Судебный дознаватель фараона

Глава 17

Хитрый жрец Бекет-Атон свое обещание выполнил. Уже через несколько минут они оказались в увитой лозами винограда беседке, на берегу пруда, окруженного плакучими ивами вперемешку с цветущими кустами. Оказывается, к храму прилегал невидимый глазу простого прихожанина уютный парк. Не слишком маленький, чтобы сохранять в себе легкую ночную прохладу даже в полуденный зной и не такой уж огромный, чтобы его заметили по другую сторону высокого забора. В городе зной испепелял иссохшую в ожидании разлива землю, превращал каменные дома в печи, а людей в добычу, а здесь обдувал легкий, прохладный от воды ветерок, лениво шуршала сочная зеленая листва и щебетали многочисленные малые птахи, которым так же как и Гормери посчастливилось укрыться от жары.

Развалившись на мягких подушках, он и Бекет-Атон пили сладкое вино, закусывали финиками, яблоками и кусочками сочной дыни. Беседа у них не клеилась. В основном потому, что и писец, и верховный жрец скрыть друг от друга хотели куда больше, чем рассказать. Гормери совсем не желал посвящать Бекет-Атона в ход своего расследования. Потому что пока не видел в этом никакой практической пользы. А уж что желал скрыть от него жрец он мог только догадываться. И их разговор стремительно скатился к обсуждению погоды, надеждам на хороший разлив — не слишком обильный, но и не скудный, и к столичным сплетням. Которыми Гормери владел куда хуже, чем Верховный жрец. Но, с другой стороны, в этом не было ничего удивительного. В конце концов, Гормери в Ахетатоне всего лишь помощник писца циновки кебнета — он при дворе даже не представлен. А Верховный жрец храма Атона в Уадже наверняка переписывается с сильными мира сего. Одним словом, от него Гормери узнал много нового о том, что происходит во дворце.

Похоже, слухи, что грядет смена супруги царской, оказались верны. К тому же госпожа Кия — новая возлюбленная Неферхепрура Эхнатона беременна. И если она разродится сыном, то малыш станет единственным наследником царя. Ведь от Нефертити у него только четверо дочерей. И теперь для божественной семьи наступили смутные времена. Официальная супруга царская закрылась в своем дворце, и ее уже давно никто не видел. А на праздниках грядущего разлива Реки рука об руку с царем, похоже, встанет его новая жена Кия.

Бекет-Атон был осторожен в восторгах по этому поводу. Как всякий политик он прекрасно понимал, насколько переменчив ветер человеческих чувств. И не стоит воздавать хвалу новой возлюбленной царя раньше срока. Особенно если она у него не первая. Мужчина, сменивший одну жену на другую, с той же легкостью может сменить ее и на третью. А царь он или простой рабочий — не так и важно.

После отдыха в беседке Бекет-Атон показал Гормери приготовленный для него двухэтажный домик с традиционной плоской крышей. Он располагался в глубине того же парка и состоял из большой гостиной, с красивой бело-золотой колонной по центру и мягкими сиреневыми диванами с золотыми подушками по стенам, с тремя спальнями и обширной террасой так густо усаженной цветущими кустами олеандра, что казалось, будто его розовые цветы нарисованы на стенах комнаты. А их сладкий аромат сводил все размышления к тому, что жизнь в этом мире чрезвычайно приятное занятие.

На крыше домика он нашел широкую кровать под легким шатром и небольшую купель. Летом все же приятнее спать под звездами, чем в душной комнатушке. Где-то на задворках домика существовала кухня, откуда уже сейчас тянуло ароматами выпечки и пряных приправ. Гормери сглотнул обильную слюну, напомнив себе, что вообще-то желудок его полон вином и фруктами.

Бекет-Атон не забыл сообщить, что домик оснащен двумя служанками и кухаркой. И если он только пожелает, ему доставят девушку на его вкус, так что не стоит ради этого оставаться в доме наслаждений. Столичный гость сцепил зубы, не желая развивать эту тему. Кому приятно признавать свое упущение. Да вместо того, чтобы отправиться в храм Атона сразу после прибытия в Уадж, он почему-то последовал за карликом. И закончил ночь как того и следовало, если связываешь себя неподобающими узами. Для писца кебнета он поступил опрометчиво. И Бекет-Атон уже не в первый раз дал ему это понять.

