Стрела Кушиэля. Битва за трон

Глава 65

Бывало и хуже. Замок Морбан стоял на скальном уступе, обрывающемся в море, неприступный с трех сторон и хорошо укрепленный на входе. В пасмурный день он показался мне довольно угрюмым местом – весна пока только подступала к захвату позиций в этом суровом краю.

Поднимаясь по продуваемому склону, мы все дрожали; семья Неси – даже дети – испуганно хранила молчание. Но де Морбан не бросал слов на ветер и гостеприимно распорядился, чтобы людей разместили и накормили, а лошадей увели в конюшню.

Вместе с настоящими тсыганами он отправил на кухню и Гиацинта, который стиснул зубы, но спор затевать не стал. Де Морбан попытался отослать с ними и Жослена.

– Ваша светлость, – с трудом сдерживаясь, возразил кассилианец. – Я дал клятву защищать миледи Федру но Делоне. Прошу вас, не пытайтесь меня принудить нарушить мой обет.

– Эка, как ты заговорил. – Де Морбан прищурился на плащ мендаканта. – Кроме настоящих кассилианцев, пожалуй, никто столь безрассудно не блюдет верность своим клятвам. Так ты и впрямь только притворяешься мендакантом, а, жрец?

Спустя секунду Жослен резко кивнул.

– Хорошо. Можешь в продолжение своего маскарада развлечь моих домочадцев.

Несколько гвардейцев де Морбана толкнули друг друга в бока, улыбаясь в предвкушении, словно мальчишки. Радость их была столь заразительна, что я тоже невольно улыбнулась. Видимо, зима в Морбане была столь же скучной, сколь и длинной.

– Постараюсь, ваша светлость. – Жослен отвесил привычный кассилианский поклон и тихо добавил: – Причините ей боль, и вы умрете. Даю в том слово.

– Да? – Де Морбан приподнял брови. – Но она рождена для боли.

Он развернулся и позвал мажордома.

Жослен крепко схватил меня за руку.

– Федра, не надо! Клянусь, я найду другой выход…

– Перестань. – Я коснулась его щеки. – Ты же сам в свое время сделал выбор Кассиэля, так зачем же удерживаешь меня от выбора Наамах? – Сунув руку под корсаж, я вытащила кольцо Исандры и сняла с шеи цепочку. – Просто сохрани вот это, ладно?

Я думала, он продолжит меня отговаривать, но Жослен только молча взял перстень. Его лицо заметно переменилось: стало абсолютно бесстрастным, каким бывало в селении Гюнтера, а потом у Селига, когда моему кассилианцу приходилось смотреть, как наши хозяева-скальды используют меня для плотских утех.

Но там мы были в рабстве, а здесь – нет.

Де Морбан не солгал. Он действительно послал за жрецом, и вскорости прибыла пожилая женщина в черном одеянии служительницы Кушиэля, правда, без маски, но с розгой и плетью. Ее облик полностью отражал жестокое милосердие ее покровителя. Де Морбан отнесся с ней с глубоким уважением, из чего я заключила, что он не нарушит условий нашего договора.

Во всяком случае, не пойдет против буквы.

– А каков твой сигнал? – любезно поинтересовался герцог, держа перо наготове.

Этим вопросом он застал меня врасплох: после Скальдии я, считай, забыла о многих деталях своего служения. Начав отвечать, я спохватилась и в последнюю секунду произнесла:

– Перринвольд.

После всего произошедшего использовать в качестве сигнала имя Гиацинта казалось неправильным. Да и то ощущение безопасности, что оно мне прежде дарило, увы, улетучилось.

Де Морбан кивнул и занес сигнал в договор. Жрица надела бронзовую маску Кушиэля и опустила свой перстень в лужицу горячего воска под текстом, скрепляя соглашение печатью.

– Ты же понимаешь, что после вашего отъезда я начну задавать вопросы, – предупредил герцог, передавая документ мне на подпись. – Наш договор мне этого не запрещает, а здравый смысл подсказывает допросить Русса и его людей, пока они на землях Морбана.

