Стрела Кушиэля. Битва за трон

Глава 62

Размах тсыганской конной ярмарки на Гиппокампе застал меня врасплох.

После того как мы оставили за спиной Древний лес, приходилось выбирать путь из множества дорог. Мало-помалу промозглый холод отступающей зимы сменялся теплым ветерком грядущей весны, на деревьях появлялись бледно-зеленые почки, а на дорогах – люди.

Среди путешественников мы видели много тсыган, настоящих Странников, следующих по своему Длинному пути.

Гиацинт рассказал, что в конце лета на Гиппокампе проводится еще одна лошадиная ярмарка, где продают годовалых стригунков, предлагая их знатным гадзе по безумным ценам. И весеннее торжище по сравнению с летним просто пустяшное. А самая крупная распродажа происходит в середине лета в Эйсанде. Весенняя ярмарка устраивается в основном для тсыган, поскольку здесь выставляют совсем маленьких жеребят, чей успех способен предвидеть только опытный коневод с верным взглядом и знанием родословных.

Никто и никогда не пытался сосчитать тсыган в Земле Ангелов: они слишком часто перемещаются и слишком подозрительны, чтобы честно позволить себя переписать. Увидев, как они съезжаются на ярмарку, я поразилась, до чего их много – гораздо больше, чем обычно думают.

На подъезде к Гиппокампу мы обгоняли длинные тсыганские караваны. Не веря своим глазам, я наблюдала, как разительно меняется Гиацинт. Его тсыгане признавали за своего и громко приветствовали на тарабарском диалекте. А почему нет? Он им явно нравился: молодой, смелый, красивый и по всем приметам один из них. Гиацинт кричал в ответ, махая бархатной шапкой, его темные глаза торжествующе сверкали. Тсыганские слова в речи его соплеменников перемешивались с ангелийскими, но в итоге я почти ничего не понимала.

– Ты не предлагала научить меня тсыганскому языку, – проворчал державшийся рядом со мной Жослен.

– Я сама его не знаю, – с досадой ответила я.

Даже Делоне не признавал тсыганский полноценным языком. За все время знакомства с Гиацинтом – и посиделок у него на кухне – я так и не поняла в полной мере, сколь много для него значило быть тсыганом. При мне они с матерью говорили по-ангелийски. Я вспомнила чудные словечки, которыми Гиацинт пересыпал свою речь в день нашего знакомства, вспомнила, как он бранился, когда меня отыскали гвардейцы дуэйны. Нет, тогда я не понимала, не могла понять. Когда он подрос и купил старых коняг, а со временем сумел построить процветающий извозчичий двор, я не сообразила связать его успешное начинание с древней тсыганской традицией – возиться с лошадьми. Я просто думала, что Гиацинт умен и смекалист, не беря в голову, что коневодство у него в крови.

Забавно, как стремительно порой меняются наши взгляды. За время поездки на Гиппокамп я стала смотреть на Гиацинта по-другому. Мы миновали множество тсыганских повозок, намного ярче и удобнее, чем скромная иешуитская кибитка Таави и Данель, хотя и схожих по конструкции; из окон то и дело высовывались девушки, которые строили Гиацинту глазки. Я научилась отличать незамужних: они ходили с непокрытыми головами. Девушки болтали и заигрывали с Гиацинтом, и чем больше внимания он привлекал, тем более желанным для них становился.

Тсыгане кажутся ангелийцам довольно бесстыдными – даже на мой взгляд, некоторые тсыганки вели себя нескромно, – но это только видимость, как я узнала впоследствии. Их вызывающее поведение – просто маскарад. Целомудрие в их среде почитается величайшей добродетелью. Но тогда я об этом не подозревала и, признаюсь, раздражалась, глядя, как нахалки наперебой борются за внимание Гиацинта.

Что до Жослена, его внешность вызывала хихиканье и перешептывания. Скальдийки неприкрыто его вожделели, тсыганки же не осмеливались к нему приблизиться. Их останавливало правило лаксты. Гиацинт не смог подобрать равнозначного слова на нашем языке, но по сути это незапятнанность репутации тсыганских женщин. Ее можно потерять сотней способов – я-то свою, по придуманной Гиацинтом легенде, давным-давно потеряла, если вообще имела, – но хуже всего допустить смешение драгоценной тсыганской крови с кровью гадзе, инородца.

Воочию убедившись в важности этого закона, я в какой-то мере осознала, сколь великий грех совершила мать Гиацинта. Она не только лишилась девственности без подобающего союза, тем самым осквернив свое тело и став врайной, но и запятнала свою родословную. Тем самым она утратила лаксту, всю свою ценность как тсыганской женщины.

Но тсыгане, едущие на Гиппокамп, этого не знали. Они лишь видели, что Гиацинт говорит и поступает как один из них. Думаю, это ангелийская кровь подарила ему ослепительную красоту, но тсыгане рассматривали его как идеальный образчик своего рода, настоящего Принца Странников.

