Утром я проснулась одна, замерзшая до одеревенения.
В свое время дорога от селения Гюнтера на Слет показалась мне неимоверно трудной, но с теперешней она не шла ни в какое сравнение. Не вполне это сознавая, в ту поездку я являлась частью племени, причем драгоценной и лелеемой частью. Тогда мне не приходилось ни обихаживать свою лошадь, ни готовить еду, ни заботиться об устройстве стоянки.
А после побега на меня навалилось множество путевых забот, потому что продвигаться следовало быстро, а Жослен, пусть и на все руки мастер, не мог в одиночку справляться со всеми делами. Он все же был непривычен к скальдийской глуши, где холод вгрызается в кости глубже, а снега выпадает куда больше, чем в родных ему горах Сьоваля.
В той поездке, опасаясь шуметь, мы изобрели и освоили свой собственный язык быстрых жестов, кивков и гримас. Я научилась многим доселе неведомым мне вещам, которые, как казалось совсем недавно, не могли пригодиться в моей жизни, например, как седлать пони или как прокладывать путь в густом лесу, где затаившиеся под снегом корни грозили обезножить и лошадей, и людей. Научилась наматывать на голову шерстяную шаль наподобие бурнуса, сберегая драгоценное тепло и защищая лицо от пронизывающего ветра. Научилась скалывать наморозь с поклажи и без остановки ехать сквозь метель. Научилась чистить копыта от льдинок, до крови вонзавшихся в уязвимую стрелку на конской подошве. Научилась носить на поясе и использовать в простой работе кинжал Трюгве, захваченный Жосленом.
Новыми навыками пришлось овладевать ускоренно, поскольку мы спешили на пределе своих возможностей, почти загоняя и себя, и лошадей. Кожа от холода теряла чувствительность, и приходилось внимательно искать на себе белые пятна обморожения. На вторую ночь вокруг места, облюбованного нами для ночлега, кружила стая волков – совсем рядом между деревьями мелькали пушистые хвосты. Жослен спешно развел костер, а потом оббежал поляну с горящим факелом. Волки углубились в лес, но потом вернулись и ночью сверкали на нас глазами, отражавшими пламя.
Ни на второй, ни на третий день мы не увидели ни одного человека. Происшествие, едва не обернувшееся трагедией, украло у нас драгоценный час. Мы остановились и спешились на заснеженном горном хребте, чтобы определиться, где находимся. Прищурившись от сплошной белизны, я указала на север, где в голубое небо за раздвоенной вершиной горы поднималась тоненькая струйка дыма.
– Селение Раскогра, – произнесла я приглушенно сквозь несколько слоев шерстяной ткани. – Из племени суэвов. Нужно взять чуть южнее и следовать по хребту.
Жослен кивнул и сделал шаг вперед.
Снежный козырек под его ногами вдруг обрушился. С криком кассилианец упал и кубарем покатился по склону вместе со снежной лавиной. Я в ужасе отшатнулась назад на твердую почву и вцепилась в торчащую из снега скалу. Возле мысков моих ног зияла пустота. Верный пони сбоку тряхнул головой и встревоженно фыркнул, а конь Жослена отбежал на несколько метров и там остановился, закатывая глаза.
Дрожа, я глянула в пропасть.
Далеко внизу Жослен, очевидно живой, выбирался из снега. Он посгибал руки и ноги, быстро охлопал себя, наверное, в поисках ран, нащупал оружие. Кинжалы были на месте, но меч выпал из ножен. Я увидела клинок лежащим плашмя на снегу на полпути к вершине.
Заметив меня, кассилианец махнул рукой, давая знать, что не пострадал. В ответ я указала ему на меч. Даже издалека я разглядела его недовольную гримасу.
Жослен взбирался обратно на гору почти час, поскольку снежный покров трижды не выдерживал веса его тела и сползал к подножию. Большую часть этого времени я провела, гоняясь за его норовистым конем, который испуганно выдыхал облачка пара и отскакивал при моем приближении. Наконец я вспомнила, как приманивали лошадей дети в Перринвольде, и соблазнила трусишку горстью овса. Завладев поводом, я вдруг разом ощутила, что невыносимо устала и замерзла, в отчаянии прижалась лбом к теплой лошадиной шее и разрыдалась; слезы текли сами собой и замерзали на щеках. Конь же, дожевав угощение, извернулся и ткнулся мордой мне в волосы, словно и не он послужил причиной моего расстройства.
Наконец вскарабкавшись на вершину, Жослен изнеможенно повалился на спину и уставился в небо. Я молча протянула ему мех с водой.
– Надо идти, – прохрипел он, наверное, застудив грудь от запредельных усилий на морозе, и с трудом встал.
Я кивнула.
– По крайней мере лошади отдохнули.