– Да, милорд, – дрожащей рукой я начертала свое имя. – Но вы же понимаете, что вопросы могут представлять опасность, поскольку чреваты ответами.

Он с любопытством на меня посмотрел.

– Значит, Анафиэль Делоне действительно научил тебя еще и думать. Я что-то такое слышал, но до сих пор не верил. Помнится, в ночь нашего знакомства в твоей красивой головке не крутилось ни единой мысли.

Да, ни единой мысли помимо тех, что крутились вокруг поводка в руке Мелисанды. Вспоминая ту ночь, я невольно покраснела. Де Морбан кивнул жрице, которая поклонилась и молча удалилась.

– Ты и впрямь творение Мелисанды, а, милая? – задумчиво спросил герцог. Взялся за пригревшийся на моей груди бриллиант и притянул меня к себе. Я споткнулась, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее и быстрее. – Тогда я так и подумал, но теперь уже сомневаюсь. Что за игру она затеяла? Скажи мне хотя бы вот что: это она тебя ко мне подослала? Замыслила выведать, кому я верен?

– Никаких вопросов, милорд, – прошептала я. Голова кружилась. – Вы обещали.

– Да. – Он отпустил бриллиант. – Обещал.

Служители Наамах видят своих гостей насквозь. В герцоге я разглядела страх, сильный страх, способный прогнать любое желание. Едва он принял решение, как его обуяли сомнения. Ему не повезло править герцогством в родной провинции Дома Шахризаев, в самой гуще их змеиных интриг. Я отступила на шаг и сделала еще один выбор, столь же опрометчивый, как и первый.

– Нет, – выдохнула я и посмотрела в его тревожные глаза. – Дарю вам один ответ, милорд, а потом вы либо истребуете то, что вам причитается по договору, либо сразу отпустите нас своей дорогой. Мой ответ: нет. Если кто-то из людей и может считаться моим творцом, то только Анафиэль Делоне. И если я здесь во исполнение чьего-то замысла, то только его.

– Несмотря на его кончину. – Герцог не спрашивал, а просто констатировал факт. – Слышал, сам он до гроба остался верен клятве, данной принцу Роланду. Даже когда тот покинул наш бренный мир. – Де Морбан уперся обеими ладонями в стол, рассматривая договор. – Если ты подарила мне правдивый ответ, значит, ты здесь, чтобы исполнить волю Исандры.

– Я здесь, чтобы прежде всего подарить вам удовольствие, милорд, – парировала я, кивая на бумаги.

– О да. – Он отвлекся от документа и хитро посмотрел на меня. – Мне доставит удовольствие, Федра но Делоне, если прежде всего ты вымоешься и оденешься как подобает. Меня не привлекают тсыганские девки… ты уж потрафь моим вкусам.

– Как пожелаете, – присела я в реверансе.

Женщины в Морбане отнеслись ко мне по-доброму, скрывая любопытство за привычной молчаливостью – жители побережья Кушета по природе не разговорчивы. Меня сначала долго мыли в огромной ванне, а потом, пока я сидела и сохла в шелковом халате, вокруг хлопотала швея с ворохом нарядов, решая, какой мне лучше подойдет. Несмотря на суровость земли и обитателей, Морбан не был совсем уж лишен роскошных вещей. Таких как подобранное мне платье: насыщенно-алое с открытой спиной, так что львиная доля моего завершенного туара оказалась обнажена.

Признаться, я немало повосхищалась своим отражением в зеркале, пока прятала волосы под золотистую сеточку, а потом вертелась, рассматривая резкие линии туара на спине и свое повзрослевшее лицо: цвет платья чудесно подчеркнул глубокий бистровый цвет глаз и алую крапинку стрелы Кушиэля.