Да и кем еще он мог быть, со своей яркой дорогой одеждой, смуглой кожей, блестящими черными кудрями и задорным огоньком в темных глазах? Когда он крикнул, что ищет табор Маноха, тсыгане с готовностью показали, в какую сторону ехать. Манох, старый патриарх, уже занял место на поле. Конечно же, он с радостью примет внука, кровь от его крови, а заодно с ним и все дядья, тетки и двоюродные братья-сестры, с которыми Гиацинт никогда не встречался.

Такой была давняя мечта Гиацинта, и она, похоже, сбывалась. По мере приближения к стоянке родного табора Гиацинт все явственней томился в предвкушении, а его белые зубы все чаще сверкали в невольной улыбке.

Простая и обыденная мечта: быть принятым соплеменниками, найти свою семью. Я молилась, чтобы она претворилась в жизнь. Гиацинт очень многим рискнул, отправившись с нами в опасную миссию, и исполнение давнего желания стало бы для него самой лучшей наградой. Но мы с Жосленом не могли не думать об одном и том же, пока ехали бок о бок и вели в поводу вьючных мулов с легкостью, выработанной за долгие дни наших странствий. Я видела отражение своих опасений в голубых глазах кассилианца. Он, презревший святой обет, слишком хорошо знал, как внезапно все может измениться.

Мы достигли Гиппокампа.

Это было обыкновенное поле и не более того, просторное и, несмотря на раннюю весну, уже зеленое. Широкий участок земли, поросший свежей травой, тянулся вдоль могучей реки Лусанд, прорезающей весь Кушет. Мы приехали как раз вовремя. Многие тсыганские таборы уже добрались до места и обустраивали на поле свои кибитки, шатры и загоны для лошадей, но некоторые еще были в пути, и потому мы достаточно легко нашли место для стоянки и вбили по углам колышки с яркими лентами, специально купленными Гиацинтом.

Куда ни оглянись, повсюду были лошади: пони, упряжные, охотничьи и верховые, тяжеловозы и даже боевые кони с широкими спинами и изогнутыми шеями, достаточно могучие, чтобы нести на себе всадника в полном доспехе, но длинноногие и проворные в бою. Поодаль топтались худосочные годовалые жеребята и малыши, еще пошатывающиеся на некрепких тонких ножках.

В центре поля находилась общая поляна с костром посредине, вокруг которой разместились самые влиятельные таборы. Многие тсыгане, столпившиеся вокруг огня, музицировали, пели и плясали. Я предположила, что они отмечают какой-то свой праздник, но Гиацинт заверил, что его народ так развлекается при каждой оказии. На окраинах большого лагеря, где расположились и мы, собирались компании числом поменьше.

Солнце клонилось все ниже к горизонту, и в воздухе начали разливаться ароматы вкусной и сытной горячей еды, отчего наши припасы, закупленные на королевские деньги, – лепешки, сыр, орехи, сушеные фрукты и вяленое мясо – показались еще более пресными, чем обычно. Как всегда предприимчивый Гиацинт сходил к нашим соседям, где обменял мех неплохого вина на три миски тушеной дичи с фенхелем и прошлогодней морковью и заверения в том, что нас еще покормят.

Это был мудрый шаг, положивший начало дружбе с соседями, как это принято у Странников. Рядом с нами пристроилась молодая семья, еще не ставшая полноценным табором; вожак – тсероман – Неси, представил нас своей жене Гизелле, ее сестре, мужу сестры и своему двоюродному брату, который тоже прибыл со своей семьей. Вокруг сновали и спали на руках у матерей дети, от младенцев до десятилетних, а то и старше, подростков. Тсыгане женились молодыми. Женщины осыпали меня приветственными поцелуями, мужчины кивали, с любопытством оглядывая нас темными глазами. Я неплохо усваиваю языки и довольно скоро начала разбирать их искаженную ангелийскую речь, обильно пересыпанную тсыганскими словечками. Гиацинт поведал соплеменникам нашу легенду о том, как тсыган-полукровка обманом продал меня в бордель, а затем совершенно ни к чему, на мой взгляд, добавил, что его мать из жалости приютила меня, увидев, как я побираюсь на улице.

Потом Гиацинт представил Жослена, который быстро поклонился, отчего его плащ взметнулся, явив буйство цветов. Семья Неси рассмеялась, а дети вытаращились на «мендаканта».

Гостеприимные соседи пригласили нас к своему костру, где муж сестры Гизеллы – кажется, его звали Парди – собирался поиграть на скрипке.

В тот вечер мне здорово помогло, что тсыгане считали молчание добродетелью; я тихо сидела рядом с Гиацинтом, слушала, как он беседует с Неси, и пыталась понять, о чем речь. К моему удивлению, чуть поодаль Жослен весьма успешно вел рассказ на ангелийском под аккомпанемент скрипки и тамбуринов. Гизелла, ее сестра и дети внимали ему с раскрытыми ртами, и с каждой минутой подтягивались все новые слушатели, привлеченные байкой мендаканта.

