Стать тенью для зла

Глава 26

7 мая 1904 года, Корейский залив близ островов Эллиота, броненосец "Микаса"

Катер бодро шел по тихой воде, и сидящий на корме мичман наблюдал, как боковые усы от него, пробегая, коверкают, делая невидимым пейзаж недалекого морского дна. Его "Ниссин" вместе с другими кораблями второго броненосного отряда стоял за вдававшимся в море небольшим мысом, и сейчас идущий к крейсеру катер срезал путь по мелководью.

Кстати или некстати ворвавшийся с докладом адъютант прервал его разговор с адмиралом. Или это все-таки был не разговор, а допрос? В принципе, друзья ведь и хотели, чтобы адмирал получал от них известия, и расстраивались оттого, что Хейхатиро Того их игнорировал. Так за чем же дело стало? Сейчас тревога успокоится, и когда они вернутся к разговору, Исороку так и ответит на последний вопрос: "Господин адмирал, мне известно, что Вашу ношу очень облегчат подсказки от моих друзей, которые они отправляют Вам в той записке, что я положил Вам на стол за два дня до нашей первой атаки. От друзей, чьи советы помогли мне так метко стрелять 16 апреля по русским кораблям".

Но как он будет выглядеть в глазах адмирала? Доверился каким-то странным личностям, которых даже не может попросить показаться на глаза? Как рассказать адмиралу, что он сидел в кресле воздушного корабля невиданной мощи, что видел на странных матовых стеклах ожившие картины будущих сражений, схемы невероятного по силе оружия? Что смотрел на гавань с русскими кораблями глазами парящего в высоте аппаратика, способного уместиться на ладони? Это нельзя рассказывать, это можно только показать.

Так ему и сказали его друзья. Тебе не поверят, сказали они. А нам и не надо, чтобы тебе верили. Ты, Исороку Такано, будешь молчать о том, что мы тебе помогаем. Ты будешь вести свою войну, а адмирал — свою. В идеале и Исороку не должен был знать, что адмиралу друзья что-то сообщают, но что-то пошло не так. Была обмолвка, что первую попытку связаться с ним Хейхатиро Того проигнорировал. А тут, видимо, адмирал догадался, что мичману помогают, и вызвал на допрос, который некстати оборвали. Или кстати?

О Аматерасу, он всего лишь мичман, а как же трудно делать выбор... Страшно представить, как сложно сейчас его адмиралу. Он-то вживую не видел ничего из того, что увидел Такано, и ему в тысячу раз сложнее поверить этим записочкам. И в тысячу раз страшнее ошибиться. Как его подбодрить?

Надо попробовать снова спросить совета у друзей. Достав из сумки свою дощечку, Исороку принялся писать. Нет, эта пауза в разговоре очень удачна. Известия пришли будоражащие — корабли русских, на ночь глядя, выходили из Порт-Артура! Радиограмма с кораблей Дэвы говорила об "Баяне", "Аскольде" и... "Диане" с какими-то канонерками. Этого никто не ждал, и сейчас эскадра спешно разводит пары. Наличие в составе эскадры тихоходной "Дианы" и канонерок позволяло попытаться прихватить русских. Обидно, действительно, уже три ночи мы не выходили на постановку мин на внешний рейд, и сейчас, похоже, русские, видимо, решили рискнуть без траления фарватера. Выйти они, конечно, выйдут, но вот с возвращением обратно у них явно будут проблемы, к утру второй броненосный отряд и два броненосца будут у стен крепости.

— С берега сигнал "Минная опасность"! — раздался крик с носа. Этого еще не хватало. По этому сигналу много что происходило, но обязанность любого маломерного судна очистить акваторию ставила крест на их маршруте. Какого черта, ведь только начало темнеть? Русские миноносцы, получается, вышли из своего порта еще засветло?

— Подожди, матрос. — Старший на катере сейчас был лейтенант Кимура, он, согласно субординации, первым и подал "командный" голос. — Батареи на берегу не могут передавать сигнал "Минная опасность", они только дублируют сигнал с кораблей. Был такой сигнал? — Он, привстав на банке так, чтобы обозревать и корму, и нос, обвел всех взглядом. Виноватые глаза были ему ответом. Никто не видел сигнала с моря. Силуэты кораблей мористее уже таяли в надвигающейся ночи, не выделенные ни одним огоньком. Это было нормально, но где прожектора с крейсеров, которые должны защищать броненосцы от атак с моря?

