин! — черты ее лица исказились, будто на нее неожиданно водой брызнули, — Я и не знаю ничего!

— Не верю! — жестко ответил писец.

Спустя пару минут он уже сидел в центре шатра той самой гадалки. Хотя она изо всех сил делала вид, что он ошибся.

— Рассказывай, — потребовал Гормери, — Кто тебя надоумил подшутить надо мной?

— Я предсказываю судьбу, господин. Какие уж тут шутки.

— Тогда давай, раскинь кости. Предскажи судьбу… свою!

И он посмотрел на нее тем самым прямым взглядом, который должен пробирать до костей. Что ж, среди многих умений, судебный дознаватель должен обладать и этим. Гадалка сглотнула и ожидаемо затряслась всем телом, позвякивая браслетами.

— Так что? — он сел напротив нее, подобрав под себя ноги.

— Господин! — глаза женщины округлились, — Разве вы не знаете, что нам запрещено гадать для себя!

— Тогда дай мне свой мешочек, я раскину для тебя.

— Но вы ведь не гадалка!

— Я тот, кто может определить твою судьбу куда лучше камешков с нелепыми каракулями. Пять лет на каменоломнях Куша. Как тебе будущее?

— Господин⁈ — ее глаза наполнились слезами. Быстро, как у искусной актрисы.

— Шесть!

— Но я ничего не знаю, правда!

— Может повысим ставки? Десять лет, это не слишком заманчивое предложение? Полагаешь, надо увеличить?

— Нет! — она порывистым взмахом высыпала содержимое маленького расшитого разноцветными нитками белого мешочка на циновку между ними и пояснила уже более спокойно, — Вот все что у меня есть. Эти кости я раскинула и тогда на лодке. Но клянусь жизнью своего сына знака лунного серпа под солнечным диском раньше я не видела.

— Ну, конечно! — не поверил Гомери.

— Зачем мне врать? Я даже не знаю, что он означает!

Она перевернула каждый камешек, чтобы писец рассмотрел рисунки. Знака Хонсу среди них он не нашел.

— Ладно. Проведем эксперимент. Раскинь для меня кости.

Она кивнула и послушно проделала обряд гадания со всеми необходимыми атрибутами. Забубнила на непонятном, глаза закрыла, потрясла мешочком и высыпала его содержимое на циновку.

Гормери следил за ней очень внимательно и подвоха не обнаружил.

— Вот, — она подгребла к себе три камешка, выпавшие вверх начерченными на них знаками, — Вам предстоят испытания.

— Неужели? — усмехнулся писец. Эта нехитрая уловка ему известна еще с Ахетатона. Все гадалки так говорят. Но испытания той или иной степени тяжести непременно случатся с любым человеком. Это ведь и называется жизнь.

— А тут… — она подцепила двумя пальцами четвертый камешек, и положила его поверх остальных, — Тут сильное чувство. Любовь. Но вы настолько разные, что это чувство скорее разрушит вас обоих, чем соединит.

— О чем это ты?

Она выдержала его требовательный взгляд и тихо ответила:

— Не знаю. Знаки выпали так, что я могу только предостеречь вас от дурной любви.

Дурная любовь! Не гадалка, а ходячий набор банальностей. Любая любовь дурная, кто этого не знает? Гормери даже за свой недолгий век уже успел уяснить эту науку. В десять он впервые влюбился в соседскую девчонку, и был поколочен другим соседом — парнем рослым и плечистым, на два года его старше. Который, как оказалось, тоже претендовал на расположение симпатичной соседки. Так что от первой любви у него остались расквашенный нос и огромный синяк на правых ребрах. А коварная девчонка сказала обоим, что они дураки, и пошла играть с сыном жреца с соседней улицы. А потом, спустя пять лет еще и замуж за него вышла. С тех пор у Гормери что ни роман, то сплошная глупость. И последняя его возлюбленная Небет скоро станет проблемой, а не радостью. Уж больно властно она на него поглядывает. От таких женских взглядов жди беды. Но гадалка, если ей верить, имела в виду вовсе не Небет, а какую-то другую любовь. Будущую.