Однако в тот момент, когда Гормери уже решил, что жрец собирается откланяться, наконец-то предоставив его собственным размышлениям, тот сообщил, что на вечер у них запланирована встреча с городской знатью. И столичный чиновник, конечно, не имел права отказаться. Он лишь успел принять прохладную ванну и переодеться в свежую рубаху, которая нашлась в доме. Так же, как нашлись парик, массивные золотые украшения на шею, запястья и даже лодыжки. А еще сандалии, ремешки которых были унизаны золотыми бусинами. Пояс и медальон он предпочел оставить свои, но в целом на выходе здорово смахивал на подросшего и слегка помолодевшего Анхатона. Миловидная служанка Ипут подвела ему глаза и слегка накрасила ресницы. А также подрумянила щеки. Глянув на себя в большое серебряное зеркало, он только усмехнулся, представив, что сказала бы сейчас Тамит. У этой девчонки язык как хопеш — бьет точно в цель. И это ее умение облечь правду в издевку ему нравилось. Но только это. В остальном же он продолжал считать дочь маджоя липучкой, которая никак не может найти своего места в жизни. А потому пытается занять чужие. Любые без разбора, как оголодавший вор, который хватает на базаре все, что плохо лежит.

Прием проходил в поместье начальника Восточного Уаджа господина Сенимута. И Гормери порадовался, что средством передвижения выбрал колесницу. Владения правителя древнего города были настолько обширны, что если бы он предпочел носилки, то его донесли бы до дома разве что к утру. А так, он промчался меж полей, выпасов, огородов, парков, рукотворных озер, площадок для игры в мяч и садов буквально за полчаса. И даже почти не вспотел.

Дом, как он и ожидал больше походил на дворец. Огромное двухэтажное здание, обрамленное верандами и увитое плетьми цветущих лиан. И оно было таким старым, словно явилось из древних сказок.

Конечно, Гормери уже успел пообвыкнуться, проведя два дня в городе, напичканном очень старыми храмами и статуями. Такими старыми, что не счесть поколений, видевших их. И все же для жителя столицы, в которой самому старому строению всего 15 лет и в которой даже лачуги рабов выглядят весьма свежими постройками, преступить порог такого дома все равно, что зайти в прошлое. Ведь ему лет пятьсот, не меньше. Каково это жить в стенах, которые слышали первые робкие шаги твоих далеких предков. Тех, о которых ты даже не знаешь, настолько они далеки от тебя. Каково это каждый день ощущать себя частью непрерывной цепи от прошлого к будущему?

Едва сандалии Гормери коснулись сверкающих мраморных ступеней, ведущих в огромный особняк, как его закрутил водоворот роскоши и искреннего участия. Спустя пять минут его уже убедили, что каждый из разодетых вельмож, которые толпились в огромной гостиной, больше похожей на зал, искренне желают снискать его расположение.

Бекет-Атон, занявший подле него место проводника, знакомил его со всеми. И мужи, чье состояние и родословная, уходящие в глубину тысячелетий, намного превосходили происхождение и богатство гостя, так искренне радовались их знакомству, будто он был наследным принцем, не менее.

Гормери удивлялся первые минуты, а потом привык и смирился, приняв, что, возможно, в таком захолустье как Уадж любой чиновник из столицы приравнивается к князю. Странный обычай, но кто он, чтобы судить.

С начала его представили хозяину приема, градоначальнику Сенмуту — энергичному, подтянутому вельможе средних лет. Тот, в свою очередь познакомил столичного гостя со женой и тремя дочками, старшей из которых едва исполнилось пятнадцать. Оказалось, что она уже помолвлена, но две других тринадцати и одиннадцати лет с энтузиазмом взялись с ним кокетничать. Бекет-Атон спас его, выдернув из цепких пальчиков юных обольстительниц.

— Такие молоденькие, — посетовал Гормери, когда тот оттащил его от девчонок, — Неужели и вправду собрались замуж?