Странно, но надо было действовать. Обозначить себя огнями и пристать к берегу. Дождаться отбоя тревоги и, обозначив начало движения двумя сигнальными ракетами, продолжить путь. Наверное, береговые крысы что-то напутали, и сейчас все выясниться. Кимура отдал необходимые команды, и катер начал разворачиваться к еле видимой полосе прибоя. Два матроса, пряча разочарование (теперь куковать на берегу, вместо теплой койки где-нибудь в коридоре), принялись поднимать шторки на ходовых огнях.

Прожектор от скал ударил, другого слова тут не подобрать, совершенно внезапно, высветив их суденышко, казалось, ярче, чем лучи дневного солнца.

— Что за идиоты! — Ругнулся лейтенант и потянулся к ракетнице. Зеленая, потом красная — сегодняшний сигнал для опознавания своих. Вот пошла зеленая ракета...

Что-то бумкнуло на берегу, и рядом с катером встал столб воды, потом второй. Их обстреливали свои же! Невероятные, тупые идиоты. Кимура, матерясь последними словами, послал в небо вторую ракету, и, словно вторя ему, еще ближе ударил третий снаряд. И ведь не подумаешь, что эти сухопутные крысы что-то не получили сегодня, сигнал менялся раз в два дня, и сегодня еще был вчерашний. Каждая собака на батареях, прикрывающих угольные склады, должна была знать этот сигнал. Зеленая, потом красная ра... Исороку, чувствуя, что тупеет и куда-то проваливается, в непонимании уставился в небо. Там догорала первая... Желтая, черт бы ее побрал, ракета. И немного повыше, плавно опускалась вторая. Тоже желтая... Только что же видел...

А потом мичман понял, что слышит какой-то резкий звук, но именно понял, а не услышал. Сразу-же в спину ударило и он полетел в воду.

8 мая 1904 года. Порт-Артур, Новый Город.

Если бы окна дома Вильгельма Карловича были обращены на восток, то скорее всего, в них уже брезжил бы рассвет. Но во первых, окна смотрели на север, а во вторых были плотно задрапированы тяжелыми шторами. Голоса в голове, затихшие еще вечером, пока не появлялись. Черт, досадно, что он может слышать их не всегда. Три раза раза тетка в голове издавала какой-то звук, но ничего больше не происходило. По прошлому опыту, Вильгельм Карлович установил, что это, должно быть символизирует хлопнувшую дверь. Кто-то входил или выходил из Вишневого Сада.

Два невозмутимых лица, обращенные к нему. Лицо Васильева, часа два как перестало выражать собачью преданность и излучать лихой и придурковатый вид, но по прежнему бодро, и, кажется, матрос до сих пор чутко вглядывается и вслушивается в ночь. Он видел демонов, и знает, что они существуют. Он своему адмиралу верил.

А вот что выражало лицо лейтенанта Кедрова, Витгефт разглядеть не мог. Сидел тот в глубоком кресле, держа на коленях руку с длинноствольным Браунингом (точнее Вильгельм Карлович сказать не мог, не разбирался в них), и похоже, в сон его тоже не клонило. А что может заставить офицера не клевать носом третий час подряд в темной комнате в полной тишине и при полном-же отсутствии, скажем, прекрасной дамы? Мысли. Мыслей ему Вильгельм Карлович подкинул еще с вечера. Покрутив рукоятку меча с двухдюймовым обрубком странного лезвия (одна из сегментных пластин на ручке оказалась поворотной), почувствовал исходящую странную вибрацию, и на глазах изумленного лейтенанта, ОТРЕЗАЛ от заварного чайника носик. Ровненько, будто носик был из зачерствевшего сыра. Не говоря ни слова, показал как проворачивается ручка, и протянул обломок меча офицеру.