Выходя за ворота храма богини Мут, Гормери вздохнул с сожалением. И до совета гадалки он уже решил держаться от женщин подальше. Не везет ему с ними. Но удручало его сейчас другое, ничего важного ему узнать так и не удалось. Загадка камешка со знаком Хонсу и его видения на лодке осталась неразгаданной. Либо гадалка и правда ничего не знает, и все что случилось, произошло не зависимо от ее действий, либо она настолько кого-то боится, что обещанные 10-ть лет на каменоломнях Куша не развязали ей язык. И в таком случае у Гормери очень серьезный противник. Ведь он сам даже не представляет, что может быть страшнее такого наказания.

— Эй! Писец! Я же говорила!

Он замер, с удивлением уставившись на Тамит, которая сейчас походила… на кого-то кто взял след. Ноздри хищно раздувались, щеки багровели румянцем, в глазах алчный блеск. И как будто не было между ними утренней неприятной сцены.

— О чем говорила? — решил уточнить он.

— В Реке мертвую девушку нашли!

В Древнем Египте река была только одна, а потому никакого названия ей не дали. Ее так и называли Итеру (что означало на древнеегипетском река). Нилом эту реку позже назвали греки.

В ответ он только бровями шевельнул, силясь припомнить, что она такого говорила, что можно связать с утопленницей. Разве только…

— Она из твоего списка?

— Пока не знаю. Надо посмотреть. Ты идешь?

— Тамит, — он опять вздохнул, сам себе поражаясь. Просто не писец храмового кебнета, а добросердечная тетушка. И что с ним делает этот проклятый город⁈ Когда он успел проникнуться к дочке стража как к своей племяннице? — Мы ведь с тобой уже говорили. Ты не можешь быть маджоем.

— И что? — она фыркнула, смешно надув пухлые губы, — Но зевакой-то я могу быть. Смотри, полгорода бежит к берегу!

Он огляделся. И действительно многие люди спешили по направлению к реке в одиночку или группами, бурно переговариваясь и жестикулируя. Отчасти Гормери понимал их. Многих двигало туда вовсе не праздное любопытство. Ведь в городах и правда пропадает немало девиц. Зачастую их семьи всю жизнь мучаются вопросами почему, да как. И конечно, надеются увидеть девушку если не живой, то хотя бы целой. Чтобы похоронить ее правильно, обеспечив ей хорошую жизнь в другом мире.

Но кроме несчастных родных, друзей и соседей пропавших, конечно, в толпе полным-полно и праздно любопытствующих, которые желают разбавить свои однотипные будни хоть каким-то происшествием.

Гормери подумал, что ведь и его это тоже касается. Если вдруг окажется, что утопленница дочка ювелира, то уже завтра он сможет покинуть Уадж. О том, чтобы задержаться тут на все праздники Ренепет уже речи не шло. Тихие укоризненные вздохи и стихотворные речи Хенуки больше не казались ему настолько нетерпимыми. Подумаешь, какая-то несносная девица! Тут весь город вместе с его жителями, храмами и статуями настолько невыносим, что Гормери готов всю жизнь терпеть рядом Хенуку, лишь бы больше никогда не погружаться в этот отвратительный котел булькающей грязи.

И он устремился с остальными к Реке. Тамит бежала следом. Чем ближе подходили они к берегу, тем теснее и нервознее становилась толпа. Разговоры, всхлипы и вздохи смешались в один гул, который витал над берегом, и как рой мух облепил серое тело, разложенное маджоями на лодочном причале района ремесленников.

— Это она?

— Она!

— Да нет, не она!

Понятно, что все эти люди говорили о разных девушках. Гормери с трудом прокладывал себе путь сквозь плотную толпу. Медальон помогал с трудом. Отчасти потому, что многие тут просто не понимали, что он значит. И тогда Тамит пришла на помощь, завопив:

— А ну пропустить дознавателя храмового кебнета!

«Уж лучше бы она не уточняла какого храма, — стиснув зубы подумал Гормери, — Тут и побить ведь могут!»

