Стрела Кушиэля. Битва за трон

Глава 43

Каким бы грубым и необузданным ни был Гюнтер, но слово свое он держал: на следующее утро с Жослена действительно сняли цепи. Проникшийся ко мне приязнью Кнуд привел меня на это посмотреть. Я не сомневалась, что кассилианец тоже сдержит обещание, но опасалась, что после долгого содержания в кандалах свобода опьянит его и лишит рассудка. Когда охранник разомкнул ошейник, Жослен дернулся. Мускулы его заметно подрагивали, выдавая желание взвиться, но кассилианская дисциплина быстро одержала верх – мой воин взял себя в руки и смиренно поклонился.

– Что ж, посмотрим, как он себя покажет, а? – сказал Гюнтер и указал большим пальцем на одного из теннов. – Торвил, сегодня ты пригляди за ним. Пусть займется домашней работой. Только не давай ему никакого оружия, понял? Если понадобится ломать лед на ручье, чтобы набрать воды, пускай ломает голыми руками. А когда докажет, что не замышляет против нас худого, может, поручим ему колоть дрова или вроде того.

– Ага, Гюнтер. – Торвил коснулся рукояти топорика на поясе и усмехнулся, обнажив дыру на месте пары зубов, выбитых в дружеском поединке. – Я с него глаз не спущу, не бойся.

Судя по моим наблюдениям в тот день, Жослен не дал ему ни единого повода для беспокойства. Кассилианец охотно трудился, без устали таская с ручья ведра с водой, чтобы наполнить бочки в большом зале чертога – задание не из легких. Торвил же ходил за ним хвостом, насвистывая и чистя ногти острым концом кинжала.

А женщины из хозяйства Гюнтера таращились на Жослена, как зачарованные.

Никто из них до этого не видел его, если не считать первой ночи, когда пленника приволокли на веревке, озлобленного и облепленного снегом. Теперь же хуторянки смогли его как следует рассмотреть. Грязный и заросший, воняющий псарней, Жослен все равно выглядел истинным ангелийцем.

– Должно быть, на вашей родине он был принцем! – прошептала мне на ухо восхищенная Хедвиг, когда он с пустыми ведрами вышел из кухни. – Не могут же все ваши мужчины урождаться такими красавцами!

– Да, на нашей родине не все мужчины такие, – сухо ответила я, гадая, как бы к ее словам отнесся Гюнтер. Одна из девушек помоложе по имени Айлса ухитрилась потереться грудью об Жослена и захихикала, когда он густо покраснел и выронил коромысло. Пожалуй, кассилианца слова Хедвиг задели бы даже больше, чем Гюнтера.

Хозяин и его тенны вернулись с охоты румяные и довольные, притащив с собой крупного оленя. Конечно же, по такому поводу устроили пир. Гюнтер много выпил, но не настолько много, чтобы забыть приковать Жослена за ногу к огромной каменной скамье у очага. «По крайней мере, внутри ему будет тепло», – подумала я, одновременно восхищаясь предусмотрительностью скальда и кляня его за нее. Уходившийся за день Жослен свернулся на камышовом настиле. Даже не будь он связан клятвой, сомневаюсь, что в ту ночь кассилианец сбежал бы, даже оставь Гюнтер дверь нараспашку, а его без оков.

Холодные зимние дни тянулись и тянулись, Жослен ни разу не взбрыкнул, и постепенно наша жизнь вошла в колею. Однажды, когда Гюнтер с теннами по обыкновению куда-то ускакали, мы с Хедвиг решили дать Жослену вымыться. Памятуя, как сама была благодарна за первое омовение в плену, не берусь даже вообразить его радость. Пришлось дважды опорожнить лохань – настолько загрязнилась вода. Я в свое время досадовала на недостаток уединения в купальне, но в сравнении с кассилианцем я мылась словно за семью замками. Женщины всех возрастов, от хихикающей Айлсы до старой Ромильды, чьей улыбки я до того момента ни разу не видела, набились в комнату, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нагого Жослена.

Тот юноша, каким он был в первые дни нашего знакомства, умер бы от стыда, но теперь кассилианец лишь покраснел и вежливо не обращал внимания на хуторянок, пытаясь сохранить жалкие остатки достоинства. Даже самая дряхлая старуха, темноглазая Турид, пришла на него посмотреть и кстати принесла шерстяной колет и штаны, оставшиеся от ее убитого в набеге брата.