Михаил Александрович, следует отдать ему должное, не стал закатывать глаза и бегать по комнате с криками "невероятно", "не могу поверить", и прочими неможетбытиями. Вот явно на своем месте в штабе этот, безусловно смелый лейтенант. Может думать. Может сопоставлять. Догадался же, что они с Васильевым высматривали тогда на рейде? Вспомнил рассказ раненного друга, моментально перенес его рассказ с категории "возможный бред раненного в бою товарища" в категорию "что-то невероятное, но, видимо, имеющее место быть", и додавил матроса на откровенность.

Размышляй, мой флаг-офицер, размышляй. У тебя есть над чем подумать. Например над тем, почему я предоставил под лучи славы Иванова, полностью отказавшись от своих заслуг в истории с подрывом японских броненосцев. Только ты видел как на самом деле происходила отдача приказа. Да и Васильев рассказал уже, какие дурацкие слухи о себе я велел распускать. С чего бы это? А меч, который я, только взяв в руки, заставил заработать? И отказавшийся что-либо пояснить, приказал найти Васильева и вооружившись чем можно, прибыть ко мне не позднее полуночи?

"Чем можно" в исполнении лейтенанта оказалось впечатляющим. Вильгельму Карловичу достался шестизарядный Уэбли (в довесок к найденному таки в прихожей Нагану) лейтенант сидел с Браунингом и кортиком, а матросу вручили тульскую курковую двустволку и полдюжины патронов с крупной дробью. Ну и компания у нас, хорошо что дражайшая Елена Григорьевна не видит, отправил ее во Владивосток. С гавани донеслись какие-то выстрелы. Луна уже ушла за горизонт, и японцы, видимо, пробовали успеть до рассвета выкинуть на фарватер немного мин.

- Ты слышал, Идзити? - ох, как же это внезапно прозвучало в темноте!

- Что там?

- Какая-то странная история у Эллиотов. Того вдруг засобирался куда-то, но потом отменил выход.

- Это наш Ямамото сообщил?

- В том-то и дело что нет, он вообще молчит. А корабли остались на месте, стравив пары.

- Ладно, Ямагато расскажет. Ты скоро?

- Мне минут двадцать еще.

- А слушай, пока нас Уэджи-кун не слышит...

Ну, пожалуй самое время сделать кое-что. Уверенным движением адмирал поднес ладонь к голове. Как в ту памятную ночь, положил ладонь на висок. Потренировался, пока Кедров бегал за Васильевым. Уверенное движение рукой снизу вверх - и вот на ладони лежит темная бусинка. Когда услышал про телефон с бионашлепкой, сворачивающейся в шарик, решил попробовать. Неизвестно как такое может быть, но сработало.

Тихонько, жестом подозвал Кедрова. Предложил сесть за стол, и протянул руку к голове офицера. Только не резко, испугается еще. Выглядело так, будто стареющий адмирал хочет погладить своего адъютанта.

- Не дергайтесь, Михаил Александрович. Пора Вам кое-кого услышать.

Отступление.

О хрононавтике для чайников, издательство 2471 года. Глава 14.

Служба Патруля Времени карает хронопиратов без всякой жалости. За каждой попыткой изменения Истории - выбросы энтропии, приводящие к жертвам среди невинных людей, и несущие прямую угрозу всему человечеству. Что было - то было, и пусть человечество делает выводы и учится на ошибках прошлого, а не пытается его изменить.

Но часто бывает, что уничтожить или захватить пиратов, равно как и устранить возможные расхождения в материальном мире, бывает недостаточно. Приходится изымать из эпохи, подвергшейся атакам из будущего и знания хроноаборигенов о том, что такое вмешательство было. Ибо никогда человек, знающий, что только что произошло вмешательство в историю, не станет действовать так, как действовал бы если бы он о таком вмешательстве не знал. Изымаются все люди и предметы, могущие свидетельствовать о таком вмешательстве. При невозможности сокрытия таких свидетельств - они уничтожаются.

Неведомая хрень.

- Вы его упаковали, Второй!?

- Да. Скрутили, пискнуть не успел. Чистенько.

- Но как? Кто-то что-то заметил?

- Нет, все по параграфам Устава, чисто прошло. Мы перехватили радиограмму от патрульных кораблей, в этот вечер "Новик" и "Амур" с двумя миноносцами выходили на минные постановки, ну и немного изменили ее. Там каждому кораблю свои коды присвоены, ну как-бы получилось что радист немного ошибся, и отправил в море крейсера.- Второй явно радовался чуть больше, чем должен радоваться исполнительный офицер Патруля.

