Стать тенью для зла

Глава 13

Порт-Артур, 2 апреля 1904 года.

-Павел Петрович, спасибо. Действовали Вы решительно, умело, и правильно. Возглавили, уж извините за каламбур, обезглавленную эскадру, перед лицом неприятельского флота, и смогли без потерь привести ее в Артур.

Евгений Иванович Алексеев, наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке - опытный интриган. Уже произнося извинения за каламбур, сразу после выделенного чуть заметной иронией слова про обезглавливание, моментально оценил реакцию присутствовавших на совещании офицеров. Как оно, ухмыльнутся понимающе? Мол "ага, наконец-то этот безумный Степан Осипович отвоевался, теперь хоть расслабимся", или наоборот, начнут кортики ладошками сжимать, возмущенные тем что так походя наместник прошелся по гибели любимого "дядьки Черномора"? На какие-то доли градуса напряжение все-таки возникло, Эссен и Фон Барон как-то слегка стиснули зубы, такое ощущение. Волки, у которых сейчас вырвут столь давно желанную возможность рвать противника зубами, ведя свои корабли среди разрывов. Вырвут, к бабке не ходи, будут на цепочке сидеть и поскуливать, глядя как в море безнаказанно болтаются "собачки" японского флота.

Какой-то намек на нахмуренные брови был при внимательном рассмотрении заметен у командира "Ретвизана", но это не точно. Смотрел себе и смотрел куда-то вперед, думал о своем. Забот полон рот, корабль надо починять, в строй вводить. Радостно, только что хвостом не вилял, выглядывал Чернышев, снятый Степаном Осиповичем с корабля за угробленный винт "Севастополя". "Да, правильно, Евгений Иванович!" - вопил весь его вид. "Макаров плохой, значит я хороший. Верни кораблик, видишь как я тебя понимаю!". Вильгельм Карлович помнил, какое интересно было наблюдать ошивавшегося при штабе Николая Кузьмича. Страдание во взоре, чистый служака, которого незаслуженно вышвырнули в экипаж, но только отведет глаза - облегчение. Не идти под снаряды. А ведь тонко чувствует момент этот негодник. Теперь и на кораблик можно, жалование-то совсем другое, а в бой скорее всего не пойдем. Куда нам, эскадра теперь чуть ли не вдвое слабее японской.

Григорович как-то слишком уж вдруг заинтересовался потолком, там, безусловно, скрывался ответ на интересующие начальника порта вопросы, остальные офицеры просто немножко более заинтересовано уставились на Евгения Ивановича. Как оно теперь будет?

Это все какие-то секунды, тут были опытные интриганы, и всем хватило, особенно генерал-адъютанту Его Императорского Величества. Наместник продолжал, явно перестроив намеченную было фразу о чудесном спасении Великого Князя, видя, что одним господам офицерам это немножко побоку, а другие его сейчас начнут резать на полоски за Степана Осиповича. Что там дальше у него вырисовывается? Даже у князя Ухтомского, который до этого стоял чуть ли не по стойке смирно, слушая похвалу в свою честь, казалось, острые усы загнулись знаком вопроса. Вы куда это, Ваше Высокопревосходительство, клоните? Ах, простите. Это, оказывается, тронная речь произносится.

Мы, Алексеев Евгений Иванович, милостью божией (а вовсе не адюльтером Государя Александра Николаевича, ага) Наместник и все такое, принимаем в сей тяжелый час командование вами, несчастными, и дланью, значится своей, будем указывать вам путь к победе. Прошу отныне именовать меня Командующим Тихоокеанским Флотом, заблудшие дети мои. Ура. Павла Петровича мы похвалили, но рылом не вышел-с. Я отныне главный моряк (то, что меня буквально пендалем под зад согнал с места некий борзый выскочка из Кронштадта, этого, сделаем вид, вовсе и не было), а Вильгельма Карловича прошу любить и жаловать как начальника моего нового, теперь не просто морского штаба, а Морского ПОХОДНОГО Штаба. О существовании басни Крылова про бесконечно пересаживающихся зверей, у которых никак не получалось сыграть симфонию, попрошу даже не подозревать...