Но Тамит неожиданно проявила не то деликатность, не то и вовсе не свойственную ее возрасту мудрость, и ничего про храм Атона не сказала. И с ее помощью они вскоре добрались до причала. А вот перед маджоями кричать о принадлежности Гормери к следствию было уже лишним, они прекрасно знали, как выглядит медальон писца храмового кебнета. Потому молча расступились, явив ему тело для осмотра.

Осматривать утопленницу было неприятно. При жизни скорее всего миловидная девушка, теперь разбухла почти вдвое. Лицо утратило человеческие черты и теперь больше напоминало какого-то причудливого жителя глубин с лоснящейся мокрой склизкой кожей. Все тело было изранено когтями, и ошметки кожи свисали лоскутами, обнажая глубокие почерневшие раны. Уже нельзя сказать, были ли они причиной ее смерти, или тело терзали речные твари после того, как девушка утонула. Но какой хищник способен вот так располосовать жертву, а потом оставить ее, потеряв интерес к охоте, он не знал. И раны эти не походили ни на те, которые оставляют бегемоты, ни на те, которые можно ожидать от зубов крокодила. Если в Реке не завелся неведомый свирепый хищник, то скорее всего тело девушки разодрали на суше. Например, лев или пустынный волк. Но что же заставило зверя столкнуть уже убитую жертву в Реку? Почему он ее не съел?

А еще тело ужасно смердело. Оно провело в воде не менее 10 дней. Гормери сглотнул, подавив дурноту. Он сострадал этой несчастной, выставленной теперь на всеобщее обозрение в самом неприглядном виде. Он не знал ее при жизни, и теперь уже ничем не мог ей помочь. Только опознанием.

— Выведите из толпы всех, кто пришел на берег отыскать свою дочь, подругу или родственницу, — приказал он маджоям.

Те повиновались. И спустя некоторое время у причала собралась кучка из 30 человек. Гормери подошел к ним. Мужчины с плотно сжатыми побелевшими губами, заплаканные женщины, двое юношей, испуганно косящихся на причал. Все они не походили на праздных зевак. Маджои прекрасно знали свое дело и не допустили к опознанию посторонних. Писец только теперь увидел, как много стражей удерживают толпу у берега. Хорошая работа. Где-то среди них и отец Тамит. А эта выскочка снова в центре событий, толчется рядом. По-хорошему ее следует отправить отсюда. Но ведь он обязан ей тем, что вообще стоит тут, а не раздавлен сотнями тел на подходе. Да и не выгнать ее, это он даже не понимал, чувствовал. Будет упираться, скандалить, стенать, испортит весь процесс опознания. Гормери вздохнул и мысленно махнул рукой — пусть оттирается рядом, если ей так хочется. Он обратился к родственникам пропавших девушек:

— Я хочу вас предупредить, что тело, которое вы увидите, меньше всего походит на вашу любимую дочку или возлюбленную. Как бы она ни умерла, но она пробыла в воде очень долго. Вам не нужно смотреть на лицо или руки, а следует искать знакомые мелкие детали. Если сохранились, то украшения, одежда, родинки, шрамы.

Женщины тут же снова зарыдали. Гормери принял это стоически. Мужчины в основном сжали все то, что до этого сжали недостаточно сильно: губы, кулаки или колени. Молодые парни учащенно заморгали.

— Пустите! Пустите меня! — отчаянно закричал из толпы мужчина, — Там моя дочка! Пустите!

Гормери узнал его и махнул рукой маджою, державшего царского ювелира. Новость о том, что в Реке нашли тело девушки застала его то ли в душе, то ли, во время купания в водоеме — к его длинному худому телу прилипла мокрая накидка, босые ноги по колено облепила дорожная пыль смешанная с песком, с лысой головы все еще стекали капельки воды, а глаза, лишенные подводки казались маленькими и подслеповатыми как у землеройки. Подбежав к остальным, ювелир застыл в удивлении.

— Все эти горожане так же пришли на опознание, — пояснил ему Гормери.

И увидел, как несчастный отец слегка приободрился. Сейчас в его сердце, как и у прочих присутствующих, родилась надежда, что может быть там на причале лежит не его дочь.

Писец кебнета попросил ближайшего маджоя подпускать по одному человеку к телу.

— Я первый раз на опознании, — с восторгом выдохнула ему в ухо Тамит.