Первый понимал его радость, возвращать историческую справедливость, если он возвращается к твоему народу, вдвойне приятнее. Хорошо еще, что действует его напарник крайне мягко. Мог-бы попробовать ударить не по катеру а по крейсеру, где этот будущий адмирал проходил службу.

- Хейхатиро Того возбудился, собрался лететь на перехват, а мичмана отослал - продолжал вводить в курс дела Второй. - Вот незадача, кто-то, они до сих пор не могут установить кто, просигналил минную тревогу, и в горячке обстреляли катер, на котором плыл наш герой. Те пытались подать сигнал, но почему-то ракеты были другого цвета, приняли за попытку русских сбить с толку, и катер разнесли в щепки.

- Хроматическая подмена?

- МОНО хроматическая подмена - авторитетно подправил второй. - Распылили смесь с бота, и с берега увидели желтые ракеты. Будут до хрипоты спорить кто ошибся, использованные гильзы из ракетницы размокли в воде, да их никто и не искал. Тело мичмана не всплыло. Оно у нас, и в нем присутствует сознание - Второй лукаво улыбнулся.

- Готовим к допросу?

- Увы, но да. Есть вариант не так сильно ломать ему психику, все-таки парень, который нам должен все рассказать, ни в чем таком не виноват. Просто служил своей стране как умел. Но потребуется помощь дополнительных специалистов и немного подготовки.

- Хорошо, но сначала детальный отчет. Удачно или нет получилось, мы точно будем знать после двух проверок, согласно Протоколу.

8 мая 1904 года. Порт-Артур, Новый Город.

Почти десять минут слушает. Демоны не отличались любовью к праздной болтовне, и скорее всего, к тому времени что Кедров, безумно вытаращивший поначалу глаза, примирился с голосами в своей голове, эти двое уже закончили обсуждение личной жизни госпожи Уэджи-кун, и продолжили решать насущные проблемы.

Так говорить будет трудно, но снимать с лейтенанта ничего не будем. Будем говорить в одно ухо, емко и коротко.

- Это устройство связи. Попало ко мне случайно, нашел в вещах у убийцы. Это кто-то очень могущественный, они японцы, но не военные. Добровольные тайные помощники. Такое ощущение что какие-то энтузиасты, но с невиданным по силе оборудованием. Кроме летающих портсигаров еще много чего. "Петропавловск" - они. "Страшный" - они. Практически невидимые - Витгефт говорил заранее продуманные фразы.

Офицер штаба должен соображать очень быстро. И Кедров, похоже, соображал. Что ни говори, а покойный Степан Осипович умел замечать и приближать толковых людей. Как не был ошарашен лейтенант, он быстро ухватил главное - сейчас парочка этих Робуров собирается заявиться к ним. Вот он, глядя куда-то вдаль, жестом показывает Вильгельму Карловичу отойти в угол комнаты. Туда, к дивану. Еще жест - и Васильев, не понимающий что происходит, но понявший команду, становится у окна. Не так, бестолочь, за окно. Смотрит на лейтенанта, признал что он главный.

Приблизив лицо к адмиралу, вдруг тихо поинтересовался что такое "тепловизоры".

- Понятия не имею, Михаил Александрович, кажется, раньше никогда не слышал.

Хотя, если подумать, то... Кедров тоже подумал, потому что тут-же и сам перестал, как в детективных романах, вглядываться в щелочку между шторами. Отошел за стену. Что-то слушает. Ищет взглядом. Шепотом спрашивает, за каким окном яблоня. Получив ответ, кивает, и внезапно, крадучись скользнув к Васильеву, мягко забирает у него ружье. Чего-то ждет, и вдруг резко выскочив из комнаты, с грохотом разряжает двустволку во входную дверь.

- Срочно на кухню, разбить окно и дышать! - от абсолютной властности в голосе офицера Витгефту резко захотелось именно на кухню, непременно разбить окно и конечно-же дышать. Васильеву, видимо, захотелось того-же самого, потому что спустя десяток секунд матрос уже высаживал взятым из рук Вильгельма Карловича револьвером кухонное стекло, и мягко оттаскивал адмирала чуть вбок, за угол голландской печи.