Вильгельм Карлович наверное, быстрее всех понял, куда идет дело, и уже знал куда смотреть. Не на Евгения Ивановича же. На своих, теперь уже совершенно точно, подчиненных. Которым он теперь будет отдавать БОЕВЫЕ приказы, а не всякую ерунду типа проверить наличие трех комплектов флаговых сигналов на каждом корабле и доложить о замене артиллерийских таблиц, таких-же как и прежние, но переписанных не вдоль листов, а поперек, потому что решено, что так удобнее.

Именно в момент, когда до них стало доходить, что там с ближайшими перспективами, и кто чаще всего станет отдавать им приказы, он и стал ловить выражение их глаз. Равнодушие. Презрение. Скука. Да, мелькнуло облегчение у... Григоровича. Тот тоже понял, наверное, как и все. Боевой работе конец. Подготовке - тоже. А стало быть никто не будет его гонять пинками, требуя ремонтировать поврежденные корабли. Аккуратный, въедливый и педантичный начальник штаба никого никуда не выпустит, ни в какое море. Там японцы, которые не читали рассуждений Евгения Ивановича и не желают воевать как им предписано. Вот прочитают когда - тогда и станем воевать.

Вот куда ты меня, б...ть ставишь? Я же у тебя, родной, еще на Балтике оскомину вызывал своей занудливостью. Я же срать идти отказывался по твоей команде, пока не согласуем даже какой рукой я дверь гальюна буду открывать. Всем своим видом показывал - отстань. Не интересны мне твои влажные мечты стать тихоокеанским Нельсоном, и овеять новой славой андреевские стяги. Я вон, вместе с Щенсновичем возился бы с подводными лодками, постепенно доводя эту идею до чего-то рабочего, это всяко полезнее Отечеству чем твои замашки.

Да и по минному делу, я, пожалуй, лучший в России. В Англии обучался, а англичане нас хорошо обошли после безусловного успеха Макарова над турками. Вот и России было бы хорошо, и мне интересно. Не хотите мины? Извольте, я вам любого кораблестроителя ушатаю, пока он, шельмец такой, все по чертежам не сделает в точности. "Ослябя", вон, до сих пор с перегрузом бы стоял у стенки, если бы я не начал точного соответствия графикам и схемам требовать.

Методику пристрелки усовершенствовать могу, давно руки чешутся, а то какой-то идиотизм из года в год, из методы в методу кочует. А вы меня постоянно то на мостик крейсера, брамселя крутить матюками, орлом глядючи, то очень полезные бумаги в штабе перекладывать. И теперь сценарий ясный. Ты, Евгений Иванович, в высших кругах будешь вращаться, а мне тут придется делать вид что воюю. Я же ни разу даже корабли в строю не водил, только схемы этих строев рисовал для твоих наставлений. Дурацкие, кстати, схемы. Дамочкам в салонах их показывать только, заглядывал бы хоть в журналы иностранные, что там пишут, да как воевать наставляют.

В общем, все понятно. У победы, обычно, много отцов, и только поражение - сирота. Но его высокопревосходительство решил и тут соригинальничать. Поражение в этой войне будет иметь своего отца. Им сегодня назначен его превосходительство, контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт.

И словно подтверждая его слова, за окном что-то рвануло.

"Крейсер "Ниссин", 2 апреля 1904 года.

- Принимающий!

Сидящий под броневым колпаком кормовой восьмидюймовой башни, курсант Искороку Такано всем своим видом старался показать серьезность отношения к миссии, возложенной на него. Принимающий! Сейчас именно он прочитает старшему башни показания углов на циферблатах. Эти углы высчитывает сейчас главный артиллерист корабля, сверяясь с положением цели. Несколько десятков секунд напряженной и точной работы с дальномерами и таблицами, после чего решение огневой задачи по электрическим кабелям устремляется из центрального артиллерийского поста к башням. Дело принимающего - сообщить командиру башни значения. Командир вносит необходимые поправки, исходя из веса каждого, заряженного в стволы снаряда и каждой пороховой чушки выталкивающего заряда (они с завода не совсем точно калиброваны), учитывает износ орудия, разогрев ствола и когда орудие банили. После чего сообщает уже скорректированные углы каждому орудию.