Наверное, мне не стоило с воодушевлением ожидать этого свидания, ведь я согласилась на него из крайней необходимости. Но с девичества посвятив себя служению Наамах, я испытывала глубочайшее, невыразимое словами удовлетворение, когда представлялся случай применить мое искусство на практике. При мысли о Жослене и Гиацинте угрызения совести несколько охладили мой восторг. А вспомнив Гюнтера и Вальдемара Селига, я едва не съежилась от стыда. Но после всех испытаний и унижений я все же не забыла своих обетов, данных в храме Наамах, и жертвенную голубку, трепещущую в ладонях.

Это то, чем я стала, то, что я есть.

И отсюда проистекают все мои силы.

Куинсель де Морбан ожидал меня в саду – весьма неожиданно и для этого мужчины, и для этого места. Сад располагался во внутреннем дворике, как у Делоне или во Дворе Ночи, только был больше. Стены защищали его от ветра, факелы и жаровни поддерживали тепло, хитрая система зеркал в погожие деньки собирала солнечный свет, а в случае холодного дождя или снега над нежными растениями навешивали рамы с промасленным шелком.

Весна лишь начиналась, а здесь уже вовсю цвели разнообразные цветы: аралии и наперстянки, азалии, венерины башмачки и незабудки, орхидеи и флоксы, лаванда и даже розы.

– Вижу, тебе здесь нравится, – тихо произнес де Морбан. Он стоял у маленького фонтана, жадно изучая меня взглядом. – На содержание этого сада уходят тысячи дукатов. Один мой садовник из Ланьяса, другой из Намарры, и они вечно друг с другом спорят. Но я считаю, мой сад того стоит. Я же ангелиец. И знаю цену удовольствиям. – Он потянулся ко мне. – Знаю цену тебе.

Я, не колеблясь, подошла. Он притянул меня к себе, к стройному телу в черном бархатном дублете с гербом Морбана на плече. Меня затопила темная волна желания, когда одной рукой он сжал мои ягодицы, а другой схватил за затылок, запутавшись пальцами в сеточке для волос. Запрокинув мою голову, он впился в мой рот крепким, безжалостным поцелуем.

Я сама сделала выбор. За прежние грехи, за Мелисанду и скальдов, я уже покаялась и понесла епитимью. С похожим на боль облегчением я сдалась своим чувствам, сдалась этому кушелинскому лорду с его сильными жестокими руками.

Подняв голову, Куинсель де Морбан посмотрел на меня почти благоговейно.

– Так это правда, – прошептал он. – Сказки о стреле Кушиэля… Это все правда.

– Да, милорд, это все правда, – выдохнула я; если бы он в тот момент заявил, что луна заперта в его конюшне, я сказала бы то же самое.

Де Морбан отпустил меня и отвернулся, чтобы сорвать красивую серебристую розу, осторожно избегая шипов.

– Видишь? – вложил он цветок мне в руку. – Такой больше нигде не найти. Этот сорт вывел мой садовник из Намарры. Назвал ее Звездой Наамах. – Герцог держал мою ладонь своею и, стиснув пальцы крепче, усилил мою хватку на стебле. Шипы пронзили кожу, и я блаженно ахнула: кости словно растаяли.

Серебристая роза между нами благоухала в ночи, обожженной факелами, а из моего кулака медленно, капля за каплей, сочилась кровь. Де Морбан не сводил с меня глаз, прижимаясь ко мне, его вздыбленный фаллос упирался мне в живот. Герцог выпустил мою руку, и я опустилась на колени, угадав его желание. Выронила ненужную розу, расшнуровала гульфик, сжала окровавленной ладонью готовый к битве клинок, а потом взяла его губами.

Драгоценный сад вокруг нас упивался ночью, пока я ублажала де Морбана ртом. Наконец он отстранился от меня и излился. Капли млечной жидкости, жемчужные и соленые, брызнули на мою кожу, на темные листья и шелковистые лепестки. Герцог застонал от удовольствия и, уронив голову, глянул на меня. Резко сорвал сеточку с моей головы; густая масса волос рассыпалась по плечам и по спине.