— И в последний, если не прекратишь выказывать непозволительные эмоции, — процедил ей в ответ Гормери, который не видел причин для такого энтузиазма.

Смерть никогда не приносит радость. Даже если это смерть врага.

Люди подходили к серому смердящему телу и каждый из них долго свыкался с мыслью, что видит перед собой человека. Затем принимал, что это тело могло быть той, кого он когда-то качал в колыбели, заплетал ей косички, делал для не игрушки или целовал в тени плакучей ивы. И только после этого начинался поиск доказательств. А когда они не находились, люди отступали с видимым облегчением. Тамит стояла рядом с Гормери, и что-то отмечала на табличке, которая висела у нее на шее.

— Что ты делаешь?

Она зыркнула на него опасливо, но потом широко улыбнулась и продемонстрировала результат своей работы:

— Вот, отмечаю. Только что утопленницу осмотрели родители жрицы Джесер-Джесеру. А до этого молочник, и двое жрецов, у которых дочки учились в Школе супруг бога. Так что из моего списка остались только дочка ювелира, две девушки из «Веселой лилии» и…

— Она! Мать заступница, великая Мут, за что⁈ — ювелир упал на колени перед серым телом и залился слезами, — Моя дорогая Неферет! Что с тобой сделали эти злодеи! Девочка моя! Доченька!

Гормери присел рядом, стараясь не замечать ужасный смрад. Он взял ювелира за руку, заставил посмотреть не себя.

— Господин Хепу, почему вы решили, что это ваша дочь?

— Да вот же, вот! Я был против. Татуировка, у нас не принято… а она только посмеялась… она сказала, что это красиво…

Дрожащей рукой ювелир указал на небольшой рисунок на правом запястье мертвой девушки, который Гормери до этого не заметил. Татуировка, сейчас расползшаяся и утратившая четкость, все еще была знаком бога Хонсу: серп луны под диском солнца.

Гормери подавил в себе раздражение. Ведь он же спрашивал всех в семье ювелира, и самого его спрашивал, что они знают о знаке, начертанном поверх стихов писца Менну на том свитке, который он нашел в ее комнате. И все смолчали как один. Отец, его жена, служанка… Они все скрыли от него правду? Но почему? Ладно, уже бессмысленно укорять их всех. Теперь надо просто закончить дело. Он сжал пальцы вокруг руки ювелира и спросил с нажимом:

— Вы уверены, что это ваша дочь? Еще раз посмотрите внимательно.

Тот послушно уставился на тело. Гормери терпеливо ждал.

— Ну… — наконец изрек несчастный отец, — кроме татуировки в ней ничего нет от моей Неферет.

— Чего вы не видите?

Хепу опустил глаза и пробормотал:

— Могу ли я говорить такое… Здесь…

«Еще как можешь, ослиное ты дерьмо!» — возмутился про себя Гормери, которому уже надоело, что этот хитрый мужик постоянно водит его за нос. Но вслух он кротко ответил:

— Именно здесь все совершенно уместно. Вы же понимаете, по какому поводу мы тут собрались.

— Да… — еще немного подумав, он все-таки произнес, — У моей девочки под левой грудью была родинка. А тут…

В наступившей тишине он, вдруг спохватившись, затараторил:

— Я ее с локона юности видел. Купал в детстве. Ну… вы же понимаете…

И Хепу разразился рыданиями, видимо, окончательно осознав, что этот смердящий труп действительно может быть его любимой дочкой.

— Это она… моя Хенуттаве, — тощий мужчина в несвежей набедренной повязке упал рядом с Хепу на колени и без всякой брезгливости положил руку на грудь утопленницы, — А я и не чаял, что найду ее! Слава великому Амону. Уж как я молился, как молился! Спасибо возлюбленная бога нашего Мут! Спасибо, что вернули мою девочку домой!

Мужчина заплакал. Ювелир уставился на неожиданного соперника в удивлении. Гормери же дал тому выпустить эмоции и только потом спросил:

— Почему вы решили, что она ваша дочь?