Жалкая пародия на остроумие, но приходилось черпать поддержку во всем подряд.
И мы продолжили путь.
Той ночью никто из нас и слова не обронил о потерянном времени, но оба держали ухо востро, подскакивая при малейшем звуке: сходе снега, треске ветвей, когда замерзший сок разрывал в них деревянные жилы.
Жослен, уставившись в костер, ворошил угли хворостиной – обычный признак его глубоких раздумий.
– Федра. – Его голос меня напугал и показал, насколько я близка к срыву. Беспощадные потемневшие глаза поймали мой взгляд. – Если… когда они нас настигнут, я хочу, чтобы ты кое-что сделала. Что бы я тогда ни говорил, что бы ни учинял, не обращай внимания, а сделай так, как я скажу сейчас. Вот, посмотри на это.
Встав, он подошел к нашей поклаже и вернулся с щитом Трюгве. Это был простой круглый деревянный щит, обтянутый шкурой, с железным диском в центре и ремнями, за которые его следовало крепить на руке. Я еще гадала, почему Жослен его не выбросил, раз привык сражаться без щита.
Под ночным небом Скальдии кассилианец затянул крепежные ремни у меня на предплечье и долго показывал, как правильно обращаться со щитом, прикрывая тело от ударов с разных сторон.
– Если тебе выпадет шанс, – тихо заключил он, – хоть малейший шанс сбежать, не упускай его. Ты уже достаточно знаешь, чтобы выжить в одиночку, пока есть припасы. Но если сбежать не удастся… обязательно воспользуйся щитом. А я со своей стороны сделаю все, что смогу.
– Служить и защищать, – прошептала я, глядя на его темный силуэт под звездным небом, подсвеченный сполохами костра. И мое сердце пронзила доселе невиданная боль. – Ах, Жослен…
– Иди спать, – пробормотал он, отворачиваясь, – я подежурю первым.
На четвертый день повалил снег.
Погода играла с нами, как кошка с мышью: то остервенело хлестала порывами ветра с жалящей белой крупой, то вдруг отступала, давая нам передышку и возможность устремиться вперед. Тогда мы понукали коней, пригибаясь к их шеям, или спешивались и брели по пояс в снегу до следующей метели, запускавшей в нас ледяные когти.
От убийственного холода я вся онемела и словно спала наяву, сидя в седле или топая по следам Жослена. Только его ругань и увещевания побуждали меня двигаться дальше. Не знаю, долго ли мы так шли. Время шаг за шагом сошло на нет в белой пелене с редкими просветами, когда снег переставал и можно было разглядеть местность.
Студеный ветер проносился по скалам и деревьям с резким свистом – то пронзительным, то вдруг стихавшим. Я так привыкла к этому шуму, что не сразу заметила изменение: больше он не взвывал и успокаивался, но только нарастал, нарастал и нарастал.
– Жослен!
Ветер сорвал слово с моих губ, но Жослен меня услышал и развернулся – странная заиндевевшая фигура в волчьей шкуре. Рукой в рукавице я указала назад.
– Они идут.
Он настороженно вскинул голову, озираясь вокруг. В снежной круговерти ничего было не разглядеть.
– Сколько их?
– Не могу сказать. – Я замерла, отчаянно напрягая слух, чтобы различить на ветру далекие крики. – Шесть. Может, восемь.
Его лицо помрачнело.
– Поспешим!
И мы погнали вслепую, будто в кошмарном сне. Я сгорбилась в седле и прижалась к шее своего пони. Морозный воздух кинжалами вонзался в грудь при каждом вздохе, пока пони силился угнаться за Жосленом, тараня снег. Теперь я слышала ее отчетливее – кровавую боевую песнь скальдов, которая неслась на крыльях ветра и по-вороньи вскаркивала в уши, подгоняя нас вперед и вперед, внушая безумный ужас.
Наши силы давно были на исходе, и оторваться от погони нам не удалось. Я услышала вой скальдийских псов, вскоре свора нас окружила. Мы выехали на поляну рядом с выступом скалы. Конь Жослена едва волочил ноги, а бока верного пони тяжело вздымались под моими коленями.
Кассилианец остановил скакуна, и в его обветренном лице я увидела бесконечное спокойствие.
– Вот здесь, Федра, – четко произнес он. О, это невозможно забыть! Жослен кивнул на выступ, спешился и протянул мне щит Трюгве. – Держи и защищайся, как только сможешь.
Я послушно слезла с уставшего пони и надела на руку щит, вжавшись спиной в скалу. Наши лошади стояли без движения, опустив головы и дрожа, пока пена на их боках превращалась в ледяную корку. Прикрываясь щитом, я, не сходя с места, смотрела, как Жослен, вынув из ножен меч, шагает к середине поляны навстречу скальдам: одинокая фигура, тонущая в снежном буране.