– Ужин, – наконец отдышавшись, сказал он. – А после я покажу тебе свою комнату для удовольствий, маленькая ангуиссетта.

Все еще стоя на коленях, я слизнула с губ капельку его семени. Комната для удовольствий. По коже пошли мурашки от предвкушения бича.

– Как пожелаете, милорд, – прошептала я.

Нет смысла вдаваться в подробности той ночи; ужин подали просто роскошный – очевидно, повара де Морбана мастерством не уступали его садовникам. Запомнились свежевыловленные кальмары, которые едва не извивались на тарелках, приготовленные в собственном маслянистом соку, и последовавшая за ними восхитительная камбала, фаршированная рисом с редкими пряностями. Три сорта вин из долины Лусанда и нежнейший яблочный десерт… забыла его название. Де Морбан не сводил с меня глаз, серых, проницательных и всезнающих. Он успел раскусить, кто я такая, и теперь следил, как желание огненной лихорадкой течет в моих жилах.

– Почему Исандра отправила тебя ко мне? – попробовал он возобновить допрос.

Я отодвинула стул и с трудом встала, борясь с темным искушением. «Где-то, – внушала я себе, – где-то неподалеку Жослен травит байки гвардейцам де Морбана». Я как за талисман цеплялась за воспоминания о нем, о его смертельном танце с теннами Селига в снежном водовороте, и эти зимние картины остудили мою кровь. Я покачала головой.

– Хорошо, никаких вопросов, – быстро сказал герцог. – Никаких вопросов. Федра, прости меня, сядь.

– Вы поклялись именем Кушиэля, – тихо напомнила я, но послушно села.

Перегнувшись через стол, он провел пальцем по брови над моим левым глазом, отмеченным стрелой Кушиэля. У герцога-воина были шершавые, мозолистые руки.

– Именем Кушиэля, – согласился он.

Итак, наша ночь началась.

Все происходило, как и всегда в подобных случаях. Де Морбан отвел меня в прохладный подвал под замком на самом краю Земли Ангелов, где изобретательно оборудовал комнату для удовольствий и флагелларий. Когда он зажег факелы, каземат напомнил мне каноническую обитель Кушиэля. И вскоре моя кожа стала липкой от крови и пота, лицо герцога за мелькающим бичом багрово расплылось, а в ушах зазвенел мой собственный умоляющий голос. Всласть намахавшись, Морбан оседлал меня и глубоко вонзился в мою плоть.

Ах да, он мастерски пускал в ход флешетты. На что я, признаться, не рассчитывала.

Там, в логове Куинселя де Морбана, я тысячу раз разлеталась на куски в блаженной агонии. Он был хорош, лучше любого другого из моих гостей, когда наконец позабыл об осторожности ради бешеного наслаждения, когда его лицо исказилось от необоримой страсти. Он был родом из Кушета, и жестокость составляла его суть, пела в его крови. Он хотел – о, Элуа, как же он хотел! – чтобы я произнесла свой сигнал. Когда он перестал задавать вопросы, соблюдая договор, то только потому, что прежде всех ответов он жаждал заветного слова. И, скажи я его, оно стало бы ключом ко всем моим секретам.

Но я прибегла к сигналу лишь однажды, с одной-единственной гостьей, которая не просто истерзала мое тело, а сумела расколоть вдребезги мою душу. Куинсель де Морбан мог всецело владеть моей плотью, мог заставить меня вздрагивать, дрожать, стонать, биться в пораженческом экстазе. Да, он мог и делал все это, победно рыча.

Но сигнала от меня не добился.

В конце концов его усталость взяла верх над нашим упоением.

– Позаботьтесь о ней, – кивнув в мою сторону, приказал герцог охрипшим голосом своим слугам и надел шелковый халат. – Обращайтесь с ней бережно.

Полагаю, они послушались – я не помню их действий, только их потрясенные лица. Народ Кушета понимает, каково это – служить Кушиэлю. Каждая клеточка моего тела изнывала от боли и от блаженства. Закрыв глаза, я позволила себе провалиться в глубокий омут сна.