После каждого залпа командир из своей башенки наблюдает падения своих снарядов, и самостоятельно рассчитывает поправки до следующих данных из артиллерийского поста. Табличку с расчетами во время отдачи команды на стрельбу и наблюдения за результатами оной он передает принимающему для проверки. Если командир выйдет из боя по какой-либо причине, то принимающий становится командиром. Фактически, его должность называется "заместитель-принимающий", но кто из офицеров назовет курсанта, даже не мичмана, своим заместителем? Принимаешь данные? Вот и отзывайся на "принимающий".

Исороку не против, похоже, он совершенно не честолюбив. Да и не до честолюбия ему в тот момент, когда броненосный крейсер итальянской постройки вместе со своим систершипом, вывалившиеся из строя эскадры, начинают приближаться к русскому берегу. С забежавших вперед легких посыльных авизо уже готовятся корректировать огонь, который будет вести по русской бухте "Ниссин" и "Касуга". Как вам такое? Перекидная стрельба! Авизо вы не достанете из-за большой дистанции, а целится по нашим кораблям вам мешают сопки. Как-же красивы наши два стальные гиганта, рассекающие сейчас морские волны! "Касуга" идет чуть позади и правее, и хорошо видна курсанту со своего рабочего места. Две широко расставленные дымовые трубы похожи на ноги воина, собравшегося получше замахнуться нагинатой. Вот носовая башня пришла в движение, плавно поворачивая и приподнимая десятидюймовку. В движение приходит и башня, в которой сидит Исороку.

Значения углов уже показаны на циферблатах, курсант бодро докладывает. Вообще-то, логичнее поставить эти приборы прямо рядом с командиром башни, казалось бы. Но это военный корабль, и все важные посты стараются дублировать. Взрывной волне или осколку надо очень исхитриться, чтобы поразить и командира и принимающего, общающихся через небольшую, но достаточно прочную переборку. Как-бы не попал противник - сразу всех командиров ему из строя не вывести.

-Пять-два. Четыре-восемь!

Никаких сложных цифр. После первого залпа уши наполнит мягкий звон, и слышимость упадет, и где, к примеру, семнадцать а где семьдесят - расслышать будет затруднительно. Так-же четко командир сообщает комендорам поправки.

-Первое - плюс один. Ноль. Второе - ноль, ноль.

Краткий доклад о готовности, и вот он. Залп! Командир не может видеть падения снарядов, но все равно смотрит в бинокль. А вдруг мы сейчас поразим какой-нибудь русский корабль прямо в пороховой склад, и над сопками взметнется фонтан разрыва? Так-же, как произошло с "Петропавловском"? Ну-у-у... Нет так нет. Нижние чины докладывают о нормальной работе орудий, наскоро осматривают стволы после того как откинули затворы. Что это с принимающим? Не ожидал курсантик такого рева? Что их там, в академии, не учили приоткрывать рот и прижимать язык к верхним зубам при залпе? Два орудия в восемь дюймов, как никак! Прижал ладонь к левому уху. Ничего, привыкай, молодой. Впрочем, курсант быстро оправился, и не убирая руку от поврежденного уха прокричал (ага, понятно, все-таки здорово ему шибануло) новые данные с циферблата. Поправка не такая и большая, удачно первый залп зашел. Продолжаем...

Командир башни несказанно удивился бы, узнав, что в прижатом ладонью левом ухе курсант Такано слышит голоса. Нет, не голоса духов или предков, какие иногда слышат хорошо поддавшие матросы. Не голос богини Аматерасу, который иногда звучит в сознании самых яростных воинов. Голос принадлежал, скорее всего ровеснику этого паренька со много говорящим именем Исороку (его отцу было пятьдесят шесть лет, когда он зачал этого парня, вот что означает его имя! Однако, отец молодец), и сообщал потрясающе точные цифры отклонения японских снарядов.