Жрец пожал плечами:

— А что еще им тут делать? Храмовые школы для девочек теперь закрыты. Они уже не могут стать жрицами. И если у девушек более низкого сословия есть хотя бы шанс открыть свое дело, то аристократкам и такая малость под запретом. Остается лишь искать мужа.

Гормери подумалось, что юным девицам должно быть не больно-то нравится такое положение вещей. Да, в новом будущем, в которое они идут за Неферхепрура Эхнатоном место женщины у домашнего очага. И он никогда не задумывался, каково это быть девушкой в таком обществе, где у тебя нет выбора. Но теперь, в этом проклятом городе ему буквально раскрыли глаза. Неужели раньше было иначе? И женщины, служившие в храмах старых богов чувствовали себя независимыми и более счастливыми, чем теперь.

— Начальник закромов Уаджа господин Мерире, сухой старец в пышном парике и неестественно розовыми щеками счел долгом сообщить, что Гормери очень похож на его друга юности, имя которого он уже не помнит. И тут же пустился в пространные воспоминания, пугая окружающих отрывочными сценами его бурной молодости. Гормери на это лишь удивился, что закрома города при таком начальнике в принципе существуют. Он не понимал, как можно держать на важных должностях почти безумных старцев. Ведь это же опасно для страны. А что, если наводнение, засуха, нападение врагов и как следствие голод? Кто возьмет ответственность за раздачу зерна и прочих продуктов питания нуждающимся горожанам, если начальник закромов, созданных как хранилища на такой вот крайний случай с трудом вспоминает собственное имя?

— Оба сына Мерире, к сожалению, умерли во времена страшной болезни. Но у него подрос толковый внук. И он не только во всем помогает деду, но и уже почти готов занять его место, — успокоил столичного писца Бекет-Атон.

К сожалению, эпидемии чумы не были редкостью в Древнем Египте во времена Нового царства и приходили в города вместе с купцами.

Гормери увидел и знакомых. В одном из залов, примыкающих к главному, бушевало веселье, мелодию и ритм которого он тут же узнал. Выучил за четыре долгих дня пути по Реке. А потому отшатнулся в сторону. Нет, Анхатона в его жизни пока более чем достаточно. Бекет-Атон и так косится на него с подозрением. А ему совсем не хочется раздвигать пропасть между ними еще шире. Ведь вряд ли жрецу храма Атона понравится тот, кто выдает себя за живое воплощение старого и запрещенного бога Бэса на земле. А еще меньше ему понравится судебный дознаватель, который дружит с таким вот типом.

В другой стороне, бывший верховный жрец храма Амона, а теперь просто начальник храмовой сокровищницы старик Аменхотеп довольно скучно рассказывал что-то двум своим собеседникам. С десяти локтей было понятно, что их разговор в той области, куда не проникнет сердце обычного человека. А споры на высокие темы Гормери терпеть не мог. И несмотря на то, что Аменхотеп нравился ему больше остальных тут собравшихся, он решил, что подойдет к нему позже.

Сквозь толпы гостей проходили служанки, лаская взор красотой обнаженных тел. Сочетание живых цветов и тонких медных поясков только подчеркивало их нагую прелесть. Они проносили сверкающие медные подносы, уставленные кубками с вином или изысканными закусками, держа их тонкими руками высоко над головой. Над толпой витали ароматы пряностей, теплой выпечки, свежих фруктов, цветов и благовоний.

Обычные гости говорили в основном о предстоящем празднике Ренепет, о разливе Реки и о шествии, в котором каждый городской район должен как-то отличиться.

— В прошлом году победили парни из портовых кварталов. Представляете, что учудили? — с энтузиазмом поведал ему главный писец царских хозяйств господин Нухотеп, здоровенный детина с прямоугольной фигурой в слегка скособоченном парике и с покрасневшими от выпитого глубоко посаженными небольшими глазками, — Закрепили ладью на платформе, подняли ее на плечи и пронесли через весь город. Ну они же парни сильные, им не привыкать тяжести тягать. А в ладье той танцовщицы и акробатки в ярких перьях изображали диковинных птиц. Позади музыканты, конечно, топали, музыку играли веселую. Все были в восторге. Целый год их выступление вспоминаем. Интересно, что в этот раз придумают. Повторяться-то нельзя!