Утром я проснулась абсолютно разбитой на хрустящих полотняных простынях, перепачканных засохшей кровью. Личный врач герцога, глядя в пол, вошел в комнату, пока я еще прохлаждалась в постели. Ночью он уже обработал мои раны. А теперь принялся менять повязки и втирать бальзам в до сих пор кровоточащие рубцы. Мне стало ощутимо лучше еще на середине процесса, и я отпустила умельца с благодарностью.

Куинсель де Морбан подарил мне новую одежду: подходящую для путешествия, но дорогую, какую носят знатные дамы в Кушете. Я изъявила признательность во время совместного завтрака.

– Полагаю, тсыганское тряпье тебе дальше без надобности, – ухмыльнулся он. Серые глаза лучились. Я приподняла брови, не найдя учтивого ответа. – Вот еще, – герцог пододвинул ко мне маленький предмет.

Кольцо – безупречный серебряный ободок, украшенный черными жемчужинами с багряным отливом.

– Угодившим служительницам Наамах принято же дарить подарки, верно? – лукаво усмехнулся де Морбан. – Это колечко принадлежало моей матери, я собирался передать его своей будущей жене. Но в мире много женщин, из которых можно выбрать невесту, а вот другую ангуиссетту я вряд ли встречу. Носи его и вспоминай меня. Надеюсь, ты не оставишь служение Наамах, Федра но Делоне.

Иногда возражать уместно, иногда – немыслимо. В тот момент этого делать не стоило. Я надела кольцо на палец и поклонилась герцогу де Морбану.

– Мои воспоминания о вас будут исключительно теплыми, милорд.

Он беспокойно поиграл столовым ножом.

– Буду с превеликим интересом ждать, во что же выльется твоя тайна. Уповаю на то, что не пожалею о своем выборе.

Честно говоря, я не знала, чем для герцога обернется его выбор. Судя по выступлениям на королевском совете, сторонники королевы считали, что он еще не определился, на какую сторону встать. Как суверенный герцог, он единовластно решал судьбу Кушета и мог не принимать во внимание, кому привержены жители провинции: короне или мятежникам. Последнее слово оставалось за ним. В конце концов я ответила просто:

– Ваша светлость, я тоже на это уповаю.

Так мы и расстались: обнаженные клинки наготове, недоверчивость и опрометчивость. Де Морбан приказал привести Жослена, который вскоре ворвался в трапезную: обезумевший от волнения, с красными глазами, как после бессонной ночи. Он взглянул на меня с порога со страхом и укором. Я спокойно посмотрела на него над ободком чайной чашки.

– Она в порядке. Разочарован, кассилианец? – усмехнулся герцог. – Я тебя понимаю. Признаюсь, мне бы хотелось на пробу скрестить меч с кем-то вроде тебя.

Жослен ответил де Морбану лишь хмурым уничтожающим взглядом и опустился на колени рядом с моим стулом.

– Это правда? Ты в порядке, Федра?

– Его светлость де Морбан верен нашему договору, – сказала я, уставившись на Куинселя и рассеянно вертя кольцо на пальце. Это было легче, чем смотреть в глаза Жослену, который заметил бы охватившую меня негу и не преминул бы выразить свое кассилианское неодобрение. – Значит, мы вольны сейчас же продолжить путь, так, ваша светлость?

Герцог скорчил разочарованную гримасу, похоже, обуздывая себя. Затем взмахнул рукой, отпуская нас и привлекая внимание слуг.

– Наш с тобой договор завершается, – коротко и сухо произнес он. – Можете путешествовать по Морбану куда захотите. До королевского флота и дальше. – Помолчав, он добавил: – Один день, Федра. Я даю тебе один день форы, прежде чем подчинюсь долгу, который велит мне допросить королевского адмирала на предмет ваших с ним сношений.

– Благодарю, ваша светлость.