- Если вы садите по "Ретвизану", то дальше триста сорок четыре, правее двести семьдесят три. Это если залп через тридцать секунд.

После шока и удивления (ведь цифры, сообщаемые из центрального артиллерийского поста говорили то-же самое, только не настолько точно), командир башни, возможно, нашел бы в себе силы удивился еще двум вещам. Первое, конечно, это то, что штафирка произносил числительные не как "три-четыре-четыре" а "триста сорок четыре". А второе - почему-то иногда, в горячке боя, этот невидимый голос называл собеседника другой фамилией - Ямамото.

Порт-Артур, 2 апреля 1904 года.

Первым, спустя несколько минут возмущенных и удивленных криков, среагировал Ухтомский. Деловым уставным голосом доложил наместнику о том, что японцы обстреливают перекидным огнем стоящую на внутреннем рейде эскадру, и так как корректируют они огонь путем радиопередачи, есть предложение забить эту самую передачу своей искрой с корабельных радиостанций. Сейчас он велит по эскадре...

Вот же милашка, восхитился Витгефт. Эту идею предложили Макарову еще месяц назад, кажется, это был Молас, но в то время Евгений Иванович опять катался в Мукден, и не слышал о ней. Конечно, Павел Петрович мог бы упомянуть что автор идеи не он, вот уже и вроде начал говорить но... В пылу решительности и осознания необходимости немедленности действия, видимо позабыв, что не командует эскадрой уже почти десять минут, рванулся к телефону. Выбрал так сказать, действие вместо слов. Зато вопрос об авторстве такого изящного приема утвердился за ним. Вот как надо, учитесь. Образцовый, совершенно безвредный и не вызывающий осуждения карьеризм. Только, кажется, слышен скрип зубов неудачника Чернышева. Ему сейчас бы проявить эту инициативу, глядишь и броненосец получил бы назад. Но поздно, сударь.

А Ухтомский - какой-то чертов гений карьеры. Спохватившись, что больше не является командиром для всей эскадры, телефонограмму демонстративно отправляет только на свою пару - "Пересвет" и "Победу". И только получив одобрительный кивок от наместника, требует соединить его с постом наблюдения на Золотой Горе. Да отдай ты ему уже эскадру, Евгений Иванович, так и хотелось воскликнуть Витгефту. Смотри, абсолютно на своем месте человек. И дело делает, и карьеру. Ни секунды ведь не промедлил. Но нет. Ухтомскому нельзя. Ухтомский будет огрызаться, увидев, что на него вешают всех собак за проигрыш войны. Да и князь он, пободаться с его Высокопревосходительством в августейшей среде сможет поувереннее. А войну выиграть Павел Петрович не сможет. Никто не сможет. Робуры-завоеватели в летающих по небу сундуках прикончат каждого, кто попытается изменить выбранный ими маршрут.

"Пересвет" Ухтомского, действительно начал стрельбу первым, и вел ее достаточно интенсивно. Затем рявкнули орудия "Севастополя" и "Полтавы".

- Павел Петрович, велите задробить стрельбу остальным кораблям, они сейчас будут мешать своими всплесками корректировке!

Вот-же.. Непонятно, то ли я приказал, то ли предложил. Вроде как командир я, но прозвучало вроде как попросил. Вот и что сейчас делать, если Ухтомский продолжит? Подрыв моего авторитета получится. Скандал устраивать? Выговаривать младшему флагману? Эх, сидеть бы сейчас над картой бухты, и прикидывать, куда выводить подводные лодки, что просил прислать из Владивостока. Поперепирался бы с Евгением Ивановичем, глядишь, что-то и продавил бы.

Наместника, похоже, происходящее в штабе забавляло больше, чем то, что происходило за окном. Японские снаряды начали падать все чаще и все кучнее, вот пара легла практически впритык к "Ретвизану".

-Идзити, я смотрю, дело спорится?

Опять эта японская вишня. Ну да, где-то рядом ошиваются, как могло без них такое обойтись... Собеседника Идзити опять не слышно, наверное далеко где-то летает и тетка его не может перевести.