Для Гормери такое представление было в новинку. В Ахетатоне Ренепет праздновали не так широко. Воздавали хвалу царской семье, а в ночь разлива пускали в пребывающую воду венки с пожеланиями. В Уадже же, судя по всему, готовилось грандиозное зрелище, на которое съезжалась вся страна. И почему в столице об этом ничего не знают? Во всяком случае за все свои 23 года жизни Гормери не слышал, чтобы кто-то из Ахетатона отправился праздновать Ренепет в Уадж.

Ренепет — «Новый год» в Древнем Египте. Праздновался с началом разлива где-то в конце июля. Праздники Ренепет растягивались на долгие каникулы, которые длились 5–10 дней.

«Возможно, это будет интересно», — неожиданно подумалось ему.

И он тут же устыдился своих мыслей. Ведь это не значит, что древняя и порочная традиция проникла в него и уже начала разъедать его уверенность в том, что будущее за новым порядком? Тем, который создал великий царь Неферхепрура Эхнатон? Конечно же нет! Но посмотреть, на какие уловки идут староверы, чтобы удержать в своих сетях как можно больше людей, стоит. Чтобы потом прижать их всех к ногтю. Именно так он и поступит. Непременно останется на праздник Ренепет. И особое внимание уделит знаменитому бою на лодках, которое проходит на огромном рукотворном озере перед бывшим царским дворцом, что на Западном берегу. Здесь прошли юные годы нынешнего царя. И, как тут говорят, Неферхепрура Эхнатон очень любил эту невинную забаву. Может быть и ему попробовать?

Он как раз пустился в обсуждение деталей палочных боев на лодках с одним из распорядителей предстоящих утех, когда все его существо пронзил ее взгляд. Прямой, уверенный, неотвратимый, как длинный кинжал.

Женщина средних лет, в высоком парике, в легком, почти прозрачном платье и тяжелых украшениях, которые словно якоря удерживали это неземное создание на земле. Она смотрела на него неотрывно, не мигая, моментально заставив трепетать каждым мускулом. Она стояла у дальней стены, опершись плечом о колонну, держа в тонких пальцах высокий серебряный кубок, и на губах ее играла та самая собственническая улыбка, которая присуща женщинам-победительницам.

— Вдова жреца Панехеси, шепнул ему на ухо Бекет-Атон, проследив за его взглядом, — Прекрасная Хорит.

О да! Еще какая прекрасная!

Поймав его взгляд, она больше его не отпустила. Оттолкнувшись от колонны, пошла на него плавно, слегка покачивая бедрами, сохраняя на губах ту же загадочную полуулыбку. Как будто знала о всех его потаенных желаниях и о том, как их удовлетворить.

— Она сама мужа своего… укокошила? — цепенея под ее взглядом, шепнул Гормери.

— Атон великий, конечно же нет! — возмутился за вдову Бекет-Атон, но быстро сознался, — С другой стороны никто ведь толком не разбирался от чего погиб несчастный жрец.

— Погиб? — писец закашлялся на вдохе.

— Выпал из колесницы. Ужасный случай. Однако довольно закономерный, если тебе 85-ть лет…

— Зачем же он полез в колесницу в такие почтенные годы?

— Вот уж не знаю, — сдался жрец, — Может быть хотел произвести впечатление на молодую жену. Ей было тогда лет 20-ть, они поженились недавно. И года ведь не прошло.

— Я бы такой несчастный случай расследовал со всей тщательностью, — буркнул Гормери уже себе под нос, потому что почтенная вдова подошла очень близко.

И все же она его услышала. И тут же поняла, что речь шла именно о ней.

— Расследование и было очень внимательным, — проговорила она грудным, тягучим и низким голосом. Гормери представил как она могла бы им петь и у него слегка закружилась голова от восторга. А еще от прекрасной Хорит умопомрачительно пахло. Жрец не мог разобрать нотки и оттенки, но его качало в волнах ее аромата, ее голоса и ее плавных движений, сопровождаемых шуршанием тонкой материи и легким перезвоном золотых украшений.

Он потупил взор и пролепетал как школьник перед строгим учителем:

— Простите мою наглость. Я не должен был высказывать нелепые предположения.

— Отчего же? — она вовсе не выглядела смущенной.