Жослен расстроился, когда его серые кассилианские лохмотья бросили в угол с очевидным намерением попозже сжечь их, поэтому я бережно собрала его грязные тряпки. Я-то понимала – это все, что у него осталось в память о доме.

– Не волнуйся, – ободрила я. – Твоя старая одежда будет выстирана и починена, даже если мне придется сделать это своими руками.

Я говорила по-скальдийски, как и всегда, когда рядом были варвары. Жослен уже неплохо овладел их языком, и его словарный запас с каждым днем увеличивался.

– Я бы тебя поблагодарил, – усмехнулся он, – только уже наслышан о твоих швейных талантах.

Женщины засмеялись. Действительно, Хедвиг не раз пыталась научила меня шить, чтобы привлечь к бесконечной починке одежды, но пока что я в этом деле не преуспевала.

– Давай я все зашью, – лукаво вызвалась Айлса и забрала у меня вонючие лохмотья, строя Жослену глазки. – Помогать обездоленным чужакам – это добродетель, которая вознаграждается.

Сидящий в лохани кассилианец беспомощно моргнул, глядя на меня, и подтянул колени к груди, чтобы скрыть интимные места.

– Так тебе и надо, – сказала я ему на ангелийском и добавила по-скальдийски, обращаясь к номинальной хозяйке: – Хедвиг, я прослежу за тем, чтобы этот грязнуля оделся и причесался, если ты одолжишь мне гребень.

Она с сомнением смерила Жослена взглядом.

– Пусть еще разок намылится и сполоснется, – наконец последовало решение. – Не нужны нам тут блохи от гюнтеровских собак. И так от них тошно.

Хедвиг принесла гребень и весьма любезно велела женщинам выйти из купальни, чтобы Жослен мог домыться без помех. Я расчесала ему волосы, с трудом раздирая колтуны.

Расчесывание, как ни странно, успокаивало меня, навевая воспоминания о детстве в Доме Кактуса. Чистые и разглаженные, волосы Жослена светлым шелковистым водопадом ниспадали до середины спины. Я не стала сооружать тугой кассилианский пучок, а заплела ему толстую косу и перевязала веревочкой. Жослен терпеливо сидел, впервые за долгое время доверив себя заботливым рукам.

– Вот так, – пробормотала я, машинально перейдя на ангелийский. – Пусть теперь эти клуши на тебя посмотрят!

Он скривился, но решительно вышел из купальни. Если раньше женщины с любопытством пялились на него, то теперь откровенно поедали глазами, и я понимала, почему. Чистый и ухоженный Жослен, казалось, светился посреди безыскусного большого зала. Неудивительно, что тенны Гюнтера так мною восхищались – должно быть, для них я выглядела столь же прекрасной, как мой ангелиец для скальдийских женщин.

Так как на его купание ушла почти вся вода из бочек, Жослену пришлось заново их наполнить. Он грациозно ходил с коромыслом к ручью и обратно, всякий раз отряхивая снег с башмаков перед тем как войти в зал.

Сидящая за шитьем в углу Айлса наблюдала за ним и улыбалась.

Раньше Гюнтер ничего такого не замечал, но тем вечером он мигом разглядел перемену. Лежа со мной в постели после совокупления, он об этом заговорил. Меня с самого начала удивляла его привычка болтать, насытившись, если вечерние возлияния не смывали его мысли.

– Бабам-то приглянулся твой ангелиец, – сказал он. – Что они, интересно, нашли в этом безбородом юнце?

Значит, вот почему он считал Жослена мальчишкой.

– У нас не принято отращивать бороды, как у скальдов. А у представителей старинных родов, в которых течет кровь Элуа или его Спутников, обычно совсем не бывает растительности на лице. Жослен давно уже взрослый, – пояснила я и с улыбкой добавила: – Похоже, ваших женщин сложнее ввести в заблуждение, чем мужчин.

Но Гюнтер был не в настроении шутить.

– А Хедвиг тоже находит его симпатичным? – спросил он, задумчиво хмуря светлые брови.

– Она восхищается его красотой, – честно призналась я, – но не строит ему глазки, как, к примеру, Айлса, милорд.