Я почти угадала: их оказалось семеро. Наверняка добровольцы, лучшие люди Селига, самые быстрые наездники, самые опытные ищейки. Удивительно, что на погоню за нами у них ушло целых четыре дня. Вой внезапно прекратился, и скальды в тишине выехали из снежной пелены, темные и зловещие. Семеро. Они выстроились перед Жосленом полукругом. Он стоял против них один, держа рукоять меча у плеча и лезвием наискось закрывая тело – кассилианская защитная позиция.
А затем он бросил меч под ноги и поднял руки вверх.
– Во имя Селига, – выкрикнул он на сносном скальдийском, – я сдаюсь!
Варвары загоготали, и тут налетел порыв ветра, швырнувший мне в лицо горсть снега. Я невольно зажмурилась. Когда шквал утих, я открыла глаза и увидела, как четверо воинов спешились и подошли к Жослену: трое с обнаженными мечами, а один – с боевым топором наготове. Двое всадников держались чуть поодаль. Третий направился в мою сторону.
Жослен, по-прежнему не опуская рук, неподвижно ждал, пока ближайший скальд не коснулся его груди кончиком меча. И только тут мой защитник пришел в движение и отмахнулся от скальдийского клинка наручем на предплечье. Внезапно оба кинжала сверкнули у него в руках, и он затанцевал, столь же непредсказуемый, как ветер.
Никто никогда не напишет поэму, достойную той завораживающей битвы, поэму о кассилианской пляске смерти в заснеженной глуши Скальдии. Темные силуэты сновали как демоны на белой поляне, только звон клинков сопровождал их смертельные па.
А всадник, поехавший в мою сторону, все приближался и приближался, пока я всем телом не вжалась в скалу, выставив перед собой щит.
Им оказался Харальд Безбородый из селения Гюнтера.
Я зачарованно уставилась на него; за два удара сердца он соскочил с коня, подбежал ко мне, обхватил одной рукой и приставил кинжал к моему горлу.
– Ангелиец! – громко завопил Харальд, силясь перекричать шум битвы. – Прекращай! Девчонка у меня! – Я брыкалась как бешеная, и он стиснул меня сильнее, тихо пробормотав: – Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Селигу ты нужна живой.
Одна из фигур на поляне замерла – должно быть, Жослен. Он уже снова завладел мечом: я узнала его по манере взмаха. Двое скальдов лежали без движения, но пока я смотрела, один из всадников пришпорил коня, замахиваясь боевым топором.
– Жослен! – отчаянно выкрикнула я. – Не слушай его!
Харальд ругнулся и зажал мне рот рукой. Я наступила ему на ногу и едва не вырвалась, но он быстро меня перехватил и притиснул кинжал, дав почувствовать острие. Краем глаза я увидела, что Жослен упал, перекатился, но продолжил сражаться, а скальдийский всадник медленно оседал в седле, заваливаясь набок.
– Я поменялся с одним из теннов Селига, чтобы поехать за тобой, и дорого за это заплатил, – прошипел Харальд. – Не вынуждай меня причинять тебе боль, ангелийка! Я хочу обелить достоинство нашего селения, вернув тебя!
Он с силой прижал меня за плечи к своему боку, щит неловко повис между нашими телами. Я украдкой сбросила рукавицу и, пошарив на поясе, нащупала рукоятку кинжала Трюгве. Сомкнув на ней пальцы, вытащила оружие из ножен.
Жослен снова был на ногах и вертелся на белой поляне, быстрый и ловкий. Помимо всего прочего, за время нашего плена он здорово научился двигаться на скользком снегу. Ему противостояли два пеших скальда и всадник. Уверена, никого из них никогда не заставляли со связанными руками много миль бежать по заснеженной пустыне на веревке за лошадью Гюнтера Арнлаугсона. Меч кассилианца просвистел сквозь падающий снег, и еще один пеший скальд упал.
– Отпусти меня, Харальд, – тихо попросила я, выгибаясь, чтобы взглянуть ему в лицо. Совсем молодой, золотистая щетина только проклюнувшейся бороды едва начала отрастать. Несмотря на холод, моя рука, сжимавшая кинжал, была скользкой от пота. – Я свободная ангелийка.
– Не пытайся меня околдовать! – Он упрямо отводил взгляд, отказываясь посмотреть мне в глаза. – Я не поддамся твоим чарам, ангелийка. Ты принадлежишь Вальдемару Селигу!
– Харальд. – Моя рука дрожала, держа кинжал близко-близко к его животу, скрытая щитом между нами. Тесно прижатая к скальду, я чувствовала его тепло. Когда-то он подарил мне накидку из шкуры, которая и сейчас была на мне, он первым начал слагать обо мне песни. Слезы застили глаза. – Отпусти меня, Харальд, или, клянусь, я тебя убью.