— Да как же! — он поднял на них заплаканное лицо, с растекшейся черной подводкой, — Вот видите, татуировка на ручке. Уж как я ругал ее, когда увидел. Мы люди простые. Я пекарь, и дочка моя Хенуттаве со мной работала. А она вдруг сказала, что теперь это красиво. И вот эта родинка в виде Сопадет на плече. Мы ведь и назвали ее в честь великой заступницы Изиды. Как выскочила из матери своей, ныне тоже покойной, как закричала, повитуха сразу на эту звезду мне указала. Предрекала, что ребенок необычный и путь его земной будет не таким как у всех. Кто ж знал, что так вот…

Сопадет Древние Египтяне называли звезду Сириус, которая считалась небесным воплощением богини Изиды и была тесно связана с разливом Реки.

Мужчина опять залился слезами.

— Так что же… это не моя Ноферет? — не то удивился, не то обрадовался Хепу.

— Моя! Моя! — настаивал рыдающий пекарь.

Тогда ювелир поднялся на ноги, еще раз оглядел мертвую девушку и, сделав для себя жизнеутверждающий вывод, приободрился. С тем и пошел с причала.

Гормери тоже поднялся на ноги, давая возможность побыть нечастному отцу наедине с мертвой дочерью.

— Странно, да? — Тамит снова оказалась рядом. Да так близко, что он едва сдержался, чтобы не отпрыгнуть от нее на положенный для воспитанных людей локоть.

— Ты о чем?

— Ты так долго разглядывал татуировку на ее запястье!

— А ты уже видела что-то похожее?

— Да, но за информацию я требую услугу.

— Что⁈ Ты пытаешься торговаться со следствием? Ты хоть понимаешь, что тебе за это грозит?

— Бла-бла-бла! Много-много лет на каменоломнях в Куше. Ты уже меня туда посылал, помнишь?

— Тамит! Я ведь могу не быть таким добрым!

— А у меня может память отказать. Выбирай!

Они сверлили друг друга взглядами довольно долго. За это время маджои подняли несчастного отца и увели с причала. Гормери стиснул зубы, он не мог позволить гневу одержать верх в его сердце. Да, самое простое сейчас заковать наглую девчонку в цепи и действительно отправить в каменоломни. Уж больно дерзкая. Но какая ему от этого польза? Да и хочет ли он того? Увы, но сердце жителя Хемит не камень. Оно не умеет думать разумно, даже если бьется в теле дознавателя. Писец кебнета тоже человек и думает пылким сердцем, сердцем полным сострадания к людям. Вообще к людям, а не к одной конкретной девице. К тому же такой наглой.

— Ладно, чего ты хочешь?

Мог бы и не спрашивать. У нее и так на лице все написано.

Что она и озвучила:

— Хочу и дальше помогать тебе в расследовании. Тем более, что моя информация может быть для тебя интересной!

— Как ты себе это представляешь? Ты даже не маджой.

— Ты скажи! Ты ведь у нас писец кебнета!

Гормери потер виски. У него голова разболелась. До чего же приставучая!

— Хорошо. Я позволю тебе быть рядом. Но только на правах помощника!

— Правда⁈ — ее глаза вспыхнули восторгом.

Гормери невольно скривился и подтвердил:

— Обещаю.

— Вот здорово! И я смогу ходить с тобой везде и всюду. И преступников задерживать?

— Твои права и обязанности мы обговорим чуть позже. А теперь выкладывай.

— Ну… если так посудить, такую вот татуировку на запястье я видела и раньше. Но это же такое место, которое обычно прикрывают браслетами.

— И где же ты видела татуировку? На чьих руках?

Она задумалась, посмотрела на высокое голубое небо, потом опустила взгляд на серое тело под ним, вздохнула:

— Много где. Торговцы на рынке, девушки из Школы супруг бога, танцовщица на площади. Я раньше не задумывалась, что это.

Гормери пошел прочь. Похоже, Тамит опять обвела его вокруг пальца, и теперь ему придется терпеть ее до конца расследования. Татуировка на запястье у каждого второго жителя города. Отличная история. И ведь не проверишь, потому что обычно люди действительно прикрывают это место браслетами. Не станет же он бегать по рынку и заставлять каждого показывать свои запястья.

— А еще я видела этот значок на руке того парня, который меня отравил. На руке писца Менну!