– Айлса – это сущее наказание, – проворчал он. – Скажи-ка, твой ангелиец так же обучен постельным делам, как и ты? Люди Кильберхаара ничего об этом не сказали.

Я едва не рассмеялась, но сдержалась, предвидя, что Гюнтер поймет меня неправильно.

– Нет, милорд, – ответила я. – Жослен дал клятву никогда не возлегать с женщиной. Это часть его обета.

Брови Гюнтера взлетели вверх.

– Серьезно?

– Да, милорд. Он родился в знатной семье, но воспитан как священнослужитель, как монах, отрекшийся от суетных наслаждений. Таково обязательное условие его служения.

– Значит, мальчишка не обучен ублажать женщин, как ты – мужчин, – задумчиво протянул Гюнтер.

– Нет, милорд. Он обучен искусству воина и телохранителя, а меня научили доставлять наслаждение в постели, – объяснила я и добавила: – Как мужчинам, так и женщинам.

– Женщинам? – удивленно переспросил скальд. – Какой в этом смысл?

– Если у милорда возникает такой вопрос, – немного обиженно отозвалась я, – то, полагаю, ответа он не заслуживает.

Наверное, я задела Гюнтера, поскольку он отвернулся и какое-то время молчал, явно о чем-то размышляя. Глядел в потолок и рассеянно теребил бархатный шнурок, на котором висел бриллиант Мелисанды.

– Я всякий раз доставляю тебе большое удовольствие, – наконец прищурился он на меня. – Хотя ты говоришь, что это дар твоего святого покровителя.

– Порою дар, а порой проклятие, – пробормотала я.

– Таковы все дары богов, – пожал он плечами, не сводя с меня немигающего взгляда. – Но я тут вот что подумал, а вдруг ты это сказала только затем, чтобы я разрешил тебе повидаться с ангелийским мальчишкой, а?

Иногда было сложно не упускать из виду, что, хотя Гюнтер скальд, он бесспорно умен. Я покачала головой.

– Я вам не солгала, милорд.

Конечно, не все мои слова были правдой: я ведь не знала наверняка, может ли Стрела Кушиэля не слететь с тетивы. Но я совершенно точно была ее жертвой.

– Значит, по-твоему, я не сумею ублажить ангелийскую женщину, если она не обладает твоим проклятым даром?

– На всем свете я единственная, кто им обладает, – прошептала я. – Милорд желает, чтобы я ответила честно?

– Да, – резко кивнул он.

Я вспомнила, как Сесиль когда-то отозвалась о Хильдерике д’Эссо.

– Милорд занимается любовью, будто кабана заваливает, – сказала я: для скальда это не звучало таким оскорбление, как для ангелийца. – Геройский натиск редко приятен для женщины.

Гюнтер обдумал мои слова, рассеянно поглаживая усы.

– Ты могла бы показать мне какие-нибудь премудрости, – наконец лукаво усмехнулся он. – Если, конечно, ты действительно так хорошо обучена ублажать, как все время рассказываешь.

При этих словах я опять чуть не рассмеялась, хотя на этот раз смех был бы горьким. Лежать бы мне в могиле, не сумей я исключительно ублажить Мелисанду Шахризай, чьи собственные умения не уступали искусности любого из посвященных Двора Ночи.

– Да, милорд, я могла бы, если вам так угодно, – согласилась я.

– Будет интересно научиться чему-нибудь новенькому. – Его губы по-прежнему кривила ухмылка, но на сей раз я без труда разгадала прозрачную хитрость. Я уже знала, что Хедвиг трижды отказывала Гюнтеру. Если он и вправду подарит меня Вальдемару Селигу на Слете племен, то, несомненно, попытается с ней сойтись и в четвертый раз. После наших с ним жарких ночей не думаю, что Гюнтер Арнлаугсон сможет долго довольствоваться холодной, одинокой постелью.

– Но это также и небезопасно, – внезапно выпалила я, однако он уже повеселел и лишь посмеялся над моими словами.

– Значит, прям завтра начнем, хорошо? – спросил он и жизнерадостно добавил: – А если кому-нибудь об этом сболтнешь, голубка, я отправлю твоего дружка назад на псарню.

Закончив со мной, Гюнтер перекатился на бок и вскоре захрапел. Я лежала без сна, закатывая глаза при мысли о завтрашней ночи, и молилась Наамах, прося ее совета и помощи.