Сосредоточенный на битве, он выкрикнул предупреждение последнему всаднику, едва избежавшему меча Жослена – тот пытался перерубить сухожилия коня. Мой защитник изнемогал, отчаянно цепляясь за надежду.
Как и я.
– Прости, – прошептала я, и изо всех сил вонзила кинжал в Харальда.
Думаю, сначала он даже не понял, что произошло: глаза его вытаращились, хватка ослабла. Он опустил взгляд и увидел кинжал, который до тех пор скрывал щит. Всхлипнув, я дернула рукоятку вверх, к его сердцу, и отпустила. Харальд попятился, глядя на меня недоумённо, словно обманутый мальчишка. Казалось, его глаза спрашивали: «Что ты наделала?»
Я не ответила, и он тяжело осел на снег, где остался лежать без движения.
Оставшийся в живых всадник увидел это и издал вопль. Отвернувшись от Жослена, он пришпорил лошадь – зловещая стремительная фигура в молочной пелене. Бежать было некуда, я молча ждала своей участи. Вдалеке Жослен убил последнего противника и помчался к ближайшему коню.
В снах действие иногда замедляется. Вот и в этом нескончаемом снежном кошмаре время, казалось, приостановилось. На меня надвигалось искаженное яростью лицо скальда, выкрикивающего проклятья, которые я не могла разобрать на ветру. Харальд сказал, что я нужна Селигу живой, но, думаю, он бы не слишком огорчился, получив меня и мертвой. Примерно за двадцать шагов от меня скальд поднял руку с копьем, а с пятнадцати его метнул.
Я зажмурилась, выставив перед собой щит Трюгве.
Удар едва не оторвал мне руку и сбил меня с ног. Открыв глаза, я увидела, что всадник возвышается прямо надо мной. Щит, все еще болтавшийся на моем предплечье, раскололся от удара и больше не мог защитить. Смертоносный наконечник копья прошил его насквозь.
Будь у скальда второе копье, я бы умерла в тот день. Это точно. Но он уже метнул все свои копья, и поэтому соскочил с коня и вынул из ножен меч.
– Нет! – воскликнул Жослен, и скальд развернулся против сидящего теперь в седле кассилианца.
Я пыталась освободиться от бесполезного щита, отползая по снегу. С хмурым лицом Жослен подстегнул скакуна, направляя его прямо на нас.
Слишком быстро, слишком резко. Лошадь споткнулась, потеряла равновесие и, опустив голову, рухнула на снег. С мечом в руке Жослен вылетел из седла и ударился оземь в нескольких метрах от хрипящей коняги.
Скальд взглянул на меня и ухмыльнулся жестокой улыбкой воина, которому нечего терять.
– Ты первая, – выдохнул он и двумя руками поднял меч, готовясь меня пронзить.
– Элуа, – прошептала я, готовясь к неминуемой смерти.
Но меч так и не опустился.
Он выскользнул из пальцев скальда и упал в снег. Тот опустил глаза на свою грудь, из которой торчало окровавленное острие клинка Жослена. Думаю, все смертельные раны, полученные в бою, оказываются неожиданными. Скальд медленно повернулся, поднося руки к убийственному жалу. Я увидела рукоять и лезвие, вонзившееся между его лопаток. Жослен все еще лежал, опираясь на одну руку, – он метнул меч, не в силах встать. Воин неверяще посмотрел на него, тяжело опускаясь на колени. Сжимая острие пронзившего его меча, наш последний преследователь испустил последний вздох.
Воцарилась тишина, прерываемся лишь воем метели. Жослен, кряхтя, поднялся на ноги и, шатаясь, подошел ко мне. Вблизи я увидела, что ему рассекли щеку, но рана уже замерзла, как и кровь в волосах. Он перевернул скальда на живот и высвободил свой клинок, упершись ногой в мертвое тело, чтобы сподручнее было тащить. Я устало выпрямилась, опираясь о скалу, и мы обнялись, поддерживая друг друга.
– Знаешь, насколько мизерный был шанс метнуть меч точно в цель? – пробормотал Жослен, нетвердо держась на ногах. – Нас такому не учат. Так не делается.
– Нет. – Я сглотнула и кивнула на Харальда, недвижимо лежащего у скалы и уже припорошенного снегом: – Знаешь, ведь это он дал мне накидку из шкур. И не потребовал ее вернуть.
– Да, знаю. – Жослен отпустил меня и попытался, зажимая бок, удержаться на ногах сам, без поддержки. – Надо уходить. Возьми… возьми все, что может нам пригодиться. Воду, еду, корм для лошадей… и одеяла лишними не будут. Нужен один конь под припасы, выбери самых свежих. Хорошо бы убраться отсюда подальше, прежде чем встать на ночлег.