– …И тогда я сказал принцессе скальдов: «Миледи, вы прекраснее луны и всех звезд на небе вместе взятых, но я не могу исполнить ваше желание, поскольку уже дал нерушимый обет Кассиэлю». А она ответила: «Что ж, если ты не можешь на мне жениться, тогда тебе придется сразиться с моим братом Бьорном, поскольку никто не смеет отказать принцессе и остаться в живых». Бьорн же был могучим воителем. Однажды он победил колдунью, и та в обмен на свою жизнь наделила его способностью превращаться в медведя…

Я встряхнула головой, вновь переключаясь на Неси и Гиацинта. Кассилианец превратился в мендаканта – подумать только!

– Если ты и вправду внук Маноха, – говорил Неси, насколько я могла разобрать, – ты должен его отыскать. Баро кумпай, четыре набольших табора, стоят вон там. – Он указал на гигантский костер в центре поляны, где широко раскинулись огороженные стоянки с загонами для множества лошадей. – Но если ты просто ищешь тсыган и кушти гря, чтобы вместе поехать на запад торговать… – Неси пожал плечами, оглаживая аккуратные усы. – Может, нас такое дело заинтересует, если будет чокай. Достаточный, чтобы наш лав стал табором.

– У нас достанет золота, чтобы любой, кому повезет вместе со мной, сделал себе имя, – уклончиво ответил Гиацинт на чистом ангелийском и бросил на меня взгляд, ища поддержки. Я кивнула. – У меня много важных друзей в Городе Элуа. Но нет ничего важнее крови, правда? Поэтому сначала я повидаюсь с Манохом.

– Что ж, – с улыбкой кивнул Неси. – Не ходи к нему сегодня, ринкени чаво, поскольку старый тсыган кралис чертовски гавверинг, когда выпьет, и запросто вышибет тебе дандос своим посохом, если ты под горячую руку объявишь себя сыном Анастасии. Иди к нему завтра с утра и помни, кто дал тебе добрый совет, а, ринкенти?

– Непременно. – Гиацинт по-тсыгански пожал не ладонь, а запястье Неси. – Спасибо.

Неси отошел потанцевать с женой. Они представляли собой блестящую пару, яркую и красивую.

– Что такое гавверинг? – спросила я Гиацинта, глядя на танцующих.

– Ты все слышала? – ответил он вопросом на вопрос и помолчал. – Не знаю. Это непереводимо. Строгий. Воинственный.

– А кушти гря? Ринкени чаво? Тсыган кралис?

Он искоса на меня посмотрел и вздохнул.

– Делоне хорошо обучил тебя подслушивать. Гря – это лошади. Неси говорил, что у него есть хорошие лошади на продажу, кушти гря. Ринкени чаво означает… – он лукаво ухмыльнулся, – красавчик. Я не сказал ему, что наполовину ангелиец.

Я подождала и повторила:

– А тсыган кралис?

Гиацинт посмотрел в сторону центра поля, где стояли самые высокие палатки, ездили самые яркие повозки, а в загонах теснились самые лучшие лошади.

– Король тсыган, – наконец рассеянно ответил он.

– То есть это правда? Твоя мать действительно была тсыганской принцессой? – от удивления вопрос прозвучал грубо. – Прости.

– Не извиняйся. – Он покосился на меня. – Я… я сам не был до конца уверен, пока Неси это не подтвердил. Я всегда верил матушке, но…

– Понимаю. – Я сочувственно улыбнулась и погладила его по кудрявой голове. – Принц Странников.

Где-то за спиной Жослен продолжал свой рассказ. Теперь он, изображая персонажей в лицах, рычал, как воин-медведь. В ответ раздавались испуганные и восторженные выкрики – детям его история явно пришлась по душе. Старый префект умер бы от стыда.

Молодая тсыганка с непокрытыми длинными волосами пригласила Гиацинта на танец. Он, словно извиняясь, посмотрел на меня и встал. Конечно, я все поняла: с его стороны было бы странно отказаться. Вот если бы мы с ним были обрученной парой, то другой разговор. Однако Гиацинт, как убежденный тсыган, не мог обручиться со служанкой-врайной из борделя. Да и без борделя, будучи по легенде незаконнорожденной дочерью полукровки, я не могла претендовать на лаксту – привилегию чистокровных тсыганок.

А значит, не подходила внуку тсыган кралис.

Остается только удивляться, что гордость сильнее всего проявляется у отверженного народа, каким во многих странах считались тсыгане. Я размышляла об этом, сидя в одиночестве у костра и глядя на пляшущих и на Жослена, сплетающего свою первую мендакантскую байку. Для нашей миссии мои мысли не имели никакого значения.

А для меня – имели.