Да уж, миссия мне предстояла архисложная.

Так началось мое второе учительство в земле скальдов, и, смею сказать, мой ученик неплохо продвинулся, во всяком случае, для варвара. И за все время я ни разу не слышала, чтобы он жаловался или досадовал на меня. Но это породило новую опасность.

Первый ужас для раба – рассердить господина, а вот второй – ему угодить. Под ласковой рукой довольного хозяина слишком легко забыть обо всем, что его не касается, но важно для тебя. У скальдов другой календарь, а по ангелийским меркам до собрания племен, именуемого Слетом, оставалось еще несколько недель, и, освоившись во владениях Гюнтера, мы с Жосленом попали в ловушку привыкания к своим новым ролям. Кассилианец носил здесь маску рабской покорности так долго, что иногда – я видела – забывал о том, что это всего лишь маска.

А я, к своему огорчению, временами засыпала с гордостью за свое успешное наставничество, поскольку Гюнтер с замечательной хваткостью усваивал наши тайные уроки.

Но так продолжалось лишь до следующего набега.

Он окатил меня ушатом ледяной воды. Гюнтер и его тенны поднялись среди ночи и разбудили всех домочадцев, чтобы помогли собраться на разбой. Мужчины смеялись, шутили и проверяли остроту клинков. Они не облачались в броню, но тщательно укутывались в шкуры. У каждого воина при себе имелся щит, меч или топор и излюбленное варварами оружие – короткое копье.

Привели лошадей, которые перебирали ногами и выдыхали клубы пара под блеклым звездным небом. Я догадалась, что скальды выедут незадолго до рассвета, пересекут границу с первыми лучами солнца и обрушатся на какую-нибудь несчастную деревню. Среди суеты и суматохи мы с Жосленом смотрели друг на друга, бледные и онемевшие. Я заметила, как кассилианца затрясло и как он отвернулся, таясь от Гюнтера и его теннов. Жослен поступил мудро, уйдя с глаз долой, и я не видела его до тех пор, пока наш хозяин, на ходу убирая меч в ножны, не подошел ко мне и не воскликнул:

– Я еду на битву, голубка! Поцелуй меня и молись как следует, чтобы к ночи я вернулся целым и невредимым!

Честно говоря, я думаю, что в ту минуту он просто забыл, кто я такая и откуда родом. Но я-то ничего не забыла и поэтому обмерла.

И тут между нами выросла жилистая фигура кассилианца, который легко отвел от меня руки Гюнтера и вперил в него тяжелый взгляд голубых глаз.

– Милорд, – тихо попросил он, – она же ангелийка, смилуйтесь, не лишайте ее последней капли гордости.

Не могу передать словами их молчаливый диалог. Гюнтер щурился, оценивая возмущение Жослена, а тот спокойно смотрел ему в глаза. Спустя секунду предводитель скальдов коротко кивнул.

– Поехали! – крикнул он и зашагал к теннам.

Они высыпали на улицу – живая мощь, мех и железо, – вскочили на лошадей и поскакали в сторону границы, а оставшиеся хуторяне проводили свою дружину радостными возгласами. Жослен опустился на колени и подавленно на меня посмотрел. Я же просто стояла, глядя на улицу в открытые двери, и беззвучно плакала.

Скальды вернулись после наступления темноты.

Вернулись с победой, радостные, полупьяные. Они пели, шатаясь под тяжестью награбленного: скромных крестьянских пожитков, мешков с зерном и провизией. Харальд громко хвастал, что прирезал больше всех ангелийцев, но встретившись со мной взглядом, осекся и покраснел. Но Безбородый был лишь одним из многих.

Собрав разрозненные рассказы в цельную картину, я поняла, что на обратном пути налетчики повстречали отряд воинов из Союзников Камлаха под флагом с изображением меча. На втором знамени были молот и наковальня на желто-алом фоне. Значит, то были не люди д’Эгльмора. Два тенна, в том числе Торвил, погибли в стычке, но скальды одержали победу, перебив половину ангелийцев, прежде чем ускакали в метель.