Как будто странную смерть ее мужа обсуждали чуть ли не каждый день, и она уже привыкла к подобным нападкам.

— Мой муж Панехеси сам полез в ту проклятую колесницу. Пожелал участвовать в гонках, представляете. Мужчины… вряд ли вы умнеете с возрастом.

— Я сочувствую вашей утрате, — он поднял взгляд и тут же вздрогнул, столкнувшись с ее прямым, ничуть не смущенным.

Вдова отпила из кубка, облизала губы кончиком языка и улыбнулась довольной львицей:

— Это несчастье случилось почти 10 лет назад. С тех пор я уже немного пришла в себя и, как видите, даже сняла траур.

Гормери выдохнул гнев через ноздри и покосился на Бекет-Атона. Но тот только что слюни не пускал. Кажется, и он пленился чарами Хорит. Как ни странно, но именно вид жреца с выпученными глазами и учащенным дыханием, вернули Гормери силу жизни. Он выдохнул, его тело уже не трясло, не кидало в жар, во рту больше не сохло. И он тоже ей улыбнулся:

— Уверяю вас, мое сердце на вашей стороне. Давайте сменим тему.

Бекет-Атон икнул, как показалось столичному гостю, с благодарностью. Эта дама, похоже, крутила веревки из здешних мужчин. И Гормери только оставалось удивляться, отчего они все тут такие слабовольные, что не могут противостоять всего лишь женщине. Красивой, уверенной в себе и напористой, — этого у нее не отнять.

Тут он усмехнулся.

Эти разодетые мужчины еще не сталкивались с Тамит. То-то будет им потрясение.

В этот самый момент Гормин посмотрел на дочь маджоя с недоверием. На лице его отразилось усилие. Он очень хотел рассказать ей все как есть, но боялся. И тогда она выдвинула последний аргумент на свой страх и риск. В конце концов, когда, если не сейчас. Она вытянула перед ним правую руку запястьем вверх и слегка сдвинула тонкие медные браслеты, явив значок Хонсу. По округлившимся глазам соседа она поняла, что попала в точку.

— А я и не видел тебя на наших собраниях, — выдохнул он и показал свою татуировку на внутренней стороне запястья правой руки. Для этого ему тоже пришлось сдвинуть свой массивный золотой браслет.

— Это потому, что я в другой группе, — соврала Тамит изо всех сил надеясь, что в полутьме, которая теперь затопила двор, Гормин не разглядит подделку.

Она все-таки не художница, и натурально изобразить татуировку подручными косметическими средствами было не так-то просто. Вряд ли этот трюк сработает у нее в следующий раз, особенно при свете солнца. Так что надо бы пойти к портовым рабочим и попросит набить ей настоящий знак под кожей. Хотя с другой стороны расследований в ее жизни может быть довольно много, и какие-то будут требовать или татуировок или еще чего-то ненормального. А тело у нее только одно. Стоит ли приносить его всякий раз в жертву своему желанию выяснить правду?

— Я не знал, что нас делят на группы, — пробормотал писец сокровищницы, очевидно переживая, что его надежды на уникальность разбиты. Оказывается, существуют какие-то группы, и эта никчемная с его точки зрения девчонка, возможно, посещает более привилегированную.

— Мы собираемся в первый и пятый день десятидневки. А вы?

Он склонил голову на бок, глаза его пронзали ревностью. Тамит едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Но вместо этого спросила серьезно:

— Ты познакомился с Хеннутаве на собрании?

Он вздохнул, очевидно вспомнив погибшую в момент их первой встречи, и кивнул:

— Да! Мы все там потерялись. Столько на нас валилось в первый же день. Мы призывали не бога, а демона. Это в храме-то! Многие плакали. И я… мне было так неуютно там, среди всех этих одержимых. А она взяла меня за руку. И в мое тело потекло ее тепло. Ее понимание. Ее нежность. Я больше не чувствовал себя таким одиноким и таким лишним. Я был нужен ей. И в этом я нашел свою силу. Но теперь…

Он покосился на стол для подношений и сглотнул большой сухой ком в горле.

— Даже не думал, Тамит, что смогу вот так с тобой! Как же хорошо, что ты одна из нас! Мне сейчас очень плохо…