При отъезде Гюнтера, казалось, тронули мои чувства, но вернувшись триумфатором, он больше о них не заботился. Мне хватило ума предупредить Жослена, чтобы не вмешивался. Слава Элуа, он подчинился, а не то пьяный Гюнтер мог бы его жестоко наказать. Когда празднование подошло к концу и захмелевшие воины вповалку улеглись в зале, вождь под одобрительные выкрики перекинул меня через плечо и унес на ложе.

В эту ночь уроков я не проводила.

Когда Гюнтер отвалился, я оставила его храпеть в постели и выбралась в зал, где развалились пьяные тенны, ворочаясь и бормоча во сне. Кто-то из них все же озаботился приковать Жослена к скамье. Я подумала, что он тоже спит, согретый теплом очага, но при моем почти бесшумном приближении его глаза распахнулись.

– Не могла там оставаться, – прошептала я.

– Понимаю. – Он осторожно подвинулся, ни разу не звякнув цепью, и освободил для меня место на охапке камыша. В обязанности Жослена входило настилать перед очагом свежий камыш, когда в большом зале подметали. Я опустилась на пол и свернулась калачиком рядом с кассилианцем. Он обнял меня, а я положила голову ему на грудь и уставилась на затухающие в очаге угли.

– Ты должен бежать, – прошептала я.

– Не могу. – Его голос звучал совсем тихо, но я все равно уловила в нем боль. – Я клялся Кассиэлю и не могу оставить тебя здесь.

– В ад твоего Кассиэля! – прошипела я. В глазах защипало.

Твердая грудь вздымалась и опадала под моей щекой.

– Он, ходя по земле, считал, что и так уже в аду, ты же знаешь, – отозвался шепотом Жослен и легонько погладил меня по голове. – Я слышал эти легенды всю жизнь, но до сих пор не понимал их в полной мере.

По телу прошла дрожь.

– Я тоже, – прошептала я, думая о Наамах, которая возлегала с незнакомцами и с подлым шахом Персиса, и о скальдийском военачальнике Вальдемаре Селиге. – Я тоже.

Потом мы долго молчали. Я почти уснула, когда снова услышала тихий голос Жослена.

– Как д’Эгльмор это терпит? Он же обрекает ангелийцев на верную смерть под топорами скальдов.

– Десяток людей погибнет, зато еще сотня встанет под его знамена, – сказала я, глядя на угли. – И появится повод обвинить короля в потерях, понесенных Камлахом из-за того, что из столицы не прислали войска. Таков же был его план и с Искателями Славы. Герцог д’Эгльмор подгребает под себя империю. Не знаю, какой путь он изберет, но прекрасно понимаю, к какой цели он стремится. Что мне интересно, так это почему Гюнтер его не боится?

– Потому что герцог ему платит, – горько произнес Жослен.

– Нет, – я покачала головой, по-прежнему лежа у него на груди. – Здесь нечто большее. Гюнтер держит за пазухой что-то, о чем д’Эгльмор не подозревает. Варвар хохотал, когда я ему сказала, что Кильберхаар много чего не знает. Похоже, это именно то, о чем Гонзаго д’Эскобар предупреждал еще год назад: скальды наконец обрели вождя, умеющего думать.

– Да поможет нам всем Элуа, – прошептал Жослен.

После этого мы больше не говорили, я уснула и проснулась от того, что кто-то легонько тянул меня за рукав. Открыв глаза, я увидела над собой взволнованное морщинистое лицо Турид, которая встала раньше всех, чтобы приняться за работу. Из-под промасленных шкур на окнах в большой зал струился неяркий свет, а тенны все еще спали, дыша перегаром.

– Уходи, – прошептала старуха. – Они скоро проснутся.

Думаю, именно тогда я начала осознавать, что наши с Жосленом отношения изменились. В ту ужасную ночь нам показалось естественным искать поддержки друг у друга, но опасливое удивление Турид окрасило для меня нашу близость в новые цвета. Я села и смахнула с волос и юбки ошметки камыша. Жослен лежал, наблюдая за мной. Не знаю, о чем он думал. Ни он, ни я не осмелились заговорить, боясь разбудить теннов. Я на прощание сжала его ладонь, встала и, обходя храпящих воинов, прокралась вслед за Турид в покои Гюнтера, где забралась в уютную постель из мягких теплых шкур.

Скальд что-то проворчал во сне и перевернулся, привлекая меня к себе. Не закрывая глаз, я лежала в могучих объятиях, презирая его всей душой.